Задержка
Задержка
На бегство итальянцев и победы союзнических сил немцы ответили быстро и решительно. Два полка 1–й немецкой парашютной дивизии начали высаживаться на Сицилии через несколько дней после вторжения; одна группа, которую только что сбросили с воздуха, заметила полет английских планеров, идущих на посадку, и превратила их в горящие гробы для пассажиров и экипажей.
Передовые группы 29–й немецкой танковой гренадерской дивизии были переброшены в Калабрию через Мессинский пролив и начали продвигаться в глубь Сицилии, чтобы примерно к 19 июля усилить значительно уступающие противнику немецкие войска. Уже 12 июля 14–й танковый корпус под командованием генерала Ганса Валентина Хюбе получил приказ отправиться на Сицилию, возглавить там все немецкие войска и фактически сменить командовавшего на острове генерала Гуззони [69].
К 15 июля оперативный штаб верховного командования вермахта взглянул в глаза реальности: Сицилию не удержать, но немецкие войска должны были протянуть время и по меньшей мере обеспечить эвакуацию немецких дивизий через Мессинский пролив.
Это была сложная задача. Менее чем за неделю девять – десять итальянских дивизий на Сицилии («дивизий» только по названию) перестали существовать. Тысячи итальянцев радостно отдыхали в камерах лагеря для военнопленных, устроенного союзниками; остальные просто сбросили свою военную форму и исчезли в горах. Тысячи дезертиров за немецкими линиями были остановлены и направлены в северовосточную часть острова. Несколько небольших подразделений так или иначе включили в состав немецких дивизий, но итальянская пехота в основном сражалась неохотно, без энтузиазма; большинство сбежало еще до того, как пришел конец. Итальянская артиллерия действовала немного лучше; легкие передвижные батареи, которые избежали уничтожения, позднее вели огонь бок о бок с немецкими пушками, заслужив неохотные панегирики со стороны своих союзников.
Немецкие силы на Сицилии никогда не превышали 60 000 человек; перед окончанием кампании, когда наращивание союзнических сил еще продолжалось, на каждого немецкого солдата приходилось по шесть – десять солдат противника. При таком раскладе, а также при превосходстве союзнических сил на море и в воздухе единственное, что было возможно, – это затягивать время; всю западную часть острова нужно было оставить и создать линию обороны на массиве вулкана Этна.
Широкая и плоская равнина Катании, где «не было места, чтобы укрыться», и «огромный склон Этны с жарким синим морем» [70], который доминировал над главной дорогой и самым коротким путем в Мессину, были ключевыми стратегическими пунктами Сицилии и явились основой первой немецкой позиции сдерживания.
Это признавалось еще до начала вторжения, однако союзники не разработали «конкретных планов развития сухопутной кампании» после того, как будут созданы береговые плацдармы. Александер, который, как командующий группой армий, оказался более примиренческим, чем жестким лидером, ожидал, что 8–я британская армия быстро двинется через Катанию мимо Этны по прибрежной дороге в Мессину. Александер, исходя из опыта, полученного в Северной Африке, мало верил в боевую эффективность американцев и считал, что кампанию надо было вести с использованием 7–й армии в качестве фланговой защиты британцев. «Армия Паттона была бы щитом в левой руке Александера; армия Монтгомери – мечом в его правой руке» [71]. Второстепенная роль, отведенная американцам, вызвала сильное негодование. Но вскоре после того, как были созданы береговые плацдармы, Паттон увидел свой шанс и не упустил его.
Пушки, установленные на высоте южных склонов массива Этны и бравшие под контроль равнину Катании, встретили 8–ю британскую армию, когда та пыталась пробиться на север, и сразу же томми, окровавленные и раненые, замедлили продвижение.
Но только не 7–я армия США. К великой радости Паттона, сопротивление растаяло перед американцами.
