Глава 15 «Лишний человек» Владимир Ленин

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Глава 15

«Лишний человек» Владимир Ленин

В июле 1917 года Леонид Андреев в статье «Veni, Creator» («Гряди, победитель») писал: «Ты почти Бог, Ленин. Что тебе все земное и человеческое? Жалкие людишки трепещут над своею жалкой жизнью, их слабое, непрочное сердце полно терзаний и страха, а ты неподвижен и прям, как гранитная скала. Они плачут, — твои глаза сухи. Они молят и проклинают, но ты их не слышишь. Что тебе земное? Ты выше слез, выше проклятий, выше презрения, — ты сам есть великое презрение, ставшее над землею». Наверное, не все согласятся с этим мрачным впечатлением писателя от титанической деятельности Ильича. Но мы уже убедились в его необыкновенном даре предчувствовать мировые катаклизмы и выделять их режиссеров. Еще три месяца до Октябрьской революции, но Андреев уже знает, что Ленин победит. Он ведет себя настолько уверенно, что Андреев называет его «почти Богом». Андрееву страшно лицезреть эту нечеловеческую мощь, этот надвигающийся смерч. «Густится мрак, клубятся свирепые тучи, разъяряемые вихрем, и в их дымных завитках я вижу новый и страшный образ: царской короны на царской огромной голове. Кто этот страшный царь? Он худ и злобен — не Царь-Голод ли это? Он весь в огне и крови — не царь ли это Вильгельм? Он с веревочной петлей поверх короны — не царь ли Николай это? Сгущается тьма. Мне страшно!»

Страшно и нам после прочтения этих строк. Уже в июле 17-го Андреев знает, что царь приговорен, что большевики «доят» немцев и сполна расплатятся с ними и что грядет страшный голод. Он видит в Ленине будущего диктатора и абсолютно уверен в его грядущем триумфе. И это не галлюцинация или писательские бредни. «Вон улица и красные флаги. Вон милиция. Вон министры. И все вообще ждут Ленина». Россиян, чье историческое сознание взросло на почве исторического материализма, такого рода пассажи не могут не удивить. А как же «сотни» агентов охранки, выслеживавших вождя? Как это могли министры Временного правительства и милиция содействовать приходу к власти большевиков? Да еще вопрос, который Андреев вроде бы не к месту напрямую задает Ильичу: «Гряди, победитель! Еще недавно ты был никто, — ныне ты почти Бог, Ленин… ты знаешь это?» Богами не становятся, богами рождаются, поэтому андреевский вопрос можно перефразировать так: «Верите ли вы в свою избранность, господин Ленин, или вас мчит рок событий?» Действительно, что думал и чем жил Ильич в критические моменты своего восхождения к власти? Что творилось в тот момент в его душе?

Мы попробуем подобраться к этой теме с несколько необычной точки зрения, обратившись к истории выбора им своего политического имени — ставшим знаменитым псевдонима «Ленин».

Для начала немного истории. В 1940 году, отвечая на вопросы, поставленные Институтом Маркса — Энгельса — Ленина, Д. И. Ульянов писал: «… о происхождении псевдонима Ленин должен сказать, что с Владимиром Ильичем лично об этом никогда не говорил, но имею основание предполагать, что этот псевдоним происходит от названия реки Лена». Какая идея питала такое предположение, Дмитрий Ильич не открыл, но его объяснение стало хрестоматийным. Правда, оно подверглось сомнению, когда историк М. Штейн указал, что в данном случае Владимир Ильич ничего не выдумывал. Попросту в 1901 году он стал обладателем паспорта на имя потомственного дворянина Николая Егоровича Ленина. К Ильичу этот документ попал через Надежду Константиновну, по просьбе которой дочь Николая Ленина стащила из дома паспорт умиравшего отца.

Не будем обсуждать моральную подоплеку этой кражи, согласимся только, что она действительно имела место. Принимая эту историю, казалось бы, следует заключить, что причиной появления псевдонима послужило не пристрастие к сибирской реке, не женское имя Лена (версия Валентинова), а незаконное деяние, связанное с хищением паспорта. Однако так и остается неясным, почему же все-таки Ильич «прикипел» к имени Ленин?

