Глава 14. Освобождение Муссолини

Глава 14. Освобождение Муссолини

Самолет легонько клюнул носом, и мы оказались над краем плато. Накренившись влево, машина рухнула в пустоту. Я закрыл глаза. Все мои усилия оказались тщетны! Я затаил дыхание, ожидая неминуемой катастрофы.

Скорцени. Отто Скорцени и секретные операции абвера

Для Штудента и Скорцени 12 сентября стало кульминацией шестинедельных упорных поисков. Несмотря на противодействие итальянской военной разведки, им удалось проследить путь своего неуловимого объекта из Рима на Понтианские острова в Тирренском море, оттуда на остров Маддалена близ Сардинии и, наконец, на величественные вершины Гран-Сассо в центральной Италии. Попутно существенное содействие им оказали Герберт Капплер и немало других людей, многие из них открыто насмехались над этим предприятием. В тот период немцы подготовили как минимум три схемы «освобождения» Муссолини. По меньшей мере в одном случае (Санто-Стефано) активную роль в разработке спасательной операции играл сам Гитлер.

Разумеется, за это короткое время произошло много других событий. Удача начала явно отворачиваться от Третьего рейха. Начнем с того, что немцы потеряли своего сильнейшего союзника в Европе, итальянцев, и стали свидетелями первого успешного вторжения противника на европейский континент (хотя 12 сентября успех этого вторжения еще оставался сомнительным). В России Красная армия все лето гнала немцев, похоронив надежды Гитлера на победу на Востоке. В Западной Европе англоамериканцы начали мощные воздушные налеты на Гамбург, Берлин и другие цели в странах «оси».

«Никто больше не сомневается в том, что эта война — война не на жизнь, а на смерть, — с пафосом записал Геббельс в дневнике 11 сентября, всего за день до рейда на Гран-Сассо. — Сегодня Восточный фронт тревожит немецкий народ значительно сильнее, чем несколько недель назад. Подавленность, вызванная воздушными налетами, нарастает в результате недавних ужесточившихся атак». Отчетливее Адольфа Гитлера никто этой тревожной тенденции не осознавал. Изолированный и напичканный лекарствами в комнатах «Волчьего логова», он воображал, что спасение дуче стает первым шагом к новой и возрожденной «оси» — «оси», переоснащенной «чудесным оружием» немецкой технологии, таким, как баллистические ракеты и реактивные самолеты.

В воскресенье 12 сентября, в разгар упорных боев под Салерно, в 225 километрах южнее Рима, глава СС Генрих Гиммлер послал в Вечный город еще одну, ничем не оправданную телеграмму с напоминанием Штуденту и Скорцени об исключительной важности операции по спасению Муссолини. Совершенно не ведая, что наспех составленный немецкий план захвата дуче в отеле «Кампо Императоре», казалось, вот-вот провалится, еще не начавшись.

Накануне рейда Скорцени неприятно поразила новость, услышанная в радиопередаче союзников, казалось, лишавшая смысла операцию «Дуб». По его воспоминаниям, в том сообщении говорилось, что выдача Муссолини Западу как часть итальянского соглашения о капитуляции уже произошла. Предположительно, один из покинувших Специю итальянских военных кораблей доставил его в Тунис, в Северную Африку, где его в настоящее время содержат в качестве военнопленного. Встревоженные немцы прикинули в уме эту ситуацию и пришли к выводу, что дуче вряд ли мог прибыть в Тунис так быстро. Они решили эту информацию игнорировать.

В тот же самый момент возникла проблема со временем начала планерной высадки. По плану немцы назначили высадку на 7 часов утра, то есть из аэропорта Пратика ди Маре, расположенного примерно в 30 километрах южнее Рима, им необходимо было вылететь на час раньше. В ранние утренние часы, когда завихрение воздушных потоков вокруг горных вершин относительно невелико, шансы планеров на благополучное приземление выше. Немаловажен также и элемент внезапности: при атаке рано утром немцам скорее удалось бы застать охрану Муссолини врасплох.

Но вечером 11 сентября майор Морс доложил Штуденту, что операцию, возможно, придется отложить на несколько часов. Морс хотел быть уверен, что со своим батальоном он успеет добраться до станции фуникулера близ Ассерджи одновременно с началом приземления планеров у отеля, как предусматривал план. Морсу, очевидно, хотелось подстраховаться на тот случай, если его движение замедлят перестрелки с итальянцами. В ответ на просьбу Морса Штудент неохотно перенес начало операции на 2 часа дня, взлет планеров назначался на 1 час дня. Ранним утром 12 сентября Морс вместе со своим батальоном моторизованной колонной двинулся к Ассерджи, официально начав операцию по спасению Муссолини.

Воплотить решение Штудента в жизнь было непросто. Это означало, что действия в горах теперь должны вестись при свете дня. «В полуденную жару, — считал он, — все трудности… усугублялись». Но даже при этих условиях ему не хотелось откладывать спасение до завтра. «Муссолини в любой момент могли вывезти из Гран-Сассо, доставить в один из портов на Адриатике и передать американцам по морю. Таким образом, время терять было нельзя. Приходилось идти на риск и совершать полет в особо неблагоприятных условиях полудня».

* * *

В утро рейда генерал итальянских карабинеров Фернандо Солетти тоже пережил несколько тревожных моментов. Как уже упоминалось ранее, Солетти был главным элементом возникшей в последний момент в голове Радля схемы, призванной сломить сопротивление охранников дуче и не дать им открыть огонь по немцам.

Итальянский генерал заранее договорился о встрече с Радлем в то утро. Но когда в 7.30 эсэсовцы явились в Министерство внутренних дел в Риме, Солетти нигде не было.