Генерал – майор Джоффрей Кейс, заместитель командира 7–й армии, и генерал Траскотт, командир 3–й дивизии, провели успешную рекогносцировку в направлении Агридженто, и Паттон вскоре добился одобрения Александера на вторжение в западную часть Сицилии. Временный корпус под командованием генерала Кейса был сформирован для того, чтобы занять место на левом фланге 7–й армии. 3–я пехотная дивизия, 82–я воздушная дивизия и некоторые подразделения 9–й дивизии образовали корпус, к которому позднее присоединились также части 2–й бронетанковой дивизии. 45–я дивизия под командованием генерала Троя Миддлтона, приписанная ко 2–му корпусу генерала Брэдли, была вытеснена со своей позиции на правом фланге 7–й армии рядом с британцами односторонним решением генерала Монтгомери (принятым 12 июля и одобренным позднее Александером как свершившийся факт) осуществить обходной марш своим 30–м корпусом слева к Этне и вокруг западного фланга позиции возле Этны.
Дорога, которая играла важную роль в этой операции, была отведена 7–й армии США, и границы ее размещения ясно говорили о том, что эта дорожная сеть находится в секторе США. Однако Монти «скакал на высокой лошади»; он приступил к осуществлению своего плана и начал двигать 30–й корпус прямо через правый фланг американцев еще до одобрения плана Александером. 45–я дивизия была таким образом вытеснена, границы расположения армии сдвинулись на запад, а 45–я дивизия двинулась в обход на левый (западный) фланг 1–й дивизии и участвовала в наступлении в западной части Сицилии.
Продвигаясь с большой скоростью, 7–я армия смело вошла в Западную Сицилию. Несмотря на задержки, вызванные преграждениями и разрушениями дорог немцами, в течение восьми дней она заняла Трапани и Палермо, встречая лишь слабое сопротивление небольшого числа впавших в уныние итальянцев, которые быстро отошли на восток и на север.
82–я воздушная дивизия с помощью батареи 155–мм орудий, взятых у 9–й дивизии, захватила Трапани. Итальянский адмирал сдал город и его порт с 5 000 несчастных итальянцев командиру дивизии генералу Мэтью Б. Риджуэю, который «также взял [адмиральскую] саблю и бинокль, отличный бинокль, который [Риджуэй] позднее отдал [генералу] Марку Кларку».
«Я вернул саблю адмиралу позже, и кажется, он оценил мой жест», – написал впоследствии Риджуэй [72].
«82–я дивизия продвинулась на 150 миль за шесть дней в ходе наступления на запад, захватив при этом 15 000 пленных» [73].
«Ужасная жара», гористая местность и извилистые дороги были главными врагами. «И пыль! Смесь коровьего помета и измельченной известковой породы, она проникала в горло, и от этого отчаянно хотелось пить. Старослужащие, побывавшие в пустыне, клялись, что это было хуже, чем пыль Африки» [74].
Красивый город Палермо – уже больше не красивый, поскольку его гавань покрыли обломки более 50 потопленных кораблей, а некоторые дворцы и мозаики, которые уже нельзя было восстановить, лежали в руинах от взрывов бомб [75] – был захвачен вечером 22 июля, и Паттон разместил штаб – квартиру 7–й армии во дворце норманнских королей после триумфального входа в город под шум приветственных криков ликующих сицилианцев: «Покончить с Муссолини! Да здравствует Америка!»
«Смелость маневра и несбавляемая скорость, с которой продвигалась 7–я армия», захватили воображение общественности как в Англии, так и в Соединенных Штатах, а быстрое продвижение Паттона соизмеряли с медленными дюймовыми шагами Монтгомери. Не важно, что при завоевании Западной Сицилии противостояние было возможно лишь благодаря местности; несмотря ни на что, это было результатом мобильности. Один американский батальон прошел 54 мили, частично по пересеченной местности, за 36 часов, а один полк – 30 миль всего за один день после целой ночи езды на автомашинах [76].