Майкл Коллинз в своем детективе «Страх» написал: «Псевдоним — интересная вещь. Любой специалист скажет, что псевдоним всегда выдаст человека, который его придумал, — нужно только знать побольше о том, что этот человек собой представляет. У каждого из нас, говорят специалисты, нет в голове ничего такого, что не имело бы места где-то в прожитой жизни. Псевдоним стрелкой укажет на какой-то отрезок жизни, если достаточно знаешь об этой жизни. Конечно, иногда многое зависит от того, насколько человек хитер или встревожен в данное время. Большинство мелких преступников берут псевдонимы настолько простые, что их кто угодно может вычислить — обычно это вариация настоящего имени или имя с такими же инициалами. Но и в сложных ситуациях человек не способен придумать ничего такого, что не было бы связано с его жизнью». Ильичу не пришлось выдумывать свой знаменитый псевдоним, но чем-то он оказался ему дорог и близок. Чем же? Что в его жизни могло быть связано с этим именем?..

В этой ситуации имеет смысл возвратиться к мнению Дмитрия Ульянова. Скорее всего, оно зиждется на некоторой интуитивной догадке. Припомним фамилии, происходящие от названий рек, какие нам не раз встречались. Самые известные из них — Онегин и Печорин из русской классики. В произведениях русских писателей обнаруживаются и другие интересующие нас фамилии — Бельтов (фамилия образована от названия пролива Бельт, расположенного на севере Европы), Ильменев, Волгин, Волохов (от Волхова), Висленев (от Вислы), Керженцев. Литературные персонажи с этими именами весьма непохожи друг на друга. Но у них есть одна общая черта — все они герои своего времени. Не выведет ли эта идея нас к тайне псевдонима вождя?

«Исторически и биографически имена знаменательны… Имя определяет личность и намечает идеальные границы ее жизни… Не только сказочному герою, но и действительному человеку его имя не то предвещает, не то приносит его характер, его душевные и телесные черты в его судьбу…» (Флоренский П. Имена). Посмотрим с этой точки зрения на нашу вереницу фамилий. Выделим вначале внутреннюю, объединяющую названные художественные образы символику. Река — живое начало. Не довольствуясь привычным руслом, она ищет новые пути, но вместе с тем размывает почву, подтачивает берега, а вырвавшись из их объятий, подчас творит разрушение. Эта двойственность присуща всем образам «героев нашего времени». «Что такое Печорин? Существо совершенно двойственное, человек, смотрящийся в зеркало перед дуэлью с Грушницким и рыдающий, почти грызущий землю, как зверенок Мцыри, после тщетной погони за Верою» (Григорьев А. Взгляд на русскую литературу после Пушкина).

Теперь о внешней или личностной символике «речных» имен. Она определяется географией, масштабом и характером реки. Так, герценовский Бельтов симпатизирует европейскому мироустроению, полон впечатлений, но бездействует, гончаровский Марк Волохов мелок и недалек, а лесковский Висленев «погорел» на польском вопросе. Имена наших персонажей отражают также их относительную общественную значимость. В размере (протяженности) реки, озера, пролива, связанных с именем героя, можно углядеть меру его влияния на современников. В этом отношении писатель и публицист Волгин из романа Чернышевского «Пролог» — тот, в ком отчетливо проступают черты самого пламенного революционера-демократа, — не знает себе равных.

Но вернемся к Владимиру Ильичу. Он был большой охотник до псевдонимов и имел их в общей сложности более сотни. Он прекрасно ориентировался в отечественной классике и часто извлекал из нее прозвища для окружающих. Ко всему прочему, он был осведомлен о слабости Чернышевского и Плеханова к «геройским» псевдонимам: первый из них написал автобиографический роман, в котором назвался Волгиным, а другой, используя герценовскую идею, выступал в печати как Бельтов. Так что глубинный смысл речных фамилий навряд ли остался загадкой для Ильича. Стоит подчеркнуть также, что самые разные литераторы, обращаясь к этой традиции русской литературы, пытались выдерживать сложившуюся иерархию общественной значимости персонажа, где «пальма первенства» отдавалась революционно настроенным личностям. В частности, яркий консерватор Василий Васильевич Розанов использовал для себя достаточно скромный по сложившимся меркам псевдоним — Ветлугин.

Река Лена по протяженности превосходит все русские реки, и Волгу в том числе, поэтому в начале века псевдоним Ленин сулил своему обладателю взлет, не снившийся Волгину-Чернышевскому. Тот же «закон сравнения» предсказывал Ленину восхождение куда более крутое, нежели Бельтову-Плеханову. Предсказания псевдонима завораживали. Превзойти Плеханова — значит стать первым теоретиком партии, безусловным лидером российской социал-демократии. Затмить же Чернышевского можно было, только осуществив главную мечту его жизни — мечту о социалистической революции. Таким образом, имя «Ленин» прочно соединялось с идеей грядущей революции.

