II. ЛИВОНСКИЙ ПОХОД ИОАННА (1577)

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

II. ЛИВОНСКИЙ ПОХОД ИОАННА (1577)

Состояние Ливонии в этот момент было весьма печально.

Мы знаем, что еще в 1570 году Иоанн провозгласил королем ливонским на вассальных условиях принца Магнуса, надеясь при помощи такой политической комбинации достичь скорее намеченной цели, а именно утвердиться на берегах Балтийского моря ради торговых и промышленных сношений с Западной Европой. Магнус обязался давать свободный проезд через свои владения иностранным купцам, художникам, ремесленникам и военным людям, направлявшимся в московское государство.

Осуществление этой политической комбинации сильно обрадовало Иоанна: он отпраздновал торжественно возведение Магнуса в короли, выпустил в честь его на свободу всех Немцев, которые находились у него в плену, и обручил своего вассала со своею племянницею Евфимией Владимировною, дочерью кн. Владимира Андреевича[141].

Царь Иван Грозный с воинством. Деталь иконы Церковь воинствуюшая. XVI в.

План создания ливонского королевства можно было привести в исполнение только в той части прежней Ливонии, которая принадлежала Шведам, ибо с Польшей было заключено перемирие. Иоанн отправил немедля, уже в августе 1570 года, Магнуса с войском в Эстляндию, но предприятие потерпело крушение при осаде города Ревеля. Эта неудача сильно напугала Иоаннова вассала, в особенности тогда, когда два его пособника, Таубе и Крузе, авторы проекта ливонского королевства, бежали в Польшу, чтоб избежать царского гнева. Магнус опасался и для себя царской опалы, вследствие чего удалился даже на остров Эзель. Но Иоанн продолжал оказывать благосклонность своему вассалу: он выдал даже за него замуж свою вторую племянницу Марию Владимировну, когда первая умерла (12-го апреля 1573 года). Однако царь не питал уже к нему прежнего доверия, боясь измены с его стороны. Магнус должен был удовольствоваться только двумя замками, Каркусом и Оберпаленом, которые царь пожаловал ему во владение. Король-неудачник жил здесь со своей юной женою в весьма бедной обстановке и в постоянной тревоге за свои владения, ибо они подвергались опустошениям не только со стороны Шведов, с которыми московский государь вел войну, но и со стороны отрядов, находившихся на службе Речи Посполитой, несмотря на перемирия, которые она заключала с Москвой[142], так как Иоанн тоже не соблюдал в точности перемирных договоров.

Речь Посполитая, как мы видели выше, старалась обезопасить Ливонию от притязаний Иоанна путем дипломатических переговоров, что ей и удавалось делать. Существенной же защиты она не могла оказать стране, так как на это в казне не было средств.

Между тем Ливония была страшно опустошена, силы ее истощены; кроме того, в умах населения царила полная неуверенность в том, чем оно владело, а нравственное состояние его отличалось величайшею неустойчивостью. В то время как одни выказывали полную преданность Речи Посполитой, другие готовы были изменить ей во всякую минуту. По стране сновали тайные агенты, которые возбуждали жителей против польско-литовского владычества. К довершению бедствий, ей постоянно угрожало нашествие неприятеля, который действительно иногда и вторгался в ее пределы и производил опустошения. Вопреки перемирию московские войска вторгались в декабре 1572 года[143]; в начале 1575 года они захватили замок Салис[144], в июле того же года завладели городом Перновом, причем во всех этих походах они производили страшные опустошения в стране и страшные жестокости над жителями[145]. После взятия Пернова ливонцами овладела сильная паника: многие искали спасения бегством в Ригу. Решено было обратиться за помощью к Речи Посполитой, что казалось самою настоятельною необходимостью, так как Иоанн соглашался соблюдать мир с польско-литовским государством, за исключением Ливонии[146]. Просьба ливонцев была удовлетворена, но помощь оказана ничтожная. Администратор Ливонии Ходкевич двинулся было с отрядом в 2000 человек против Русских, но вследствие малочисленности своего отряда мог отнять у врага только замок Руин[147].

