Конец группы Ягоды в НКВД

Конец группы Ягоды в НКВД

Еще одной крупной волной репрессий стала ликвидация бывшего наркома Ягоды, потянувшая за собой отстрел многих сотрудников НКВД вслед за их шефом. Сам Ягода намечен к ликвидации Сталиным был еще в 1936 году, его, как мы теперь знаем, сгубила принадлежность к влиятельной в 30-х годах группе «правых» в руководстве партии. Как только Сталин разделался в 1936 году с «левой» оппозицией себе в лице Зиновьева, Каменева и их сторонников, он вскоре срубил голову и оппозиции себе справа из более умеренных большевиков. После арестов верхушки «правых» (Бухарина, Рыкова, Енукидзе, Крестинского и др.) Ягода тоже был обречен, длительная дружба с компанией Бухарина не оставляла ему шансов уцелеть.

Уже когда осенью 1936 года Ягоду сняли с должности наркома внутренних дел, косвенно прозвучал упрек бывшему главе госбезопасности в том, что он проглядел множество врагов, проникших на высшие должности в партии и советском государственном аппарате. Это уже означало близкий приговор, хотя поначалу Ягода в соответствии с тогдашней сталинской модой был назначен наркомом связи с пожеланием Сталина наладить работу в этом важном наркомате. Здесь Сталин в своем стиле произвел рокировку, на месте наркома связи обреченный в близком будущем Ягода сменил обреченного уже сейчас Алексея Рыкова: ранее того с поста главы Совнаркома отправили руководить этой самой связью, а теперь уже снимали без назначений под скорый арест НКВД.

Но опала Сталина становилась для Ягоды все более явной, вождь перестал со своим бывшим наркомом внутренних дел даже здороваться, демонстративно не подав своему опальному приближенному руку у Мавзолея на параде 7 ноября 1936 года, одному из всех присутствовавших здесь членов ЦК ВКП(б). Сталин уже не стеснялся говорить о том, что Ягода завалил работу доверенной ему спецслужбы, что с разоблачением «троцкистско-зиновьевского» заговора он опоздал как минимум на четыре года, то есть по официальному сталинскому летосчислению этот заговор оформился в 1932 году. Так в сталинском СССР говорили о практически отпетом покойнике, хотя сам Генрих Ягода и продолжал обреченно ходить среди живых в ранге наркома связи.

Состоявшийся в начале 1937 года пленум ЦК ВКП(б), проходивший в феврале и марте, этот приговор Ягоде практически огласил. На пленуме много времени уделили обсуждению положения дел внутри НКВД и разбору допущенных лично Ягодой ошибок от халатности в деле об убийстве Кирова до уже прямых обвинений в покровительстве им в верхушке НКВД тайным приверженцам группы «правой оппозиции». Давно недолюбливавшие Ягоду нарком обороны Ворошилов и сменивший его во главе НКВД Ежов своими выступлениями устроили для Ягоды натуральное аутодафе, бросая ему прямо в лицо очень тяжелые обвинения. Растерянный опальный экс-нарком испуганно и временами маловразумительно пытался парировать их обвинения, его страх и подавленность сквозят в материалах этого пленума на тех страницах, где Ягоде давали слово для объяснений. Впрочем, по настрою обвинявших явно обреченного Ягоду заметно, что все его объяснения уже ничего не могли изменить.

Из заслушанных в том же марте 1937 года на пленуме ближайших подчиненных Ягоды в НКВД почти никто из них (Агранов, Евдокимов, Миронов, Реденс, Балицкий, Заковский) не рискнул защищать рухнувшего бывшего шефа. Все они указывали на ошибки Ягоды и в разной степени «топили» полетевшего вниз с чекистского олимпа собственного начальника, хотя очень скоро все они по очереди попадут в расстрельные застенки вслед за изобличаемым ими Ягодой. С трибуны Ягода слышал от бывших соратников и подчиненных откровенные обвинения. Агранов: «Ягода затормозил мое назначение начальником ГУГБ НКВД, поскольку такой выписки из постановления ЦК не было до конца 1936 года, а я из скромности ждал этого назначения и в ЦК не обращался, а многие указания товарища Ягоды мне казались политически сомнительными». Реденс: «Вы, Ягода, не понимаете того, о чем здесь говорите, вы здесь о троцкистах-зиновьевцах и о «правых» ни разу не обмолвились, а говорите, что все вредители разбиты!» Балицкий: «Выступление товарища Ягоды здесь не было самокритичным, не было большевистски правильным выступлением, выступление Ягоды было позорным для бывшего руководителя НКВД!» Миронов: «Тот позорный провал, в котором очутились органы НКВД, произошел по вине бывшего нашего руководителя Ягоды». Это только самые острые реплики в адрес опального наркома из уст заслушанных на пленуме ЦК ВКП(б) чекистов. И хотя кое-кто из них еще по привычке называет его «товарищ Ягода» – уже ясно, что эти «товарищи» упавшего своего бывшего командира приговаривают к неизбежному аресту.