Новый псевдоним был подарком судьбы, но явился неожиданно кстати — в тот момент, когда подспудно зрел план определяющей книги жизни «Что делать?». Издавая эту работу, Владимир Ильич подписал ее «Н. Ленин», как бы освящая этим символическим именем свой первый шаг к организации революции. Публикация книги — особая веха в жизни вождя. В это время Ленин решается открыто проповедовать абсурдную для всех остальных идею о скором пришествии социализма. Именно в 1902 году он решительно заявил Н. А. Алексееву, что надеется дожить до социалистической революции, и при этом добавил «несколько нелестных эпитетов по адресу скептиков». Валентинов, близко общавшийся с Лениным в 1904 году, также свидетельствует: «Вера в духе Чернышевского и левых народовольцев, якобинцев-бланкистов в социалистическую революцию и неискоренимая, недоказуемая, глубокая, чисто религиозного характера (при воинственном атеизме) уверенность, что он доживет до нее, — вот что отличало (и выделяло) Ленина от всех прочих (большевиков и меньшевиков) российских марксистов».

Естественно, не всегда огонь ленинской веры горел ровным пламенем. В первые годы после неудавшейся революции он еле тлел. «Удастся ли дожить до следующей революции?» — спрашивал вождь свою старшую сестру осенью 1911 года. Ленин одним из первых увидел восход русской революции, но он и тяжелее других переживал ее закат. Вместе с угасанием революционных надежд у вождя меняется и отношение к имени Ленин. В период депрессии Владимир Ильич возвращается к использованию псевдонима Ильин. Это любимый псевдоним до-Ленинской (до 1901 года) поры. В промежутке с 1902 по 1907 год вождь игнорировал его. Однако позже он был «восстановлен в правах», хотя и не получил права первенства. Фамилия Ильин, красовавшаяся на обложке «Материализма и эмпириокритицизма» — самой, наверное, воинственной в истории философии материалистической книги, являлась своеобразным противовесом романтическому, с налетом мистицизма псевдониму «Ленин». «Борьба» двух псевдонимов продолжалась вплоть до лета 1917 года, времени всплеска новых революционных пророчеств вождя. Для нас крайне любопытен заключительный этап их противоборства. В начале 1917 года Владимир Ильич пишет работу «Новые данные о законах развития капитализма в земледелии» и подписывает ее В. Ильин (Н. Ленин). Весной этого же года в Цюрихе он заканчивает очерк «Империализм как высшая стадия капитализма», но в его заголовке меняет псевдонимы местами. Автором работы значится Н. Ленин (Вл. Ильин). Точно также подписана и книга «Государство и революция». Раньше псевдонимы-соперники никогда не употреблялись вместе. И это немудрено: один «звал» на площадь, в гущу событий, другой — в тишь библиотеки. Видимо, в силу того же противоречия оказался непрочным и их временный «союз». И если накануне революции псевдоним Ленин сумел вновь безраздельно завоевать симпатии вождя, то имя Ильина с тех пор уже навсегда исчезло из его арсенала.

Нет, похоже, не забывал Ильич о благой вести псевдонима и не шутя верил в нее. Косвенное подтверждение этому можно найти в его философском дневнике.

Конспектируя книгу Лассаля о философии Гераклита, Ленин сделал следующую выписку:

«Имена для него (для Гераклита) суть законы бытия, они для него — общее вещей, как законы для него — «общее всех»…

И Гиппократ-де именно гераклитовские мысли выражает, говоря: «Имена суть законы природы».

Подобные мысли Владимир Ильич любил называть поповскими. Между тем они не только переписаны (а значит, выделены как достойные внимания), но и снабжены отметкой на полях — «очень важно!». Мало того, что нематериалистическое утверждение не встречает с его стороны возражений, оно еще признано очень важным. В чем тут дело? Да, наверное, в том, что Владимир Ильич искренне верил в предсказание псевдонима даже в те отчаянные для его духа периоды, когда революцией, как говорится, и не пахло. Ко времени написания «Философских тетрадей» (1914–1916) мысль Гераклита не казалась ему чем-то туманным и чуждым, а многолетний собственный опыт был той практикой, которая доказывала ее жизненность.

Ленин был скрытный человек. «В то, что он считал своей частной жизнью, никто не подпускался» (Н. Валентинов). Никому не доверил Ильич и тайну своего псевдонима, ибо с ней было связано то самое важное и сокровенное, что составляло его «подлинную душевную сердцевину», «действительный религиозный центр» (С. Булгаков) — вера в свою избранность и предназначенность. Этот островок религиозности, прятавшийся в ленинской душе, не удалось затопить никаким штормам воинствующего атеизма. Если мы правы, то вождь непосредственно ощущал иррациональное влияние имени на свою жизнь. Оно рождало мессианские предчувствия и удесятеряло мощь ленинского гения, оно крепило дух и волю вождя. Это действительно было для него «очень важно»! И думается, что на вопрос Андреева в июле 1917 года: «Ты почти Бог, Ленин… ты знаешь это?» — Владимир Ильич ответил бы: «Да, знаю!»

