«Единство времени, единство места»

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

«Единство времени, единство места»

В любом исследовании по данной проблеме, как и в правилах классического театра, требуется увязать единство времени и места действия. Как мы уже видели, Тилак готов был отнести появление ариев еще к концу ледникового периода, когда предки творцов «Ригведы» охотились на мамонтов в высоких арктических широтах. Поклонники теософии Блаватской шли еще дальше в глубь тысячелетий, отодвигая предысторию «белой расы» чуть ли не к нижнему палеолиту. В противоположность таким воззрениям, другие археологи и филологи до расшифровки хеттских памятников полагали, что распад индоевропейского массива состоялся незадолго до появления на исторической арене первых культур Европы – греческой и латинской. Эти представления были достаточно умозрительными, ученые каждый на свой лад трактовали скорость расхождения языков. Впрочем, довольно быстро были сформулированы так называемые культурные аргументы времени, обозначающие изменения в технике или экономике, которые могут быть соотнесены с уже известными, датированными археологическими материалами. К числу подобных аргументов относятся совпадавшие у большинства народов, говоривших на индоевропейских языках, термины, которыми именовались пахота, плуг, колесницы, утварь, а самое главное – два термина, восходящие, несомненно, уже к стадии развитого неолита: наковальни, камня (от индоевропейского *ак — острый), топора (в ряде случае уже от основы «камень»).

Что касается пашенного земледелия, то первые его элементы, как мы видели, даже в Северной Европе относятся к IV тыс. до н. э., в Прибалтике и вообще восточной части континента – к середине III тыс. Колесницы – не боевые, появившиеся сравнительно поздно, а повозки, запряженные быками – стали помощницами человека примерно в тоже время.

Определяет время арийского единства и родственные связи в мифологии различных народов – отпрысков единой семьи.

Некоторые дошедшие до нас предания прямо говорят о времени образования той или иной ветви индоевропейского древа. Скифы полагали, что их первый царь и родоначальник Таргитай родился за 1000 лет до похода Дария в Причерноморье (VI в. до н. э.) и поэтому полагали себя самым молодым народом. Еще моложе себя оценивали, как мы видели, литовцы, которые свой этногенез возводили ко временам Древнего Рима. Греки почитали себя значительно древнее, что видно хотя бы из рассказа Платона об Атлантиде, в котором в том числе описана война «эллинов» с жителями легендарного острова много тысячелетий назад. Предания индусов, кельтов, латинян и прочих народов говорят только о некоторых ярких эпизодах своей ранней истории, но точную дату своего «появления на свет» они не называют. Лишь в ирландских сказаниях есть попытка связать историю «зеленого острова» с библейской хронологией, но эта увязка носит поздний и не очень убедительный характер. Очевидно, что распад индоевропейской общности произошел настолько давно, что историческая память ныне существующих этносов воспоминаний об этом событии практически не сохранила (за исключением вышеприведенных примеров). Не сохранила даже у представителей наиболее близких друг другу групп языков – например, италиков и галлов, славян и балтов[45].

Теперь перейдем к «обстоятельствам места». На наш взгляд, накопленный на сегодняшний день научный материал позволяет описать и.-е. прародину довольно точно. Как мы уже писали, лексемы, касающиеся палеофауны и флоры из древнейших слоев и.-е. языков свидетельствуют, что это была территория в лесной зоне Европы, причем ближе к умеренному поясу.

Мифология многих арийских племен указывает туда же, и даже еще севернее, куда-то в Приполярье. Антропологический материал, сопоставленный с древними описаниями этих племен, также говорит в пользу регионов Европы, где ныне обитают сравнительно высокорослые и светлопигмен-тированные европеоиды.

Помогает уточнить искомую прародину и метод исключения. Те же данные древней и.-е. лексики показывают, что культура носителей этой лексики была если не примитивной, то значительно более простой, чем захватившие южную половину Европы развитые культуры дунайского неолита и энеолита. Это обстоятельство также косвенно указывает на умеренную зону Европы, где как показывают археологи, в праиндоевропейскую эпоху преобладали более простые формы хозяйствования и ремесел.