В 9 часов он наконец появился и в итоге согласился проводить Радля до Пратика ди Маре. Там генерал Штудент отвел Солетти в сторону и объяснил, что чуть позже в тот же день немцы планируют спасти Муссолини. Во время операции потребуется присутствие Солетти, сказал Штудент, чтобы не завязалась жестокая перестрелка между бывшими союзниками. Итальянец, по воспоминаниям Радля, спокойно дал согласие, и дело, казалось, уладилось.

На тот момент лишь с планерами оставались неясности. Двенадцать DFS 230 еще рано утром должны были преодолеть 130 километров от Гроссето до Пратика ди Маре. Но они не появились даже к 10 часам, и, казалось, никто не знал, что с ними случилось. Наконец, примерно час спустя, в небе над летным полем появились двенадцать планеров и их самолёты-буксировщики. «Давно пора», — подумал про себя Штудент.

Хотя вид DFS 230 радовал взоры немцев, их прибытие явилось холодным душем для генерала Солетти, как раз завтракавшего с Радлем в здании аэродрома, когда планеры освободились от буксировщиков и стали приземляться. Солетти мог видеть садящиеся самолеты через окно, но не знал, что это. По воспоминаниям Радля, генералу Штуденту пришлось пространно объяснять итальянцу детали спасательной операция.

Но Солетти очень заинтересовался планерами и, полагая, что Радль — десантник (Скорцени и его фридентальцы все были одеты, как десантники), спросил эсэсовца, часто ли он на них летал.

«Да, очень часто, господин генерал, — солгал Радль, пытаясь заранее смягчить удар. — Ощущения самые приятные не только потому, что нет шума двигателей, мешающего разговаривать, но и потому, что чувствуешь себя просто человеком-птицей, „uomoucello“».

«Нет, правда, зачем эти машины?»

Радль посерьезнел.

«Все очень просто, господин генерал, — сказал он. — Скоро мы взлетим на этих планерах, приземлимся в горном массиве Гран-Сассо и спасем дуче».

Солетти улыбнулся: ему показалось, что Радль шутит. Поняв, что его собеседник не шутит и что его просят принять участие в некой плохо продуманной десантной операция, Солетти стало плохо, и ему пришлось вызывать врача. Придя в себя, он отчаянно воззвал к генералу Штуденту и Герберту Капплеру, но тщетно. Итальянец быстро понял, что немцы глухи. По воспоминаниям Скорцени, он и генерал Штудент готовы были, если надо, тащить Солетти силой, «чтобы избежать кровавой бойни». С этого момента итальянского генерала взяли под стражу.

* * *

Вскоре после того, как сели планеры, генерал Штудент дал инструктаж только что прибывшим летчикам и отобранным офицерам десантников роты лейтенанта фон Берлепша в помещении технических служб летного поля. Также присутствовали Берлепш, Ланггут (офицер разведки Штудента), Скорцени и Радль. Майор Морс и его батальон уже двигались к Ассерджи. Большинство присутствовавших, естественно, удивились, узнав о специфике задания, которое им предстояло выполнить через несколько часов. Разумеется, соображения безопасности не позволяли сообщать об этом раньше.

«В основе всей операции освобождения лежал элемент внезапности», — вспоминал сказанное им тогда Штудент. Неожиданность — основная ценность нападения. Главная задача пилотов планеров состояла в том, чтобы благополучно высадить на землю Берлепша и его десантников, об остальном они должны были позаботиться сами. Прискорбно, что пилотам придется производить посадку средь бела дня, когда ветровые течения гораздо сильнее, но тут ничего не поделаешь.

Он также предупредил их о нехватке новейших разведданных. Нет гарантии, сказал он, что Муссолини все еще в горах. С другой стороны, моральный дух итальянцев невысок, особенно в свете развала вооруженных сил страны. Кроме того, немцы взяли с собой итальянского генерала Солетти, чье присутствие сможет помочь разрядить обстановку.

Закончив инструктаж, генерал Штудент покинул Пратика ди Маре и вернулся в свой штаб во Фраскати. После этого, разложив карты и чертежи, Ланггут и Скорцени сообщили участникам дополнительные детали. Первой и, возможно, самой опасной фазой их задания, как поняли летчики, было приземление двенадцати планеров на относительно небольшом участке у отеля «Кампо Императоре».

Когда пилоты сгрудились вокруг 10-сантиметровых квадратиков разведывательных снимков, они ощутили, насколько сложна стоящая перед ними задача. Плато со всех сторон окружали глубокие пропасти и склоны высоких гор, выскочить за отметку или оказаться сбитым с курса сильным порывом ветра означало неминуемую катастрофу. Детали зоны посадки оказались неразличимы из-за размера и скверного качества снимков. Практически невозможно было установить предполагаемый уклон участка.

Но беспокоила их не только посадка. Ланггут указал, что пилоты могут столкнуться с трудностями еще до того, как подойдут к цели. Его особенно беспокоил горный хребет восточнее Тиволи, поднимавшийся на высоту 1300 метров. По-видимому, это первый значимый хребет, который встретится на их пути во время полета, и Ланггут не знал, смогут ли планеры и их буксировщики набрать достаточную высоту к моменту преодоления этого препятствия.

Но, по мнению Ланггута, это не представляло серьезной проблемы. Если высота планеров окажется недостаточной, ведущий самолет, в котором полетит он, просто совершит горизонтальный поворот на 360 градусов. То есть вираж на одно крыло, набор достаточной высоты во время полета по широкой петле, а затем возвращение на исходную траекторию полета. Остальные самолеты, идущие следом, просто повторят этот маневр. (Неясно, называл ли Ланггут во время инструктажа этот маневр петлей.)