Ленин, что бы о нем ни говорили недоброжелатели, был фигурой планетарного, космического масштаба. Его пришествие предчувствовали Гоголь, создавая «Вий», и Достоевский, работая над «Бесами». Но лишь предчувствовали… То, что Ленин «почти Бог», ощущали многие. В 1920 году на квартире Бердяева в Москве состоялась даже философская дискуссия по вопросу «Антихрист ли Ленин или нет?». В результате теоретико-религиозного спора совещавшиеся решили, что вождь большевиков не Антихрист, но лишь его предтеча.

Но оставим мистику и область иррационального. Как ни крути, это лишь одна сторона человеческой натуры. Политическое предвидение предполагает также знакомство с разного рода секретной информацией, которой простые обыватели не располагают. В русских революционных событиях чрезвычайно велика была роль тайных масонских организаций, исподволь подтачивавших имперскую власть на протяжении всего царствования Николая II. В 60-е годы XX века в Испании с десяток изданий выдержала сенсационная по своему содержанию книга. Называлась она «Красная симфония». Это были записки врача Ландовского, привлеченного к дознанию во время московских процессов 30-х годов. Автор являлся специалистом по наркотикам, которые использовались во время допросов особо важных подследственных. Особая важность этих записок состоит в том, что в них приводятся показания отдельных обвиняемых, которые никогда не оглашались на суде. Ландовский присутствовал на допросах известного большевика Христиана Раковского и помогал вести и переводить протоколы (в целях секретности допросы велись на недоступном большинству чекистов французском языке).

Раковский сообщил следователям, что большевики и Коминтерн постоянно контактировали с «интернационалом банкиров», который был заинтересован в разрушении Российской империи. Только финансисты хотели установить в России не диктатуру пролетариата, о чем так пламенно проповедовал Ленин, а диктатуру доллара по типу сегодняшней. Троцкий был доверенным лицом этих хозяев и распоряжался огромными средствами, предоставляемыми ему Шиффом, Варбургами и другими мультимиллионерами. Деньги немцев, передававшиеся через «ленинский канал», составляли значительно меньшую сумму. «О том, что представляет собой конкретно «интернационал банкиров», несколько туманно упомянутый Раковским, показали позднейшие исследования (более 10 книг, вышедших в 60—70-е годы) американского профессора Энтони Саттона. Совершенно случайно в его руки попал листок со списком членов некой тайной организации, занимавшей ключевые позиции в американском истеблишменте. Через несколько лет Саттон постепенно раскрыл структуру организации (названной им Орденом) и выяснил, что она оказывает огромное влияние на экономическую и политическую жизнь Америки. Более того, оказалось, что Орден контролирует систему образования США, общественные средства формирования мировоззрения молодежи, многие культурные общества и так далее вплоть до церкви. Еще важнее международная деятельность этого тайного союза: он финансировал главные политические течения XX столетия — большевиков и нацистов, помогал им укрепиться у власти, а затем сталкивал в мировом конфликте. В ходе войны ведущие корпорации, представленные в Ордене, получали сверхприбыли, одновременно ослаблялись государственные институты основных европейских держав, и приближалась главная цель: создание «нового мирового порядка», где Орден будет играть ведущую роль. В этой могущественной организации состоят богатейшие американские семьи: Рокфеллеры, Дэвидсоны, Пейны, Гарриманы, контролирующие финансовые центры и ведущие отрасли промышленности. Орден создал собственные фонды и мозговые центры, свои исследовательские, консультативные и властные структуры. В книге «Тайный культ Ордена» Саттон показал оккультные традиции организации, идущие (как об этом говорил и Раковский) от иллюминатов» (Виноградов А. Тайные битвы XX столетия. М.: Олма Пресс, 1999). По словам Раковского, во Временном правительстве агентом банкиров был Керенский. Следуя их указаниям, он уступил власть «старшему по иерархии» брату-масону — Троцкому и его сподвижникам.