Для характеристики обстановки судилища над Ягодой на пленуме 1937 года, морального климата тех лет внутри НКВД и уровня чекистской солидарности перед началом массовых репрессий достаточно почитать эти опубликованные сейчас выступления вчерашних подчиненных Ягоды в его адрес. Вот как с трибуны этого пленума обращался к Ягоде, запросто называя его «ты», высокопоставленный чекист Ефим Евдокимов, несколькими годами ранее из-за споров в ГПУ вокруг «Шахтинского дела» и операции «Весна» по бывшим царским офицерам выдавленный Ягодой из органов госбезопасности: «Здесь выступил Ягода – гнилая и непартийная речь. О каких жертвах говоришь? Нужно было сказать нам о том, как ты руководил НКВД, как и почему получились провалы в работе органов НКВД, а не изображать из себя ягненка, знаем мы, что ты не ягненок… Зачем клеветать на чекистов?… Брось ты мне тут петрушку крутить, брось трепаться, ты мне никакой помощи в работе не оказал… Надо привлечь Ягоду к ответственности, надо крепко подумать о возможности его пребывания в составе ЦК. Снять с него звание генерального комиссара государственной безопасности, хотя бы и в отставке, он его не оправдал».

Сам ошарашенный Ягода на эту завершающую часть речи Евдокимова с места, судя по стенограмме пленума, откликнулся только беспомощным возгласом: «Что вы, с ума сошли?» По стойкой легенде, в конце всего этого судилища Ягода будто бы в отчаянии выкрикнул своим обвинителям: «Жаль, я вас всех не арестовал еще год назад!» – но в стенограмме пленума этой реплики нет, да и верится в этот выпад Ягоды с трудом. Надо думать, он уже на этом пленуме понял, что конец его близок и что с таким подходом «петрушку крутить» ему уже не дадут. Но сопротивляться или дерзить он все равно не решался, даже от обвинений отбивался как-то вяло, словно понимая бесполезность всех таких усилий. Возможно, с того времени он уже ожидал ареста, надеясь только на милость Сталина и на то, что заслуженного чекиста и заместителя Дзержинского все же лишить жизни не посмеют.

Здесь он ошибся, уже в начале 1937 года сменивший Ягоду на посту главы НКВД Ежов докладывал Сталину о результатах расследования заговора «правых» и застрелившегося до ареста одного из их лидеров Томского, после изучения бумаг которого Ежов пришел к роковому для своего предшественника выводу, что «Ягода главный в руководящей тройке правых».

Совсем недавно назначенный наркомом НКВД Ежов на пленуме театрально добавлял самокритики, говоря: «Это мы, чекисты, тогда недоработали, а товарищ Сталин нам прямо говорил: ищите убийц среди зиновьевцев, а в это не верили и многие чекисты, страховали себя по другим линиям, и товарищ Сталин прямо ведь говорил Ягоде: «Смотри, морду набью». И мне не хотели тогда некоторые чекисты показывать оперативные материалы дела, у Молчанова вообще были настроения подальше запрятать агентурные сведения, ведомственные соображения говорили: впервые ЦК проверяет так чекистов, люди не могли переварить это. И немалая доля вины лежит на таких узколобых антипартийных работниках НКВД, хотя и старых убежденных чекистах». Почти откровенно юродствуя, Николай Ежов тут же и сам каялся непонятно в чем: «И меня они провели, оперативного опыта мне не хватило поначалу».

18 марта 1937 года Ежов на собрании актива НКВД заявил открыто, что Ягода лидер правых фракционеров и заговорщиков в партии, а также растратчик казенных средств и тайный агент бывшей царской охранки. Это собрание Ежов проводил в построенном под личным кураторством Ягоды Центральном клубе НКВД, задуманном бывшим наркомом как некий храм чекистского сообщества. И на алтаре именно этого храма опальный глава НКВД Ягода был принесен в жертву начавшейся вакханалии репрессий, пока еще принесен в жертву только символически. Эта сходка партактива НКВД в Центральном клубе, ее опубликованные сейчас материалы тоже отлично передают атмосферу внутри чекистского ведомства тех лет, когда уже открыто пошла грызня разных группировок и масса взаимных обвинений в политической слепоте или в прямой измене. Здесь как врагов советской власти вместе с Ягодой уже припечатывают с трибуны и его бывшего заместителя в НКВД Агранова, и уже арестованного одним из первых тогда на Лубянке бывшего начальника Секретно-политического отдела НКВД Молчанова. И сам еще заместитель Ежова в НКВД Агранов, чувствуя близость тюремной камеры, в отчаянии пытается спихнуть вину на уже арестованного коллегу Молчанова: «Нам удалось поставить на рельсы следствие по троцкистско-зиновьевскому центру, хотя неправильную и антипартийную позицию в этом деле заняли Ягода и Молчанов, только благодаря вмешательству товарищей Сталина и Ежова мы смогли поднять это дело». Довольный Ежов кивал из президиума этого коллективного самобичевания, отлично зная, сколь недолго Агранову осталось посвящать его в тонкости чекистской работы на Лубянке и славить нового наркома с трибуны.

