2. Первый фронт. Украинский

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

2. Первый фронт. Украинский

Казалось, вот теперь-то Сталин и сможет развернуться. Вполне самостоятельно, уже не оглядываясь на обязательные для него решения партии, станет отстаивать собственные взгляды, претворять их в жизнь. И по собственно национальному вопросу, и по его производной – административному устройству страны. Но так лишь казалось…

В отличие от всех без исключения остальных Наркоматов, только Сталин не получил готового министерского аппарата. Действовавшего бы прежде не один год, давно отлаженного. Пусть даже и с пока занимавшимися саботажем чиновниками. Только Наркомнац приходилось создавать на совершенно пустом месте. А потому вместо разработки основополагающего – следует ли народам России предоставлять автономию, а если и следует, то кому именно, в какой форме – Сталину предстояло, прежде всего, заняться скучной, рутинной административной работой.

К счастью, её удалось избежать. Свои услуги наркому предложил ставший его первым сотрудником С.С. Пестковский. Поляк по национальности. Примкнувший к революционному движению ещё во время учёбы в гимназии. К тридцати пяти годам прошедший каторжную тюрьму, ссылку, эмиграцию. В июне 1917 года вернувшийся в Россию и успевший поработать в Петроградском Совете профсоюзов, секретариате ЦК РСДРП(б). В октябрьские дни по поручению Военно-революционного комитета занявший столичный телеграф и десять дней остававшийся его комиссаром. Ещё три дня управлявший Государственным банком. И вот 8(21) ноября, сменивший место службы.

Позднее Пестковский вспоминал о тех днях:

«Я отправился к Сталину.

– Товарищ Сталин, сказал я, – вы – народный комиссар по делам национальностей?

– Я.

– А комиссариат у вас есть? – Нет.

– Ну, так я вам «сделаю» комиссариат.

– Хорошо! Что вам для этого нужно?

– Пока только мандат на предмет «оказывания содействия».

– Ладно!

Здесь не любящий тратить лишних слов Сталин удалился в управление делами Совнаркома, а через несколько минут вернулся с мандатом».35

Пестковский нашёл в одной из комнат Смольного свободный стол и два стула и прикрепил на стене лист бумаги с надписью «Народный комиссариат по делам национальностей». Чуть позже, в декабре, сформировал и первые структурные части наркомата, названные предельно просто – комиссариаты польский, литовский. А спустя месяц – ещё и армянский, мусульманский, белорусский, еврейский.

Тем временем на свет появились два, весьма странных по содержанию, правительственных, но скорее пропагандистских, нежели законодательных, акта. Подписанных Лениным и Сталиным. Первый, от 2(15) ноября – «Декларация прав народов России». Не содержавшая ничего нового по сравнению с пунктом воззвания Второго съезда Советов, говорившем о праве наций на самоопределение. Всего лишь повторявшая соответствующую резолюцию Апрельской конференции РСДРП(б).

Начиналась «Декларация» с осуждения царской «позорной политики натравливания» одного народа на другой, которую отныне заменит иная – «политика добровольного и честного Союза народов России». А далее шло пояснение: «Только в результате такого союза могут быть спаяны рабочие и крестьяне народов России в одну революционную силу». Но столь выдержанное в духе марксизма чисто классовое толкование неожиданно сменялось исключавшими его лозунгами.

В основу деятельности, указывала «Декларация», Совет Народных Комиссаров решил положить следующие начала: «1. Равенство и суверенность народов. 2. Право народов России на свободное самоопределение вплоть до отделения и образования самостоятельного государства. 3. Отмена всех и всяких национальных и национально-религиозных привилегий и ограничений».

Так, выборочно повторив резолюцию Апрельской конференции, «Декларация» почему-то обошла более важное положение. То самое, на котором всегда настаивал Сталин, которое вынуждены были принять, как собственное программное, меньшевики – право на самоопределение не означает обязательности, безусловности отделения.

Содержался в «Декларации» и ещё один необычный по изложению для её авторов пункт. «4. Свободное развитие национальных меньшинств и этнографических групп, населяющих территорию России».36 Ведь без раскрытия того, что подразумевалось под «свободным развитием», вполне могло сложиться превратное впечатление. Мол, в правах восстанавливается та самая пресловутая национально-культурная автономия, против которой всегда решительно выступали и Ленин, и Сталин.

А две недели спустя, 20 ноября (3 декабря), за подписями опять же Ленина (главы правительства), и Сталина (наркома по делам национальностей), появился ещё один необычный для лидеров большевиков акт. Обращение «Ко всем трудящимся мусульманам России и Востока». Исходившее из грезившегося Г.Е. Зиновьеву ещё в апреле: «Истомлённые войной народы Европы уже протягивают нам руку, творя мир… А далёкая Индия, та самая, которую веками угнетали «просвещённые» хищники Европы, подняла уже знамя восстания, организуя свои Советы депутатов».