Сознавая слабость своих сил, Литовцы старались, как мы знаем, удержать Иоанна от завоевания Ливонии путем дипломатических ухищрений, обещая царю избрать его или его сына на престол. Эти ухищрения увенчались успехом. Посылая в Литву Луку Новосильцева, Иоанн обещал и в ливонскую землю рати не посылать[148]. Это обещание обезопасило Ливонию от неприятельских нападений на очень короткое время.

В начале октября 1576 года Магнус напал на замок Лемзаль и завладел им в отмщение за нападение, произведенное курляндскими дворянами на его замок Амботен[149]. Это случилось уже в царствование Стефана Батория.

Страдая от этих неприятельских вторжений, неуверенные в безопасности своего имущества и своей жизни, ливонцы сваливали вину на правительство Речи Посполитой: они осуждали особенно сильно нерадивость администратора Ливонии Ходкевича, обвиняя его даже в тайном пособничестве видам московского государя. Но эти обвинения были, как мы знаем, совершенно неосновательны. Ливонцы жаловались также и на то, что их страна не была включена в перемирный договор, как будто бы она не входила в состав Речи Посполитой; между тем Ходкевич уверял, что перемирие распространяется и на Ливонию, и вследствие этого требовал, чтобы никто в Ливонии не вооружался, ибо это раздражает могущественного соседа и колеблет мирные отношения, в которых состоит с ними Речь Посполитая. В этих обвинениях заключалась весьма малая доля истины: как нам известно, Иоанн только в 1575 году явно исключил Ливонию из перемирного договора, но затем через Новосильцева дал обещание не вести войны и в Ливонии. Речь Посполитая действительно защищала слабо Ливонию, но, может быть, не хуже, чем свои другие области, ибо ее постоянные вооруженные силы были ничтожны; дипломатия же прилагала все свои усилия к тому, чтобы поддержать мир с московским государством.

Если ливонцы жаловались на то, что Речь Посполитая слабо их защищает и даже не позволяет им самим защищаться и в этом усматривали главную причину своих бедствий, то они забывали, что польско-литовское правительство не могло питать к ним доверия, так как в стране гнездилась измена.

Многие замки находились в руках немецких начальников, состоявших в сношениях с врагами Речи Посполитой и ставивших в стеснительное положение тех, которые оставались преданными польско-литовским властям. Вероломство ливонцев сделалось, по словам Батория, их обыденным пороком[150]. Ввиду этого Ходкевич опасался созывать посполитое рушенье в Ливонии, ибо оно могло обратить свои действия против Речи Посполитой, запрещал производить вообще какого бы ни было рода вооружения[151].

Администратор был так раздражен против вероломных ливонцев, что на просьбу их о помощи заявил, что помочь им он не в состоянии, а если бы он и мог это сделать, то он не прислал бы им в виде вспоможения даже и никуда не годную корову[152].

Стефан Баторий делал все, что только мог, чтоб усилить оборону Ливонии: посылал туда войско, какое для этой цели имелось у него в распоряжении[153], приказывал исправлять ливонские замки, увещевал Ходкевича отправиться в управляемую им область и устранить тех начальники крепостей, которым нельзя было доверять, уговаривал Литовцев не скупиться деньгами на отражение врага и т. п.

К тому же король рассчитывал еще на успех дипломатических переговоров, хотя и не вполне. Снарядив великое посольство, он известил Иоанна об этом и предлагал пока соблюдать перемирие по всем границам обоих государств, но Иоанн в своем ответном письме Ливонию обошел молчанием, что встревожило короля.

Выезд Ивана Грозного на борьбу с Ливонией. Художник Г.Э. Лесснер

Отправление великих послов в Москву замедлилось вследствие болезни мазовецкого воеводы Станислава Крыского[154].

Между тем приходили весьма тревожные вести из Ливонии: туземные и иностранные купцы извещали, что царь собирает громадные силы в Пскове и готовится опустошать огнем и мечом Ливонию. Ввиду этого ливонские каштеляны просили короля выслать войско по направленно к Пскову, чтобы преграждать движение врагу[155]. На эту просьбу Баторий мог ответить только обещанием удовлетворить ее, но исполнить не был в состоянии, так как война с Данцигом была в самом разгаре[156].

Усилия короля не увенчались желанным успехом: Речь Посполитая начинала только еще готовиться к отражению врага, когда он нагрянул на Ливонию.