Поднявшийся здесь же на трибуну бывший глава ИНО Артузов в провале всей команды Ягоды предлагал обвинить еще и сменившего его на посту главы внешней разведки своего бывшего заместителя Абрама Слуцкого, к которому затаил еще при своем смещении обиду. Поскольку, по его мнению, Слуцкий в начале 30-х годов был в ГПУ главой парторганизации и «не проявил бдительности, а также позволял наркому Ягоде со ссылкой на занятость не ходить на партийные собрания чекистов». В ответ Слуцкий, отчаянно защищаясь от обвинений в близкой дружбе с обреченным Ягодой, самого Артузова в лицо обвинял в политических ошибках, поминая его состояние в коллегии ГПУ при Ягоде.

Очевидцы говорили, что сам новый нарком Ежов такой атмосферой на партийном активе НКВД 18 марта 1937 года был доволен и о грызне у политического трупа Ягоды его ближайших вчера соратников даже лично доложил Сталину. К тому же Сталину на доклад Ежов принес фактический донос на бывшего наркома Ягоду и многих его соратников с Лубянки от начальника Воронежского управления НКВД Семена Дукельского, чекиста со стажем в ВЧК со времен Гражданской войны, в котором Дукельский уверял, что давно разглядел в госбезопасности вражеское гнездо заговорщиков, но Ягода прятал под сукно все его сигналы. За эту помощь в ликвидации Ягоды и ягодинцев Дукельский затем был Сталиным отблагодарен с широкой душой. Его не арестовали ни в компании Ягоды, ни позднее за компанию с Ежовым и ежовцами, а отправили из НКВД руководить комитетом по кинематографии в СССР взамен расстрелянного главного киноведа страны Бориса Шумяцкого, и умер советский пенсионер Дукельский своей смертью.

Итогом этой речи Ежова на партактиве НКВД стал арест Ягоды 4 апреля 1937 года, а затем и арест многих его приближенных в НКВД. На его квартирах в Кремле и на Милютинской улице в Москве, как и на загородной даче в Подмосковье, проведены обыски, которые и дали столь сенсационные тогда результаты в виде найденных в огромном количестве коллекций вин, табачных трубок, неучтенного оружия, порнографии, ковров, мехов и прочих всевозможных ценностей. Летом 1937 года отдельным постановлением Политбюро даже лишили всех прежних орденов уже сидящего под следствием Ягоду и ряд арестованных по делу его группы бывших высокопоставленных чекистов (Молчанова, Гая, Прокофьева, Паукера, Бокия, Воловича и др.), включая уже покончивших жизнь самоубийством до ареста Чертока и Погребинского. После этого июньского постановления о лишении орденов с формулировкой «за измену и контрреволюцию» для команды Ягоды будущее в виде неминуемого расстрела перестало быть тайной.

Ягода, сломленный следствием, признался и в тайном отравлении его людьми Горького, и в мифическом покушении на жизнь своего сменщика в НКВД Ежова, и в организации убийства Кирова, и в подготовке в группе «правых» неких кулацких восстаний в СССР. Затем ему же добавили тайное убийство видного большевика Куйбышева, умершего своей смертью в 1935 году, ликвидацию своего бывшего шефа в ГПУ Менжинского (одновременно по заданию «заговора правых» и из собственных карьеристских соображений, расчищая якобы себе путь в наркомы), и даже убийство сына Горького Максима Пешкова (уже якобы по лично-лирическому мотиву любви к его красавице жене).

Словно на «тайную группу Ягоды» из бывших сотрудников спецслужб решили списать все накопившиеся темные пятна прошлых резонансных дел. Под ударами следствия бывших подчиненных (ударами в прямом и переносном смысле, хотя некоторые исследователи и сомневаются в применении к Ягоде настоящих пыток) экс-нарком Ягода признавал на следствии даже полностью абсурдные обвинения. Например, в том, что через преданных ему сотрудников ИНО НКВД и служивших НКВД деятелей Коминтерна переправлял денежные средства вместо нелегальных компартий за рубежом Троцкому и его центру. И это притом, что судили Ягоду за компанию с группой «правых» Бухарина, как раз во внутрипартийной борьбе предыдущих лет ультралевой фракции Троцкого и противостоявшей.

Этого Ягода, как и обвинения в шпионаже, так и не признал, несмотря на все старания следствия. Принято считать, что к Ягоде вообще силовых методов на допросах не применяли, что он и так сломался под арестом от неизбежности конца. Хотя и гуляет версия, что его на допросе крепко поколотил ежовский заместитель в НКВД Евдокимов, который бывшего шефа по ГПУ ненавидел, именно его Ягода в 1931 году выдавил из органов безопасности на время.