Обращение не ограничилось лишь столь фантастической картиной событий за рубежом, выдававшей желаемое за действительность.

«Мусульмане России, – призывало оно, – татары Поволжья и Крыма, киргизы и сарты /казахи и узбеки – Ю.Ж./ Сибири и Туркестана, турки и татары /азербайджанцы – Ю.Ж./ Закавказья, чеченцы и горцы Кавказа, веете, чьи мечети и молельни которых разрушались, верования и обычаи которых попирались царями и угнетателями России!

Отныне ваши верования и обычаи, ваши национальные и культурные учреждения объявляются свободными и неприкосновенными.

Устраивайте свою национальную жизнь свободно и беспрепятственно, вы имеете на это право».37

Словом, вновь речь шла о той самой национально-культурной автономии. Только о ней, ни о чём более.

Легко заметить, что оба правительственных акта выглядел и так, словно авторы их ничего не знали о происшедшем после марта 1917 года. В Эстонии и Латвии, на Украине и в Крыму, Поволжье и Туркестане, на Северном Кавказе. Там, где задолго до появления и «Декларации», и обращения местные националисты явочным порядком или при поддержке Временного правительства уже добились всего того, что теперь им только пообещали. Обрели либо самоуправление, либо такую автономию, за которой могло последовать лишь провозглашение полной независимости.

Не менее примечательна и ещё одна настораживающая особенность обоих документов. В них ни разу не упомянули ни об автономии, ни о федерации. О том, без чего все последние месяцы не обходилось ни одно заявление националистов. Не были упомянуты те самые понятия, которые, по сути, автоматически превращали Россию из унитарного государства в федеративное. В то самое, против которого решительно выступал Сталин. И отношения к которому он никак не мог не проявить, выразить в той или иной форме.

Столь странные особенности (или несуразности?) неизбежно вынуждают задать вопрос: а были ли подписавшие оба акта Ленин и Сталин действительно их авторами? А если нет, то кто же оказался столь неосведомлённым о поистине судьбоносных новостях? Ответ может быть только один – Ленин. Ведь он вместе с Зиновьевым с начала июля по конец октября скрывался, находился в глубоком подполье. Да, регулярно получал исчерпывающую информацию о планах и действиях партии. Но занимался, опять же вместе с Зиновьевым, исключительно научной работой. Писал теоретические труды, в частности объёмистую книгу «Государство и революция», не затрагивавшие национальные проблемы.

Сталин же, в отличие от Ленина, не просто находился в гуще событий. Изучал и постоянно анализировал новости. Свидетельство тому его публицистика, многочисленные статьи, пестрящие ссылками на газеты всех политических направлений. В том числе и на кадетскую «Речь», скрупулёзно следившую за положением на национальных окраинах, завеем, что могло свидетельствовать об угрозе распада страны.

Но теперь приходится отвечать на новый, также неизбежный вопрос. Почему же Сталин, зная обо всём происшедшем, либо стал соавтором обоих актов, либо просто поставил под ними подпись?

Для начала сделаем предположение. Скорее всего, текст «Декларации» и обращения готовил Зиновьев в соавторстве с Лениным. Слишком уж напоминает их содержание всё то, о чём оба они, но главным образом Зиновьев, и говорили на Апрельской конференции, и писали в более поздних статьях. Однако Зиновьев по ряду причин подписать акты никак не мог. Во-первых, он не вошёл в Совнарком. Оставался до конца года всего лишь членом ЦК. Во-вторых, после злосчастного инцидента – публикации в газете меньшевиков-интернационалистов «Новая жизнь» частного мнения (как его, так и Каменева) о желательности отсрочить взятие большевиками власти – видимо, счёл появление своей подписи под официальными актами слишком нарочитым. Свидетельствующим о слишком поспешном желании «примазаться» к новому руководству, оказавшемуся правым в вопросе о дате революции.

Потому-то, как можно предположить с большой степенью вероятности, Ленин и Зиновьев упросили, уговорили Сталина поставить под написанными ими «Декларацией» и обращением своё имя. А так как акты никакого практического значения не имели, являлись откровенно пропагандистскими, Сталин и подписал их.

Такое, скорее всего нелёгкое, решение ставило Сталина в ложное положение. Не позволяло сразу и открыто отречься от сути документов. Вместе с тем не освобождало его как наркома и от необходимости чётко, предельно ясно сформулировать правительственную линию в национальном вопросе. Изложить соответствующие ей планы государственного устройства (если страна останется унитарной), или переустройства (при федерализации).

