Глава 6 Обретение уверенности

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Глава 6

Обретение уверенности

История о том, как Гитлеру удалось преодолеть первоначальное недоверие президента Гинденбурга и стать канцлером Германии не является доказательством — как считали многие нацисты, — что судьба вождя «предначертана» ему свыше. Скорее она иллюстрирует два типа восприятия его харизмы. Первый тип — восприятие Гитлера преданными последователями, а второй парадоксальным образом напоминает о том, что у многих все же был иммунитет к магнетизму этого человека.

Первой причиной успеха Гитлера была его бескомпромиссность. Он не соглашался ни на что, кроме должности канцлера, даже тогда, когда успех казался совершенно недостижимым. Его уверенность в том, что все станет на свои места, вдохновляла его сторонников. После провальной встречи с президентом Гинденбургом 13 августа 1932 года Гитлер обсудил последствия с соратниками-нацистами. «Гитлер сдерживает свои эмоции, — вспоминает Геббельс в своем дневнике. — Он выше всех этих махинаций. Таким я люблю его»‹1›.

Возможно, Гитлер спокойно воспринял удар, полученный от Гинденбурга, но большинство его сподвижников были отнюдь не спокойны. В чем смысл, спрашивали они, отказываться от насильственной революции и участвовать в официальных выборах, если Гинденбург по-прежнему позволяет себе срывать планы самой значительной партии в рейхстаге? В частности, Грегор Штрассер, один из наиболее влиятельных членов партии, хотел найти какой-нибудь аккуратный способ обойти президента.

Но Гитлер не собирался идти на компромисс в своем важнейшем требовании — он, и только он, должен быть назначен канцлером Германии. Действующий канцлер Франц фон Папен во время выступления в Мюнхене в октябре 1932 года заявил, что Гитлер не является «нормальным» политиком, а нацистское движение — не «нормальная» политическая партия. Он называл партию нацистов «политической религией»‹2›, последователи которой «мистически верят в своего мессию» Гитлера.

Хотя фон Папен признавал, что миллионы немцев восприняли Гитлера как своего «мистического мессию», сам он оставался равнодушен к его харизме. Впервые встретившись с Гитлером летом 1932 года, он нашел его «на редкость невыразительным»‹3›. Фон Папен был премного наслышан о магнетической притягательности глаз Гитлера, однако они не произвели на него ни малейшего впечатления. Папен писал, что «не обнаружил в этом человеке даже намека на качества, которые бы объяснили столь сильное влияние его на массы».

Папен, аристократ по крови и по складу характера, ощущал свое превосходство над обтрепанным демагогом сомнительного происхождения, который стоял перед ним в июне 1932 года. Записки Папена по этому поводу — сделанные уже после войны — по-прежнему пронизаны чувством снисходительности и даже самодовольства, хотя именно эти качества его личности и помогли Гитлеру прийти к власти. Он пишет, как директор школы, выставляющий оценки всем, с кем его сталкивает жизнь. Вот, например, его вердикт по поводу Муссолини: «Я считаю, что итальянский диктатор — человек совсем другого калибра, чем Гитлер. Невысокого роста, но весьма авторитетен, а его массивная голова создает впечатление большой силы характера». В отличие от Гитлера, Муссолини был для Папена человеком «огромного обаяния», в то время как в Гитлере «чувствовалась легкая неуверенность». По мнению Папена, Муссолини «мог бы оказать на Гитлера неплохое влияние»‹4›.

