Глава восемнадцатая. После драки: запреты и искусство

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Глава восемнадцатая. После драки: запреты и искусство

В 1948-м году Харри Труман подписал закон, отменяющий расовую сегрегацию в американских вооруженных силах. Белые и негры стали служить вместе, отдельные дивизии, так шокировавшие в свое время французов и немцев, прекратили существование.

Примерно в это же время началась серия скандалов, связанных со шпионажем. Разведывательные структуры не сумели само распуститься по окончании Второй Мировой и, не имея конкретного военного применения, стали совершенствоваться и усиливаться. Возникло дело супругов Розенберг, продававших секреты Манхаттанского Проекта советским шпионам (на самом деле продавали другие люди, список длинный, но Розенберги, очевидно, активно участвовали в этом деле). Федеральное Бюро Расследования, возглавляемое бессменным Эдгаром Хувером, переключилось с ограбления банков, борьбы с мафией и наркотиками, и прочего на ловлю шпионов. Части Советской Армии целый год блокировали точки допуска в Берлин. Начиналась так называемая Холодная Война, многолетнее противостояние двух периферийных империй, глядящих друг на друга поверх голов выдохшихся но хорохорящихся европейцев.

Сенатор МакКарти, неоднозначная личность, вписал свое имя в историю, самолично начиная расследования во всех направлениях. Помимо шпионажа, целью МакКарти была борьба с коммунистической пропагандой. Он занимался голлидвудскими звездами и писателями, поэтами и певцами. Некоторые из них ДЕЙСТВИТЕЛЬНО имели связи с Москвой. Остальные просто возмущались. Появились черные списки (в один из них на некоторое время попал тот самый Алберт Молтс, автор «Креста и Стрелы». В отличие от многих других он, похоже, от попадания в черный список так до конца и не оправился. В большинстве случаев список не означал ничего особенного кроме того, что данному индивидууму переставали предлагать контракты по принципу «можно, но лучше не надо». Артур Миллер, драматург, сам попавший под раздачу, написал пьесу «Испытание» (или «Тигель», как угодно), о салемских колдуньях и охоте на ведьм, содержащую аллегорию и пр.

Параллельно с этим возникло движение битников, от «beat generation» – фраза, популяризированная писателем Джеком Керуаком, автором популярного в среде наркоманов и тех, кто восхищался романтикой жизни наркоманов, романа «В пути». Многие тысячи подростков повторили описанный в романе маршрут – автостопом от Атлантики до Тихого Океана. Битники, предшественники хиппи, состояли в основном из модифицированной богемы. Нечто вроде дозволенной фронды.

В то же время на литературной арене появляется новое имя – Владимир Набоков.

Набоков, ровесник века, происходил из старой русской дворянской семьи. Отец его был либерал-фрондер. После революции семья перебралась в Берлин, где отца Набокова убил радикал из враждебной партии (русские в иммиграции разделились на множество партий). Набоков, с детства знавший благодаря воспитанию и гувернанткам, три языка и запоем читавший на всех трех, поступил в Оксфордский Университет, окончил его, перебрался снова в Берлин, и двадцать лет печатал романы на русском языке, зарабатывая на жизнь переводами и уроками тенниса. Затем, уже семейный, перебрался по приходу к власти партии Гитлера, во Францию, а в 1940-м году в Америку.

В Америке он легко вошел в университетскую среду и стал преподавать русскую и европейскую литературу в Калифорнии и в Нью-Йорке, в элитных университетах. Тогда же написал свой первый роман по-английски. После войны написал второй роман. Оба романа были изданы, но ни больших тиражей, ни большой славы не было.

К чтению лекций у Набокова не было ни склонности, ни таланта. Он писал свои лекции карандашом, затем давал жене перепечатывать, и читал их аудитории, не отрываясь от листа (об этом он весьма красноречиво впоследствии написал сам). Был он по натуре, тем не менее, типичный профессор, супер-эрудит, влюбленный в литературные течения, наметившиеся в эпоху между двумя мировыми войнами.