Чтобы избежать ненужных осложнений с товарищами по партии, Сталин прибег к обычному в таких случаях приёму. Воспользовался первым предоставившимся поводом, которым стал съезд социал-демократической рабочей партии Финляндии. Приехал в Гельсингфорс, но не как нарком, а как член Политбюро ЦК РСДРП(б). Выступил 27(14) ноября с короткой речью, в которой и объяснил, уточнил собственную позицию.

«Нас пугали, – начал излагать Сталин собственную «декларацию» по национальному вопросу, – развалом России, раздроблением её на многочисленные независимые государства. При этом намекали на провозглашённое Советом Народных Комиссаров право наций на самоопределение как на пагубную ошибку».

Именно так, использовав безличную форму глагола «провозглашение», Сталин и отстранился(вполне демонстративно) от сути документа, под которым стояла и его подпись. А далее прояснил и иное, причину своего формального авторства «Декларации»: «Я должен заявить самым категорическим образом, что мы /здесь он уже не отделял себя от Совнаркома – Ю.Ж./ не были бы демократами, я не говорю уже о социализме, если бы не признали за народами России права на свободное самоопределение».

Итак, Сталин использовал только термин «самоопределение», отказавшись дополнить его: «до отделения и образования самостоятельного государства». Собственно, то же самое он сказал ещё и в первой фразе – «нас пугали развалом России». И тут же пояснил, о чьей же независимости вообще может идти речь.

«Я заявляю, что мы изменили бы социализму, если бы не приняли всех мер для восстановления братского доверия между рабочими Финляндии и России. Но всякому известно, что без решительного признания за финским народом права на свободное самоопределение восстановить такое доверие немыслимо. И важно здесь не только словесное, хотя бы и официальное, признание этого права. Важно то, что это словесное признание будет подтверждено Советом Народных Комиссаров на деле, оно будет проведено в жизнь без промедления».

На том свои пояснения Сталин не закончил. «Добровольный и честный союз, – использовал он, наконец, слова. «Декларации», – финляндского народа с народом русским! Никакой опеки, никакого надзора сверху над финляндским народом! Таковы руководящие начала политики Совета Народных Комиссаров».38

Вместе с тем выступление Сталина содержало и нечто странное, необъяснимое. Он, посланец только что победившей большевистской партии и один из её лидеров, не просто обещал, а гарантировал независимость стране, где всего полмесяца назад провалилась попытка пролетарской революции.

В ночь на 14(1) ноября в Великом Княжестве началась всеобщая забастовка– по решению Гельсингфорского Совета рабочих организаций и Центрального революционного комитета Финляндии, за которыми стояли вожди социал-демократической партии. На рассвете отряды Рабочей (Красной) гвардии заняли все стратегические пункты финской столицы, но так и не решились разогнать «буржуазные» сейм и сенат, сформировать революционное правительство. Ограничились немногим. Потребовали исполнить закон верховной власти, принятый ещё 18(5) июля, установить 8-часовой рабочий день и провести местные выборы.39

Сталин не скрыл нежелания поддерживать революцию в Финляндии. А потому вскоре ему пришлось объяснять своё «классовое отступничество». Сказать 22 декабря (4 января) на заседании ВЦИКа: «Буржуазная печать заявляет, что мы привели страну к полному развалу, потеряли целый ряд стран, в том числе и Финляндию. Но, товарищи, мы её потерять не могли, ибо фактически она никогда не являлась нашей собственностью».

Обращаясь же к сторонникам леворадикального курса, мечтавшим о начале мировой революции хотя бы с Финляндии, подчеркнул: «Нет на свете такой силы, которая заставила бы отказаться Совет Народных Комиссаров от своих обещаний. Это мы доказали тем фактом, что совершенно беспристрастно отнеслись к требованиям финской буржуазии и немедленно приступили к изданию декрета о независимости Финляндии».40

Логично было бы ожидать от Сталина, а вместе с тем и Совнаркома, проявления такого же отношения к Украине. Тем более, что там у власти находились не буржуазные партии, а социалистические – эсеры и социал-демократы.

Ещё до того, как Временное правительство пало, в Киеве 20 октября (2 ноября) открылся Третий Всеукраинский войсковой съезд. Выступая при его открытии, М.С. Грушевский, предвосхищая события, объявил: главной задачей самого ближайшего времени станет провозглашение Украинской Народной Республики.41 А 25 октября (7 ноября), сразу же после получения из Петрограда известий о переходе власти к Советам, в Киеве самочинно возник некий Краевой комитет по охране революции. Объявил себя ответственным не перед Временным правительством, а почему-то перед Генеральным секретариатом.

Правда, все деяния неизвестно кем образованного комитета практически ограничились выпуском воззвания, провозгласившего объединение всех «украинских» губерний. Помимо Волынской, Подольской, Киевской, Черниговской, Полтавской. Харьковской, ещё и Екатеринославской, Херсонской, Таврической (но без Крыма), отныне обязанных подчиняться только Центральной Раде, к которой якобы перешла вся гражданская и военная власть.