Эта глобальная недооценка как личных, так и лидерских качеств Адольфа Гитлера и стала второй причиной, по которой Гитлер смог стать канцлером. Фон Папен, как и многие представители немецкой элиты, сильно преувеличивал свою возможность контролировать Гитлера. Бывший армейский офицер и дипломат, он был уверен, что знает, как манипулировать Гитлером и нацистами в интересах высших слоев немецкого общества, которые, в свою очередь, стремились свергнуть демократию и установить новый авторитарный режим, который был бы поддержан народом. Согласно логике фон Папена, у Гитлера и нацистов имелась народная поддержка, а сам Папен и его друзья обладали достаточным интеллектом для того, чтобы управлять ими. Он считал, что наилучший способ использовать Гитлера — это ввести его в состав правительства на второстепенную должность — вице-канцлера, к примеру. И раз уж Гитлер позиционирует себя как «мистического мессию», он, по расчетам фон Папена, быстро себя скомпрометирует. К несчастью для него, нацисты оказались вовсе не так глупы.

Герман Геринг, выступая в суде после войны, рассказывал: «Ходили слухи, что, когда президенту предложили кандидатуру фон Папена на должность рейхсканцлера, Гитлера выдвинули на роль вице-канцлера. Помню, я сказал тогда господину фон Папену, что Гитлер может быть кем угодно, но только не заместителем. Если уж он и берется за что-то, то должен, безусловно, занимать самую высокую должность, и было бы совершенно невозможно и немыслимо предлагать нашему фюреру второе место»‹5›.

К осени 1932 года создалась довольно двусмысленная ситуация: множество простых немцев считали Гитлера харизматичным вождем, а немецкая политическая элита чуть ли не презирала его. Примечательно также то, что фон Папен и его друзья умаляли сильные качества Гитлера, поскольку он не был представителем их класса. Он не был офицером, не имел университетского образования и казался фон Папену «типичным мелким буржуа» со своими «маленькими усиками и забавной прической»‹6›. Так же пренебрежительно относился к Гитлеру и президент Гинденбург, называвший его «богемским[2] ефрейтором»‹7›.

Беда фон Папена заключалась в том, что он и его кабинет не имели поддержки со стороны избирателей, достаточной для того, чтобы остаться у власти. Отсутствие популярности его правительства было наглядно продемонстрировано в ходе драматических событий 12 сентября 1932 года, когда Геринг, будучи к этому моменту председателем рейхстага (что приблизительно соответствует должности спикера палаты общин), сумел организовать успешный вотум недоверия режиму фон Папена. Устроив невероятный по своей циничности политический сговор, нацисты и коммунисты — заклятые враги! — объединились и проголосовали вместе, чтобы унизить фон Папена.

Новые выборы были назначены на ноябрь, и Гитлер снова принялся разъезжать по всей Германии и собирать голоса в поддержку нацистской партии. Но вскоре стало очевидно, что высшая точка поддержки нацистов достигнута. Сторонники партии были по-прежнему полны энтузиазма: более 100 000 молодых приверженцев нацизма приняли участие в митинге в Потсдаме. Однако в других местах митинги проходили на пустых площадях. Отчасти проблема нацистской партии заключалась в том, что, отказавшись присоединиться к правительству фон Папена, Гитлер повел себя в условиях национального кризиса чересчур бескомпромиссно. И хотя его непримиримая позиция производила выгодное впечатление на сторонников нацизма, люди колеблющиеся воспринимали ее негативно.

Благодаря нападкам Гитлера на режим фон Папена нацисты не воспринимались как защитники среднего класса, а без его содействия их позиция становилась довольно хрупкой. Например, поддержка нацистами забастовки транспортников в Берлине незадолго до ноябрьских выборов была явной тактической ошибкой.

Выборы 6 ноября 1932 года обернулись неудачей для Гитлера и нацистов. В то время как коммунистическая партия Германии получила почти на три процента больше голосов, нацисты получили на два миллиона голосов меньше, чем на выборах в начале года, и их общая доля снизилась на 4 процента — до 33 процентов. Однако незначительное падение популярности нацистов не устраняло основную проблему правительства фон Папена: отсутствие народной поддержки. Фон Папен начинает обдумывать простое, но радикальное решение: он планирует заменить Веймарскую конституцию какой-нибудь диктатурой. Такой шаг был довольно рискованным: высшие чины немецкой армии всерьез опасались гражданской войны между нацистами и коммунистами, которая могла вспыхнуть в случае исключения из правительства этих популярных в народе партий.