А надо сказать, что бюрократическое надувательство, уже полностью освоившее музыку и живопись, добралось тогда и до литературы. В мире появилось большое количество якобы «глубоких» и «не всем понятных» писателей, пишущих фальшивые книги ни о чем. Набокову импонировали изощренные эксперименты в этой области – Джойса, Пруста и Кафки. Тем не менее, Набоков был действительно художник – весьма наблюдательный. По счастливому стечению обстоятельств ему пришла в голову идея написать роман о сексуальной перверсии – о любви человека среднего возраста к девочке, едва вступившей в возраст полового созревания. Антуражем Набоков выбрал провинциальную, вне-Нью-Йорка, Америку, основным составом героев сделал самый распространенный в мире класс – мещан, главным героем взял профессорского типа иммигранта с личным доходом из какой-то центральной Европы, придумал ему забавное имя, и дело пошло. Повествовательный стиль выбран был насмешливо-пародийный, и оказалось, что с антуражем этот стиль очень хорошо сочетается. Законченный роман он, используя свои профессорские связи, разослал знакомым издателям. Все они ему отказали, причем некоторые заявили, что если такой роман напечатать, издателя и автора посадят в тюрьму за пропаганду перверсии.

Через несколько пар рук экземпляр романа попал в Париж к издателю, специализировавшемуся на порнографической литературе. Англоязычные посетители Парижа знали эту серию по обложкам с зеленой каймой. Роман издали. В этом виде, с каймой, несколько экземпляров романа попало в Америку, после чего неожиданно роман похвалили известные писатели – в прессе. И роман напечатали в приличном американском издательстве.

Он произвел сенсацию. Было очень много шума – и за, и против. Роман хвалили и роман клеймили.

На самом деле «Лолита» – действительно блистательный роман. Все остальные английские романы Набокова нестерпимо скучны, функциональны, ориентированны на форму. Русские романы Набокова еще хуже – манерные.

Набоков стал богат и известен во всем мире. После успеха «Лолиты» он сочинил и издал еще несколько романов – плохих. Издал пушкинского «Евгения Онегина» в своем подстрочном, без рифмы и размера, переводе с четырьмя томами комментариев. Долго и забавно сражался с критиками. В шестидесятом году переехал в Швейцарию с женой (сын, оперный бас, гастролировал в Европе). В Америку больше не возвращался, но исправно платил налоги и проявлял политическую лояльность фантастического толка – поддерживая гласно любые действия американских властей, твердя о справедливости и так далее.

В то же время продолжает деятельность блистательный, неповторимый Уильям Фолкнер (или Фокнер, как кому больше нравится), затворник из Миссиссиппи. Основная часть его произведений написана в тридцатых годах, но после войны он пишет «Город», «Особняк», «Басню», и еще несколько вещей, навсегда поссорившись с Голливудом, где, к его удивлению, он обнаружил, что каждый начинающий сценарист и режиссер знает лучше его, Фолкнера, как лучше. Чего ж было звать, спрашивается.

Меж тем подающий надежды драматург, работавший на подсобных работах, именем Эдвард Олби, выбрал себе предметом подражания Ионеско и Бекета. Это такие французские драматурги, писавшие, опять же, между войнами, и специализировавшиеся на псевдо-глубоких сюрреалистических, а на самом деле просто фальшивых пьесах ни о чем. Олби был талантливее предшественников, лучше чувствовал сцену, обладал недюжинным чувством юмора. После того, как его одноактная пьеса поставлена была в Германии, его трехактную пьесу принял к постановке один из бродвейских театров, и успех опуса «Кто Боится Вирджинии Вульф» превзошел все ожидания.

Незадолго до этого на Бродвее показывали две действительно шедевральные пьесы Теннесси Уильямса, уроженца Нового Орлеана – «Ночь Игуаны» и «Трамвай Желание».