Решив еще в феврале занять ее вооруженной силой, Иоанн стал делать соответствующие приготовления. Главными сборными пунктами для войск были назначены Новгород и Псков, а чтобы усыпить внимание настоящего врага, был пущен слух, что это сборы в поход против Ревеля[157]. Действительно, московские войска осаждали этот город зимою 1577 года, но неудачно, так что слуху можно было поверить[158].

Приготовляясь к войне с Речью Посполитой, Иоанн в то же время возобновлял проект ливонского королевства, на иных только условиях, и возобновлял, конечно, с той целью, чтобы легче было осуществить планы своей политики. Орудием ее опять явился Магнус.

Положение этого короля, короля только de nomine, было очень тягостно, и он захотел выйти из него как-нибудь. Получая сведения об энергических действиях Стефана Батория, он стал подумывать о приобретении его покровительства для себя, т. е. об измене Иоанну. Уже в конце 1576 года[159] он вошел посредством польских офицеров в Ливонии в сношения с Ходкевичем, обещая передать Баторию Иберполь, Каркус, Лемзаль и другие свои замки, если будут приняты предлагаемые им условия[160]. Затем он обратился по этому делу к посредничеству курляндского герцога, и так начались переговоры с самим Стефаном Баторием[161]. Конечно, их старались вести в совершенной тайне, однако слух об них дошел до Иоанна. Предполагая, что измена его может быть легко открыта и опасаясь вследствие этого попасть в руки Москвитян, Магнус стал переезжать из одного замка в другой, что еще более усилило подозрительность Иоанна. Тогда царь приказал арестовать своего вассала, которого он подозревал в вероломстве, но Магнусу удавалось некоторое время избегать московских отрядов, высланных с целью задержать его[162].

Положение Магнуса было критическое. Чтобы выйти из него, он притворился в полной преданности своему сюзерену. Иоанн потребовал его к себе во Псков, куда он, конечно, волей-неволей должен был поехать, чтобы оправдаться перед царем. Оправдания эти имели успех до известной степени. Иоанн поверил им или по крайней мере показал вид, что им верит. По особенному соглашению Магнус получил от Иоанна область к северу от реки Аа (частью этой области он уже владел) и к югу город Венден. Ливония между Аа и Двиною переходила во владение Иоанна; занимать здесь отдельные пункты Магнус имел право только с Иоаннова соизволения[163].

Прежде чем выступать в поход на Ливонию, Иоанн отправил сюда разведочный отряд Татар, чтобы узнать, каковы силы страны. Польский полковник Матвей Дембинский пытался было остановить движение татарской конницы, но вследствие малочисленности своего отряда был разбит и обращен в бегство. Когда Татары донесли Иоанну, что войска в Ливонии ничтожны, он двинулся в поход из Пскова[164], имея с собою до 30 000 человек[165] (13-го июля).

Еще раньше (9-го июля) из Новгорода царь выслал вперед отряд в 4316 человек под начальством князя Тимофея Романовича Трубецкого, приказав ему идти на Трикат и Вольмар[166].

Трубецкой произвел сильное опустошение и избиение жителей в окрестностях замков Триката, Вольмара, Нитау, Зегевольда, Трейдена, Кремона и других[167] и таким образом достиг Западной Двины у замка Крейцбурга[168].

Между тем сам Иоанн подступил к замку Мариенгаузену (16-го июля).

В укреплении находилось всего 25 человек гарнизона и 8 пищалей[169]. Вследствие этого сопротивление многочисленному войску Иоанна было невозможно, да и охоты сражаться у немецких солдат не было. Поэтому неудивительно, что замок сдался царю без боя, когда он послал к начальнику крепости грамоту с приказанием, «чтоб они (т. е. воины) из государевы вотчины вышли вон, а город бы Государю отворили того часу», и вместе с тем велел обстреливать крепость[170]. Царь отпустил весь гарнизон с начальником его на свободу, приказав остаться в городе только местным жителям[171].