И самое главное – как мы уже указали, во время, большинством исследователей считаемое за период существования ПИЕ языка – V–IV тыс. до н. э. – именно в умеренной и отчасти высокоширотной части Европы – от Скандинавии до Среднего Поднепровья – присутствовала, по сути, общность близкородственных археологических культур.

Степень этой общности подкрепляется и достаточно однотипным антропологическим материалом, согласно которому носители этих культур были представителями близких вариантов северной европейской расы (черепа длинноголовые, массивные, с относительно широким, сильно профилированным лицом).

Возникает вопрос: кто же были эти древние народы, если не индоевропейцы? Поборники малоазийских и прочих южных концепций либо не отвечают на него (видимо, вслед за О.Н. Трубачевым полагая, что территория к северу от Карпат вообще была необитаема), либо говорят о неких неопределенных давно исчезнувших древних этносах. Но это явная отговорка. Народы, заселявшие столь огромную территорию, бесследно исчезнуть просто не могли. В таких случаях следы всегда остаются – в виде реликтовых языков (например, баски), субстратной лексики (народы «дунайского неолита» оставили такую лексику, допустим, грекам).

В данном случае на роль реликтового языка не подходит ни один современный европейский язык, и даже оставшийся в прошлом. Например, протосаамский, во-первых, не выходил южнее Невы, во-вторых, как мы видели, индоевропейцы не могли его «вытеснить» из Европы, поскольку сами вполне вероятно, участвовали в его генезисе.

У противников североевропейского происхождения и,-е. остается, пожалуй, один серьезный аргумент. В 1940 году брат знаменитого поэта, археолог А.Я. Брюсов раскопал на русском Севере останки неолитической культуры, ареал которой, как позже выяснилось, во многом налагался на территорию указанной общности: от Кольского полуострова до Курска, и от Балтики до Оби. Только эта культура, названная по характерным отпечаткам на керамике «совокупность культур гребенчато-ямочной керамики», зародилась чуть позже, во второй половине IV тыс. до н. э.

Эту совокупность культур тут же объявили угро-финской, что соответствовало не только различным советским «автохтонистским» теориям, но и ряду популярных на Западе концепций, в т. ч. упомянутым трудам Луи Люсьена Бонапарта, утверждавшего, что именно предки финнов были древними обитателями Европы вплоть до Пиренеев.

В случае верности этих концепций и.-е. языкам в древней Европе места не оставалось: юг ее занимали, получается, «дунайские» народы, север и восток – уральские. Однако, похоже, это было не так.

Прежде всего, сомнения внушала «уральская» принадлежность культур гребенчато-ямочной керамики. В частности, лингвисты выяснили, что предки уральских народов, судя по «корневым» данным их языков, жили достаточно далеко от основных центров этих культур. По мнению В.В. Напольских, их прародиной была зона темнохвойной тайги, располагавшаяся в древности восточнее Урала[46]. И только начавшееся во II тыс. до н. э. похолодание, вызвавшее наступление этой зоны в Восточную Европу, привело вместе с ней в Поволжье, а затем и в Финляндию предков угро-фин-нов, носителей культуры «текстильной керамики» (см. Исследования по древней…, с. 51). Что касается ямочно-гребенчатой керамики, то ее носители, по имеющимся данным, были искусными мореходами (История Швеции…, с. 49) – характеристика не относящаяся к предкам угро-финнов, которые морскую лексику заимствовали у и.-е., в частности, балтских народов.

В то же время археологи (Ю.В. Кухаренко) подчеркивают, что эта культура, во всяком случае ее варианты в Прибалтике и Белоруссии, сложилась на основе местных еще мезолитических культур, причем они наиболее многочисленны на юге, в Полесье. То есть в местах, считать которые родиной «уральской» языковой семьи могли только люди с очень большой фантазией. И действительно, данные лингвистики показывают, что на указанной огромной территории распространены древние названия (особенно рек и озер), которые обнаруживают и.-е. основу. Причем, как было показано выше, эта основа обнаруживается под поздними уральскими напластованиями даже на севере.

В свою очередь, другие исследователи, также отмечая отсутствие угро-финнов в древней не только Северной, но и Восточной Европе (Сереб., с. 29) утверждают, что задолго до пришествия уральских народов с востока северная часть Европейской России заселялась с запада, в особенности из района Карелии (там же, с. 26–27).

