Эволюция общины

Эволюция общины

 В первой половине X в. дала себя знать общественная тенденция, которая, неуклонно набирая силу в течение последующего столетия, привела в конце концов к полному перерождению социальной организации восточных славян: было положено начало переходу от родоплеменных к земским (территориально-административным) и политическим союзам. В различных областях Русской земли (и за ее пределами) процесс этот происходил неравномерно и с разной степенью интенсивности. Мы опишем только общую его схему.

В начальный период заселения славянами Восточно-Европейской равнины (VI—VII вв.) основой социальной организации была патриархальная родовая община. Каждому такому крупному коллективу родичей принадлежало около 70—100 км² окрестных земель, так как подсечно-переложная система земледелия требовала освоения территории, в 10—15 раз превышавшей площадь ежегодного посева.

Родовая община и занимаемая ею земля назывались коном. Понятийные грани древнеславянского слова кон (от инд.-евр. kon/ken — «возникать», «начинаться») чрезвычайно многообразны: это и вообще рубеж, предел, межа, ограниченное место; и затерявшееся во времени начало (отсюда слова «искони», «спокон» и выражения вроде «вот откуда пошел кон земли нашей»); и завершение чего-то («конец», «доконать», «кон его пришел», то есть черед, гибель, смерть); и устойчивый порядок в природе и обществе («закон», «покон»)[393]. Община и была для древнего человека началом и концом, собственником земли, источником правовых норм.

Военная организация кона носила название «сто» и объединяла концы или десятки — большие патриархальные (трехпоколенные) семьи, из которых состояла родовая община. Один из концов почитался старейшим, ведущим происхождение напрямую от предка-покровителя (обычно легендарного), некогда давшего жизнь всему роду. Старейшина такого конца, «владеющий роды своими», возглавлял общину-кон по праву старшинства и назывался «конязь», «кънязь», то есть «старейший в роду», «родоначальник кона». Десять родственных конов составляли «малое племя», выставлявшее в поле «тысячу». Один из таких конов опять же претендовал на большую древность происхождения сравнительно с другими и считался первенствующим, «княжеским». Все родственные друг другу малые племена в их совокупности покрывало общее племенное название («радимичи», «кривичи» и т. д.). Принадлежавшая союзу малых племен территория называлась землей, а общеплеменное ополчение — полком или тьмой[394]. Родоплеменная иерархия старшинства сохранялась и на этом уровне. В союзе малых племен выделялось одно, «старейшее» малое племя со старейшим «княжьим» коном, в котором княжил глава старейшего «княжьего» конца. Он-то и признавался остальными малыми племенами князем земли.

Схема расположения памятников археологии IX—XV вв. Жаровского конца Жабенской волости:

а — городище; б — селища; в — курганные группы; селища XIV—XVI вв.; д — топонимы; е — скопления памятников; ж — приблизительные границы Жаровского конца

В дальнейшем естественный прирост населения, сопровождаемый техническим прогрессом в области земледелия, привел к разрастанию родовой общины и в конечном счете к ее преобразованию в общину сельскую. Повсеместное распространение рала с полозом и окончательный переход в течение X в. к паровой системе земледелия[395] устранили необходимость совместного труда всей общины для расчистки и обработки пашни и сделали возможным существование индивидуальных хозяйств. Из общины-кона выделились большие патриархальные семьи («концы»), которые затем сами распались на так называемые неразделенные семьи в составе отца и взрослых (женатых) сыновей. В результате количество поселений в некоторых областях увеличилось в пять раз[396].

Исследования памятников материальной культуры первой половины X в. выявили примерно одинаковую картину устройства сельской общины в разных восточнославянских землях. Подавляющее большинство сельских поселений этого времени, сосредоточенных в Поднепровье и Прикарпатье, представляет собой небольшие скопления жилищ (от двух до шести в группе) на берегах больших и малых рек; каждое жилище (полуземлянка с печью-каменкой) рассчитано на проживание четырех—шести человек, способных сообща вести самостоятельную хозяйственную деятельность. Неподалеку находятся курганные могильники с одиночными захоронениями, пришедшие на смену коллективным погребальным усыпальницам. Около десятка таких групповых селищ и индивидуальных усадеб обыкновенно составляют как бы «гроздь» или «гнездо» поселений, разместившееся на участке земли площадью от 70 до 100 км². Каждое «гнездо» окружает полоса необжитых земель шириной 20—30 км — своеобразная пограничная территория, отделяющая его от другого «гнезда». Подобную структуру славянских поселений принято рассматривать как археологическое свидетельство разрастания больших патриархальных семей и выделения из них неразделенных семей, в которых некоторое время сохранялась традиция не отделять женатых сыновей, ибо «только этим можно объяснить существование неразделенной, двухпоколенной семьи, состоящей из отца и его взрослых сыновей»[397]. В северных землях во многих местах продолжали существовать большие патриархальные семьи, распад которых был задержан неблагоприятными условиями хозяйствования.