Руины Люцина

Оставив в Мариенгаузене 75 человек гарнизона, Иоанн двинулся к Люцину, который тоже подчинился ему без боя (24-го июля). Начальником замка был Юрген фон-Ольденбокум. Лица, посланные в царский стан, сказали, что они верно служили королю Жигимонту-Августу, но что «за Стефаном быти не хотели и ему не присягнули и по се время, а надеялись на Государя, что их Государь пожалует под сильную руку возьмет для того, что Лифлянская земля вотчина государева». Когда их спросили, почему они в таком случае до царского прихода бить челом государю не присылали, они ответили, «что надеялись на Государя, а иное чаели себе помочи от Цысаря и от Цысаря о том присылка к нам не бывала и помочи себе от него не почаяли; а коли ныне пришел под город под Лужу Государь царь и великий князь, ино город да они в Божей, да в царских руках»[172].

Немцы, находившиеся в крепости, изъявили желание служить московскому государю. А потому Иоанн приказал отправить их в Москву и «разобрав, устроить поместьми и деньгами; а которые пригодятся в пушкари и в стрельцы, и тех устроить жалованьем денежным и хлебным»[173].

В Люцине было оставлено 100 человек гарнизона. Намереваясь направиться затем к городу Режице, Иоанн призвал к себе бывшего начальника крепости немца Юргена фон-Ольденбокума (Юрия Букана) и отдал ему такое повеление: «ныне велели есьма тебе и твоему сыну Вернову ехать с собою до Резицы для того, как мы будем у Резицы, и ты б приказал к сыну своему Христофору, или к тем, которые в Резице державцы сидят от сына твоего, чтоб сын твой Христофор нашу отчину город Резицу нам отдал потому ж, как ты нам город Лужу очистил и крови б на себя сын твой тем не навел и нашея ярости не взводил». На это «немчин Юрий Букан и сын его Вернов Государю били челом: мы подданы твоего Царского Величества на твоей великой милости челом бьем. И царь и великий князь немчина Букана и сына его Вернова пожаловал, велел им быть у стола».

Режицею Иоанн овладел, не произведя и одного выстрела (27-го июля). Лишь только царские войска подступили к городу, как тотчас же вышли из него «мызники и били челом Государю царю и великому князю, что город Резица Божья да его государева вотчина, а их бы Государь пожаловал, велел устроити в своих государевых городех, потому ж как Государь пожаловал и лужских немец». Вследствие этого Иоанн милостиво обошелся со сдавшимися Немцами и также принял их на свою службу[174].

Руины Квадратной башни Динабургского замка

Оставив в крепости 178 человек войска, Иоанн направился к Динабургу (Невгину). Начальником гарнизона был здесь поляк Соколинский[175], который, выслав в царский стан двух Немцев, объявил, что сдает город на всей государевой воле (9-го августа). Иоанн велел расспросить сдавшихся, хотят ли остаться у него на службе или получить свободу, обещая, что тех, «которые похотят на его государево имя и Государь их пожалует на свое имя, взять их велит и устроит, как им быти; а которые на государево имя не похотят, а учнут бити челом, чтоб их Государь пожаловал, велел им дати повольность, и Государь пожалует, отпустить их велит». Невгинские люди били челом, чтоб их государь пожаловал, велел им дать волю.

Иоанн не только дал им свободу, но и удостоил их особой милости, пригласил к своему столу и пожаловал им шубы и охобни.

В Динабурге оставлены были 350 человек и значительная артиллерия[176].

По пути к Лаудону (не доходя 3 версты от него) Иоанн послал отряд в 200 человек к Крейцбургу под начальством Елчанинова. Последний (6-го августа) донес царю, что «он приехал под город, аже город горит, а ворота де городовые, выгорев, завалились». Тогда Иоанн приказал «досмотрити того, доехал ли Иван Елчанинов до Круцборха или не доехал?» Посланный принес царю известие, «что он под Круцборхом был и про Ивана Елчанинова сказал, что он ж с детьми боярскими и с стрельцы стоит у города у Круцборха, а в город ехати ему нельзя, потому что де город горит и ворота у города выгорели». Город был зажжен, очевидно, отрядом кн. Трубецкого, достигшим Западной Двины у этого именно пункта.

Иоанн приказал Крейцбург осмотреть, и из осмотра оказалось, «что в городе в Круцборхе стараго города стена разсыпалась вся, а в вышегороде домы погорели все, а в вышке мосту и кровли нет»[177].