Фредерик Лоу, композитор с вполне приличным дарованием, написал полу-мюзикл, полу-оперетту «Моя Прекрасная Леди» по пьесе упомянутого ранее Джорджа Бернарда Шоу «Пигмалион». Оперетта имеет успех до сих пор.

Вернемся чуть назад, поскольку нельзя в данном контексте обойти вниманием напевал (крунеров).

Напевалы появились в Америке сразу по внедрению электрических агрегатов в популярную музыку. До этого популярный певец мог рассчитывать только на свои собственные силы, и, чтобы его было слышно в дальних рядах концертного зала, брал специальные уроки (у оперных специалистов, в основном) постановки голоса и подачи звука. С приходом усилителей профессиональная подача звука стала менее необходима, микрофон и колонки дали возможность популярным певцам петь «открытым» голосом, НАПЕВАТЬ, не усиливая звук. В тридцатых годах произошел качественный скачок, а в сороковых появились знаменитые певцы и певицы, отбросившие всякие претензии на профессионально поставленный голос. Необходим был только красивый тембр. Несколько звезд того времени, специализировавшихся на таком напевании, стали вдруг чрезвычайно популярны – Бинг Косби, Франк Синатра, Дорис Дей, Тони Беннет.

Для них писали специальную музыку, в которой вокальная линия делалась намеренно упрощенной. Собственно, мелодии держались на нескольких опорных звуках (на которых строятся аккорды), а МЕЖДУ этими нотами крунер мог петь все, что угодно – по желанию, и даже не петь, но проговаривать речитативом. То есть, не всякий крунер мог бы легко исполнить мелодию с традиционным распределением нот, с заранее задуманным композитором четким рисунком, где нужно прыгать голосом вверх-вниз, или, во всяком случае, спеть ее профессионально и красиво.

(Отступление. Сегодняшние рэпперы, например, честно признаются, что просто ПЕСНЮ им не спеть – я не певец, я рэппер. В России, начиная с семидесятых, примерно, годов, пользовался широкой популярностью термин «драматическое пение». В принципе, это тот же крунинг. Помню, случилось мне посмотреть в записи вечер памяти Исаака Дунаевского. В вечере участвовали популярные певцы старшего поколения – Михаил Боярский и Алиса Фрейндлих. Зачем для исполнения песен профессионального композитора, писавшего в традиционной манере, уходящей корнями в русские народные песни (многие из которых по сложности приближаются к оперным мелодиям – и «По Дону Гуляет», и «Славное Море», и прочие) нужно было привлекать сегодняшних крунеров – не очень понятно. Песенку из фильма «Волга-Волга», так в свое время потешавшую Сталина, Боярский просто проговорил речитативом, даже не пытаясь попасть в основные ноты. Песню «Как много девушек хороших» он пропел нота в ноту, не сбившись, но таким слабым, неуверенным голосом, что за него было стыдно. Фрейндлих исполнила «По бульвару чинно шел прохожий» из «Весны» – чтобы она не села в лужу, ритм замедлили раза в два. Песня эта по сложности приблизительно соответствует опереточной арии. В фильме ее легко пела актриса с оперным голосом Любовь Орлова, но крунеру Фрейндлих такие интервалы, такой ритм, и такое музыкальное напряжение не осилить).

Тем не менее, музыка, написанная специально для крунеров, совершенствовалась, приобретала свои уникальные особенности. Многие композиторы навострились, вагнеровским путем, давать основную мелодию с помощью контрапункта, предоставляя голосу роль аккомпанимента, и получалось красиво.

Песни в исполнении крунеров проникли в кинематографию. Появилось много мюзиклов, написанных под напевал (и сопутствующих напевалам чечеточников, которые тоже баловались крунингом – почему нет? и Фред Эстэйр, и Джин Келли, гениальные чечеточники, оба в фильмах крунят напропалую).

