Варяги в христианизации Руси
Варяги в христианизации Руси
Практически все католические или прокатолические авторы, настаивающие на приоритете Рима в христианизации Руси, отводят первенствующую роль варягам. Именно с варяжским посредством связывал появление на Руси романо-германской церковной терминологии Таубе, о чем было сказано выше. Общими для всех этих авторов являются постулаты, принимаемые как аксиомы без проверки фактическим материалом. Во-первых, предполагается, что варяги — это скандинавы, во-вторых, что именно они создали Древнерусское государство, в-третьих, что варяги изначально были католиками, приверженцами богослужения на латинском языке.
Варяги, несомненно, сыграли важную роль в христианизации Руси. Отчасти об этом уже говорилось выше. Есть предположение, что уже какие-то варяги Аскольда приняли крещение. К Аскольду, в частности, некоторые авторы относят крещение Руси патриархом Фотием около 867 года. Только в известиях об этом говорится не о варягах, а именно о «руси». А тождество их еще надо доказать. Бесспорно наличие варягов-христиан в дружине Игоря. Об этом прямо говорится в летописном повествовании о заключении договора с греками. Из текста летописи следует, что именно варягам принадлежала киевская церковь Ильи, в которой приносили клятву христиане или именем которой они клялись в Константинополе. Ольга, совершившая поездку в Константинополь в 946 или 957 году (в сообщении об этом нет точной даты), имела в своей свите священника.
Очевидно, крещение Ольги в 959 году не обошлось без влияния варягов-христиан. В «Повести временных лет» рассказ об этом дан с налетом сказочности. Явно речь шла о предании изустном. Сама дата ее крещения устанавливается на основе хронографов и западных источников: княгиня была крещена при императоре Романе, занявшем Палатий (императорский дворец) в 959 году. А вскоре она обратилась за священнослужителями к Оттону I. В X веке высшие церковные должности в рамках Империи замещались королями и императорами, хотя императорами признавались лишь короли, венчавшиеся в Риме. В 961–962 годах на Руси (Ругии — в документах имперской канцелярии) побывал Адальберт с пресвитерами. Но миссия эта окончилась полной неудачей, так что западные хроники обвиняют хозяев в негостеприимстве и обмане. Что именно произошло в Киеве — остается только гадать. Неясно даже, кто именно возражал против прибытия миссионеров из Германии: язычники или варяги-христиане.
Последнее вовсе не исключено. Ведь варяги-христиане Константинополь знали ближе, нежели Рим или центры Западной империи. О варягах — отце и сыне, убитых в 983 году в Киеве язычниками, прямо сказано, что крещение они приняли в Греции. Ниже будут приведены и другие данные, свидетельствующие о традиционных связях варягов именно с Византией.
С другой стороны, в начале 60-х годов X столетия международные отношения в Европе отличались крайней неустойчивостью. Сам Оттон добивался в Италии императорской короны, которую и получил в 962 году (создание Священной Римской империи германской нации). Империя вела наступление на балтийских славян, проводя там насильственную христианизацию. Чехия поначалу поддерживала лютичей против Империи и Польши, но затем пошла на союз с Польшей, в Саксонии Вихман поднял восстание против императора и привлек к нему некоторые славянские племена, руяны с острова Рюген оказались на стороне Империи против поморских славян. От позиции Киевской Руси в этой ситуации зависело многое, а быстро меняющаяся обстановка в Центральной Европе требовала постоянной корректировки отношения к ней правительства Ольги.
И Галл Аноним, и Козьма Пражский — древнейшие из дошедших до нас летописей западных славян — мало что знают о своих странах ранее второй половины Хвека. Моравские же хроники не сохранились. Ими, однако, пользовались хронисты XIV–XV веков, и в позднейшее время сохранялись обильные предания о Святополковой и послесвятополковой Моравии. В конце XVIII века их попытался свести Христиан Фризе в истории польской церкви раннего периода. Автор, правда, не делал различия между древнейшими источниками и сочинениями своих предшественников XVII века (вроде Матвея Претория — автора написанных в конце XVII века «Деяний готов»), но наличие определенной традиции само по себе представляет значительный интерес.
Помимо отмеченных выше крещеных русских вельмож в эпоху Святополка Моравского, он приводит довольно обстоятельный рассказ о русском князе эпохи Игоря и Ольги. Звали этого князя Олегом или Александром, и был он не кем иным, как сыном самого Олега Вещего. В этой версии Игорь значился племянником Олега, захватившего в 882 году Киев. После смерти князя Игорь изгнал своего двоюродного брата в Моравию, где последний в 940 году был провозглашен королем. После этого братья помирились и заключили даже союз. Олег ведет тяжелую борьбу против «гуннов», то есть венгров. Такое отождествление, между прочим, было обычно для X века. Видукинд Корвейский, писавший историю саксов около 967 года, тоже считал, что венгры — это те же авары, являющиеся потомками гуннов, вышедших, в свою очередь, из готов.