Затем царь двинулся к Лаудону, который подчинился добровольно. Лаудонские немцы были отпущены за Двину, но «Левдун велел Государь разорить»[178].

Когда Иоанн подступил к Зессвегену (Чиствину) и послал к «чиствинским людям грамоту, чтоб чиствинские люди город Чиствин Государю очистили без кровопролития», чиствинские Немцы грамотой, по-немецки писанной, ответили, что они хотят «Королевскому Величеству польскому верны быти и целованья забыти» не хотят. Царь послал вторую грамоту, но посланный в город Латыш принес ее назад и сказал, «что у него той грамоты не взяли, а хотели его застрелить». Тогда Иоанн расставил полки, чтобы силою принудить сопротивляющихся к сдаче. Но из города явился в московский стан перебежчик, один Немец, который на допросе заявил, «что в городе большой человек Немчин Ернист фон-Минин да мызников 12 человек, и Ернист ранен, застрелен из лука и с тое раны умирает, чаю и умрет, а его Волка Амоса Ернист и все мызники Царскому Величеству послали бити человеком, чтоб их Царское Величество пожаловал, от смерти живот дал, а из города выпустить велел, а они Государю город отворят и во всей воли государской учинится».

Царские бояре поставили им в вину, что они «своровали, грамоты царские не взяли». Немцы сознались в вине, что «по первой грамоте города не отворили, в том пред Государем виноваты, в милости и в казни волен Государь».

Того же дня пришли в царский стан другие Немцы из города и тоже просили для себя пощады. Но бояре им сказали: «нынча вы у Государя милости просите, а дотудова Государь к вам писал две грамоты, чтоб вы город отворили, а государь вам милость покажет, как будет пригоже; и вы того не послушали, и Государю нашему как вам в том милость давать». И затем летописец лаконически замечает, что «августа в 20-й день Бог поручил Государю царю и великому князю Ивану Васильевичу всея Руси город Чиствин», обходя, очевидно, молчанием те казни, которым были подвергнуты жители его за сопротивление[179].

Из немецких источников мы узнаём, что начальников города четвертовали, разрывали на части лошадьми, сажали на кол и рассекали саблями, а женщин подвергали насилованию[180].

Оставив в Зессвегене 120 человек гарнизона и соответственную артиллерию[181], Иоанн того же 20-го августа послал отряд войска в 2013 человек к городу Шванебургу (Гольбину); на следующий день город был разорен, а артиллерия[182] его перевезена в Зессвеген.

После того Иоанн взял (22-го августа) Берсов (Борзун), где оставил 140 человек гарнизона и артиллерию, состоявшую из 38 пищалей и 7 самопалов[183].

Затем Иоанн направился к Кокенгаузену (Куконосу). Когда он находился уже вблизи города (на последнем стане), приехал к нему оттуда князь Иван Белосельский с грамотой от короля Магнуса и донес, что последний взял Венден (Кесь) и послал отряд в 50 человек занять Кокенгаузен.

Здесь необходимо сказать несколько о деятельности Магнуса в это время. Когда московские войска произвели вторжение в Ливонию, он обратился с воззванием к Ливонцам, увещевал их подчиниться московскому государю: силы их ничтожны, помощи ждать неоткуда, а царь идет с грозною силою; подчинение смягчит его гнев и остановит его дальнейшее движение. Он, герцог, находится в добром согласии с московским государем, а потому можно положиться на его помощь. Мало того, его, герцога, предприятия в Ливонии одобряются империею и императором и покровительство их Ливонии обеспечено. Ливонское государство будет состоять под управлением голштинских герцогов или в случае прекращения их династии — под управлением герцогов мекленбургских.

Это воззвание так подействовало на ливонцев, что они возмутились против польско-литовского владычества, изгнали из многих городов польские и литовские гарнизоны и 14-го августа в Вендене провозгласили Магнуса своим королем[184].

Жители Кокенгаузена передались тоже на сторону Магнуса и просили его прислать им поскорее войско для защиты. Город был вне пределов, определенных псковским договором, а потому Магнус не имела права занимать его без ведома и согласия Иоанна. Однако Магнус сделал это, чем и навлек на себя гнев царя[185]. Он известил своего сюзерена уже о совершившемся факте грамотой, о которой мы сказали выше.