* * *

Согласно плану, каждый планер нес на своем борту девять человек, помимо пилота, и буксировался на Гран— Сассо моторным самолетом «Хеншель». Буксировщиками были, по-видимому, «Hs 126». В тот период войны большинство буксировок планеров осуществляли эти одномоторные самолеты. Достигнув гор, буксировщики должны были отцепить буксировочные тросы 40-метровой длины, освобождая планеры, которые направлялись на посадочную площадку возле отеля. Если все пойдет гладко, планеры приземлятся с минутным интервалом в точно указанном месте, доставив в общей сложности 120 солдат.

Штурмовой группой командовал лейтенант фон Берлепш. (Командование штурмовой группой — еще один предмет спора между Скорцени и десантниками. Штудент и Морс позднее утверждали, что главным назначили Берлепша. Согласно воспоминаниям Скорцени, у него с Берлепшем было своего рода объединенное руководство, Скорцени командовал коммандос до того, как проник в отель, после чего руководство перешло к Берлепшу.) Его подчиненные, десантники и фридентальцы (эсэсовцы), подразделялись на двенадцать планерных групп. Хотя тогда никто об этом не знал, порядок расстановки нескольких первых планеров — наряду с неожиданностью в полете — зажег искру затянувшегося на десятилетия острого конфликта.

Ланггуту, принимавшему участие в разведывательном полете 8 сентября и потому знакомому с маршрутом, приказали лететь в ведущем буксировщике «Хеншель». Берлепш и восемь его десантников погрузились в планер, привязанный к самолету Ланггута. Такая комбинация буксировщика и планера образовывала «голову» первого «звена» (боевого порядка из трех самолетов). Скорцени и удерживаемый насильно генерал Солетти летели в первом планере второго «звена» в сопровождении семи эсэсовцев из батальона «Фриденталь». Радлю и еще восьми эсэсовцам отвели следующий планер.

В остальных планерах должны были разместиться десантники Берлепша. Эти силы обеспечивали общую поддержку штурма, а также выполняли особые задания. Отделение одного планера, например, отвечало за занятие верхней станции фуникулера (противоположной нижней) и безопасность подземного туннеля, соединявшего станцию с отелем.

Хотя у штурмовых групп было много огнестрельного оружия — штурмовые винтовки FG-42, пулеметы и легкие минометы, — они не собирались пускать их в ход без крайней необходимости. Они надеялись, что испуг, вызванный молниеносностью атаки, будет настолько силен, что охранники дуче сдадутся, не применяя оружия.

Позднее сам Скорцени утверждал, что хорошо усвоил важный урок, извлеченный из нападения британского спецназа на штаб Роммеля в Северной Африке в начале войны. В тогдашнем жестоком фиаско невольно виноваты сами британцы, слишком рано начавшие стрелять, что вызвало немедленный ответный огонь, и ситуация вышла из-под их контроля.

«Изучив ту операцию, — объяснял Скорцени, — я решил проинструктировать солдат своего спецподразделения стрелять только в случае крайней необходимости… Самое действенное и проверенное средство не позволить своим солдатам открыть огонь — самому идти впереди и не стрелять».

В 12.30 дня немцы готовились погрузиться в планеры и буксировать их. Но, не успев приступить к этому, замерли в грузовиках от воя сирены. Воздушная тревога! В небе внезапно появилось несколько вражеских самолетов, двухмоторных «Митчеллов», которые начали бомбить аэродром. Это не было превентивным ударом союзников, очевидно, даже не подозревавших о том, что спасательная операция назначена именно на этот день. Скорее всего, это была случайная бомбардировка. Едва воздух наполнили разрывы бомб и залпы зенитных орудий, немцы бросились врассыпную, прячась в кустах и под деревьями по краям летного поля.

«Когда мы разбегались в поисках укрытия, — вспоминал Скорцени, — я с горечью подумал, что это конец задуманной нами великолепной операции. Какое ужасное невезение — потерпеть такую неудачу в самый последний момент!» Когда опасность миновала, все стали медленно выбираться из укрытий. Чудесным образом ни один из планеров не разбомбили, а летное поле пострадало лишь незначительно. Решили продолжать по плану.

Едва миновал этот кризис, как рядом с DFS 23 °Скорцени произошел новый взрыв, иного рода. В его центре оказался генерал Солетти. Он, вероятно, совершил одну из последних попыток избежать неминуемого.

«Не хочу в этом участвовать! — закричал он. — Это самоубийство!» По воспоминаниям Радля и генерала Штудента, Солетти попытался выстрелить в себя, прежде чем пара эсэсовцев схватила его и, связав, насильно усадила в планер Скорцени. Стоит заметить, что скверно себя чувствовал не только Солетти. Позднее Радль признавался, что ему и еще одному фридентальцу с трудом удавалось сдерживать позывы постоянно бегать до ветра в ожидании посадки на борт самолета.

Их тревогу понять легко. В глазах непосвященных примитивная конструкция DFS 230 не внушала доверия. Планер выглядел хлипким и ненадежным, поскольку в основе своей состоял из стальных трубок, на которые была натянута брезентовая обшивка. Несмотря на одиннадцатиметровую длину и более чем двадцатиметровый размах крыльев, вес пустого воздушного судна составлял менее тонны. Легкая конструкция DFS 230 делала его особенно уязвимым для огня противника. Чтобы снизить риск быть сбитым в воздухе, эти планеры часто оснащали пулеметами для сдерживания вражеских наземных войск в момент высадки. Но в тот день немцы из этих пулеметов открывать огонь не собирались, они откроют огонь только в том случае, если их вынудят обстоятельства.