28 октября (10 ноября) Комитет самораспустился, передав свои функции Генеральному секретариату. Вечером того же дня Третий войсковой съезд поспешно принял резолюцию, полностью отвечавшую призыву Грушевского, брошенному неделей ранее. «Исходя, – гласила она, – из принципа полного, ничем не ограниченного права наций на самоопределение, мы требуем от своего высшего органа, Центральной Рады, немедленно провозгласить Украинскую Демократическую Республику в этнографических границах Украины».42

Между тем ещё накануне объединённое заседание киевских Советов рабочих и солдатских депутатов заявило о своей полной поддержке Второго Всероссийского съезда Советов и для закрепления его власти на Украине сформировало революционный комитет. В ответ командующий войсками Киевского военного округа генерал Квецинский, оставшийся верным Временному правительству, вызвал для «умиротворения» города и «наведения порядка» в нём части Чехословацкого корпуса, расквартированные в губернии. Не дожидаясь их прибытия, решил ликвидировать угрозу большевистского переворота в зародыше и отдал приказ об аресте членов революционного комитета.

Однако арест привёл к иному, нежели ожидал Квецинский. К вооружённому восстанию сторонников Советов – красногвардейцев завода «Арсенал» и других предприятий Киева, солдат артиллерийского парка, понтонного батальона и даже двух рот украинского полка им. Хмельницкого. Не имея руководящего центра, не располагая хоть каким-нибудь планом действий, в течение трёх дней они сопротивлялись превосходящим силам гарнизона. Включавшим три юнкерских училища, школу прапорщиков и два полка донских казаков. Только слишком явное неравенство заставило повстанцев к концу 31 октября (13 ноября) сложить оружие.

Тем временем, воспользовавшись ситуацией, город незаметно заняли украинские части – полки им. Хмельницкого и им. Полуботка, батальон им. Шевченко и полк, срочно сформированный из делегатов Войскового съезда. Штаб округа, узнав о том и не без оснований опасаясь подхода выступившего из Жмеринки 2-го армейского корпуса неизвестной политической ориентации, отказался от борьбы. Передал Центральной Раде власть в Киеве.

Поначалу националисты не стали открыто проявлять свои намерения. 3(16) ноября Генеральный секретариат уведомил:

«Центральное правительство всей России не имеет возможности управлять государственной жизнью. Целые края остались без руководящих центров. Поэтому растёт разруха политическая, хозяйственная и общественная… Компетенция Генерального секретариата расширяется на все те губернии, где большинство населения составляют украинцы. Поэтому Херсонская, Екатеринославская и Таврическая губернии (без Крыма) включаются в территорию единой Украины…

Всякие слухи и толки о сепаратизме, об отделении Украины от России – это или контрреволюционная пропаганда, или обыкновенная обывательская неосведомлённость. Центральная Рада и Генеральный секретариат твёрдо и ясно заявили, что Украина должна быть в составе Российской Федеративной Республики как равноправное государственное тело. Современное политическое положение этого решения ничуть не меняет».43

А неделю спустя, 7(20) ноября, уже Центральная Рада выступила с точно таким же, по сути, заявлением, Третьим Универсалом. Практически ставившим Петроград перед свершившимся фактом – взятии ею всей полноты власти в пределах девяти губерний.

«Отныне Украина, – возглашал Универсал, – становится Украинской Народной Республикой. Не отделяясь от Российской Республики и сохраняя единство с нею /выделено мной – Ю.Ж./, мы твёрдо встаём на земле нашей, чтобы собственными силами помочь всей России стать федерацией равных и свободных народов.

До Учредительного собрания Украины вся власть – творить согласие на землях наших, устанавливать законы и руководить – принадлежит нам, Украинской Центральной Раде, и нашему правительству, Генеральному секретариату. Имея силу и власть на родной земле, мы этими силой и властью встанем на охране законности и революции не только в нашей земле, но и во всей России:

Также извещаем:

К территории Украинской Народной Республики относятся земли, населённые, в основном, украинцами – Киевская, Подольская, Волынская, Черниговская, Полтавская, Харьковская. Екатеринославская, Херсонская, Таврическая (без Крыма) губернии. Окончательно границы Украинской Народной Республики с присоединением частей Курской, Холмской, Воронежской губерний и других смежных областей, где большинство населения составляют украинцы, будут установлены после выражения организованной воли народа».

Тем самым, Рада претендовала уже не только на широчайшую автономию, да ещё и на не мыслимой ранее огромной территории, но и на ведущую, руководящую роль при формировании нового государственного устройства всей страны.