Царь приказал прочесть ее в присутствии бояр и дворян, и те выразили мнение, что «король Арцымагнус учинил не гораздо через договор». Нарушение Магнусом договора не ограничилось только тем, что был занят Кокенгаузен. Оказалось также, что Магнус хотел овладеть Пебалгом (Пиболдою), но русские, находившиеся здесь, не допустили до этого: ограбив немцев, они отпустили их к королю.

В своей грамоте Магнус перечислял города, которые ему сдались, и в числе их были такие, которые не были уступлены ему Иоанном. Ввиду всего этого царь приговорил послать к королю грамоту, «выписав его непригожее дело, которое он через договор чинил»[186].

Иоанн писал, между прочим, следующее своему вассалу: «Прислали к нам твои люди, а того не ведомо, кто имянем писал, твою грамоту, а в твоей грамоте писано, что тебе сдались город Кесь (Венден), город Нитов (Нитау), г. Шкуин, г. Зборск, г. Голбин (Шванебург), г. Чиствин (Зессвеген), г. Тыржин, г. Пиболда, г. Лавдун, г. Борзун, г. Канцлов, городок Ерла, городок Фес, городок Леневард, городок Воршевад, городок Сунжел, городок Роденож, городок Кокенгауж. И по той по твоей грамоте, сложись с нашими недруги, нашу вотчину отводишь, а которая у них казна и ты тое казну у нас теряешь; а как еси у нас был в Пскове, и мы тобе тех городов не поступывались, одну есмя тобе позволили доставити Кесь, да те городки, которые на той стороне Гови (Аа) реки, и ты в те городки вступился неподельно… А будет тебе не ничем на Кеси и на тех городках, которые за Говею сидят и ты поди в свою землю Езел да и в Датскую землю за море, а нам тобя имати нечево для, да и в Казань тобя нам ссылали; то лутчи только поедешь за море, а мы с Божиею волею очистим свою отчину Вифлянскую землю и обережем»[187].

Русские войска в Ливонии. Летучий листок. 1561 г.

25-го августа Иоанн послал к Кокенгаузену отряд в 2059 человек под начальством воевод окольничего князя Петра Ивановича Татева и Даниила Борисовича Салтыкова. Немцы не хотели пустить их в город, требуя, чтобы они показали им грамоту короля Магнуса, разрешающую занять город. За такое противодействие воеводы, войдя в Кокенгаузен, приказали перевязать Немцев и донесли об их сопротивлении царю. Прибывший к Кокенгаузену Иоанн «за королевы Арцымагнусовы непригожие дела, что он через договор учинил, приказал и велел тех немец казнити смертью» и оставить в живых только трех, четырех человек, чтоб было с кем отослать к королю государеву грамоту. Царево приказание было исполнено в точности: в живых оставлены только «толмач Анц да служивый немчин Ганус Берга»[188].

Оставив в Кокенгаузене 1007 человек гарнизона и значительную артиллерию[189], Иоанн двинулся к Эрли. Между тем отряд в 796 человек детей боярских и 700 стрельцов под предводительством Богдана Яковлевича Вельского взял Ашераден (26-го августа). Старик ландмаршал Каспар Мюнстер был подвергнут Москвитянами сечению розгами, а затем сброшен со стены и умерщвлен, другие пленники обезглавлены, женщины заперты в саду и отвратительным образом изнасилованы[190].

Осада войсками Ивана Грозного ливонского города во время Ливонской войны 1558–1583 гг. Художник Ф.А. Модоров