После того, как к полудню 12 сентября погрузка закончилась, все DFS 230 были заполнены до отказа, приближаясь к своему предельно допустимому весу, примерно 2100 килограммов. Свободного пространства внутри почти не осталось. Немцы сидели на длинной скамье посреди фюзеляжа, положив оружие и снаряжение туда, где удалось найти место. После взлета каждый планер сбрасывал двухколесное шасси, совершая посадку на специальный полоз. Для этого задания немцы обмотали его колючей проволокой, чтобы усилить трение во время посадки. Для торможения самолета под хвостовой частью фюзеляжа устанавливались парашютные ранцы.

В час дня — точно по расписанию — буксировщики «Хеншель» и их планеры начали взлетать с аэродрома Пратика ди Маре. Группу возглавлял Ланггут, летевший в ведущем звене. Скорцени и Солетти летели в четвертом звене. «Я отдал приказ на посадку, пригласив итальянского генерала занять место передо мной на узком сиденье, — писал позднее Скорцени. — Места для оружия практически не оставалось. У нашего итальянского друга был такой вид, будто он сожалеет о принятом решении».

Поднявшись в воздух, Ланггут повел отряд на северо-восток, в направлении отеля «Кампо Императоре», в 120 километрах от Рима. Нормальная скорость буксировки планеров составляла примерно 180 километров в час, но при необходимости ее можно было увеличить до 210 километров в час.

Как и другие планеры, DFS 230, в котором летел Скорцени, был освещен ярким дневным светом. По мере увеличения температуры внутри кабины он заметил, что некоторых из его людей стало укачивать. Солетти, бывший кавалерийский офицер, чувствовал себя немногим лучше. «Внутри планера было жарко и душно, — вспоминал Скорцени. — Итальянский генерал, находящийся впереди меня, весь позеленел — прямо-таки под цвет своего мундира». Одного из эсэсовцев в планере Радля, который в том же звене следовал за планером Скорцени, вырвало, и кабину наполнило отвратительное зловоние.

Вскоре после взлета голова конвоя приблизилась к 1300-метровому горному хребту восточного Тиволи. Это было потенциально опасное место, которого так боялся Ланггут. Даже сейчас он не был уверен, что вся цепь планеров сможет перелететь через эту преграду, и поэтому принял роковое решение: развернуть весь конвой по кругу, чтобы набрать достаточную высоту и гарантировать безопасность десантников. Он заложил на своем «Хеншеле» боковой вираж и начал описывать широкую горизонтальную петлю, таща за собой Берлепша и его планер.

Возникла одна проблема. Посмотрев в иллюминатор, Ланггут с ужасом обнаружил, что никто из его звена за ним не следует. Вместо этого обезглавленный конвой, как ни в чем не бывало, летел прямо над горной цепью, приближаясь к главной цели. «Порядок движения подразделения изменился, — писал позднее генерал Штудент, — теперь первым шло „звено“ Скорцени».

Судя по воспоминаниям Скорцени, причиной недоразумения стала большая гряда облаков в районе над Тиволи, помешавшая увидеть неожиданный маневр Ланггута. Когда звено Скорцени вынырнуло из тумана, его пилоты не обнаружили ни Ланггута, ни его первого «звена» — те словно растворились в воздухе. Полную неразбериху создавало отсутствие радиосвязи между различными звеньями. Оторвавшись от остальной штурмовой эскадрильи, Ланггут не мог предупредить других летчиков, что они с Берлепшем двинулись в обход. (Штудент позднее заявлял, что пилоты звена Скорцени просто не поняли значения предпринятого Ланггутом изменения курса.)

В любом случае конвой теперь летел вслепую — и без командира. Когда пилот планера Скорцени, молодой оберштурмфюрер Элимар Мейер, бросил взгляд в направлении кабины и спросил, что им делать, Скорцени закричал: «Мы летим первыми!»

Он не мог ясно видеть землю через запотевшие плексигласовые иллюминаторы, грязные и поцарапанные, и потому вытащил нож и сделал несколько длинных узких разрезов в брезенте, которым был обтянут каркас планера. «Я решил, что примитивная конструкция этих планеров все-таки обладает определенными преимуществами», — вспоминал он. Сумев сориентироваться и находя на карте проплывавшие под ними географические объекты, он смог повести конвой по маршруту, давая указания Майеру, который затем предоставлял необходимую информацию летчику «Хеншеля», буксировавшего планер.

Прошел примерно час полета, когда Скорцени посмотрел вниз и заметил городок Аквила, столицу провинции Абруцци. Это означало, что цель уже близка. Вскоре он смог различить облака пыли, поднимаемые грузовиками колонны майора Морса. Они уже достигли Ассерджи и двигались по ведущей к станции фуникулера извилистой дороге. Согласованность во времени была практически идеальной — два этапа операции проводились одновременно, как и планировалось.

Теперь под крылом своего DFS 230, летевшего на высоте примерно 3000 метров, Скорцени мог видеть отель «Кампо Императоре». Не нуждаясь больше в буксировке, Мейер отцепил буксировочный трос, позволив планеру медленно снижаться на расположенное на высоте 2000 метров плато. Он вел самолет широкими кругами, когда Скорцени различил внизу землю. Вскоре стала видна небольшая поляна, задуманная как зона посадки.

Это была так называемая лужайка, запримеченная Скорцени во время разведывательного полета 8 сентября. Прежде он никогда не видел ее так близко, и одного взгляда на нее оказалось достаточно, чтобы ему стало плохо. «В тот момент я почувствовал, что мы влипли, — вспоминал Скорцени, — потому что „пологая лужайка“ на деле оказалась почти отвесной кручей. Треугольной формы, она напоминала лыжный трамплин». Кроме того, ее поверхность усеивали многочисленные камни и валуны, которые были практически неразличимы на снимках аэрофотосъемки.