Ещё один раздел Универсала заставлял усомниться в том, что речь идёт всего лишь об автономии:

«Четвёртый год на фронтах льётся кровь, и понапрасну гибнут силы всех народов мира. Волей и именем Украинской Республики мы, Украинская Центральная Рада, твёрдо стоим на том, чтобы мир был восстановлен как можно скорее. И потому решительно настаиваем на том, чтобы центральное правительство заставило бы и союзников, и противников немедленно начать мирные переговоры».

Завершался же Третий Универсал установлением дат выборов в украинское Учредительное собрание – 27 декабря (9 января), и созывом его – 9(22) января 1918 года.44

… Сталин вернулся из Гельсингфорса в Петроград 15(28) ноября. Сразу же узнал не только о содержании «Уведомления» Генерального секретариата и Третьего Универсала. Узнал и о готовности наркома по просвещению А.В. Луначарского передать представителям Центральной Рады реликвий украинского народа – булав, полковых знамен, бунчуков, грамот, пушек. Словом, всего привезенного в столицу Российской Империи после упразднения Екатериной II гетманства. На следующий день Сталин поспешил сделать в Совнаркоме заявление. Предложил не торопиться с возвращением исторических ценностей, ибо оно стало бы фактическим признанием не только Центральной Рады, но и возникновения Украинской Народной Республики.

19 ноября (2 декабря) Сталин вновь выступил на заседании правительства. На этот раз – с аргументированным докладом, результатом которого стали три поручения, данные ему. Сформировать особую комиссию для переговоров с представителями Рады и ответа им – в неё, помимо Сталина, вошли нарком по иностранным делам Л.Д. Троцкий и Луначарский. Выяснить реальное положение дел на Украине, в случае необходимости воспользовавшись прямым проводом (телетайпом). И подыскать кандидата для поездки в Киев, как уполномоченного Совнаркома – наиболее подходящим для такой миссии сочли Г.Е. Зиновьева, уроженца Херсонской губернии.45

29 ноября (12 декабря) особая комиссия Сталина внесла на рассмотрение ВЦИКа проект сразу же утверждённого решения, практически отклонившего возвращение исторических реликвий.

«Представители Всеукраинской Рады, – отмечала преамбула декрета, – просили, чтобы передача была сделана в их руки, однако в мандатах этих представителей не была предусмотрена сама передача, и не было нового обращения к Совету Народных Комиссаров как к законной верховной власти в России… Ввиду этого, а также и резкой формы, в которой представители Рады вели дальнейшие переговоры с народными комиссарами, принята следующая резолюция:

Дальнейшие переговоры о сроке и порядке передачи реликвий вести с украинской фракцией Центрального Исполнительного Комитета, и официальную передачу совершить в руки доверенного лица этой фракции».46

Так стало окончательно понятно, что же имел в виду Сталин, выступая в Гельсингфорсе за две недели перед тем. Да, можно было согласиться с независимостью Польши, Финляндии. В конце концов они всегда являлись чужеродными для страны. Всегда стояли особняком, жили собственной жизнью, никогда не ощущая себя неотъемлемой частью России. Более того, всегда противились такому представлению. Но вот Украина…

Разумеется, вполне возможна определённая автономия для шести губерний, в основном сельскохозяйственных, с преобладанием крестьянского населения, говорящего на местном диалекте. С чересполосицей национальностей – украинцев (они же малороссы), поляков, русских, евреев. Но говорить не то чтобы о независимости, о даже минимальной территориальной автономии уже девяти губерний, да ещё при планах присоединить к ним по меньшей мере ещё три, где на власть претендовала Центральная Рада, было просто невозможно. Потому Третий Универсал и требовал незамедлительного ответа. Отнюдь не дипломатического, нет. Предельно жёсткого, волевого. Хотя бы для того, чтобы затея киевских сепаратистов не привела к цепной реакции таких же заявлений на всех национальных окраинах.

Своё отношение к событиям на Украине Сталин изложил 17(30) ноября. В ходе переговоров по прямому проводу с Киевом. С С.С. Бакинским, членом бюро Юго-Западного областного комитета (объединял большевистские организации Киевской, Волынской, Подольской, Черниговской и Полтавской губерний), и с членом ЦК Украинской РСДРП, членом Центральной Рады и Генерального секретариата, секретарём труда Н.В. Поршем.

Начал Сталин с «признания за нациями права на полное самоопределение вплоть до отделения и образования самостоятельного государства». Но напомнил о том не ради того, чтобы поддержать позицию Центральной Рады, нет. Для иного. Чтобы растолковать – такие решения может принимать только народ, а отнюдь не политики, выступающие от его имени.

