Глава 5 Нападение на Запад

Глава 5

Нападение на Запад

Отвернувшись от Востока, где ему не понравилась решительность Маркиана, Аттила обратил свои взоры на Запад, где правил слабый и сластолюбивый Валентиниан. Ему минул тридцать один год, и, похоже, он мог стать легкой добычей, но беззастенчивый грабитель все же нуждался в предлоге для нападения. Историю с блюдом из Сирмиума он то ли забыл, то ли опасался, что его требования будут удовлетворены. Он должен был бросить Валентиниану такую кость, которой тот подавился бы. И он нашел предлог в лице Гонории, сестры императора.

Стоит вспомнить, что пятнадцать лет назад, в 435 году, эта страстная и неукротимая девушка к позору Константинополя послала свое кольцо Аттиле и предложила ему себя. Она желала стать его невестой, как ее мать стала невестой Атаульфа, наследника Алариха. За пятнадцать лет варвар забыл это романтическое предложение, но, хотя он хранил ее кольцо, не предъявлял этой женщине никаких требований и не пытался увидеться с ней. После смерти Плацидии в 450 году Аттила припомнил эту историю и сразу же обратился к Валентиниану с посланием, в котором утверждал, что ему принадлежат и Гонория, и вся ее собственность, то есть половина Западной империи. Он сообщил, что с величайшим изумлением узнал – его суженая из-за него подвергается бесчестью и даже брошена в тюрьму. Со своей стороны, он не считает ее выбор недостойным, потому что на самом деле он оказывает честь императору. Аттила настоятельно потребовал, чтобы Гонория незамедлительно получила свободу и была отправлена к нему с ее долей отцовского наследства и половиной Западной империи в виде своего приданого.

На это удивительное предложение Валентиниан дал ответ, что Гонория уже замужем и посему не может стать женой гунна, поскольку у римлян не в пример варварам не приняты многоженство и многомужие; что его сестра не может распоряжаться империей, ибо женщины ею не правят и вообще та не является семейным достоянием. На все эти возражения Аттила даже не ответил. Он всего лишь послал кольцо Гонории в Равенну и дал понять, что настаивает на своих требованиях.

Несерьезность намерений Аттилы, которые на самом деле были для него лишь предлогом, подтверждаются тем, что он неожиданно отказался от них и никогда больше не вспоминал. И Гонория, и блюдо из Сирмиума были полностью забыты. Он попытался добиться своей цели иначе, вдруг преисполнившись подозрительного дружелюбия и заверяя, что у императора нет более надежного друга, чем он, а у империи – более надежного союзника.

Истина заключалась в том, что появился куда лучший предлог для нападения, чем требование Гонории. Африканская провинция была потеряна для Рима после нападения вандалов, и теперь ею правил человек, подобный Аттиле, – Гензерих. Правда, он не был язычником, как гунн, но склонялся к арианской ереси и собрал под своими знаменами всех варваров, которые кишели среди развалин римских городов в Африке. Гензерих женил своего сына на дочери Теодориха, короля вестготов, но, поскольку этот союз не дал ему того, на что рассчитывал, он вернул девушку ее отцу в целости и сохранности, если не считать отрезанных им носа и ушей. Опасаясь, что Теодорих может, призвав на помощь империю, выступить против него, чтобы покарать за это неслыханное злодеяние, Гензерих заключил союз с Аттилой. Перед гунном открылись новые горизонты; он увидел, что этот союз, пусть и не приведет к нему новых подданных, дает возможность напасть на империю и с юга, и с севера – пока он захватит Галлию, богатейшую из европейских провинций Рима, Гензерих ударит по самой Италии. В этом плане, по которому весь Запад должен был стать его добычей, Аттилу особенно привлекало, что среди франков, самого воинственного из всех варварских племен Европы (что и заставило их первыми принять христианство, а потом и восстановить империю), царила анархия, вызванная смертью их вождя, а его наследство стало предметом спора двух его сыновей. Старший воззвал за помощью к Аттиле, а младший обратился к Риму и сделался чуть ли не приемным сыном выдающегося римского военачальника Аэция. По совету Аэция он отправился в Рим с прошением к императору, где Приск и увидел его, «безбородого юношу с золотыми волосами, падающими на плечи».

Эта ссора как нельзя лучше устраивала Аттилу. Вандалы вторгнутся в Италию из Африки, он нападет на Галлию, а франки пропустят его к переправам через Рейн. О Гонории он и не вспоминал. Аттила отправил послание Валентиниану, сообщив ему о своем решении напасть на вестготов и прося его не вмешиваться. Вестготы, объявил он, были его подданными, которые сбежали от него, но от прав на них он никогда не отказывался. Он указал, какую опасность они представляют для мира в империи, ради благополучия которой – и в той же мере и своего – он и хочет покарать их.

Валентиниан ответил, что империя не воюет с вестготами и они сами должны разрешать свои споры. Вестготы, сказал он, обитают в Галлии как гости, находясь под защитой Римской империи, и, следовательно, нападение на них будет считаться нападением на империю. Но Аттила не хотел ни слушать его, ни понимать. Он настаивал, что оказывает Валентиниану услугу, и, убедив императора, что его волнует лишь добыча, послал Теодориху предупреждение, чтобы тот не волновался, потому что он, Аттила, хочет войти в Галлию, чтобы освободить ее от римского ярма.