В этой связи представляется вполне логичным вывод В.В. Напольских о том, что культуры гребенчато-ямочной керамики на самом деле относились к и.-е. кругу, и широкое распространение их на восток связано с потеплением в конце атлантического периода и распостранением в Восточной Европе широколиственных лесов – привычной среды для бесспорно и.-е. культур (фатьяновской и др.). Только следует учесть, что это движение природной среды и человеческих масс было в период полу– или распада и.-е. общности, когда из нее уже активно выделялись праязыки.

Во времена же существования этой общности ее северо-восточная и восточная граница проходила, видимо, недалеко от центра формирования культур гребенчато-ямочной керамики и одновременно в пограничье смешанных и хвойных лесов – в районе Северной Двины и Верхней Волги. Далее к востоку между и.-е. и прауральцами вероятно, обитали еще какие-то племена. Именно последние, возможно имели отношение к некоторым восточным вариантам культуры ямочно-гребенчатой керамики, а также к ряду загадочных гидронимов Севера и субстратных слов в языке саамов.

Что касается других границ древней и.-е. общности, то на юго-востоке по границе леса и лесостепи – в районе верхнего Дона, спускаясь затем к Среднему Поднепровью (культура Средний Стог), где, как уже говорилось, была граница соприкосновения северных и дунайских (Триполье) культур. Далее к западу она огибала те же средиземноморско-дунайские культурные регионы в Прикарпатье и Польше (Лендьел) и выходила к низовьям Эльбы, где мы видим присутствие и.-е. элемента еще в культуре воронковидных кубков (кон. IV – нач. III тыс. до н. э.), распространившей свое влияние на значительную часть Скандинавии, Северную Германию и Польшу, а также шаровидных амфор.

Разумеется, это весьма условные границы. Где-то на севере, на Кольском полуострове в ареал индоевропейцев могли вторгаться какие-то загадочные арктические (самодийские?) народы, на западе – иберийско-средиземноморские этносы (культура мегалитов и дошедшая до Ютландии, правда, уже в поздний период, в конце III тыс. до н. э. культура колоколовидных кубков).

Тем не менее, в целом получается, что предки и.-е. занимали огромную территорию. Возникает естественный вопрос: мог ли на ней существовать единый праэтнос? При слабых контактах между сильно удаленными друг от друга, относительно замкнутыми человеческими коллективами или центрами цивилизации в древности мог ли существовать на таком пространстве единый язык?

Некоторые версии, в частности, Гудзь-Маркова, предполагающего существование праиндоевропейцев на огромном пространстве от Среднего Днепра до Средней и Передней Азии включительно, или Хауслера (от Эльбы до Урала) отвечают на такой вопрос положительно.

Ностратическая теория, давно имеющая немалое число сторонников в филологии, отвечает на в общем-то схожий вопрос также утвердительно. Ведь согласно ей, не только и,-е., но и большинство других ныне существующих языковых семей (уральская, семито-хамитская и т. д.) якобы произошли из единого источника, что практически допускает факт единоязычия на значительной части Евразии и Северной Африки. При этом учитывалась бедность и слабая обновляемость древнего словарного запаса, а также то, что хотя стоянки каменного века были расположены далеко друг от друга, зато люди того времени часто мигрировали на большие расстояния под воздействием климатических факторов и это облегчало контакты.

Добавим к этим суждениям следующее. Вышеуказанное слабое присутствие или даже отсутствие у многих и.-е. народов воспоминаний об общем происхождении может быть вызвано не только фактором большого прошедшего времени. Несмотря на отмеченную в начале общность основных терминов, а также личных имен и теонимов в древних и.-е. языках, или точнее даже языке, степень этнокультурного единства индоевропейцев могла быть далеко не абсолютной. Собственно, это показывают и археологические материалы – при том, что древние материальные культуры на пространствах Северной и Восточной Европы родственны и во многих чертах близки, все-таки это разные культуры: нарвская, валдайская, днепро-донецкая и т. д. Вполне вероятно, что и язык на очерченной территории не был так уж монолитен и делился на диалекты.

Но это не так уж важно.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.