Кабинет фон Папена подал в отставку 17 ноября 1932 года. На протяжении нескольких недель после этого в политических кругах происходила подковерная борьба, и в этот самый момент на политическую арену вышел Курт фон Шлейхер. Шлейхер, генерал со склонностью к политическим интригам, был назначен министром обороны шестью месяцами ранее. Шлейхер отлично помнил революционные беспорядки, прокатившиеся по всей Германии после Первой мировой войны, и слишком хорошо сознавал, как опасно использовать немецких солдат в борьбе против уличных демонстрантов. В сложившейся ситуации он решил убедить представителей правых и левых сил объединиться в составе правительства под его руководством. В надежде на то, что подобный компромисс возможен, Гинденбург принял отставку фон Папена и назначил канцлером Шлейхера.

Шлейхер знал, что Гитлер не согласится занять должность в его правительстве. Поэтому 3 декабря 1932 года он встретился с Грегором Штрассером. Он предложил Штрассеру должность вице-канцлера в своем кабинете и ключевой пост министра-президента Пруссии. Ровно на следующий день, 4 декабря, нацисты обнаружили резкое падение своей популярности: на местных выборах в Тюрингии, в центральной части Германии, количество отданных за них голосов уменьшилось на 40 процентов. У Гитлера появился серьезный повод для паники. Но он остался тверд, и в ходе встреч со Штрассером, состоявшихся в берлинском отеле «Кайзерхоф» 5 и 7 декабря, категорически запретил ему принимать предложение Шлейхера.

Для Гитлера настал критический момент. Если Штрассер войдет в кабинет Шлейхера, это нанесет серьезный удар по престижу Гитлера как лидера нацистской партии. Однако Штрассер, услышав, как возмущен Гитлер предложением Шлейхера, решил выйти из партии нацистов и одновременно уйти из политики. Он не станет служить ни Гитлеру, ни Шлейхеру. Утром 8 декабря, на следующий день после встречи с Гитлером, Штрассер выступил с речью перед группой нацистских лидеров в рейхстаге. Один из таких лидеров, Генрих Лозе, вспоминал его выступление после войны.

Штрассер подчеркнул, что с тех пор как фон Папен летом сформировал правительство, Гитлер одержим «одной мыслью — стать рейхсканцлером»‹8›. Однако, по мнению Штрассера, Гитлеру «должно быть известно, что все последовательно отказали ему в этой должности и что в обозримом будущем шансов для достижения этой цели нет». Штрассер заявил, что он отказывается «ждать часа, когда фюрер станет рейхсканцлером, ибо к тому времени произойдет коллапс нацистского движения». По мнению Штрассера, Гитлер совершил ошибку, отказавшись от предлагаемого фон Папеном поста вице-канцлера. В своей речи Штрассер не упомянул, что ему самому только что была предложена эта должность, однако он ясно давал понять, что решил действовать, поскольку Гитлер ведет себя нерационально.

Затем Штрассер изложил другую жалобу, которая особенно интересна для исследования харизматического лидерства Гитлера. Штрассер сообщил, что он удручен «личным аспектом проблемы». Он утверждал, что в окружении фюрера имеются люди, которые «оскорбляют» его. Более того, он жаловался на то, что Геринг, Геббельс, Рем и другие получают от Гитлера приглашения на личные встречи, а он — нет. Он заявил, что считает это «неуважением, личным оскорблением, которое я не заслужил и не намерен его больше терпеть. Кроме того, мои силы и нервы — на исходе. Я вышел из партии и отправляюсь в горы для того, чтобы восстановиться».