«Воля нации, – объяснял Сталин, – определяется путём прямого референдума или через национальные конституанты /учредительные собрания – Ю.Ж./. Если воля нации выражается в пользу федеративной республики, то правительство/Совнарком – Ю.Ж./ ничего против этого не может иметь». И добавил, повторив сказанное в Гельсингфорсе относительно Финляндии: «Что касается автономии, скажем – Украины, то она должна быть полной, не стеснённой комиссарами. Сверху недопустима никакая опека и никакой надзор над народом украинским».

Что же это – готовность признать положения Третьего Универсала? Ничуть. Как и прежде, в марте, Сталин отказывался от мысли о распаде страны. Только теперь, под давлением конкретных обстоятельств, вынужден был использовать для сохранения целостности России систему Советской власти. Повсюду без малейшего исключения для какой-либо территории.

«Власть в крае /на Украине – Ю.Ж./, – откровенно заявил Сталин, – как и в других областях должна принадлежать всей сумме рабочих, солдатских и крестьянских депутатов, включая сюда и организации Рады… Мы /Совнарком – Ю.Ж./ все думаем, что абсолютно необходим съезд представителей рабочих, солдатских и крестьянских депутатов Украины. Нам непонятно то недоверие, с которым тов. Порш относится к идее такого съезда. Мы полагаем, что вы – киевляне, одесситы, харьковчане, екатеринославцы и прочие – должны взяться за созыв такого съезда. Конечно, совместно с Центральной Радой. Если Центральная Рада откажется кооперировать с вами в этой области, что кажется нам маловероятным, то созвать его без Рады. Власть Советов должна быть принята на местах. Это та революционная заповедь, от которой мы не можем отказаться…

Ещё раз повторяю наше общее мнение: немедленно созвать краевой съезд рабочих, солдатских и крестьянских депутатов на Украине. Вопросы о Советской власти в центре и на местах не допускают никаких уступок. Иного способа образования краевой власти и иной её формы я себе не могу представить. Мне непонятно недоверие Рады к идее Советской власти».

Лишь после такого пояснения и вместе с тем прямого указания, как надлежит действовать, Сталин позволил себе дать политическую оценку Раде. Счёл её явно недемократическим учреждением. Это «понятно из того, – пояснил он, – что Центральная Рада сверху присоединяет к себе всё новые и новые губернии, не спрашивая жителей этих губерний, хотят ли они войти в состав Украины. Мы все здесь думаем, что в таких случаях вопрос должен и может быть решён лишь самим населением путём опросов референдума и проч. Поскольку Центральная Рада этого не делает, а совершенно произвольно и сверху аннексирует новые губернии, она сама разоблачает себя как организацию не демократическую».

«Съезд Советов Украины, – подвёл Сталин итог сказанному – должен дать, между прочим, мнение о способе опроса населения по вопросу о принадлежности к той или иной области».47 Иными словами, полагал нарком по делам национальностей, дело оставалось за небольшим – созывом съезда Советов на Украине. Он-то и позволит распутать тугой узел проблем, созданных киевскими сепаратистами. Ради чего, собственно, направили на юг Зиновьева, но что ему так и не удалось сделать своевременно.

Но в ещё большей степени помешали созвать съезд тогда, в середине ноября, события, разыгравшиеся в Могилёве, в Ставке. Изменившие общую ситуацию в стране, и не в лучшую сторону. Положившие, собственно, начало Гражданской войне.

Исполняя давнее желание народа, а вместе с тем и настойчивое требование к «центральной власти», выраженное в Третьем Универсале, Совнарком направил 7(20) ноября Верховному Главнокомандующему русской армии генерал-лейтенанту Н.Н. Духонину предписание обратиться к командованию германских и австро-венгерских вооружённых сил с предложением приостановить боевые действия. На следующий день, уже нотами Наркомата по иностранным делам, всем союзным странам было также предложено установить перемирие на всех фронтах и немедленно начать мирные переговоры. Тем Совнарком повторил (чуть ли не дословно) обращение папы Бенедикта XV, направленное им еще 1 августа ко всем воюющим народам.

Послы стран Антанты решили на ноты не отвечать и отныне в какие-либо официальные отношения с Совнаркомом не вступать. В свою очередь, руководители военных миссий при Ставке выразили Духонину протест в связи с нарушением Россией союзнических обязательств решать вопрос о перемирии только по взаимному соглашению. Правда, со своим демаршем они опоздали. За неисполнение предписания Духонина сместили с поста, заменив Н.В. Крыленко, одним из трёх «со-наркомов» по военным и морским делам.