Да и на суде, до которого все же дожил, он так же покорно признал и свое участие в «банде Бухарина – Рыкова», и свою роль в организации убийств Кирова и Горького. На суде в 1938 году он заявил, что убить Кирова ему поручил бывший лидер правых Енукидзе, заместитель председателя ВЦИК, а тому приказ отдал сам Рыков – идеолог правых и глава советского правительства. Сам же Ягода якобы приказал организовать убийство Кирова заместителю начальника Ленинградского НКВД Запорожцу, который, как мы помним, в момент убийства Кирова был в Сочи на лечении и к этому делу пристегнут искусственно.

В тех же протоколах допроса Ягоды, завершающихся фразой «Никаких жалоб и претензий к следствию не имею», есть и еще ряд таких сенсационных признаний, как связь с зарубежными троцкистами и соучастие в тайных переговорах «правых» с германскими национал-социалистами через заместителя наркома иностранных дел Карахана. А также убийство уже больше по личным якобы мотивам сына Горького и по карьеристским – Менжинского.

Это сочетание мотива личной выгоды и работы на «правый заговор» позволили прокурору Вышинскому на процессе 1938 года даже сравнить Ягоду с популярным тогда в мире американским гангстером Аль Капоне и с известным шефом тайной полиции Франции времен Наполеона Жозефом Фуше, успевшим послужить нескольким различным режимам и бывшим знатным интриганом. Увлекшись историческими параллелями, Вышинский почему-то в той же речи в вину Ягоде ставил даже увлечение романами Александра Дюма, видимо, такое легкое чтиво тогда считалось недостойным коммуниста на столь высокой должности и тоже свидетельствовало о моральном разложении Ягоды. Обрушив в своей речи на суде над «правым блоком» в адрес Ягоды и его подельников привычный набор обвинений: «Шайка бандитов, грабители, подделыватели документов, заговорщики, диверсанты, шпионы, убийцы», Вышинский зачем-то еще и сравнивал их с мафиози неаполитанской коморры. Уж если прокурора Вышинского так увлекла история итальянской мафии и он хотел провести параллели с ней заговора Ягоды, то наш знаменитый обвинитель мог бы детальнее ознакомиться с историей коза ностра. В ней на судьбу Генриха Ягоды больше похожи судьбы совсем других персонажей, а не Аль Капоне. Это Джузеппе Морелло, Джо Массерия, Сальваторе Маранцано – все они поочередно в начале ХХ века были всесильными «боссами всех боссов», королями итальянской коза ностра в США. А в начале 30-х, совсем незадолго до процесса по делу «правых» в СССР, в ходе первой кровавой войны внутри коза ностра их физически уничтожили представители более молодой и жестокой поросли мафии под началом того же Аль Капоне, Лаки Лучано или Фрэнко Костелло. Они же реформировали мафию, отменив в итоге титул «босса всех боссов» и организовав взамен подобие коллективного политбюро мафиози, что более отвечало требованиям времени в 30-х годах. И сторонников убитых боссов из их прежней гвардии, так называемых «кастелламарцев», перестреляли в этой внутримафиозной бойне, как многих дзержинцев из команды низвергнутого Ягоды несколькими годами позднее отстреляли в Москве чекисты новой волны. Но понятно, что Андрей Януарьевич так глубоко в историю коза ностра или коморры не полез, образ Аль Капоне подвернулся за звучность в тот момент его имени, нужно было просто побольнее пнуть упавшего Ягоду.

Сейчас поражаешься такому всеобъемлющему обвинению на процессах конца 30-х годов: зачем нужно было такое множество зачастую абсурдных обвинений, когда одного признания в заговоре с целью захвата власти в стране и попытке свергнуть социалистический строй уже было достаточно для вынесения всем сознавшимся смертного приговора. Зачем было пришпиливать сюда легко затем отметенные историей обвинения в работе на чужие разведки, в организации мифических терактов, в убийствах умерших своей смертью людей? Зачем было вообще приплетать итальянскую мафию, Гитлера или тревожить дух давно умершего Жозефа Фуше, от которых Ягода и другие «правые» при всех их недостатках были бесконечно далеки? Видимо, сказывалась ритуальная привычка большевиков во всем чернить своих политических врагов, которые не могли в их глазах иметь каких-то отдельных недостатков, а обязаны были влачить весь шлейф перерожденцев, заговорщиков, фашистов, предателей родины и террористов.

То же и с выбитым из Ягоды и его приближенных обвинением в подготовке к убийству нового наркома внутренних дел Ежова. Это было подано так, что по приказу Ягоды сотрудники НКВД обрызгали сильнодействующим ядом стены кабинета, который должен был вскоре занять новый нарком. Главные показания против своего бывшего шефа дал также арестованный бывший секретарь Ягоды в НКВД Буланов. Именно на его показаниях, как он вместе с Ягодой и сотрудником НКВД Саволайненом разбрызгивал жидкий яд на ковры и портьеры в кабинете Ежова, основывалось обвинение. Под давлением следствия и пытками в этом же признался и арестованный чекист Саволайнен, и Ягоде оставалось лишь подтвердить нужную следствию версию. Самого Павла Буланова показания против шефа не спасли, он также вскоре был расстрелян, как член тайной группы Ягоды в НКВД.