Мейер повернулся и взглянул на Скорцени, словно спрашивая, что ему делать. Секунду-другую тот не знал, что ответить. Ему следовало принять мгновенное решение: отменить всю операцию или рискнуть и молиться, чтобы пилоты люфтваффе сумели посадить самолеты, не угробив их всех?

«Делаем посадку из пике!» — закричал наконец Скорцени, приказав пилоту приземляться как можно ближе к отелю. В тот момент он взял на себя ответственность за свой планер и другие планеры, летевшие за ним. Он знал, что они последуют за своим ведущим, начнут снижение в разреженной атмосфере и устремятся навстречу неведомой судьбе. Радль видел из своего планера, как планер Скорцени начал спуск. «Кровь застыла у меня в жилах, — вспоминал он, — когда я подумал, что он разобьется».

Планер Скорцени спускался быстро. «Под безумный свист ветра мы приближаемся к цели, — вспоминал он. — Вижу, как Мейер выбрасывает тормозной парашют, затем слышу треск ломаемого дерева. Инстинктивно зажмуриваю глаза и чувствую, что в голове нет ни одной мысли. Еще рывок — и мы замираем на месте».

Поврежденный планер чудесным образом, проскользнув на боку полоза, затормозил примерно в 15 метрах от угла отеля. (Угол заднего фасада правого крыла здания.) Вокруг валялось множество камней и каких-то обломков, но именно они не дали самолету проскочить мимо цели.

* * *

Сидя у окна своего номера в «Кампо Императоре», Бенито Муссолини проводил очередной пустой день, когда DFS 23 °Скорцени внезапно совершил посадку. «Было ровно 2 часа дня, — позднее вспоминал он, — и я, сложив руки, сидел у открытого окна, когда в 90 метрах от здания приземлился планер… Раздался сигнал тревоги… Тем временем лейтенант Файола в ворвался в мою комнату и пригрозил мне:

„Закройте окно и не двигайтесь!“»

Несмотря на легкий шок, вызванный резким приземлением, эсэсовцы начали вылезать из открытой двери планера, которую весьма кстати сорвало с петель во время посадки. Скорцени поспешил за ними, держа в руке автомат. Солетти также устремился вперед вместе со всеми. Выйдя из планера, он начал кричать по-итальянски:

«Не стрелять, не стрелять!» (Директор отеля «Императоре», находившийся в тот момент в здании, заявил, что Солетти приставил пистолет к его груди.)

Подбежав к задней стороне отеля, Скорцени наткнулся обескураженного, неподвижно застывшего итальянского охранника, по-видимому, парализованного происходящим. Скорцени закричал:

«Mani in alto! (Руки вверх!)» — и бросился в ближайшую дверь на первый этаж. Ворвавшись в помещение, он увидел одинокого солдата, вращавшего настройки радиопередатчика. Скорцени повалил его на пол, выбив из-под него стул. Затем вывел передатчик из строя ударом автомата, понимая, что любой выстрел может стать началом боя.

Они ворвались в отель — или так по крайней мере казалось. Выскочив из радиорубки, Скорцени поискал вход в здание, но его не было. Комната оказалась тупиком. Он поспешил выбежать на улицу и стал осматривать задний фасад здания, имевшего форму полукруга, но не заметил других дверей. Предваряющая операцию разведка, очевидно, была настолько недостаточной, что так и осталось неясным, где расположен вход в здание.

Скорцени оббежал все левое крыло и понесся вдоль стены, ведущей к переднему двору отеля. Теперь он видел главный вход, правда, издалека. Он поглядел вверх и заметил в окне чье-то лицо. Это был дуче.

Муссолини смотрел на немцев сверху из своего номера. «Во главе группы шел Скорцени, — вспоминал он. — Карабинеры уже взяли оружие на изготовку, когда я заметил в группе Скорцени итальянского офицера, в котором по мере его приближения узнал генерала столичной полиции Солетти». Он закричал: «Вы не видите? Здесь итальянский генерал. Не стрелять! Все в порядке!»

Скорцени просто не мог поверить в увиденное. Человек, за которым он неделями охотился, жив и находится почти у него в руках. Но он полагал, что Муссолини лучше держаться подальше от линии огня. «Дуче, отойдите от окна!» — закричал Скорцени.

Тем временем Радль, чей планер приземлился метрах в ста от главного фасада отеля, вместе со своим отделением со всех ног помчался к главному входу. Он увидел Скорцени и нескольких его людей, которые продвигались вдоль фасада здания. С ними шел и генерал Солетти. Один из бойцов Радля сломал на неровной земле лодыжку и изо всех сил полз за остальными.

Подойдя к главному входу, Скорцени лицом к лицу столкнулся с расчетом из двух итальянских пулеметчиков. Вместе с несколькими фридентальцами он обезоружил их, и они побежали дальше, крича: «Mani in alto!» Скорцени прямиком направился ко входу. Итальянские карабинеры, пребывавшие в состоянии, близком к панике, бросились туда же. «Я не слишком деликатно продрался сквозь толпу карабинеров у двери главного входа. Я видел дуче на втором этаже справа, побежал по ближайшей лестнице вверх и рывком распахнул дверь».

«В комнате находился Бенито Муссолини, — вспоминал Скорцени. — По обе стороны от него стояли итальянские офицеры, которым я приказал отойти к стене». С того момента, как Скорцени буквально свалился с неба, прошло не более трех-четырех минут. Другой фриденталец из планера Скорцени, унтерштурмфюрер Швердт вошел в комнату вслед за Скорцени и быстро вывел офицеров в коридор. Другие немцы неожиданно появились в окне, забравшись вверх по громоотводу, идущему по фасаду здания. Таким образом, пока не раздалось ни единого выстрела.