Находясь у Эрли, Иоанн узнал, что Магнус послал отряд в 80 человек занять Вольмар[191]. Здесь начальником гарнизона был князь Александр Полубенский. Он находился в самом критическом положении: гарнизон не имел продовольствия в достаточном количестве, а крепость — орудий для защиты; между тем помощь из Литвы, несмотря на самые настоятельные просьбы Полубенского, не являлась[192]. Поэтому неудивительно, что отряд Магнуса легко завладел Вольмаром. Узнав об этом, Иоанн отправил к Вольмару войско (в 2603 человека) под предводительством Богдана Яковлевича Вельского и Дементия Ивановича Черемисинова, дав воеводам такой наказ. Когда они прибудут к городу, пусть пошлют к начальнику немецкого гарнизона требование выехать из города или впустить в город присланный царем отряд. Если Немцы выедут, тогда Вельскому и Черемисинову «Немец переимати и самим ехати в город, а мелких людей побити»; оставить в живых только начальника и лучших людей. Полубенскому, который, по слухам, сидит еще в Вольмаре (в Вышгороде), Иоанн приказал обещать свою милость и отпуск к королю Магнусу. Когда Полубенский выедет из крепости, следует пристава к нему приставить и обходиться с ним хорошо, но казну и лошадей у него отнять. Если Немцы и Полубенский запрутся в Вольмаре, то воеводы должны промышлять над городом «государевым делом, по государеву наказу». Если Полубенского не будет в городе, тогда воеводам под городом не стоять, а возвращаться к государю; а если они узнают, что Полубенский находится от них в верстах 20-ти или 30-ти, то преследовать его и догнать. Воеводы стали действовать согласно царскому приказу.

Полубенского нельзя было сразу найти: одни говорили, что он находится уже в Вендене, а другие, что сидит еще в Вольмаре[193]. Между тем Немцы не хотели пускать Русских в город; поэтому Иоанн приказал своим воеводам промышлять над ними. Во время осады крепости Полубенский попал в руки осаждающих и отведен был к Иоанну. Царь обошелся с ним милостиво: он отпустил вскоре затем пленника на родину[194].

Пока происходила осада Вольмара, Иоанн взял крепость Эрлю[195] и после этого усилил артиллерию под Вольмаром посылкою новых орудий. 1-го сентября Бельский и Черемисинов стали делать приготовления к штурму. Тогда осажденные произвели попытку прорваться сквозь ряды осаждающих, но большая часть их была перебита; в живых остались только 12 человек и начальник гарнизона Георг Вилькин[196].

29-го августа сдался Иоанну Ленсвард. Город занял своим отрядом Магнус. Но взятие Кокенгаузена так напугало Немцев, что они добровольно подчинились царю[197].

Из Эрли Иоанн направился к Шуину, но миновал этот город и пошел к Вендену, к которому он прибыл 31-го августа. Он тотчас же потребовал к себе Магнуса. Последний побоялся явиться лично к царю; он послал к своему сюзерену только двух посланцев. Их наказали кнутом и послали сказать королю, что он сам должен прибыть к своему повелителю. Сопротивляться являлось безумством, ибо силы были слишком неравны. В сопровождении небольшой свиты из 25 человек поехал Магнус в царский лагерь. Здесь его немедленно арестовали, отняли орудие и привели к Иоанну. Лишь только он увидел царя, как тотчас же сошел с коня и бросился на колени умолять о пощаде. Сверх ожидания, царь принял его милостиво. Но в это время раздался выстрел из крепости и ядро пролетело мимо самой головы Иоанна. Подозрительный царь усмотрел в этом адский умысел на свою жизнь. Разразившись сначала потоками брани, он ударил затем в припадке гнева своего вассала по лицу[198], приказал взять его под стражу и держать в полуразвалившейся избе. После этого гнев царя обратился на тех, которые, казалось ему, посягали на его жизнь.

Город был уже занят царскими войсками, ибо Магнус, еще до своего свидания с Иоанном, распорядился открыть городские ворота. Выстрел из крепости раздражил Москвитян, вследствие чего они при занятии города произвели немалую резню. Те, которые избежали ее, спаслись в замок. 1-го сентября началось жестокое обстреливание крепости, продолжавшееся до 5-го сентября. Положение осажденных становилось с каждым часом ужаснее. Их мучил голод и жажда, ибо не только хлеба, но и воды не хватало; между тем средства к защите истощались. Несчастным предстоял один конец — смерть. Однако и в этом безысходном положении был выбор. Смерть в руках врага, если он возьмет крепость, соединена была с ужасными мучениями; самоубийство от них освобождало; мало того, оно окружало погибших блестящим ореолом геройского мученичества. Страх и отчаяние, благородство и мужество слились в одно, и осажденные приняли решение — умереть добровольно. Решено было взорвать замок на воздух. С этой целью в замковой часовне приготовили несколько бочек пороху. Капитан Генрих Бойсманн поджег порох, последовал взрыв, который под развалинами замка похоронил много жертв. Однако борьба и после того не прекратилась: она происходила в нижних частях крепости, уцелевших от взрыва. Осаждающие врываются сюда, но следует новый поджог мин, новый взрыв, и ожесточенная борьба прекращается[199].