Генерал – майор Кеннеди, помощник начальника имперского генерального штаба, записал: «Успех на Сицилии вдохновил Черчилля, и он сразу же начал настаивать на смелых действиях, которые должны были бы привести к падению Италии.
Он направил записку начальникам штабов, в которой изложил свою точку зрения, заключавшуюся в том, что мы не должны «ползти по ноге Италии как клещ, а должны нанести смелый удар по коленке, которой является Рим…».
В середине июля (после того, как был обеспечен успех десантного нападения на Сицилию с моря) Черчилль, как сообщалось, сказал: «Это правда, я понимаю, что американцы считают, что мы вели их вверх по садовой дорожке в Средиземноморье – но какой красивой оказалась дорожка! Они срывали там персики, там нектарины. Как благодарны они должны быть» [77].
А сэр Алан Брук записал в июле 1943 года: «Мы сейчас прибыли в сад, и нашим следующим шагом будет потрясти фруктовые деревья и собрать плоды» [78].
Но Палермо, так поднявший моральный дух, был фактически незащищенным городом. На восточном краю острова, где Монти надеялся помчаться по прибрежной дороге в Мессину, 13–й корпус 8–й британской армии уперся своим лбом в каменную стену. 5–я и 50–я дивизии понесли тяжелые потери во время фронтальной атаки на ровной степи Катании и ничего не добились. Во время захвата Палермо Монти остановился в мертвой точке.
Тем не менее британскому Томми Аткинсу – терпеливому, неподавляемому, в хорошем настроении – компания на острове казалась не такой уж плохой.
8–я британская армия «наслаждалась Сицилией после пустыни». За фронтом были вино и розы. Монтгомери писал: «Стояло жаркое лето; на деревьях висели апельсины и лимоны; вина было много, а сицилийские девушки благосклонны».
Монти не слишком сильно придирался к обмундированию и чистоте оружия, «поскольку солдаты сражались хорошо и мы выиграли сражение». Спустя некоторое время он записал, что на Сицилии отдал единственный приказ о «форме одежды в 8–й армии». На дороге он встретил грузовик; «водитель оказался раздетым по пояс, а на голове его надет «шелковый цилиндр». Когда грузовик проезжал мимо меня, водитель высунулся из кабины и широким галантным жестом снял свою шляпу передо мной. Я разразился смехом».
Но, вернувшись в штаб, он издал очень простой приказ: «В 8–й армии не разрешается носить цилиндры» [79].
К 23 июля – к тому дню, когда, как считал Эйзенхауэр, Сицилия будет взята, – линия сражения пересекала остров. К востоку немецкая дивизия «Герман Геринг» (усиленная) удерживала массив Этны и контролировала прибрежную дорогу и равнину Катании; к северо – западу, охраняя горные подходы к позициям Этны, находились другие немецкие части и два полка 1–й парашютной дивизии; на северо – западном краю Этны стояла 15–я танковая гренадерская дивизия, а 29–я, постепенно заполнявшая фронт по мере переправки ее подразделений через Мессинский пролив, удерживала западную прибрежную дорогу от Палермо до Мессины и перебиралась через горные хребты внутрь острова. Среди германских частей еще оставались разрозненные итальянские подразделения. Часть их хорошо сражалась, но большинство были подавлены и разбиты.
Порядок сражения союзников насчитывал восемь дивизий – пять в 8–й британской армии и три в 7–й американской. 50–я и 5–я дивизии были на юго – востоке; 51–я – на их фланге; 78–я, переведенная из африканского резерва армии, – на западе; и 1–я канадская дивизия (Монтгомери назвал ее «великолепной»), связанная с американцами до отделения при сужении фронта. 1–я дивизия, части 9–й дивизии (которые были резервом Паттона) и 3–я дивизия (которая помогала 45–й) на прибрежной дороге удерживали фронт 7–й армии; другие по мере сужения острова к северо – востоку переходили в тыл и занимались очисткой территории от противника или действовали в качестве поддержки.
Но самые тяжелые бои на Сицилии были еще впереди.