 Развившись из родовой общины с ее обычаями общежития, взаимопомощи и совместного ведения хозяйства, сельская община сохранила многие присущие ей черты. Земля оставалась в коллективной собственности, пользование водоемами, лесами, сенокосами, пастбищами по-прежнему осуществлялось сообща. Общинная сплоченность проявлялась в совместном отправлении религиозных ритуалов, бытовых и календарных праздников, а также в коллективной материальной ответственности общины перед верховной властью за выполнение повинностей и податей и перед законом — за правонарушения отдельных членов общины. Крестьянские родовые гнезда, сообща владевшие землей и сообща исправляющие повинности, сохранялись в отдельных российских землях до самого конца XVIII в. Об их существовании говорит, в частности, наличие на Руси множества сел с окончаниями на -ичи, -овичи, -вцы (по имени родоначальника): Мирятичи, Дедичи, Дедогостичи и т. д. Не случайно русские люди привыкли даже к чужому человеку обращаться со словами, взятыми из круга родственных отношений: дядя, мать, отец, сынок, внучка, дед, бабка и т. д. Таким образом, родовое сознание воспроизводило родовые отношения даже в тех племенных союзах, которые уже не являлись собственно родовыми.

Поскольку выделившиеся из большесемейных общин-концов неразделенные семьи не утратили чувства «исконного» (родового, социального и территориального) единства, то и древняя родовая терминология удержалась в обиходе, однако содержание ее коренным образом обновилось. На смену родоплеменному принципу членения (и объединения) общества пришел территориальный (земский). Восточнославянская сельская община X в., наследница родового кона, превратилась в территориальное объединение неразделенных семей, большей частью еще связанных между собою узами родства[398], но уже экономически самостоятельных. Основной общинной единицей стал теперь конец, но уже в качестве территориально-административного образования, союза сельских общин, возникших на месте раздробившейся большесемейной общины.

В древнерусских источниках славянская сельская община часто именуется также вервью. Значения обоих слов — «конец» и «вервь» — почти полностью совпадают. «Вервь» — это нить, шнур, веревка, обыкновенно употреблявшаяся для обмера земельных угодий, равно как и сама земельная мера[399]. То же и «конец»: нить, пряжа, мера длины (2 м 13 см)[400]. Следовательно, в том и другом случае преобразование в социальный термин произошло на сходной семантической основе и по одинаковой схеме. «Вервь», «конец», взятые в социальном смысле, означали одно и то же — сельскую общину, состоящую из родственников[401], и одновременно принадлежащую этой общине землю. По всей видимости, это были равнозначные понятия в разных славянских диалектах. Территориально-административный термин «конец» был в употреблении преимущественно у славян, живущих в верховьях Днепра и севернее, тогда как термин «вервь» бытовал в южнорусских землях. «Кон» тоже не исчез из языка. Статья 38 Русской Правды содержит выражение «водить по конам», безусловно означающее обход или объезд участниками судебного процесса соседних общин. Таким образом, «кон» здесь равен «концу», «верви».

Соответствующие изменения претерпели и военно-учетные термины, которые теперь стали прилагаться не к воинским подразделениям родоплеменного ополчения, а к территориям. Понятие «ста» было перенесено на «конец», перенявший условно-десятичный принцип территориально-административного устройства[402].

 Формирование земского принципа общинной организации внесло важные новшества в начала самоуправления сельских общин. Многие родовые порядки канули в прошлое. Это прежде всего касалось состава народных собраний, на которых прежде присутствовали все взрослые мужчины общины-кона. Теперь родовая демократия уступила место земской. Возникло, так сказать, представительское вече. Право участия в собраниях было делегировано главам неразделенных семей. Отстранение (или скорее самоустранение) большинства общинников от участия в политической жизни не только «земли» в целом, но даже и своей «сотни» было обусловлено естественным ходом вещей, так как при значительном территориальном разбросе общинных поселений в пределах конца/верви регулярно собирать все мужское население было нелегко, да и не всегда возможно, — скажем, в разгар полевых работ или в случае внезапной внешней угрозы.

В летописи упоминаются старосты («старшины сотен»[403]) или сотские, которые возглавляли отряды земского ополчения — концов/сотен. Должно быть, старосты принадлежали к родовой аристократии и во время войны выполняли функции общинных воевод, возможно, на выборной основе. Не исключено, что так теперь назывались предводители старейших родовых гнезд-конов, некогда выпустивших из себя концы/верви. Перестав быть абсолютными владыками над жизнью и смертью вервников, они, вероятно, еще некоторое время по старинке именовались «князьями», то есть господами, вельможами, знатными людьми. Но термин «князь» в этом значении постепенно вытеснялся термином «боярин». Обособление Русской земли от державы «светлых князей» способствовало тому, что под «князем» на Руси стали понимать преимущественно политического суверена — «русского князя»[404], представителя великокняжеской династии Киева. Этим, по всей видимости, объясняется то обстоятельство, что, упоминая вскользь о восточнославянских «княжениях» — остатках родоплеменных администраций, — летопись умалчивает о возглавлявших эти архаические институты восточнославянских «князьях»-старостах.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.