Скорцени выглянул в окно и увидел перед отелем Радля и его группу.

«Здесь все в порядке! — закричал Скорцени Радлю. — Охраняй низ!»

В это время другие DFS 230s спускались с неба практически отовсюду и, скользя, замирали на небольшой поляне, окружавшей «Кампо Императоре». Несколько планеров возникли буквально неизвестно откуда — зрелище воистину пугающее, — прямо из низкой тучи, прежде чем приземлиться и извергнуть из себя группы немецких десантников. Некоторые из этих солдат начали занимать позиции по периметру здания. Другие пошли на штурм верхней станции фуникулера и подземного перехода между станцией и отелем. Среди новоприбывших находился лейтенант Берлепш (его планерное звено, по-видимому, развернулось и присоединилось к конвою).

Большинству планеров удалось приземлиться благополучно, но одному повезло меньше. (Неясно, сколько именно планеров приземлилось на плато возле отеля. По воспоминаниям Скорцени, всего восемь. Другие, утверждал он, либо не смогли взлететь с аэродрома Пратика, либо упали в полете.) «Неожиданно, — вспоминал Скорцени, — я увидел планер, подхваченный порывом ветра. К моему ужасу, тот резко рванул планирующий самолет и так закрутил его, что он камнем полетел вниз, врезался в груду камней и разлетелся на части». Радль, уже присоединившийся к Скорцени в номере Муссолини, выглянул в окно и увидел раненых, которые ползали по земле возле упавшего планера.

Затем Скорцени услышал звуки далеких выстрелов. (В какой-то момент рейда у десантников сдали нервы, и они выпустили несколько очередей. Возможно, эти выстрелы и слышал Скорцени.)

Испугавшись, что итальянцы оправились от оцепенения, он вышел в коридор второго этажа и потребовал, чтобы ему дали поговорить с командирами. «Карабинеров необходимо как можно скорее разоружить». Через несколько минут итальянцы официально сдали отель «Кампо Императоре», что означало формальное окончание рейда.

Поставив двух своих людей перед дверью, Скорцени воспользовался короткой передышкой, чтобы сказать Муссолини несколько слов.

«Дуче, — произнес он театрально, — фюрер прислал меня освободить вас!»

Муссолини, никогда не упускавший исторического момента, ответил:

«Я знал, что мой друг Адольф Гитлер не оставит меня в беде».

В целом рейд на Гран-Сассо был проведен весьма впечатляюще. (Необходимо отметить, что свидетельства очевидцев рейда не во всем совпадают.) Потери оказались минимальными. Десять десантников из разбившегося планера доставили в отель, и немецкие и итальянские врачи оказали им помощь. Их травмы не представляли опасности для жизни.

«Нам повезло, — вспоминал Скорцени. — Перестрелки между немцами и итальянцами на станции фуникулера в долине привели к незначительным потерям среди последних». (По данным итальянского писателя Марко Патричелли, два итальянца, раненные в долине, скончались от ран.)

Но оба конца канатной дороги теперь находились в руках немцев и отлично функционировали.

Стремительная посадка планеров и присутствие генерала Солетти, несомненно, стали для итальянцев огромной неожиданностью и, возможно, основательно подорвали всякую мысль о сопротивлении. Но был и еще один фактор, о котором немцы не знали. Чуть раньше в тот же день, примерно в 13.30 — ровно за полчаса до появления первого планера, — главный тюремщик Муссолини, инспектор полиции Джузеппе Гуэли получил из оккупированного немцами Рима таинственную телеграмму: «Старшему инспектору Гуэли рекомендуется проявлять максимальную осторожность». Подписано Кармине Сенизе, шефом полиции правительства Бадольо.

Это было сбивающее с толку загадочное сообщение, и его значение до конца не объяснено. Возможно, что Бадольо и другие высокопоставленные итальянцы, опасавшиеся репрессий со стороны немцев, невольно стали соучастниками планов Гитлера по спасению дуче. В любом случае осторожность, предписываемая Гуэли телеграммой, давала «выход», который он искал. Вскоре после того, как приземлился планер Скорцени, Гуэли, по слухам, отдал приказ не открывать огонь по немцам. Позднее он объяснял лейтенанту Файоле, другому охраннику Муссолини, что телеграмма Сенизе предоставила ему полномочия сдать дуче нацистам.

Быстрая капитуляция итальянцев нисколько не умаляет заслуг пилотов планеров. «Все, кроме одного планера, совершили мягкую посадку», — писал позднее Штудент.

Учитывая очень непростую местность, это совершенно особое достижение. Летчики отцепили буксировочные тросы на высоте 3000 метров. Во время планирующего полета отель скрывали кучевые облака. Только прямо над целью они поняли, что одно из двух мест посадки, выбранных на основании снимков аэрофотосъемки, представляет собой крутой склон. Летчики, собиравшиеся садиться там, резко развернули свои планеры и приземлились на небольшом соседнем участке. Один из планеров был вынужден приземляться там, где мягкая посадка невозможна, и разбился. Тем не менее пилоту удалось посадить планер так, что все пассажиры, хотя и получили травмы различной тяжести, остались живы.

* * *

К середине дня Скорцени и десантники на Гран-Сассо радовались успеху операции, которая практически завершилась. Все, что оставалось, — доставить Муссолини обратно на аэродром Пратика ди Маре и посадить в самолет, направляющийся в Германию. Но эта внешне незначительная деталь породила один из самых жутких моментов в истории операции «Дуб».

По не вполне понятным причинам немцы отказались от самого очевидного решения, а именно — доставить дуче в долину фуникулером, а оттуда под защитой батальона майора Морса дальше в Рим. Позднее Скорцени заявлял, что переправлять Муссолини по суше было слишком рискованно, возможно, ввиду того, что итальянские войска в том районе могли устроить нечто вроде засады. Возможно также, хотя и маловероятно, что немцы боялись вмешательства со стороны разгневанного гражданского населения, настроенного враждебно по отношению к дуче.