Франк Синатра родился в благоустроенной сицилианской семье в Нью-Джерзи и напеванием увлекся очень рано, до Второй Мировой, услышав по радио, как поет Бинг Кросби. После нескольких лет пения в ньюждерзийских клубах, у него получилось спеть с оркестром Томми Дорси и неожиданно привлечь совершенно новую аудиторию – девочек, не достигших совершеннолетия. До Синатры индустрия развлечений не принимала эту демографическую данность всерьез. Это позволило ему сняться в нескольких фильмах и подписать индивидуальный контракт с Колумбиа Рекордз.

В конце сороковых годов в карьере Синатры произошел спад, но в середине пятидесятых звезда его снова взошла – возможно в связи с его дружбой с некоторыми влиятельными представителями итальянской мафии, для которых он был «свой» – наш собственный певец. В конце пятидесятых Синатра дружил со всем Голливудом и с видными политиками эпохи, включая будущего президента Джона Ф. Кеннеди. Участие его в мафиозных делах – предмет многочисленных сплетен, но доказательств никаких нет, несмотря на то, что с некоторыми своими недоброжелателями Синатра обходился сурово – двое журналистов были избиты «почитателями» крунера.

В конце шестидесятых годов Синатра исполнил песню французского сочинителя и исполнителя Клода Франсуа «Моим путем» (смысловой перевод – «Так, как хотел я сам»). Эту же песню пел Элвис, но с меньшим успехом. Подстрочный перевод для доходчивости привожу здесь —

«А теперь конец близок.

И занавес скоро опустится.

Друг мой, скажу тебе ясно,

Выскажу, что думаю, и в чем я уверен.

Я прожил жизнь полную.

Я прошел по всем большим дорогам.

Но главное, самое главное —

Я поступал всегда так, как сам хотел.

Есть несколько вещей, о которых жалею.

Впрочем, их слишком мало, чтобы их упоминать.

Я делал то, что я должен был делать,

И следил за тем, чтобы оно выполнялось.

Я планировал все свои маршруты,

Каждый свой осторожный шаг на тропе,

Но главное, самое главное —

Я делал это так, как сам хотел.

Да, были случаи, уверен, ты знаешь —

Когда я откусывал больше, чем мог прожевать.

Но всегда, когда приходили сомнения,

Я ел и проглатывал, и выплевывал.

Я смотрел всем трудностям в лицо, и стоял прямо,

И делал это так, как сам хотел.

Я любил, я смеялся и плакал.

И получил свою долю потерь.

И теперь, когда слез больше нет,

Мне все это кажется забавным.

Подумать только, сколько я всего сделал —

И, позволь заметить, не стесняясь —

Нет, стесняться – не по мне.

Я делал все так, как сам хотел.

Ибо что есть человек, что есть у человека?

Если он не сам себе хозяин, он – ничто.

Нужно говорить то, что чувствуешь,

А не слова того, кто готов стать на колени.

Все знают – я принимал удары.

И делал это так, как сам хотел».

Пятидесятичетырехлетний Синатра дал себе этой песней новую жизнь, завоевав популярность среди определенного количества людей нового поколения. Не многим эстрадным певцам это удавалось. Песня в его исполнении понравилась – во-первых, молодым американцам итальянского происхождения из низшего сословия, мечтавшим стать богатыми и бесстрашными членами какой-нибудь элитарной мафии. А так же многим, росто находившимся в затруднительном положении.

Десять лет спустя, в 1979-м году, Синатра ЕЩЕ РАЗ всех удивил, вернув себе тускнеющую популярность исполнением песни из фильма двухлетней давности «Нью-Йорк, Нью-Йорк». В фильме эту песню исполняла Лайза Минелли, дочь Джуди Гарланд, звезда крунинга. Песенка действительно залихватская, с залихватскими словами («Хочу проснуться в городе, что никогда не спит», «то, что я смогу сделать здесь – я смогу сделать где угодно»), льстящими самолюбию основной аудитории страны – ньюйоркцев.