Эта часть обвинений легла еще одной строкой в следственное дело бывшего наркома НКВД Ягоды, которое вел следователь Генеральной прокуратуры СССР Лев Шейнин, ставший в послевоенные годы известным советским писателем и автором сценария культового советского сериала о милиции «Рожденная революцией». В целом эта абсолютно нереальная версия пошла затем гулять по всем материалам дела о заговорщиках в 1937 году. Появились показания и признания, что Ягода по поручению Бухарина с Рыковым собирался отравить жидким ядом и комнаты членов сталинского ЦК во главе с самим Сталиным, и якобы даже нанести яд на телефонные трубки их аппаратов. Тогда никаких доказательств такого «телефонного терроризма» людей Ягоды так и не привели. Хотя уже в постсоветской России отголосок этих странных версий вдруг всплыл в исторической памяти, когда в ходе громкого расследования в середине 90-х годов установили, что известный банкир Иван Кивелиди был уничтожен убийцами именно нанесенным на трубку его телефона сильным ядом – жуткая перекличка разных смутных эпох в России ХХ века. Когда же через два года судили уже наркома Ежова, историю с отравлением главного кабинета на Лубянке обернули и против него. Заставили признаться в фальсификации этого обвинения группе Ягоды, хотя с самого уже расстрелянного Ягоды советская Фемида, вопреки здравому смыслу, это обвинение тоже не сняла: один негодяй другого травил ядом, а другой все это о первом придумал – вот они какие, враги народа!

Версия следствия тогда вошла и в материалы суда по делу «правого блока»: создав у себя в НКВД целую группу заговорщиков, Ягода собирался в правом заговоре использовать ее как ударный отряд при свержении власти Сталина. Его специальный отряд из чекистов при помощи коменданта Кремля и тоже чекиста Петерсона должен был арестовать прямо в Кремле Сталина и его ближайших помощников либо ликвидировать их в кинозале во время традиционного просмотра фильма в узком кругу. А себя при новой власти Бухарина – Рыкова в поправевшем и оппортунистическом руководстве Советского Союза Ягода якобы видел главой Совета министров, Рыкову отводил роль генерального секретаря очищенной от сторонников Сталина партии, Бухарину – главного идеолога нового поправевшего режима коммунистов в СССР, а Енукидзе в роли нового главы ВЦИК стал бы номинальным президентом страны. Своим приближенным в НКВД и главным сподвижникам в заговоре среди чекистов Ягода по тем же показаниям на следствии обещал в своем правительстве лакомые посты: Прокофьеву – пост главы МВД, Благонравову – Министерство транспорта (он в НКВД долго возглавлял транспортный отдел безопасности), а главный «специалист» среди чекистов по культуре Агранов, надо полагать, в виртуальном правительстве Ягоды мог бы претендовать на должность министра культуры.

Сейчас все более модно в пику Хрущеву и разоблачителям времен перестройки защищать Сталина утверждением, что такой заговор действительно был, и был очень опасным для советской власти. В таких версиях заговор Бухарина – Рыкова – Ягоды – Тухачевского подробно рисуют именно таким трехглавым, сформировавшимся параллельно в кругу «правых» в верхушке партии, людей команды Ягоды в НКВД и кружка соратников Тухачевского в Красной армии, рвавшегося на роль советского Бонапарта после разгрома отживших свое якобинцев-сталинцев. Проводят даже параллели с похожей схемой зревшего несколько лет и прорвавшегося покушением на Гитлера и неудачным путчем в Берлине заговора немецкой «правой оппозиции»: здесь тоже объединились партийные недовольные в лице Герделера, военная верхушка немецких «бонапартов» типа Бека и Ольбрихта, оппозиционеры в спецслужбах во главе с Небе и Канарисом.

Но если уж признать версию следствия 1937 года отчасти правдивой, если Ягода с Рыковым и Бухариным действительно готовили такой «правый» переворот в стране, то их нужно было бы считать более положительными персонажами нашей истории, предшественниками Дубчека с его «социализмом с человеческим лицом». Вот только оснований считать тех «правых» во главе с Ягодой неудавшимися путчистами-реформаторами не так уж много.

Детали «заговора правых», в котором группе Ягоды внутри НКВД отводилась главная роль локомотива государственного переворота при поддержке сторонников правых в верхушке РККА, настолько подробно прописаны и увязаны в материалах дела Ягоды и его приближенных в НКВД, так подробно освещены самим Ягодой и привлеченными к следствию его ближайшими сподвижниками в НКВД (Прокофьевым, Булановым, Ивановым, Гаем, Воловичем, Паукером и др.), что часть историков и сегодня считает наличие тогда «заговора правых» (и заговора группы Ягоды в НКВД как его чекистско-силовой составляющей) реальностью, пресеченной сталинской властью на стадии активной подготовки к перевороту в стране.