А что же Ленин? Причастен ли он к деятельности Ордена в России и какую роль при этом сыграл в их «пьесе»? Факт посвящения Ленина в масоны доказывается только косвенно. В 1901 году в Париже М. М. Ковалевский открыл Русскую высшую школу общественных наук, призванную служить «сближению политических групп, выступающих против самодержавия». В работе школы участвовали представители самых разных партий — вплоть до анархистов и эсеров. Немаловажно, что практически все лекторы и слушатели школы или уже являлись масонами, или вскоре вступили в их Орден (в частности, один из лекторов, лидер эсеров В. М. Чернов стал «вольным каменщиком» в 1905 г.). Две лекции прочел на школе и Ленин. Новейший «Масонский словарь» Даниэля Лигу включает в себя статью «Ленин» (о вступлении в ложу «вождя пролетариата» там говорится в предположительной форме). Наконец, корреспондентке «Московского комсомольца» Деевой парижские масоны сообщили, что Ильич в 1905 г. расписался в книге местной Великой ложи как «брат-посетитель». Действительно, Ленина часто называли членом ложи «Искусство и труд», значившейся под № 255 в реестрах Великой ложи. Правда, архивы этого объединения по большей части погибли во время Второй мировой войны, и была ли там фамилия господина Ульянова, остается невыясненным. (Как не подтверждены документально сведения о высокой — якобы 31-й — степени его посвящения.) Твердо можно говорить лишь о значительном интересе Ленина к литературе о масонстве. Книги соответствующей тематики он держал у себя под рукой и, судя по скрупулезному справочнику «Библиотека Ленина в Кремле», даже делал в них заметки на полях.

Итак, академические исследователи попали в тупиковую ситуацию. Как буридановы ослы, на вопрос о масонстве Ильича они не говорят ни «да», ни «нет». Но иногда количество косвенных аргументов дает возможность сделать окончательный выбор в пользу определенного мнения. В книге Исаака Дойчера «Троцкий в изгнании» мы нашли потрясающую информацию. Оказывается, что друг Троцкого, знаменитый мексиканский художник Диего Ривера (1886–1957), изобразил фигуры Троцкого и Ленина на главной фреске в Рокфеллеровском центре в Нью-Йорке. С одной стороны, мы имеем убийственный довод в пользу утверждения Раковского о союзе мировых финансовых воротил с большевиками. С другой, зная этот факт, смешно отрицать причастность Ильича к Ордену. Попробуйте попасть на масонскую «Доску почета», не имея никакого отношения к этой почтенной организации! Другое дело, какова была степень посвящения вождя и насколько дисциплинированно он исполнял инструкции магистров Ордена.

Скорей всего, Ленин вступил в одну из лож еще в 1901 году, после знакомства и общения с лекторами и слушателями в школе Ковалевского. Примечательно, что это тот самый год, когда к нему попал паспорт с «пророческой» фамилией. С этого момента роль и значение Ленина в русском революционном движении будет только возрастать. И происходить это будет не только в силу выдающихся личных качеств Владимира Ильича, но и за счет незримой поддержки «братьев».

Вместе с тем нельзя не сказать, что Ленин обладал весьма независимым характером. Он был прирожденным лидером, и выполнять бездумно чьи-то инструкции заведомо не мог. В силу этих обстоятельств он навряд ли достиг высокого статуса в иерархии Ордена. Вся политическая борьба Ильича — непрерывная ругань с оппортунистами, изменниками и пораженцами.

Вполне возможно, что он неоднократно посылал своих «инструкторов» к чертовой бабушке, да еще облепил их кучей архиобидных прозвищ. Это действительно было бы вполне по-ленински, и тот же Троцкий прочувствовал на себе силу ленинских проклятий.

Сильные натуры трудно ограничить строгими рамками правил. Ленин был подобен природной стихии, он выбивался из общепринятых канонов. Наверное, самое лучшее определение ему — политический авантюрист. Это вовсе не сугубо отрицательная характеристика, это попытка уловить то духовное начало, которое предопределило ленинский взлет. «Есть компромиссы и компромиссы», «сначала надо ввязаться в серьезный бой, а там видно будет» — девизы, которых придерживался Ленин в своей деятельности. Догмы и условности — не для него. Надо вступить в масоны для дела будущей революции? Вступлю. Надо во имя революции наплевать на все обязательства перед кем бы то ни было? Наплюю. Вот как, на наш взгляд, рассуждал Ильич. Он из тех людей, кого Лев Гумилев называл пассионариями. На каждом участке своей деятельности они выкладываются без остатка и борются за свои цели, невзирая ни на ранги, ни на обстоятельства. Таких людей выгодно иметь в союзниках, но при этом надо всецело довериться им и отказаться от собственной оценки ситуации. Ибо ленины действуют по интуиции. С любой организацией, в которой он состоит, не являясь единоличным ее лидером, у него обязательно выйдет конфликт. Ленины не могут быть «вторыми», их стезя — предводительствовать. Это заложено в их крови, предопределено самой судьбой.