Это эксцентрическое заявление, сделанное в разгар чрезвычайного положения в стране, больше напоминало взрыв эмоций отставленного любовника, чем набор взвешенных аргументов по поводу политической стратегии. А ведь Грегор Штрассер не был слабаком. Он был награжден Железным крестом за храбрость, принимал участие в Пивном путче и проложил себе путь в высшие эшелоны нацистской партии. Ранее он отмечал, что политика — это «дело грубое… особенно в таком сугубо вождистском движении, как наше»‹9›.

И тем не менее Штрассер не только уходил из нацистской партии, он отказался от шанса занять одну из ключевых должностей в Германии, отчасти из-за того, что Гитлер не привлекал его к работе и уделял ему мало внимания. Следует учесть, что эти слова принадлежат человеку, который был единственным из нацистской верхушки (за исключением, пожалуй, Эрнста Рема), кто, казалось, успешнее остальных сопротивлялся личной харизме Адольфа Гитлера. Штрассер, к примеру, был единственным высокопоставленным нацистом, который называл Гитлера «шефом» или «ПГ» (Parteigenosse — то есть «товарищем по партии»), чаще чем «фюрером»‹10›.

Как сказал один из историков, изучавший жизнь Грегора Штрассера: «Ирония судьбы заключается в том, что, покуда Штрассер последовательно и открыто развенчивал мистический культ фюрера, всем стало очевидно, что это блеф, за которым скрывается подлинное восхищение харизмой Гитлера. Таким образом, он, сам того не подозревая, пал жертвой мифа о фюрере»‹11›.

Как только Гитлер узнал о выступлении Штрассера перед нацистскими функционерами, он немедленно созвал собственный митинг в отеле «Кайзерхоф». Он обращался к тем, кто всего несколько часов назад слушал выступление Штрассера. Спокойно и рационально отвечая на обвинения Штрассера, Гитлер подчеркнул, что если бы он согласился стать вице-канцлером, то уже «на первой неделе» у него возникли бы «серьезные разногласия»‹12› с фон Папеном. После чего он был бы вынужден подать в отставку, и его позиция оказалась бы серьезно ослаблена.

Он также сказал, что возможности нового путча просто не существовало, ссылаясь на слова полковника немецкой армии фон Рейхенау, симпатизировавшего нацистам, который предупредил его: у армии не будет выхода, и она будет вынуждена открыть огонь по штурмовикам, если нацисты попытаются начать вооруженное восстание. Рейхенау «призвал» Гитлера «держаться в рамках закона», поскольку «в один прекрасный день власти неизбежно падут перед ним на колени». Что же касается обвинений Штрассера в том, что Гитлер приглашал его не так часто, как тому хотелось, Гитлер заявил, что всегда был доступен для «тех, кто хотел со мной поговорить».

Гитлер излучал уверенность в том, что все будет в порядке, и говорил, что намерен ждать приглашения на должность канцлера. Он пообещал, «что этот день настанет — возможно, даже раньше, чем мы думаем». Успех зависит от «нашего единства и непоколебимой веры в победу; он зависит от нашего руководства». Гитлер закончил свое выступление — как он часто делал в момент потенциальной угрозы — личным призывом к преданности.

Гитлер сумел избежать кризиса в высшем эшелоне нацистской партии. Важно отметить, что он добился желаемого результата, выступив с речью, которая ни в малейшей степени не объясняла, каким образом он собирается достичь заветной цели — должности канцлера. Достаточно иметь «непоколебимую веру». Достаточно испытывать эмоциональное воодушевление. Тем не менее Гитлер понимал, что без участия Штрассера в составе правительства позиция генерала Шлейхера в роли канцлера становится еще менее прочной, чем была позиция фон Папена. Шлейхер сумел вытеснить фон Папена, пообещав, что сможет создать правительство широкой коалиции, — и не смог этого сделать. Более того, он приобрел личного врага в лице фон Папена. (По-немецки Schleicher означает «проныра», и многие тогда говорили, что это имя очень подходит генералу.) Теперь в переговоры с Гитлером по поводу формирования нового правительства вступает фон Папен, и 4 января 1933 года встречается с ним в Кельне в доме Курта фон Шредера для предварительных переговоров. Будучи верен себе, Гитлер настаивает на том, что цена за его активное участие в формировании нового правительства остается прежней — должность канцлера. При этом обещает быть гибким при формировании Кабинета министров и даже готов к тому, что большинство в нем будут составлять не нацисты.