Вот Ягода заявляет, как планировался этот переворот, намеченный где-то на 1937 год и, возможно, приуроченный к началу неизбежной войны с нацистской Германией. Как он и его окружение заговорщиков-чекистов радовались, что охрана Кремля теперь поручена силам их ведомства, как планировали в день переворота занять Кремль силами войсковых частей НКВД, а арестовать Сталина и его приближенных в ЦК должны были сами чекисты сталинской охраны во главе с вовлеченным в заговор их начальником Паукером. Как для этих же целей Ягода приказывал своему подчиненному и тоже заговорщику в НКВД Воловичу из оперативного отдела прослушивать и записывать все телефонные переговоры Сталина и его сторонников в советском руководстве, и как для этого специально в 1935 году Волович закупил в Германии новейшую аппаратуру прослушивания. Как начальнику Особого отдела своего ведомства Гаю нарком Ягода поручал наладить контакт с антисталинскими заговорщиками в руководстве Красной армии во главе с Тухачевским и Примаковым. Здесь картина вырисовывается действительно очень стройная, давая козырь верящим в какой-либо мере в настоящий «заговор правых» историкам.

Вот только эта же четкая и так детально расписанная следствием картина, встречающаяся и в других полностью дутых делах об антипартийном заговоре 1936–1939 годов, как раз и может свидетельствовать о полной мистификации этого заговора следствием по заказу сталинской власти. К тому же как быть со столь же детально расписанными в показаниях этих заговорщиков признаниями в связях с иностранными разведками, монархистами и троцкистами за рубежом, с Гитлером и Муссолини, когда сейчас нам точно известно, что ничего этого за Ягодой с соратниками не числилось.

И как быть с практически неоспоримым фактом, что из многих обвиняемых в этом крупном заговоре 1937 года нужные показания неделями и месяцами выбивали силой, угрозой, лишением сна. По-настоящему жутких пыток к «заговорщикам» по делам Бухарина, Тухачевского, Ягоды тогда действительно еще не применяли, эта практика пойдет в НКВД по особому распоряжению самого Сталина только с лета 1937 года, а они все арестованы еще весной. Но уже были многочасовые допросы без перерыва на «конвейере», уже было лишение сна, уже были обычные побои на допросах.

Можно сколько угодно спорить историкам, пятна крови на протоколах допросов Тухачевского из архивов или что-то другое, но незаконные методы допросов подтверждены массой свидетельских показаний, в том числе и от ведших тогда эти дела сотрудников НКВД. И это не только расстрелянные в 1938–1939 годах сами ежовцы, которых теми же методами могли заставить признать любые грехи за собой. Но и показания на свободе переживших Сталина ветеранов-чекистов. Так, бывший оперативник НКВД Бударин в эпоху хрущевских реабилитаций в 1955 году на допросе в Генпрокуратуре показывал, как он по приказу ведшего «Дело о заговоре Тухачевского в РККА» следователя НКВД Авсеевича молотил в Лефортове комкора Примакова и не давал ему сутками спать, лично сидя рядом с ним и тоже борясь со сном. Сам вызванный Авсеевич в показаниях прокуратуре и в своих объяснениях в ЦК КПСС подтверждал, что незаконные методы следствия применялись ко всем главным «военным заговорщикам», что ему приказывал тогда делать начальник Особого отдела НКВД Леплевский, позднее расстрелянный как ежовец.

И как быть с признательными показаниями участников этого заговора в том, что по приказу Ягоды его подручные Молчанов и Погребинский в НКВД якобы отобрали в особые команды матерых уголовников из числа осужденных, которым в обмен на свободу поручались убийства лидеров партии и государства в дни переворота. Следов таких «эскадронов смерти» из уголовных зэка так никогда и не нашли, это тоже явная фальсификация следствия. В основном эту тему развивал в своих признательных показаниях привлеченный в качестве подельника Ягоды известный чекист Сергей Пузицкий, когда-то еще при Дзержинском подавшийся в ВЧК дворянин и молодой поручик царской армии. Герой операции «Трест» и злой гений заманенного в СССР английского разведчика Рейли, бывший разведчик и сотрудник КРО ГПУ, экс-дворянин и офицер Пузицкий к тому времени был отправлен Ягодой в тюремщики – руководить одним из крупных лагерей.