До рейда генерал Штудент решил, что Муссолини необходимо доставить в Пратика-ди-Маре на самолете «Физелер Шторьх». «Шторьх» был легким (однотонным) двухместным самолетом, способным взлетать и приземляться на ограниченном пространстве. Его длинные, тонкие, как стебельки, шасси имели мощные амортизаторы, позволявшие гасить сильный удар при касании взлетно-посадочной полосы. «Шторьх» также известен своими необычными свойствами. При благоприятной ветровой обстановке этот бросающий вызов гравитации самолет мог почти неподвижно зависать в воздухе, как вертолет. Согласно плану Штудента, второй «Шторьх» предназначался для Скорцени, который затем должен был встретиться с дуче на аэродроме Пратика и сопроводить его в Германию.

Капитану Генриху Герлаху, персональному пилоту генерала Штудента, дали задание доставить Муссолини в Германию. (Именно с Герлахом Штудент и Скорцени летели из «Волчьего логова» в Рим утром 27 июля, через два дня после итальянского государственного переворота.) В день рейда, пока Скорцени штурмовал «Кампо Императоре», а планеры спускались с облаков, Герлах кружил над горными вершинами. Как только дуче был освобожден, а отель захвачен, — немцы в качестве знака успешного завершения операции вывесили из окон простыни, — перед Герлахом встала дилемма: пытаться посадить свой «Шторьх» там, где приземлились планеры, то есть на плато у отеля, или садиться в долине. Будучи опытным пилотом, Герлах выбрал первый вариант, «несмотря на очевидные трудности» (по выражению Штудента).

Ко всеобщему изумлению, Герлах посадил «Шторьх» практически идеально, ему удалось затормозить самолет, развернув его под углом к встречному ветру. Но его подвиг вскоре омрачило внезапное ошеломляющее заявление Скорцени, который сказал, что решил лететь в Рим с Герлахом и Муссолини. «Шторьх» Скорцени приземлился в долине у нижней станции фуникулера, но при посадке повредил шасси.

Герлаха подобное требование потрясло. Горная местность и разреженный воздух делали взлет довольно рискованным даже без дополнительного бремени в виде почти двухметрового Скорцени. Пораженный летчик наотрез отказался.

Позднее Скорцени попытался оправдать свое явно нелепое требование. «Завершись взлет катастрофой, — обосновывал Скорцени, — я мог бы обрести утешение, только лишившись рассудка. Каково было бы мне встречаться с Гитлером и докладывать, что задание успешно выполнено, но Муссолини погиб вскоре после освобождения? А поскольку иной возможности тайно доставить дуче в Рим не оставалось, я предпочел разделить опасности этого полета, несмотря на то что мое присутствие в самолете невольно их увеличивало». (В отличие генерала Штудента Скорцени утверждал, что немцы обсуждали три возможных плана возвращения Муссолини в Рим. Согласно воспоминаниям Скорцени, доставка дуче из Гран-Сассо по воздуху была третьей, наименее желательной возможностью.)

Нет нужды говорить, что это взгляд довольно парадоксальный. Но при необходимости Скорцени умел убеждать, и Герлах в конце концов согласился, сердито заявив, что если во время взлета что-то пойдет не так, он за это не отвечает. «Несмотря на огромные сомнения, — писал позднее Штудент, — Герлах, в конечном счете, поддался на уговоры и согласился. Затем Герлах и Скорцени вместе уговорили Муссолини».

Дуче, сам будучи летчиком, не выказывал энтузиазма в отношении полета на «Шторьхе» — со Скорцени или без него, — но в итоге также согласился. Он попросил лишь разрешения вернуться в Рокка-делле-Каминате, свое загородное поместье в Романье. Как указывалось ранее, с такой же просьбой он вскоре после ареста обратился к Бадольо. И вновь Муссолини было в этом отказано. У Скорцени был приказ после краткой остановки в Пратика, где им предстояла пересадка на другой самолет, доставить бывшего диктатора прямиком в Германию. Чтобы подсластить пилюлю, Скорцени сообщил дуче, что его жена и двое детей-подростков уже летят в Мюнхен. Эсэсовцы Скорцени в тот же день «освободили» их из Рокка-делла-Камеинате.

* * *

Когда дуче покидал отель «Кампо Императоре», ему представили прибывшего на фуникулере майора Морса. Формально всей спасательной операцией командовал Морс. «Муссолини был небрит и выглядел неважно, — вспоминал Морс. — Он сказал, что рад, что его спасли именно немцы, а не англичане. Просил нас никого не убивать». В итоге немцы вскоре отпустили большинство итальянских солдат.

Тут Муссолини обнаружил, что на него направлен объектив жужжащей кинокамеры. Смекалистые немецкие пропагандисты притащили с собой на фуникулере кинооператора, чтобы запечатлеть для грядущих поколений триумф Гран-Сассо. На кадрах появившегося вскоре киножурнала дуче в большом, не по размеру темном пальто и черной фетровой шляпе стоит перед отелем, с обеих сторон окруженный плотной толпой радостных немецких солдат. Сам Муссолини выглядит усталым и улыбается довольно вымученно.

Затем Муссолини пересек обдуваемое ветром плато и залез в «Шторьх». Пока он шагал к самолету, немецкие солдаты, а также некоторые итальянские карабинеры подняли руки в фашистском приветствии и прокричали «дуче!». Муссолини занял свое место на втором сиденье, сразу за кабиной пилота. Скорцени расположился в багажном отделении позади дуче. Всем пришлось сильно потесниться.