По приезде в Россию в 1917 году Ленин поразил всех своей активностью. Французский посол в России Палеолог писал: «Приезд Ленина представляется мне самым опасным испытанием, какому может подвергнуться русская революция». О каком испытании говорит посол? Что его беспокоит в развитии русских событий? А беспокоит его ленинская самодеятельность. По планам Ордена Керенский и его масонский кабинет министров должны были мирно передать власть Троцкому.

Но Ленин своими непредсказуемыми действиями может расстроить им планы. 21 апреля Палеолог значительный кусок своих дневниковых записей посвятил исключительно Ильичу. Там он даже вкратце изложил биографию «знаменитого Ленина», подчеркнув, что видит в нем черты Савонаролы, Марата, Бланки и Бакунина. «Авторитет Ленина, — резюмировал Палеолог, — кажется… очень вырос в последнее время. Что не подлежит сомнению, так это то, что он собрал вокруг себя и под своим начальством всех сумасбродов революции; он уже теперь оказывается опасным вождем». Керенский, Милюков, Троцкий — все это не опасные вожди революции, это дисциплинированные масоны, которые вполне управляемы. Ленина трудно контролировать, вот почему он опасен! Мало того, он еще собрал вокруг себя таких же сумасбродов и готов полакомиться победой, которую так долго подготавливал Орден исключительно в своих целях. Ленин может перехитрить самого Дьявола, и Палеолог чувствует это. Перед самым отъездом из Петрограда во Францию — 14 мая — дипломат записал: «В скором времени Керенский будет неограниченным властелином России… в ожидании Ленина». Еще чуть позже примерно о том же напишет Андреев в статье «Veni, Creator».

Если Троцкого масоны весной и летом 17-го года холили и лелеяли, как будущего диктатора, то Ленина попросту использовали как «рабочую лошадку». Вся страна гудела о германских деньгах, полученных большевиками, но о несравненно больших суммах, проходивших через Троцкого, никто и не заикался. Ленина подставляли: он должен был принять на себя весь груз обвинений против большевиков. Но вместе с тем Керенскому не позволили и арестовать его. Как Джеймс Бонд, Ильич легко и просто уходил от агентов охранки, и у нас есть все основания предположить, что его не больно-то и искали. Прав был Андреев, когда писал, что и милиция, и министры живут в ожидании пришествия Ленина. Никто только не знал толком, как состоится оно.

Как известно, за неделю до Октябрьского переворота Каменев опубликовал в полуменьшевистской газете «Новая Жизнь» от имени себя и Зиновьева интервью, в котором заявил о несогласии с подготовляемым партией вооруженным восстанием, обнародовав тем самым секретное решение ЦК. Одновременно с этим Троцкий активно проповедовал внутри партии конституционные иллюзии, настаивая на отсрочке восстания до созыва II съезда Советов, что на деле означало срыв восстания. Сегодня ясно, что Троцкий играл «краплеными картами». Он знал, что Керенский добровольно сдаст ему власть по сигналу Ордена. Каменев давал интервью, безусловно, с согласия, а скорей всего по приказу (!), Троцкого, и оно призвано было открыть всем заинтересованным лицам, что задумал Ленин. Друзья по партии, Каменев и Зиновьев выдавали его с головой, и здесь Ильич дал волю своему гневу. «Я бы считал позором для себя, — писал он, — если бы из-за прежней близости к этим бывшим товарищам я стал колебаться в осуждении их. Я говорю прямо, что товарищами их обоих больше не считаю, и всеми силами и перед ЦК и перед съездом буду бороться за исключение обоих из партии». Ни того ни другого из партии не исключили, хотя Каменев и был выведен из состава ЦК. Как говорится, «мафия» бессмертна. Но Ленин подготовил гениальный ответный удар. Неожиданно для всех он прибыл в Смольный и стал непосредственно руководить действиями Военно-революционного комитета. Это был звездный час Ильича, час его триумфа как вождя и человека, час, который обессмертил его.