Якобы именно Пузицкому Ягода поручал в лагере формировать такие команды отпетых уголовников для террора. Пузицкий даже называл в качестве завербованных им какие-то фамилии известных тогда в лагерях уголовных лидеров («авторитетами» их тогда еще не называли, это слово в 30-х годах имело совсем другое значение), но никак эти показания Пузицкого в дальнейшем время не подтвердило. А уж его заявление следствию, что по указу Ягоды он к 1937 году мог вооружить и двинуть походом на Москву до 15 тысяч завербованных от имени Ягоды уголовников, и вовсе сводит показания Пузицкого к фантастике, заставляя прямо рассматривать их в качестве выбитого самооговора. Опытный чекист Пузицкий не мог не понимать, что эта его виртуальная армия уголовников, идущая по одному приказу брать в Москве власть для «правых» и устанавливать под началом Ягоды и Бухарина более мягкий «социализм с человеческим лицом» в стране, – явная чушь и нужная следствию подпорка в обвинениях Ягоде и его сторонникам в НКВД. Такие признательные показания самого Пузицкого, впрочем, не спасли, он все равно в волне дела Ягоды был расстрелян.

На процессе весной 1938 года Ягода в компании с видными «правыми» Бухариным, Крестинским, Рыковым и другими был приговорен к смертной казни. 15 марта 1938 года Ягода расстрелян в подвале своими бывшими подчиненными из НКВД при личном присутствии генерального прокурора Вышинского. Вслед за ним расстреляли и попавших в «волну Ягоды» чекистов, включая обоих первых заместителей Ягоды в НКВД Агранова и Прокофьева, а также личного секретаря Ягоды Буланова.

По этому же делу арестован легендарный автор операции «Трест», начальник контрразведки ГПУ в 20-х годах и внешней разведки в 30-х годах Артузов. По делу Ягоды казнен и еще один знаменитый чекист дзержинского призыва Глеб Бокий, долгие годы возглавлявший в НКВД засекреченный спецотдел (занимавшийся, кроме технического шпионажа и шифрования, еще и некими оккультными изысканиями). По легенде Бокий, считавший себя поставленным на этот пост Лениным и потому неуязвимым даже для сталинских репрессий, а потому отличавшийся особо дерзким характером и учинявший на даче форменные оргии в стиле римских патрициев, собирал в своем спецотделе НКВД компромат на высшее руководство партии и страны. А потому после его ареста бывшие коллеги-чекисты долго искали некую «тетрадь Бокия» с этими записями, но якобы так и не нашли.

В этой же плеяде казненных в начале 1938 года вместе с Ягодой чекистов были такие известные на Лубянке фигуры, как начальник Особого отдела НКВД Гай, начальник Секретно-политического отдела НКВД (тайная полиция) Молчанов, начальник НКВД Украины Балицкий, начальник Транспортного отдела НКВД Кишкин, начальник Экономического отдела НКВД Миронов (он же при Ягоде был секретарем партийной организации в НКВД), начальник сталинской личной охраны Паукер.

Бывший львовский парикмахер и пленный солдат армии Австро-Венгрии Карл Паукер, сделавший карьеру чекиста-интернационалиста еще в Гражданскую войну, сам совсем недавно лично расстреливал Зиновьева с Каменевым и в лицах пародировал затем перед товарищами на банкете в День чекиста 20 декабря 1936 года их поведение перед лицом смерти. А вот теперь и сам отправился в расстрельный подвал. Еще недавно всесильный и вальяжный чекист, разъезжавший со Сталиным в одной машине и готовый его прикрыть лично собой, а теперь – такой же бесправный и обреченный «враг народа». А если бы не водоворот мировой войны и не революционные вихри, занесшие Карла Паукера в далекую Россию, служил бы спокойно до старости парикмахером в старой опере Будапешта, откуда когда-то мобилизовали на фронт.

Такова была судьба многих чекистов 30-х годов: из палачей прямой дорогой в следующие жертвы. Вместе с Ягодой арестован и позднее расстрелян и его личный друг и сотрудник НКВД Александр Лурье, которому Ягода покровительствовал с их общего прихода в 1919 году в ВЧК и несколько раз восстанавливал на работе в органах и в партии после исключений за сомнительные финансовые махинации. Лурье уже в НКВД при Ягоде возглавлял строительное управление, а к моменту ареста в 1937 году являлся в НКВД председателем спортивного общества «Динамо». Расстреляли по этому делу и начальника центрального совета общества «Динамо» Вениамина Герсона, который в ВЧК с 1918 года был личным секретарем Дзержинского. По делу «людей Ягоды» подобрали даже бывшего начальника ИНО ГПУ Меера Трилиссера, при Ягоде бывшего уже одним из его заместителей в наркомате, хотя Трилиссер ранее именно из-за конфликта с наркомом Ягодой покинул органы госбезопасности и был направлен партией на работу в аппарат Коминтерна. В волне дела Ягоды репрессированы и уничтожены и такие известные чекисты из НКВД, как Волович, Фирин, Коган, Пилляр, Алексеев, Шанин, Кацнельсон, Островский, Пузицкий, Дерибас, Радзивиловский, Фельдман, Стырне, Благонравов, Горожанин, Горб, Аустринь и многие другие.