Для Италии Бенито Муссолини, Италии, которая вступила в войну, жаждая добычи в то время, как погибала Франция, война уже почти закончилась.
19 июля, когда падение Сицилии стало неизбежным, Гитлер и Муссолини встречались возле Фельтра в Северной Италии. Муссолини с запозданием попросил у Гитлера дополнительную бронетехнику и еще 2 000 самолетов для защиты Сицилии. Гитлер пустился в разглагольствования [80].
Пока они говорили, самолеты союзнических сил впервые бомбили Рим – имперский город. Моральное и психологическое потрясение вдобавок к неизбежной потере Сицилии было намного сильнее физического разгрома [81].
Военные усилия Италии и блестящая помпезность фашизма давали трещины во все стороны. Вместо похода к славе, вместо империи более великолепной, чем Древний Рим, Муссолини, «усталый и дряхлый», вел свою страну от поражения к поражению [82]. Но теперь уже наступил конец.
20 июля король Виктор – Эммануил III вызвал Муссолини в замок и сказал ему: «Мы больше не можем так продолжать».
Ближе к вечеру 24 июля, когда в центре Сицилии продолжались тяжелые бои, фашистский Великий совет, каждый член которого был одет в черную форму, собрался в Палаццо Венеция в Риме, чтобы обсудить отчаянное положение Италии. Заговор был спланирован тщательно, а возглавлял его бывший министр иностранных дел и бывший посол в Великобритании Дино Гранди, однако фактическую власть имел начальник итальянского генерального штаба маршал Витторио Амброзио и «королевский человек» маршал Пьетро Бадольо. Во время заседания совета от своих обязанностей была освобождена личная охрана Муссолини; диктатора взяли совершенно неожиданно.
Возглавлял нападение Гранди; чернорубашечники – старые товарищи, – как стервятники, набросились на Муссолини. Даже Чиано, который был обязан ему всем, – министр иностранных дел и зять Муссолини, – проголосовал против диктатора. После заседания, которое продолжалось почти всю ночь, Великий совет 25 июля единодушно проголосовал за предложение Гранди, предусматривавшее взятие королем на себя больше властных полномочий. Казалось, что предложение – безобидное, однако не было сомнений в его значении: голосование заканчивало 21–летнее правление Муссолини.
В тот же самый день юридические постановления стали свершившимся фактом. Муссолини вызвали к королю, который хмурился и нетерпеливо размахивал своими сморщенными маленькими руками.
«Il giuoco e finite, игра закончена, Муссолини, – сказал он. – Тебе придется уйти…»
В конце концов, экс – дуче, громоподобные речи которого с Балкона напугали весь мир, пробормотал: «Ваше величество, это… это конец фашизма» [83].
Так оно и было [84]. Муссолини взяли под «защитный арест»; Бадольо возглавил итальянское правительство и стал пытаться вывести Италию из войны.
Весть о свержении Муссолини как гром обрушилась на Третий рейх. «Это просто ужасно, – написал Геббельс в своем дневнике, – подумать, что <…> революционное движение, которое находилось у власти в течение 21 года, может быть ликвидировано» [85].
Наступил мрачный период для стран «Оси». В то время как свергали Муссолини, Гамбург – гордая, богатая гранд – дама немецких городов – был превращен в пепел зажигательными бомбами, сброшенными самолетами Королевских ВВС. Зародившаяся огненная буря с вихревыми воздушными потоками, достигавшими скорости 150 миль в час, привела к одной из величайших катастроф Второй мировой войны…
Монти, остановившийся на прибрежной дороге, ведущей в Мессину, переместил тяжесть своей атаки на запад и на север внутрь острова, чтобы «хуком слева» взять с фланга сильную западную позицию Этна – равнина Катании.