Примерно в 3 часа дня они были готовы лететь. Условия взлета напоминали отрыв от палубы авианосца: импровизированной взлетно-посадочной полосой служил спускающийся к глубокой пропасти склон длиной не более 180 метров. Герлах выжал из единственного 240-сильного мотора «Шторьха» полный газ, но машина не сдвинулась с места. Следуя указаниям пилота, несколько немецких солдат подтолкнули самолет, и Герлаху удалось тронуться. Затем по его сигналу люди отпустили «Шторьх», и он поскакал вниз по холму под приветственные крики военных. Летательный аппарат сильно тряхнуло, когда он прокатился по обломкам камней, которые невозможно было убрать.

Ближе к концу склона путь «Шторьха» пересекала узкая канава. В последний момент Герлах потянул штурвал на себя, и самолет приподнялся на пару сантиметров, уйдя немного влево, прежде чем снова уткнуться в землю. «В ту же секунду левое шасси снова ударяется о землю, — писал Скорцени, двумя руками уцепившийся за стальной каркас. — Машину снова тянет вниз, и мы устремляемся к самому обрыву. Нас уводит влево, и вот мы уже над краем бездны. У меня перехватывает дыхание, я зажмуриваю глаза в ожидании неизбежного конца. Ветер свистит у нас в ушах».

«Все продолжали что-то кричать, — вспоминал Муссолини последние мгновения взлета. — Кто-то махал руками; затем наступила тишина стратосферы». Радль, стоявший на часах возле багажа дуче, с тревогой наблюдал за тем, как «Шторьх» покатился вниз по склону, перепрыгнул через канаву и исчез за краем плато. «Колени у меня задрожали. Заходили ходуном, — вспоминал он. — Ноги не слушались. Я почувствовал, что падаю».

Радль рухнул на багаж. Зловещая тишина повисла над толпой, жадно прислушивавшейся к звукам двигателей «Шторьха». «Все напрасно, — подумал Радль, — они разбились».

«Шторьх» действительно летел прямо в пропасть. Но, вместо того чтобы попытаться сразу поднять нос вверх, Герлах, демонстрируя железную выдержку, сознательно удерживал летательный аппарат в угрожающем пике, чтобы набрать скорость полета, необходимую для того, чтобы самолет стал управляемым. Через несколько секунд ему удалось выровнять самолет. «Когда я открыл глаза, — вспоминал Скорцени, — Герлах уже совладал с машиной и медленно поднимал ее в горизонтальное положение». Радль и другие зрители возликовали, внезапно увидев «Шторьх», вновь вынырнувший у дальнего края пропасти. Позднее Штудент назвал этот взлет «шедевром» пилотажа.

Совладав с самолетом, Герлах спустился в долину и взял курс на юго-запад, на Рим, идя на высоте бреющего полета, чтобы его не обнаружила вражеская авиация. Пассажиры «Шторьха» смогли наконец вздохнуть с облегчением. (Герлах скрыл, что из-за перегрузки самолета двигатель не мог работать нормально.) Не долго думая, Скорцени положил руку на плечо Муссолини. «Теперь мы и вправду могли считать, — писал Скорцени позднее, — что операция по его спасению завершена».

* * *

Почти завершена. После примерно часового полета Герлах приземлился в Пратика-ди-Маре на две точки, левое колесо шасси сломалось при взлете. «Когда самолет остановился, — писал Скорцени, — оказалось, все прошло в лучшем виде. Нам сильно везло с самого начала и до самого конца нашего приключения». Штудент позднее ворчал: «Все могло закончиться катастрофой, потому что Скорцени настоял на полете в одном самолете с ними».

Скорцени и дуче быстро пересели на борт «хейнкеля-111» и вылетели в Австрию. Ненастная погода в окрестностях Вены создала летчику трудности при определении местонахождения города, но около 11 часов вечера ему все же удалось приземлиться в аэропорте Асперн. Затем двое мужчин направились в отель «Империал», где намеревались переночевать; на следующий день они планировали вылететь в Мюнхен, где Муссолини должен был встретиться с женой.

Вскоре после их прибытия в отель коммутатор буквально взорвался от звонков. Казалось, все бонзы Третьего рейха спешили поздравить Скорцени и удостовериться, что новость правдива. Около полуночи, откуда ни возьмись, появился штандартенфюрер СС, командир Венского военного гарнизона. Он повесил на шею Скорцени красивый орден. Это был Рыцарский крест. Он принадлежал штандартенфюреру, но торжествующий Гитлер приказал тому вручить его Скорцени в качестве символического жеста.

Затем позвонил сам Гитлер. «Вы совершили воинский подвиг и войдете в историю рейха, — сказал он Скорцени из „Волчьего логова“. — Вы вернули мне моего друга Муссолини. Награждаю вас Рыцарским крестом и присваиваю звание штурмбанфюрера СС. Примите мои сердечные поздравления!» Впервые столь высокая награда присваивалась и вручалась в один и тот же день. В тот вечер со Скорцени также поговорили Гиммлер, Геринг и фельдмаршал Вильгельм Кейтель.

Что касается дуче, то он коротко поблагодарил Гитлера по телефону, но сказал, что страшно устал и прямо сейчас собирается лечь спать. «Он сообщил фюреру, что устал и нездоров, — записывает Геббельс, — и прежде всего хочет выспаться». Пока Муссолини спал, Скорцени, по слухам, вынес из комнаты дневник и личные бумаги диктатора. (Среди них были «Понтинские и сардинские размышления», фрагменты из которых уже цитировались в этой книге.) С них сняли копии, перевели на немецкий и преподнесли Гитлеру.

Дозволения у недавно освобожденного дуче спросить не потрудились.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.