Между тем, германское командование ухватилось за возможность существенно облегчить положение хотя бы на одном своём, Восточном, фронте. Поспешило согласиться приступить к переговорам, начавшимся 20 ноября (3 декабря) в Брест-Литовске. В тот же день Крыленко занял Ставку и стал свидетелем зверской расправы сопровождавших его матросов с Духониным. Стало известно Крыленко и иное. Прежний главковерх позволил находившимся в тюрьме города Быхова (неподалёку от Могилёва) руководителям августовского мятежа генералам Корнилову, Деникину, Лукомскому, Эрдели и Маркову бежать в Новочеркасск. Под защиту Донского войскового правительства генерала А.Н. Каледина, ещё 25 октября (7 ноября) отказавшегося признать Советскую власть. У которого теперь появился новый, весьма веский повод для вооружённого противостояния Петрограду (видимо, для того он и отозвал с фронта пять казачьих дивизий) – переговоры с противником.

Тем самым, стратегическое значение территории, на которую претендовала Центральная Рада, резко возросло. Ведь для того, чтобы подавить мятежна Дону, требовалось перебросить войска по железной дороге, и непременно через Харьков. Киевские же власти всё решительнее отстранялись от всего происходившего в России – 23 ноября (6 декабря) секретарь по военным делам Петлюра довёл до сведения Крыленко откровенно сепаратистское постановление Генерального секретариата, принятое на основании резолюции Центральной Рады:

«События, совершившиеся в Ставке главковерха, нарушили оперативную связь с фронтом, что угрожает украинской территории опасностью. Принимая во внимание всякие возможности, вплоть до подписания условий мира, начатые переговоры о перемирии требуют объединения и координирования этого дела на всём Украинском фронте и единства его для соблюдения условий перемирия обеими воюющими сторонами. Только при этих условиях вся территория Украинской Народной Республики может быть действительно защищена.

Ввиду этого Генеральный секретариат объявляет фронты Юго-Западный и Румынский единым Украинским фронтом, входя по отношению к Румынскому фронту в соглашение с румынским правительством и автономной Молдавией, и ставя этот единый фронт во всём объёме задач и работ под общее своё руководство, уведомляя об этом Ставку главковерха для координирования Украинского фронта с остальными фронтами Российской Республики».

Так, Центральная Рада вполне сознательно и преднамеренно использовала то, на чём же сама настаивала. Под предлогом начавшихся переговоров (всего лишь о перемирии) сделала всё, чтобы осложнить задачу российской делегации в Брест-Литовске и вместе с тем облегчить роль немецкой стороны – разрушила, пусть и предельно слабый, не имеющий сил продолжать борьбу, но всё же единый, а потому и представляющий угрозу для Германии и Австро-Венгрии, фронт. Не довольствуясь тем, Рада поспешила предельно ослабить силы Северного и Западного фронтов русской армии.

«Генеральный секретариат, – продолжало его постановление, – уведомляет все украинские войсковые части на всех фронтах, что им принимаются все меры для перевода украинских частей с других фронтов на фронт Украинский, считаясь с общим положением фронта. Все части не украинские на Украинском фронте должны знать, что оборона Украинского фронта защищает также и единство всего фронта всей России и даёт возможность осуществить мир в интересах всех народов России.

Ввиду этого неукраинские войсковые части должны добросовестно и честно выполнять свои обязанности в отношении охраны Украинского фронта, ибо общая защита защищает общие интересы народов всей России. В этой общей работе по охране всего фронта будут принимать участие дружеская и братская румынская армия и части молдавских войск.

Объявляя перемирие на Украинском фронте именем Украинской Народной Республики, Генеральный секретариат считает необходимым дальнейшую работу в отношении немедленного осуществления мира вести в согласии с союзными державами».48

Таким откровенным по содержанию постановлением Рада давала понять всем, и особенно своим оппонентам, Сталину Совнаркому, что отныне она больше не будет скрывать своих намерений. Начинает вести собственную политику. Без оглядки на Петроград. Активную. Сразу по нескольким направлениям.

Создавая (пусть лишь на бумаге) собственный «фронт», Рада сразу добивалась весьма многого. Для начала – того, на что прежде не только не могла надеяться, как бы того ей ни хотелось, но и не имела ни малейшего юридического основания. Получала право выступать на переговорах, становясь как бы воюющей державой. Признаваемой не только Берлином, Веной, Софией и Стамбулом. Ещё и румынским правительством. Потерявшим контроль над большей частью своей страны, оккупированной немецкими войсками. В военном и экономическом отношениях полностью зависевшим от сильного соседа, которым неожиданно стала Украина. Присвоившая управление тремя русскими армиями, составлявшими основу Румынского фронта, и Одесским военным округом, тылом этого фронта, где были расквартированы 25 запасных полков, то есть 6 дивизий.

Добилась Рада признания своей суверенности (хотя, всего лишь, де-факто), заодно приобретя и первого союзника, уже три дня спустя. 26 ноября (9 декабря) в Фонтанах, где генерал-лейтенант фон Морген (от имени Германии), генерал Лупеску (от имени Румынии) и генерал-лейтенант А.К. Келчевский (от имени Украины) подписали акт о перемирии на Румынском фронте.49 Первый – такого рода – с начала мировой войны.