Атака по трем направлениям – британцы и канадцы обходят вокруг внутреннего фланга Этны; американская 1–я дивизия и части 9–й дивизии пробиваются к востоку и к северу через холмы, горы и ущелья в центре острова; 3–я дивизия – на прибрежной дороге из Палермо в Мессину – шла тяжело. На такой местности применение танков ограничено; предстояло действовать пехоте, а 100–градусная жара иссушила и истощила напрягающихся пехотинцев [86]. И эту работу они никогда не забудут. Перед Троиной, горным городом и «естественной укрепленной позицией» на ключевой дороге, проходящей мимо Этны на север, «Сражающаяся первая» столкнулась с «ломающим душу хребтом» Второй мировой войны.
С 3 августа с атаки началось «упорное сопротивление противника», как об этом сообщалось в коммюнике. Эти слова отсчитывали время трагедии. Силы «Оси» замедлили продвижение союзников с первого дня вторжения, мастерски применяя тактику задерживания, включавшую в себя взрывы мостов, подрывы дорог, умело расставленные минные заграждения. И теперь, при обороне Троины, враг не утратил своего мастерства.
Большинство рек и ручьев пересохло от жары; ключи и источники были заминированы отходящими немцами. Эту землю немногие смогли бы удержать, но удерживали под натиском многих.
Час за часом, день за днем 1–я дивизия, изнуренная, в подавленном состоянии, окровавленная, пыталась взять Троину. Атака 3 августа ни к чему не привела.
Генерал Паттон, напряженный, желающий, чтобы его армия продолжала продвигаться, в тот день побывал на фронте 1–й дивизии; его эмоции, которые всегда ощущали солдаты и его окружение (он был «как сильно натянутая проволока, которая дрожит и гудит при чрезмерной нагрузке» [87]), особенно проявились теперь, в пылу тяжелого сражения. После возвращения на свой командный пункт генерал посетил 15–й эвакуационный госпиталь. Он был тронут видом раненых солдат, часть которых лишились рук или ног.
«В госпитале был также человек, пытавшийся выглядеть раненым. Я спросил, что с ним случилось, и он сказал, что просто не мог этого вытерпеть. Я покрыл его проклятиями, отхлестал по лицу перчатками и вытолкал из госпиталя» [88].
Это был первый из двух «хлестких инцидентов», которые повлияли на карьеру генерала Паттона и на ход истории.
4 августа 1–я дивизия предприняла новую попытку. Тяжелая бомбардировка и сконцентрированный артиллерийский обстрел, предшествовавшие атаке пехоты ближе к вечеру, не смогли сдвинуть немцев с места. Весь день 5 июля 1–я дивизия делала новые попытки, но продвинулась совсем незначительно. Немецкие защитники Троины успешно прикрывали отход сил стран «Оси» вокруг западного и северного склонов Этны.
39–й полк 9–й дивизии генерал – майора Мэнтона Эдди, временно приписанный к «Сражающейся первой», предпринял свою попытку атаковать Троину. Вперед пошел один из самых лучших боевых полевых командиров Второй мировой войны полковник Пэдди Флинт (Гарри А. Флинт из Сент – Джонсбери, Вермонт). Флинт принял полк, в котором не было ни души, ни веры, и сделал из него «сражающихся дураков». В Троине он вышагивал взад и вперед перед своими солдатами под свист пуль с винтовкой в руке, оголившись до пояса, в маске и с черным шелковым платком на шее [89].
9–я дивизия, доставленная в Палермо по морю 1 августа, должна была оказывать содействие сильно побитой 1–й дивизии после захвата Троины. Операции по обхвату с флангов, проведенные некоторыми ее подразделениями к северу от Троины, могли бы несколько помочь захвату горного города, но лишь тогда, когда это допустили бы немцы. Лишь на рассвете 6 августа патрульный отряд 1–й дивизии проник в Троину и сообщил, что немцы отошли. Это была упорная, а для союзников дорогая, оборона – «одно из самых ожесточенных боевых действий меньшего масштаба этой войны». Немцы провели не меньше 24 отдельных контратак [90].