Начав с центрального аппарата НКВД в Москве, аресты и расстрелы чекистов после ареста Ягоды покатились по всему Союзу. Казнены глава Крымского НКВД Салынь, Карельского НКВД Теннисон, Башкирского НКВД Зеликман, Татарского НКВД Рудь, Восточно-Сибирского НКВД Зирнис, Сталинградского НКВД Раппопорт, Свердловского НКВД Дмитриев, Одесского НКВД Розанов, НКВД республики немцев Поволжья Деноткин, Армянского НКВД Хворостян, Узбекского НКВД Апресян, Казахстанского НКВД Залин, Туркменского НКВД Нодев и многие другие начальники отделов НКВД республик, краев и областей. Далеко не все они расстреляны по официальному приговору суда или даже по упрощенной процедуре «особого совещания» при НКВД. Например, главный карельский чекист Карл Теннисон, пришедший в ЧК еще с первым набором «красных финнов» в 1920 году, как и его коллега у армянских чекистов Виктор Хворостян, попросту забиты насмерть при допросах еще на следствии.

Кое-кто из обреченных чекистов этой плеяды наркома Ягоды не стал дожидаться ареста и покончил с собой. Как это сделал Самуил Черток, тогда начальник Оперативного отдела в ГУГБ НКВД, не так давно сам «незаконными методами» выбивавший на следствии признания в заговоре у членов «троцкистско-зиновьевского блока», – когда пришли арестовывать его самого, Черток выбросился в окно и разбился насмерть. Как такой же смертельный прыжок из окна своего рабочего кабинета на Лубянке совершил сотрудник внешней разведки ИНО НКВД Феликс Гурский, увидев на пороге арестную команду бывших товарищей по службе. Как, не дожидаясь ареста, застрелился замначальника Крымского НКВД Штепа. Как, узнав об аресте своего шефа Ягоды, прямо на рабочем месте застрелился начальник Горьковского областного управления НКВД Погребинский. Когда-то молодому чекисту Матвею Погребинскому на заре ВЧК сам Дзержинский приказал курировать программу борьбы с беспризорностью, назначив главой первой чекистской коммуны для бездомных детей в Болшеве. И вот два десятка лет спустя этот человек выбил себе мозги из табельного оружия то ли в собственной приемной, то ли даже в служебном туалете. Ему, как личному другу и земляку, Ягода на посту начальника управления НКВД в Горьком особенно благоволил, в свое время приставлял Погребинского в качестве главного куратора от ГПУ к вернувшемуся в Союз писателю Горькому. И выстрел в себя только спас Погребинского от долгого и жестокого следствия, по всем документам «заговора Ягоды» в НКВД он на суде заочно проходил в качестве одного из первых заговорщиков.

Некоторые понявшие обреченность чекисты из волны Ягоды сводили счеты с жизнью сами и после ареста НКВД, избегая дальнейших мучений и предопределенной казни. Так поступил после ареста начальник Приморского НКВД Яков Визель, ветеран ВЧК дзержинского призыва и ранее главный представитель ГПУ при спецслужбах дружественной Монголии. Визель отравился заблаговременно припасенным ядом прямо в тюремной камере под следствием.

Так, возможно, покончил с собой и бывший при Ягоде начальником ИНО в НКВД Слуцкий, если он действительно принял яд при вызове к начальству, полагая это приглашением на арест и казнь. Хотя и очень живуча версия, что Слуцкого в числе других руководителей НКВД из команды Ягоды негласно ликвидировали с помощью яда по приказу Ежова, чтобы не способствовать его арестом панике среди зарубежных резидентов и агентуры. Арестованный уже в волне ежовцев начальник отдела спецтехники НКВД Алехин (руководил лабораторией ядов чекистов) дал на следствии подробные показания, что это он по указанию наркома Ежова и его заместителя Фриновского отравил Слуцкого инъекцией цианистого калия. И Ежов под пытками это подтверждал до расстрела – но как этим показаниям верить, особенно если при этом и «убитый заговорщиками Ежова» Слуцкий в 1939 году властью все равно посмертно объявлен «врагом народа», несмотря на его торжественные похороны за год до того на Новодевичьем кладбище.

Сторонники версии об отравлении Слуцкого обычно полагают, что либо Фриновский угостил главного разведчика НКВД отравленным чаем, либо угостил заранее начиненной ядом сигаретой, либо Фриновский с Заковским усыпили его маской с эфиром, а затем уже спящему Слуцкому начальник отдела спецтехники Алехин сделал смертельную инъекцию. Правды о тех событиях уже не узнать, кто мог бы рассказать – давно мертвы сами, а могло у Слуцкого в той удушливой атмосфере страха и действительно просто отказать сердце, он давно болел.

Из всех же предрешивших самоубийством свой арест чекистов тех лет выделяется начальник Харьковского управления НКВД Соломон Мазо, который застрелился в июле 1937 года в разгар арестов в своем рабочем кабинете, оставив пронзительную записку-крик: «Товарищи, опомнитесь, куда ведет такая линия арестов и выбивания из обвиняемых показаний?!» Его крик не был услышан, товарищи не опомнились, и вал репрессий только набирал ход.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.