Интересное мнение о вожде приводит В. М. Чернов: «Его (Ленина. — А. А.) ничем не преоборимый, действенный оптимизм, даже в такие моменты, когда все дело казалось погибшим и все готовы были потерять головы, не раз оправдывался просто потому, что Ленина вовремя спасали ошибки врагов. Это бывал просто слепой дар судьбы, удача; но удача венчает лишь тех, кто умеет держаться до конца даже в явно безнадежном положении. Большинство сдается, не дождавшись этого конца — не хочет даром тратить силы, не хочет явно ненужных и бесполезных жертв. И по-своему они правы и благоразумны; только их благоразумие часто не позволяет случайной удаче их выручить. Вот почему есть некое высшее благоразумие в неблагоразумии человека, готового истощить до конца последнюю каплю сопротивляемости вопреки всему, вопреки стихии, логике, судьбе, року. Такого благоразумного неблагоразумия природа отпустила Ленину необыкновенно много — быть может, чересчур много». Ошибки врагов, о которых упоминает Чернов, это в том числе и его собственные ошибки. Он был, как мы помним, в рядах «вольных каменщиков» и владел информацией для посвященных. Разработанный стратегами Ордена план передачи верховной власти Советам никакого вооруженного восстания не предполагал. Его инициировал и организовал лично Ленин. Да, его враги ошибались, но ошибались они, в первую очередь, потому, что хуже знали политическую ситуацию и медленнее принимали решения. Под «стихией, логикой, роком, судьбой» Чернов понимает масонский проект переустройства России. В октябре 17-го Ленин благоразумным неблагоразумием его серьезно «подкорректировал», если не сказать больше.

Как бы мы ни относились к политике Ленина, но нельзя отрицать, что он более остальных большевистских лидеров ориентировался на государственные интересы России. В этом смысле он был среди масонов «белой вороной», лишним! Что мы знаем, к примеру, о покушении на Владимира Ильича? «Как известно, 30 августа 1918 года почти одновременно в Петрограде и Москве было совершено два террористических акта. В первом случае был убит председатель Петроградской ЧК Урицкий. Во втором — ранен председатель Совнаркома Ленин. Террористы — Канегиссер и Каплан — были одной партийной принадлежности и национальности. Это неслучайное совпадение — даты, партийность, национальность, элементы направляемого из одного центра заговора по изничтожению Ленина» (Васецкий Н. Взгляд со стороны // Вождь. Саратов: Слово, 1992). Почему же Свердлов и Дзержинский так быстро прекратили расследование? Уж не потому ли, что нити заговора вели в «коридоры» Ордена?

Или еще одна темная страница в жизни вождя. 5 декабря 1922 года на IV конгрессе Коминтерна была принята резолюция, запрещающая коммунистам участвовать в масонских ложах, а уже на следующий день по требованию врачей Ленин был отправлен на отдых в Горки, где его 16 декабря сразил паралич. Внезапный приступ болезни помешал вождю провести реформу в высшем руководстве партии. Обратим внимание на первые строки, которые Владимир Ильич продиктовал, едва оправившись от удара (из «Письма к съезду»): «Я советовал бы очень предпринять на этом съезде ряд перемен в нашем политическом строе (! — А. А.)… В первую главу я ставлю увеличение числа членов ЦК до нескольких десятков или даже до сотни… Такая вещь нужна… для предотвращения того, чтобы конфликты небольших частей ЦК могли получить непомерное значение для всех судеб партии». Расширение состава ЦК исключило бы определяющее влияние коммунистов-масонов на политику государства. Так не ускорили ли они течение болезни вождя?

Историк А. М. Иванов, по-видимому, первым обратил внимание, что «Письмо к съезду» (так называемое «завещание») носит шифрованный характер. В книге «Логика кошмара» он пишет: «В последних произведениях Ленина и в «завещании» в том числе нет никаких признаков нарушения умственной деятельности автора. Ленинская логика остается четкой, как всегда. И вдруг: «Октябрьский эпизод Зиновьева и Каменева, конечно, не являлся случайностью, но… он также мало может быть ставим им в вину лично, как необольшевизм Троцкому». Что это? Откуда такая внутренне противоречивая фраза? Если виляния названной троицы не случайны, значит, они закономерны. Оступившийся раз может оступиться снова, и даже обязательно оступится. Значит, нужно предостеречь от этого человека. Но вместо предостережения вдруг: «это нельзя ставить им в вину». Почему? Если это не вина, то зачем об этом говорить? Получается какое-то странное противоречие. Но только на первый взгляд. На самом деле никакого противоречия нет. Перед нами масонский шифр». Шифр, добавим от себя, который как для масонов, так и для не масонам (после принятия известной резолюции IV конгресса Коминтерна) был абсолютно прозрачен. Ленин доводил до непосвященного большинства партии, что Троцкий, Зиновьев и Каменев — масоны. Вот почему еще ленинское «завещание» долгое время держалось в секрете.