В ходе Сицилийской кампании 1–я дивизия потеряла 267 человек убитыми, 1 184 ранеными и 337 пропавшими без вести; за 37 дней боев она захватила 18 городов и 5 935 пленных [91].
После Троины и предшествовавших ей трех недель боев в уставшей и побитой «Сражающейся первой» сержанты командовали батальонами.
10 августа, когда Троина была захвачена, а 3–я дивизия Траскотта все еще медленно двигалась по прибрежной дороге, Паттон посетил 93–й эвакуационный госпиталь. И вновь его эмоции переливались через край.
«Пациент сидел съежившись и дрожал. Когда его спросили, в чем дело, он ответил: «Это нервы» – и начал рыдать. Тогда генерал крикнул ему: «Что вы сказали?» Он ответил: «Это мои нервы. Я больше не могу терпеть этот обстрел». Он продолжал рыдать. Тогда генерал заорал на него: «Твои нервы, черт побери, ты просто чертов трус, ты трусливый сукин сын». Затем он дал ему пощечину и сказал: «Прекрати этот проклятый плач. Я не хотел бы, чтобы эти отважные люди, получившие ранения, видели, как трусливый ублюдок сидит здесь и плачет» [92].
Война продолжалась, но те, кто стал свидетелем этих инцидентов, были возмущены. Официальные рапорты стали поступать по команде; вскоре 7–я армия загудела от самых невероятных слухов. День наказания был отложен, но жир уже шипел на сковородке.
На прибрежной дороге в туристическом рае, «ограниченном розовыми и белыми олеандрами и лимонными садами» [93], но в кошмаре войны 3–я дивизия с помощью военных моряков обошла несколько укрепленных и сдерживающих позиций противника. Генерал Траскотт осуществил две десантные морские высадки батальонными силами: первую – 8 августа за укрепленной позицией противника на 2 400–футовой горе Монте – Фрателло, которая сдерживала 3–ю дивизию в течение почти пяти дней. Во время первой операции батальон высадился в девяти милях за позицией на Монте – Фрателло в темные часы перед рассветом.
«Это шанс, который получают немногие подразделения, поэтому давайте воспользуемся возможностью и загоним их обратно в Мессину», – сказал командир батальона своим солдатам.
Но немцы уже отходили [94]. Десант не «загнал их обратно», хотя при этом было убито и захвачено в плен несколько сотен немцев, а также подбиты их танки и бронемашины.
Во время второго маневра 11 августа пехотный батальон высадился на берег в Броло за немецкой позицией. Но они сунули свой нос в осиное гнездо; немцы бились ожесточенно, а семь американских самолетов, которые пытались оказать поддержку, разбомбили свой же командный пункт и разбили артиллерию, оказывающую помощь батальону. Потери исчислялись: 99 человек убито, 78 ранено. Батальон взял у противника кровавую дань, но по большому счету не блокировал отступление, а помог заставить немцев начать его несколькими часами раньше, чем планировалось.
Под конец Паттон сделал третью попытку небольшой высадки, но она уже запоздала, когда десант достиг берега. Фронт миновал ее.
Таким же образом на восточном побережье к югу от Скалетты в ночь с 15–го на 16 августа высадка небольшой группы командос – единственная попытка англичан в этой кампании обойти со стороны моря естественные преграды Сицилии – была проведена слишком поздно, чтобы достичь значительного тактического результата. Кроме столкновений, высадка мало к чему привела. Она сопровождалась внезапной смертью в коротких яростных схватках, которые возникали, когда командос украдкой пробирались к своей цели. «Офицер Дуглас Грант медленно шел в темноте к вражеским траншеям. Все они были пусты, за исключением одной, в которую была неаккуратно брошена тряпичная кукла… это был низкорослый парень. Он лежал мертвый на спине… Его расстегнутая гимнастерка была разорвана…
Подул легкий ветер, и волна тяжелого запаха, сладкого и едкого, заполнила воздух и смешалась с сухим запахом обожженной пыли…
Внезапно раздался крик такой силы, что было понятно, что он давно рвался наружу, а затем новый крик, усиленный болью и страхом: «Мама! Мама!» Он звал вновь и вновь со стороны скалы, обращенной к морю на высокой ноте, а затем постепенно превратился в монотонный стон: «Мама! Мама!»… Было невыносимо лежать в темноте и слышать этот жуткий повторяющийся крик» [95].