Овладев Венденом[200], Иоанн отправил в Трикатен к польским начальникам крепости Яну Бычковскому и Щенсному Малиновскому грамоту с требованием отворить город, за что обещал отпустить их к их королю Стефану с женами и с детьми «безо всякие зацепки». Король Стефан, прибавлялось в царской грамоте, хочет прислать к царю послов для заключения мира, и царь готов помириться, лишь бы были только подходящие условия. Предложения были заманчивы, сопротивление же невозможно, тем более что на помощь Речи Посполитой нечего было рассчитывать[201], и Трикатен был сдан комендантами[202].

Несколько раньше сдался Иоанну Роненбург. Эту крепость долгое время защищал мужественно от войск Магнуса Полубенский, находившийся здесь до своего переезда в Вольмар: он отбил нисколько приступов врага и принудил его отступить от крепости. Но переехав в Вольмар и попав в плен, он, по желанию Иоанна, написал грамоту к начальникам гарнизона в Роненбурге о неизбежной необходимости сдать крепость царю, что те и сделали[203].

Взяты были еще замки Смильтен, Шуйен и Юргенсбург[204]. Так Иоанн завладел почти всей Ливонией, не встречая почти нигде в открытом поле сопротивления. Небольшой отряд в 100 всадников, наткнувшийся на московские войска при Эрли и Нитау, принужден был вступить с ними в сражение, но, конечно, без всякого успеха[205]. Военные силы Речи Посполитой в Ливонии были ничтожны. Князь Христофор Радзивилл командовал здесь отрядом в 300 всадников, стоявшим в Кокенгаузене. Ввиду ничтожности собственных сил и многочисленности врагов литовский предводитель не в состоянии был дать решительного отпора врагам, тем не менее он пытался это сделать, притом с некоторым успехом, ибо ему удалось захватить в плен и Москвитян, и Татар[206].

Герб Ливонского ордена. Замок в Дундаге

Но оставаться в Ливонии ввиду громадных сил неприятеля и измены со стороны самих Ливонцев, угрожавшей на каждом шагу[207], было бы для Радзивилла безумием, поэтому он с приближением войск самого Иоанна к Двине поспешил переправиться на ту сторону реки. За ним последовал отряд польских гусар (тоже в 300 человек), находившийся под командою ротмистра Альберта Оборского[208].

Администратор Ливонии Ходкевич держал свое войско в 4000 человек вне пределов страны, полагая благоразумно, что борьба с врагом, у которого 30 000 человек войска, невозможна[209].

При известии о нападении Иоанна на Ливонию Стефан Баторий, занятый войною с Данцигом, не знал, что делать. Противник посполитого рушенья, он готов был употребить в дело даже и эти военные силы, но недоумевал, куда их направить, против ли самого Иоанна, или в пределы московского государства, чтобы отвлечь силы царя из Ливонии для защиты своих собственных владений. Король предоставлял выбор плана военных действий на усмотрение виленского воеводы Николая Радзивилла. Вместе с тем он советовал воеводе нанимать поскорее солдат, потому что только при помощи их можно успешно вести борьбу[210].

Момент был действительно критический. После покорения Иоанном Ливонии опасность угрожала и самой Литве. Ввиду этого Баторий созвал литовское посполитое рушенье и назначил великим гетманом виленского воеводу Радзивилла[211].

Посполитое рушенье собиралось по обыкновению весьма медленно[212], а когда собралось, то в таком ничтожном количестве, что о движении против врага нечего было и думать[213].

Иоанн торжествовал: Ливония покорилась ему, истоптана была ногами его коней, по его собственному выражению. Завоевание страны он не считал нарушением договора с Речью Посполитой, ибо «николи того слова не было имяновано, что с Лифляндскою землею мир»[214]. Цель была достигнута: о дальнейших завоеваниях Иоанн не думал и готов был заключить с Речью Посполитой мир, лишь бы только Ливония признана была за ним[215]. Баторий смотрел на дело иначе.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.