Гитлер, четко понимая важность момента, приказал нацистам приложить огромные — и, казалось бы, непропорциональные масштабу события — усилия в ходе местных выборов, состоявшихся 15 января в крошечном районе Липпе-Детмольд. Тактика сработала. После оглашения результатов стало известно, что количество голосов, отданных за нацистов, выросло на 20 процентов — с 33 000 до 39 000. Это было прямое предупреждение всей немецкой политической элите: партия нацистов не собирается отступать.

Фон Папен решил согласиться на то, чтобы Гитлер стал канцлером при условии, что сам он станет вице-канцлером. Проблемой оставался Гинденбург, которого надо было убедить в целесообразности подобного решения на фоне немецкого политического кризиса.

Гитлер по-прежнему не производил особого впечатления на Гинденбурга. Тем не менее тот тоже начал склоняться к кандидатуре Гитлера на пост канцлера. Был целый ряд причин — прагматических, без какой бы то ни было веры в «харизматичность» — чтобы президент изменил свое мнение. Первой причиной было присутствие фон Папена. Гинденбург глубоко привязался к нему в ходе совместной работы летом и осенью 1932 года. Привязался до такой степени, что, когда фон Папен уходил с должности канцлера, Гинденбург подарил ему собственный портрет с надписью: «Ich hatt einen Kameraden»‹13› («У меня был товарищ») — это были слова из популярной солдатской песни. И теперь перед Гинденбургом стоял фон Папен, человек, которому он доверял, и говорил, что назначение Гитлера канцлером — это наилучший выход из ситуации и что другие члены немецкой политической элиты смогут его легко сдерживать.

Еще одной причиной послужила продвигаемая Шлейхером земельная реформа для Восточной Германии, на территории которой многие немецкие аристократы (включая лично Гинденбурга) имели колоссальные земельные угодья. Правительство Гитлера — фон Папена прекратило бы эту сомнительную реформу. Вдобавок ко всему Гинденбург не забыл результатов военных учений, с которыми ему пришлось столкнуться в декабре 1932 года, — они подтвердили, что вооруженные силы государства не в состоянии подавить восстания нацистов и коммунистов и одновременно защитить государственные границы Германии‹14›.

В довершение всего на сцене внезапно появился генерал Вернер фон Бломберг. Фон Папен предложил Гинденбургу сделать Бломберга министром вооруженных сил в предлагаемом кабинете Гитлера. Этот пост имел первостепенную важность для Гинденбурга, ведь раньше он был прерогативой Шлейхера. Казалось, Бломберг обладал всеми достоинствами, которых не хватало Шлейхеру: ему свойственны были прямолинейность, честность, полное отсутствие «пронырливости» Шлейхера. Однако с недавнего времени Бломберг начал разделять ценности нацизма. Эта перемена в нем произошла в период службы в Восточной Пруссии, где нацисты пропагандировали идеи национального возрождения. Он также попал под влияние армейского капеллана по имени Людвиг Мюллер, который сам был нацистом. Таким образом, кандидатура Бломберга устраивала и фон Папена, и Гинденбурга, и Гитлера. Хотя дальнейшие события показали, что именно Гитлер больше всего выиграл от присутствия в правительстве Бломберга.