На южном и восточном фланге 6 августа англичане заняли оставленные немцами позиции в городе Катания, а во внутренней части острова 78–я дивизия, которая вытеснила 1–ю канадскую, по мере сужения фронта вела бои у правого фланга 9–й американской дивизии в направлении Адрано и Рандаццо, вдоль дороги, петляющей между наплывами лавы у подножия конуса Этны.
Позиция на Этне была взята; 14–й немецкий корпус и тысячи дезорганизованных итальянцев были, наконец, загнаны на маленький полуостров на северо – востоке Сицилии, а Мессина и ее легендарный пролив оказались у них за спиной.
Но у немцев это не вызвало большого напряжения. Они продолжали сдерживать противника. Не Паттон, не Монтгомери, а Хюбе владел ситуацией; Александер и Эйзенхауэр могли предполагать, а Хюбе и Кессельринг располагали.
Хюбе поставил своей задачей безопасно переправить личный состав его сил с Сицилии на материк, и он сделал это, несмотря на огромное превосходство сил союзников в воздухе и их контроль на море.
Штабная работа и гениальная организация, которыми справедливо славятся немецкие военные, никогда не проявлялись в лучшей степени, чем при эвакуации с Сицилии. Все пошло в ход: большая концентрация зенитных орудий, установленных вдоль пролива для охраны от самолетов союзников, быстроходные катера (моторные канонерские лодки) и легкие суда, которые патрулировали воды пролива, орудия береговой охраны, контролирующие входы в пролив. Использовались паромы, баржи, большое количество других плавсредств, хорошо вооруженных зенитными пушками.
В ночь с 10–го на 11 августа, когда немецкие войска отступили к первой из нескольких заранее подготовленных линий сдерживания, первые немецкие солдаты пересекли пролив без серьезных помех. К раннему утру 17 августа генерал Хюбе, который был среди последних «в соответствии с принятой у немцев традицией» [96], полностью завершил эвакуацию с Сицилии.
Немцы пересекли пролив в слаженном порядке с оружием и легким снаряжением, не нарушая тактической организации; с частью тяжелого вооружения, не встречая серьезных помех со стороны союзнических сил. Тысячи итальянцев, согнанных из Мессины по приказу немцев для обеспечения защиты немецкой эвакуации, тем не менее сами пересекали пролив из более южных точек, например из Таормины, на железнодорожных паромах, небольших пароходах и моторных плотах, которые собрал генерал Гуззони [97].
В ту последнюю ночь кампании полная луна бросала свой свет на тысячи солдат и сотни машин, спешивших к своей цели по искореженной и горящей местности. Дороги были забиты поврежденным транспортом, оставленными дымящимися фургонами и сгоревшими автомобилями. Несколько бульдозеров шли впереди, пробираясь сквозь груды хлама. Снаряды немецких батарей, теперь установленных на носке итальянского сапога, падали среди развалин и продвигающихся вперед солдат [98].
Паттон выиграл бег до Мессины и приводил себя в порядок после успеха, однако первая группа джи – ай вошла в город 6 августа – только тогда, когда все немцы покинули его. Остальные солдаты и сам генерал Паттон вошли в Мессину утром 17 августа. «Двумя часами позже «колонна танков 8–й армии с грохотом вошла с южной стороны под крики джи – ай: «Где вы были, туристы?» На это томми отвечали с усмешкой: «Привет, проклятые выродки!» [99].
Сицилийская кампания завершилась, но отзвуки ее еще не затихли.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.