Но вернемся в пятидесятые годы.

Тогда же возник популярной культуре Америки образ Элвиса Пресли. Пресли исполнял под гитару известные баллады и песни в особом, полу-кантри, полу-рок-н-рольном ключе, пританцовывая. Он понравился подросткам, не достигшим двадцатилетнего возраста – они им заболели поголовно. Затем они выросли, но своего кумира продолжали боготворить. Пресли концертировал, ездил по стране, издавал пластинки. Затем снялся в нескольких фильмах. После этого его забрали в армию (призыв не был еще отменен). Из армии он вернулся через положенные два года. И продолжил концертную деятельность.

Каштановые свои волосы Пресли красил в черный цвет и одевался всегда очень экстравагантно, подчеркнуто-вульгарно, в дикую смесь королевских и милитаристких тряпок – специально, чтобы запоминали.

С его легкой руки в Америке стал популяризироваться видоизмененный рок-н-ролл. Изначально рок-н-ролл – просто танец, недалеко ушедший от кантри. Эпигоны Пресли и подростки, выражающие протест родителям, которые были, конечно же «консервативны» и «тупы», подхватили течение. Зазвучали повсюду электрогитары с раздражающим, тренькающим и завывающим звуком. Для создания музыкальных шедевров эти инструменты не очень подходили. Зато они приводили в ужас и неистовство предыдущее поколение.

Армяно-советский композитор Хачатурян написал для своего балета «Спартак» «Танец с саблями». Было это еще во время Второй Мировой. Дмитрий Шостакович использовал (такое появилось интересное слово, вместо обычного, проверенного временем «украл») тему этого танца в своей Седьмой Симфонии. На заре рок-н-ролла черный исполнитель Чак Берри использовал эту же тему как заставку-вступление к своей песне, ставшей впоследствии олицетворением рок-н-ролла «Джонни Би Гуд». Затем заставка варьировалась еще во многих песнях.

И наконец в 1960-м году началось «Британское Нашествие» – в Америку с гастролями прибыли популярные исполнители, они же авторы собственных песен (в отличие от Пресли) – парни из мещанского сословия, родом из индустриального Ливерпуля, Битлз. И были приняты подростками на ура.

Образования у участников группы Битлз не было никакого. Говорили они с жутким простонародным акцентом кокни, читали в своей жизни мало, писали стихи на уровне шестого класса провинциальной средней школы, с многочисленными грамматическими несуразностями, и, в основном, ни о чем. Ну, о любви, может быть, но это так – с натяжкой. Мелодии Битлз (написанные, в основном, двумя участниками – Джоном Ленноном и Полом МакКартни) были все как на подбор примитивные, но не совершенно бездарные – легко запоминались. Одевались Битлз сперва парадно, но вскоре поменяли стиль одежды на фрондерско-простонародный. Оркестровали они свои опусы не пользуясь нотной грамотой, для двух гитар, электронного клавишного инструмента, и упрощенной ударной секции – то бишь, это было не композиторство, но частичная импровизация одного из членов с самодеятельным подыгрыванием остальных. Баловались наркотиками. Их лидер, Джон Леннон, высказался об истории музыки (объединив ее всю в единое целое, от барокко до веризма) следующим образом – «До Элвиса не было ничего».

То есть как это ничего? Даже Люлли не было? Хмм. А вот, например, Джордано – был? Нет, не было никакого Джордано. И Форе не было. И Скрябина не было. Ничего не было.

Битлз оказались удобными – всем. Подростки, слушающие Битлз, ощущали себя протестующими революционерами. Импресарио, устраивающие концерты и записи, получали колоссальные дивиденды. Правительства мира радовались полному отсутствию в песнях Битлз какой-либо опасности для себя. Многочисленные подражатели находили, что для исполнения песен Битлз не нужно заканчивать консерваторию по классу фортепиано. Было легко и весело. Битломания охватила не только Америку – весь мир.