Впрочем, до самого последнего момента Гинденбург колебался. Инстинктивно он, должно было, чувствовал, что Гитлер — не тот, кому стоит доверить руководство страной. Но Гинденбург на тот момент был весьма пожилым человеком: ему было 85 лет, и все, кому он доверял — включая сына Оскара, — говорили ему, что Гитлера необходимо назначить канцлером. В конце концов, он прекратил сопротивление и согласился назначить Гитлера канцлером. Ведь в противном случае пришлось бы позволить Шлейхеру создать авторитарную диктатуру, и, на взгляд Гинденбурга, это было хуже, чем Гитлер на должности канцлера.

«Он [Гинденбург] сознавал свой преклонный возраст, — писал Йозеф Фельдер, который стал депутатом рейхстага от Партии социалистов в 1932 году. — Он понимал, что физически становится все слабее и слабее. Он с трудом удерживал свой маршальский жезл. Один из офицеров из его окружения однажды сказал про Гинденбурга, что чем старше он становится и чем сложнее становится ситуация, тем больше он боится, что не сумеет вернуть Германию к былым имперским временам, что умрет до того, как будет восстановлена старая конституция и парламент вернется к монархии. Он хотел увидеть новую монархию еще при жизни»‹15›.

Гинденбург тянул время до вечера субботы 29 января. Только тогда он сказал фон Папену, что согласен назначить Гитлера на должность канцлера. На следующий день в 11 часов утра Гитлер достиг цели, к которой он так стремился, — стал канцлером Германии.

Для сторонников Гитлера это назначение послужило лишним доказательством харизматичности их вождя, получившего теперь власть на законных основаниях. В дальнейшем, когда возникали сложности и начинало казаться, что Гитлер ведет по-настоящему опасную политику, они могли мысленно возвращаться к этому моменту для того, чтобы еще раз убедиться: Гитлер — прав, а они — нет.

Тем не менее назначение Гитлера на пост канцлера вовсе не рассматривалось всеми как поворотный пункт в истории Германии. «Поначалу мы не воспринимали его серьезно, — вспоминает Герберт Рихтер, ветеран Первой мировой войны и человек, обладавший иммунитетом к обаянию Гитлера, — поскольку в первом правительстве Гитлера нацисты были даже не в большинстве». Рихтер считал, что до тех пор, пока Гитлера «будут окружать разумные люди, он не принесет особого вреда»‹16›. Что касается социалиста Йозефа Фельдера, то он вспоминает: «Мы считали, что сможем контролировать его [Гитлера] с помощью парламента, — какая глупость!»‹17› И даже воочию увидев ту пропасть, в которую Гитлер привел Германию, фон Папен по-прежнему отказывался взять на себя полную ответственность за свой катастрофический просчет при выдвижении Гитлера. Он считал, что Гитлер стал канцлером «в результате нормального демократического процесса» и что «логично было предположить, что разумный глава государства не будет вести политику, которую вел безответственный глава нацистской партии»‹18›.

Но для тех, кто безоговорочно верил в харизматичное лидерство Гитлера, этот момент имел огромное значение. Во время предвыборных выступлений Гитлер открыто говорил, что презирает демократию и хочет вымести ее поганой метлой. Тем не менее для сторонников Гитлера это демократическое назначение стало не просто изменением в правительстве — это было изменение в немецкой политической системе. «Лично я никогда не был демократом, — говорит Рейнхард Шпитци, который в то время был убежденным нацистом. — Я считаю, что страной нужно управлять так же, как и крупной компанией. В ней, разумеется, должен быть совет специалистов и все такое, но я никак не видел главенствующей роли парламента. Когда мы столкнулись с такой серьезной проблемой, как экономический кризис, столкнулись с голодом и безработицей, мы все ждали генерального директора, как это было бы в большой компании. Вы находите подходящего человека — и он во всем наводит порядок»‹19›.

Что же касается президента Гинденбурга, то перед смертью он действительно увидит становление «новой монархии» — однако, отнюдь не той монархии, которой он так ждал.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.