У Бердяева есть небольшая работа «Духи русской революции». Во введении к ней философ пишет: «При поверхностном взгляде кажется, что в России произошел небывалый по радикализму переворот. Но более углубленное и проникновенное познание должно открыть в России революционный образ старой России, духов, давно уже обнаруженных в творчестве наших великих писателей, бесов, давно уже владеющих русскими людьми». Мысль очень глубокая и интересная! Бердяев ставит задачу выявить в русской литературе прообразы героев революции, духовных предтеч Лениных и бухариных. Решает ее он, однако, достаточно примитивно. Как ни популярен Николай Александрович сегодня среди читающей интеллигенции, но нельзя не признать, что это один из самых поверхностных русских философов. Хлестаков, Чичиков, Шатов, Верховенский, Иван Карамазов — вот примерный круг выделяемых им типов. Надо ли говорить, как смеялся бы Ленин, доведись ему прочитать нечто подобное. А где Чацкий, Бельтов, Базаров и т. д.? Разве не декабристы «разбудили» Герцена?

Известно, как пренебрежительно отнёсся Владимир Ильич к «Бесам». И здесь ему трудно что-либо возразить. Петр Верховенский и его пятерка — это карикатура. Создать психологически верный портрет главаря бунтовщиков Достоевскому тоже не удалось. Но в изображении отношений между тайной организацией и ее официальным лидером писатель, видимо, попал в самую точку.

Приведем отрывок из разговора Ставрогина и Шатова (начинает говорить первый):

«— Вы спрашиваете: как мог я затереться в такую трущобу? После моего сообщения (о готовящемся убийстве. — А. А.) я вам даже обязан некоторою откровенностью по этому делу. Видите, в строгом смысле я к этому обществу совсем не принадлежу, не принадлежал и прежде и гораздо более вас имею права их оставить, потому что и не поступал. Напротив, с самого начала заявил, что я им не товарищ, а если и помогал случайно, то только так, как праздный человек. Я отчасти участвовал в переорганизации общества по новому плану, и только. Но они теперь одумались и решили про себя, что и меня отпустить опасно, и, кажется, я тоже приговорен.

— О, у них все смертная казнь и все на предписаниях, на бумагах с печатями, три с половиной человека подписывают. И вы верите, что они в состоянии!

— Тут отчасти вы правы, отчасти нет, — продолжал с прежним равнодушием, даже вяло Ставрогин. — Сомнения нет, что много фантазии, как и всегда в этих случаях: кучка преувеличивает свой рост и значение. Если хотите, то, по-моему, их всего и есть один Петр Верховенский, и уж он слишком добр, что почитает себя только агентом своего общества. Впрочем, основная идея не глупее других в этом роде. У них связи с Internationale; они сумели завести агентов в России, даже наткнулись на довольно оригинальный прием… но, разумеется, только теоретически. Что же касается до их здешних намерений, то ведь движение нашей русской организации такое дело темное и почти всегда такое неожиданное, что действительно у нас все можно попробовать. Заметьте, что Верховенский человек упорный.

— Этот клоп, невежда, дуралей, не понимающий ничего в России! — злобно вскричал Шатов.

— Вы его мало знаете. Это правда, что вообще все они мало понимают в России, но ведь разве только немножечко меньше, чем мы с вами; и притом Верховенский энтузиаст».

Ставрогин посвящен в тайны организации, но не хочет считать связанным себя с ними «железными» обязательствами. Не таков ли Ленин? Отличие только в том, что Ленин решился противостоять Ордену и вести свою игру. Политическое завещание было ответным ударом Ленина, и оно предвещало закат политической карьеры в России масонской троицы.

Если же возвратиться к проблеме, поставленной Бердяевым в статье «Духи русской революции», то после раскрытия нами тайны псевдонима вождя можно без труда расставить в ней все точки над «i». Свои духовные начала и Герцен, и Чернышевский, и Плеханов, и Ленин возводили к «героям нашего времени», тем «лишним людям», которых так любовно описали наши классики и которых так дотошно анализировали советские литературоведы. Ленин — типичный «лишний человек». За исключением периода руководства страной он никогда не работал. В анкетах Владимир Ильич неизменно указывал, что он литератор. Но писательством на жизнь не зарабатывал. Не случись мировой войны и Февральской революции, Ленин скис бы точно так же, как Онегин, Печорин, да и все предшествовавшие ему герои своего времени. Все они мучились и страдали оттого, что при всех своих выдающихся способностях не видели цели, достойной их высочайшей внутренней самооценки. В отличие от них, Ленин еще в тридцать лет обозначил ее предельно ясно и конкретно — дожить до социалистической революции. И он дожил!

Данный текст является ознакомительным фрагментом.