Одновременно с этим посланием вестгот получил и другое, от Валентиниана, – тот приветствовал его как «храбрейшего из варваров» и убеждал сопротивляться «всеобщему тирану», который «знает только свои желания, считает законным и справедливым лишь то, что устраивает его, и хочет подчинить себе весь мир». Теодорих вскричал: «О римляне, наконец вы добились своего; Аттила стал и нашим врагом!» Но римлян было не за что обвинять, и они мало чем могли помочь. Аттила, этот «всеобщий тиран», подготовился к войне и стремился к ней. Единственное, что оставалось Теодориху, – это быть готовым к самозащите.

Аттила готовился атаковать Запад, и перед его защитниками встала проблема, каким путем будет развиваться его нападение. Гунн обрушился на вестготов, но Аэций, который был умнее врага, сомневался, не станет ли жертвой Аттилы вся Италия, а не только Галлия. Он ошибался. Варвар оставался варваром, он верил только в свои хвастливые заявления.

Огромная разноплеменная армия варваров собралась у Дуная и в провинции к югу от реки. Эта орда насчитывала не менее полумиллиона человек, и все они были опытными воинами. У каждого племени был свой вождь, среди которых самыми знаменитыми считались вожди гепидов и остготов; но все они, как один, трепетали перед Аттилой, который имел в своем распоряжении самое мощное и многочисленное воинство, которое когда-либо угрожало цивилизации. И эта волна варварства была готова обрушиться на Галлию.

План Аттилы – если вообще его замысел можно назвать планом – был хорошо продуман. Напасть на Галлию было куда легче, чем на Италию, да и вообще она имела для будущего римской цивилизации куда меньшее значение. Но она была самым сердцем Европы. И разрушить его означало уничтожить будущее.

Собрав свое бесчисленное воинство на берегах Дуная, Аттила разделил его на две части. Первой следовало идти к Рейну по правому, или южному, берегу Дуная по протяженной римской военной дороге, мимо всех римских крепостей на границах империи, каждая из которых, если она попадалась по пути, подлежала разрушению. Второй предстояло двигаться по левому, или северному, берегу Дуная и встретиться с первой у истока реки, где в густых германских лесах они должны были обеспечить себя материалами, необходимыми для прохода через Галлию. Здесь, пока они тысячами рубили деревья, и состоялась встреча с франками. Они покинули или убили своего молодого короля, которому покровительствовал Аэций, и примкнули к своим братьям под знаменами Аттилы.

Главной заботой, с которой тут же столкнулся Аттила, была переправа через Рейн, и он отдал приказ готовить материал для наведения мостов. Поэтому его армии и вырубали деревья в древнем лесу. Если бы при переправе он встретил сопротивление, она стала бы невозможной или, во всяком случае, очень трудной. Сопротивление, однако, не было оказано, и, чтобы понять почему, мы должны уяснить политическое положение в Галлии.

В течение предшествовавшего полустолетия обширная провинция Галлии понесла серьезный урон, хотя и не такой тяжелый, как Британия, которая едва не исчезла с карты мира, и не такой безнадежный, как Африка, полностью потерянная для цивилизации. Вот что случилось: всё, вплоть до самых отдаленных частей Галлии, было занято варварами, так же как и та область ее, отгороженная от Запада Юрскими горами, где обосновались бургундцы. В Северной Галлии, которую мы ныне зовем Пикардией, Бельгией и Люксембургом, обитали франки: к западу от городов Арраса, Камбрэ, Амьена – салические франки, а к востоку, по обе стороны Рейна, у городов Кельн и Кобленц – рипарианские франки. К югу от салических франков саксонцы занимали побережье и нижнее течение Сены, к югу от них до Луары лежала Арморика и до самых Пиренеев тянулась изолированная провинция Бретония, а всю Аквитанию занимали вестготы под водительством Теодориха. Тем не менее Центральная Галлия с городами Мец, Страсбург, Орлеан, Лион, Вена, Арль и Лютеция, или Париж, оставалась под властью римлян и управлялась ими, что, несмотря на разруху и очень заметную клерикализацию, было реальностью.

Если Аттила склонится к решению покарать вестготов, то ему, конечно, придется пройти через эту еще римскую, но уже христианскую провинцию Центральной Галлии, а опыт и Востока, и Запада дал знать правительству империи, что такой поход означал, что каждый город по пути будет разрушен и разграблен, а его жители перебиты. Естественными границами Галлии на востоке были Рейн и горы. Если удастся их удержать, то Галлия будет спасена, а потеря их означала уничтожение провинции. К сожалению, на Рейне отбросить Аттилу не удалось. Сдержать его было невозможно, потому что место основной переправы у современного Кобленца было в руках франков, а дополнительный брод у Аугста – ныне деревушка между Бале и Мулхаусом – у бургундцев. Эти ворота были распахнуты настежь, и именно через них Аттила прорвался к сердцу Запада.

Конфлуентес (Кобленц) стоял у места впадения Мозеля в Рейн, где слева от Мозеля большая римская дорога вела на юго-запад к Аугуста-Треверорум (Треве), а там уже брал начало целый ряд дорог, пересекавших Галлию во всех направлениях. От Конфлуентеса тоже на север по левому берегу Рейна тянулась дорога через Бонн к Кельну, откуда большая трасса снова уходила на запад и юг через те места, что сегодня называются Бельгией и Пикардией. Похоже, что этот основной путь Аттила и избрал для своего наступления. У южного входа в Аугуста его армиям пришлось подождать встречи, чтобы, возможно, отразить атаку из Италии или нанести поражение нападавшим.

Аттила двинулся в поход в январе, а в марте он уже стоял у ворот Галлии на Рейне. Его ждали весна и лето, в течение которых он собирался разрушить и уничтожить то, что было недоступно его пониманию.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.