Тогда же обозначилась и истинная внешнеполитическая ориентация Рады. Прокламированное ею в постановлении от 23 ноября намерение добиваться мира совместно с Антантой на деле обернулось явным подыгрыванием Берлину. Выразилось то в упорном стремлении ослабить силы Северного и Западного фронтов, оставленных Киевом Петрограду, и так с величайшим трудом противостоящих натиску немецких войск. Именно с такой целью и потребовал Петлюра ультимативно от Крыленко пропустить на юг 21-й корпус, заявивший о своём подчинении Раде. Вместе с тем, всячески препятствовал тот же Петлюра передислокации на северный, «русский» участок Германского фронта, тех частей, которые не пожелали «украинизироваться».

Подобная тактика оказывалась на руку только Германии, позволяя ей перебросить ненужные теперь дивизии с Восточного фронта на Западный.

Подобными методами Рада попыталась заодно и дискредитировать Совнарком перед Парижем и Лондоном. Превращала его в сознательного пособника, если не союзника, Берлина. Между тем А.А. Иоффе, председатель российской делегации в Брест-Литовске, и стремился к обратному. Выдвинул как непременное условие ведения переговоров, помимо «очищения островов Моонзунда», то есть отвода немецких частей на старые, дооктябрьские, позиции, ещё и «непереброску войск на другие фронты». Указывал, что для Советской России «дело идёт о перемирии на всех фронтах», и потому задачу свою он видит в «привлечении к переговорам правительств всех воюющих стран в целях обеспечения всеобщего мира».50

Не довольствуясь лишь тем, Рада одновременно попыталась объединить, а если получится, то и возглавить, все возникшие за последние месяцы на окраинах России националистические самозванные «правительства», представлявшие только себя. С этой целью 25 и 26 ноября (8 и 9 декабря) Генеральный секретариат направил ноты: Великой Белорусской Раде; молдавскому Совету края (Сфатул цэрий); Крымской Директории, сформированной татарским Курултаем; Юго-Восточному союзу казачьих войск, горцев Кавказа и вольных народов степей, образовавшему 16(29) ноября в Екатеринодаре своё правительство во главе с генерал-майором М.А. Богаевским; Закавказскому краевому комиссариату, преобразованному 15(28) ноября из Закавказского особого комитета, детища Временного правительства. Не удовольствовавшись столь небольшим кругом адресатов, Генеральный секретариат направил ноту ещё и в Томск, где только что начала заседать Сибирская Областная Дума.

Всем им Рада предложила «образовать по принципу федеративному однородное социалистическое правительство». Предложила, по сути, начать раздел страны по национальному и, вдобавок ко всему, ещё и по территориальному признаку. Исходила притом из ложного представления о слабости Совнаркома, его неспособности (как, видимо, твёрдо верили в Киеве) противостоять неизбежному распаду России.

«В настоящее время, – бездоказательно утверждала нота, – когда совершенно определённо выяснилась невозможность нормальной работы Учредительного собрания, при отсутствии общепризнанной всероссийской власти, которая действовала бы правомерно, установление правительства, опирающегося на авторитет вновь возникающих республик, равно как и на всю социалистически мыслящую демократию России, является крайне необходимым».

Понимая, что никто не станет «покупать кота в мешке», нота содержала и «основы будущего федеративного государства Российского», которые украинский народ мыслит обязательными для всех частей федеративной России;

«К числу таких общегосударственных основ Генеральный секретариат относит республиканское и действительно демократическое устройство каждого государства России, свободу совести, личности, слова, печати, собраний, стачек, неприкосновенность жилища и пр. В то же время Генеральный секретариат стоит на принципе полного взаимного невмешательства в политическую жизнь федерирующихся республик, поскольку таковые не выходят за пределы вышеуказанных основ.

Поэтому правительство Украинской Народной Республики считает преступными попытки сокрушить право на внутреннюю независимость каждой из республик России. Генеральный секретариат будет решительно бороться с узурпаторами чужих прав в случае, если попытки эти будут направлены против истинно демократических и свободных республик России.

Если таковое понимание основ федеративного строя разделяется всеми республиками, если и там мыслимо создание условий, вполне допускающих возможность немедленного действительного проведения в жизнь указанных политических свобод, то Генеральный секретариат не предвидит никаких реальных препятствий для деятельного строительства, совместно со всеми республиками России, нового федеративного правительства, имея в виду, в ближайшую очередь, создание благоприятных условий для работы Учредительного собрания, а также для скорейшего проведения в жизнь общеевропейского демократического мира».51

Положительный ответ Рада получила только от правительства Донской области.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.