Через четыреста лет после Шекспира английские исполнители пели песни такого содержания —

«Ты говоришь да, я говорю нет.

Ты говоришь стой, я говорю, иди, иди, иди

Ох, нет.

Ты говоришь до свидания. Я говорю привет.

Привет, привет.

Я не знаю почему ты говоришь до свидания.

Я говорю привет.

Ты говоришь – высоко. Я говорю – низко.

Ты говоришь – зачем? Я говорю – не знаю.

Ох, нет.

Ты говоришь до свидания. Я говорю привет.

Привет, привет.

Я не знаю почему ты говоришь до свидания.

Я говорю привет.

Привет, привет.

Зачем, зачем, зачем, зачем, зачем, зачем

Ты говоришь до свидания

До свидания, до свидания, до свидания

Ох нет.

Хела, хеба, хеллоу

Хела, хеба, хеллоу».

Все это было бы просто скучно, если бы посетителям концертов и слушателям дисков не предлагалось подспудно – заводить самих себя, участвуя в происходящем, часто под воздействием алкоголя и наркотиков. Предлагалось подпевать, мычать, пританцовывать – заниматься самогипнозом. Понятно, что при таком раскладе слова не очень важны, а мелодии чем непритязательнее, тем лучше. Через двадцать лет после возникновения феномена Джона Леннона индустриальные критики сравнивали с Шубертом.

Еще один неприятный аспект всего этого – открыто декларированный атеизм. Песня, написанная Ленноном для исполнения под рояль, уже в среднем возрасте, когда ему было под сорок, и возведенная в культ, имеет такие слова (я постарался в переводе найти русские эквиваленты неуклюжестям фразеологии) —

«Вообрази что нет небес.

Это легко, если постараться.

Нет ада под нами.

Наверху только небо.

Вообрази, что все люди

Живут ради сегодня.

Вообрази, что нету государствов,

Это не тяжело.

Ничего, за что нужно убивать или умирать,

И религии тожа нет.

Вообрази что все люди

Живут свою жизнь в мире.

Вообрази, что нет собственностей.

Можешь ли ты это вообразить.

Нет нужды в жадности или голоде,

Братство человека.

Вообрази что все люди

Делят весь мир.

Можешь сказать, что я мечтатель.

Но я не один такой.

Надеюсь, когда-нибудь ты к нам присоединишься

И весь мир будет жить, как один».

Джону Леннону в заслугу ставится «борьба с организованной религией».

Возможно, из рок-н-ролла получился бы интересный музыкальный жанр, останься он американским. Но «Британское Нашествие», Битлз, а за ними Роллинг Стоунз, Би-Джиз, и прочие британцы, люди из страны, чья музыкальная традиция находилась и находится на уровне Албании, лишили этот стиль национальных корней, сделав совершенно механическим. В этом виде рок-н-ролл занял все позиции, монополизировав популярную музыку, и существует до сих пор. Это неслыханно и беспрецедентно – давно устаревший жанр существует уже полвека. Все новые и новые поколения дилетантов дергают струны и стучат в барабаны, подражая предыдущим поколениям, не придумывая ничего нового. Оглушающие децибелы, все мощнее с каждым годом, превращают музыку в монотонный шум. Собственно наполнение – нотное ли, словесное ли – давно уже никого не интересует. Четыре четверти, непрерывный ритм, задающийся примитивным барабаном, перемежающимся ударами тарелок и басовой гитарой. Самое распространенное слово в текстах песен – бейби.

На те же пятидесятые годы, время президенства генерала Айзенхауэра, приходится начало эры телевидения.

Появляется первый сериал – «Молодожены», повествующий о паре, живущей вместе уже полтора десятка лет, он – водитель автобуса, прожектер, желающий авантюрным способом заработать много денег, толстый, она – домашняя хозяйка с практическим складом ума. Живут они в маленькой квартирке в Бруклине. Все еще в Бруклине.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.