В войнах Олега против гуннов в 945-м и 947 году на его стороне была и русская помощь. Тем не менее, в битве на реке Мораве он потерпел поражение. В 948 году он пытался отобрать у гуннов Велеград, но снова его ждала неудача. Король укрепился в Ольмюце. Снова война в 949 году. Ряд побед. А затем поражение при Брюнне. Олег бежит в Польшу и просит помощи у Земислава, князя польского, а также у Игоря. Имени Земислава другие источники не знают. Но у Галла Анонима примерно в это время в Польше княжит отец Мешко Земомысл, причем приведенные в хронике сведения явно легендарного характера.
В 950 году против гуннов с большим войском выступил герцог баварский Генрих. Это сообщение подтверждается другими источниками. Воспользовавшись сложившейся обстановкой, Олег поднимается снова и ждет помощи от Игоря. Но приходит сообщение о гибели Игоря. В «Повести временных лет» смерть Игоря датирована 6453 годом, что по константинопольской эре должно было бы означать 945 год. Но многие известия летописи за X век даны не по константинопольской, а по какой-то иной эре, отличавшейся от константинопольской на 4 года. Именно по этой специфической эре должен рассчитываться год крещения Ольги — 959-й. Гибель Игоря по этой эре надо датировать 949 годом, что близко дате нашего источника.
Не совсем понятно, почему Олег бегством в Польшу навлек нападение гуннов на хорватов. Видимо, речь идет о карпатских хорватах. Олег отправляется на Русь к Ольге, помогая ей усмирить неприятелей. Здесь на Руси Олег и умер в 967 году[22]. Поскольку он был крещеным, Хр. Фризе предполагает, что и к крещению Ольги, и к приглашению Адальберта Олег имел самое непосредственное отношение.
Следует еще раз подчеркнуть, что в распоряжении Фризе были — достоверные или легендарные — источники моравского происхождения. Здесь, в частности, указывалась дата сохранения в Моравии славянского богослужения: до 1070 года. Были здесь также какие-то сведения о распространении кирилло-мефодиевской традиции на Польшу и западнорусские земли, хотя последнее может быть и осмыслением авторов XVII века. Из пересказа нельзя, однако, понять, где именно Олег, сын Олега, принял христианство, то есть относится ли и он к числу варягов-христиан, или же был окрещен кем-то из учеников славянских просветителей.
В XI веке, как отмечалось выше, на одни и те же события, связанные с христианизацией Руси, существовала проваряжская и антиваряжская точка зрения. Но, прежде чем уточнить, в чем именно заключалась проваряжская точка зрения, надо внести ясность в вопрос, кто такие варяги.
В традиционном норманизме варяги — это скандинавы, а русь — собственно шведы. При этом обычно не замечается, что все аргументы, которыми доказывается скандинавоязычие (германоязычие) варягов, относятся не к варягам, а к руси (русские названия порогов, русские послы в договорах Руси с Византией, сообщение о русах североитальянского автора Лиутпранда, упоминание о послах народа «рос» в Вертинских анналах под 839 годом, сообщение о нападении русов на Севилью в 844 году). Между тем сейчас мало кто отождествляет русь и варягов, отыскивая первым этническую генеалогию где-нибудь у берегов Русского (Черного — Чермного) моря. А варягов, тем не менее, продолжают считать скандинавами, на сей раз не приводя в пользу такой посылки никаких аргументов.
Главным источником для прояснения этнической природы варягов является «Повесть временных лет». Только здесь есть единственное точное указание, где живут варяги: это область по Варяжскому — Балтийскому морю от ляхов (поляков) до англов. Англы жили на юге Ютландского полуострова по соседству с балтийскими славянами, поэтому на Руси до XII века так называли и данов.
В том же сообщении отмечается, что варяги живут и на восток от Варяжского моря «до предела Симова». Библейский «Симов предел» попал сюда по ошибке. Но ошибка эта имела прочные корни в местной письменности. Видимо, под влиянием хазарских иудеев волжских болгар считали семитским народом. «Предел Симов» — это, следовательно, лишь граница Волжской Болгарии, в которую упирались владения Рюрика во второй половине IX века.
По ряду признаков единственное указание на место расселения варягов относится к концу X века, когда составлялся первый исторический труд, рассказывавший о начале Руси. Но в летописи имеется и еще два понимания этнонима. В одном случае варяги — это лишь небольшое племя наряду с готами, англами, свевами (шведами), урманами (норманнами-норвежцами) и русью. В другом — варяги-русь отличаются от варяжских же, на сей раз скандинавских, упомянутых только что племен. Последний комментарий принадлежит уже сравнительно позднему летописцу, писавшему никак не ранее XII века.
Область между Польшей и Данией — это земли балтийских славян. Может быть, не случайно в перечень славянских племен начальной части летописи не вошли варины, ободриты и руйяне. Они-то как раз и составили основное население выделенного района. А в узком смысле балтийская «Русь» предполагает остров Рюген, хотя «рутены» жили также у устья Немана и по западному побережью Эстонии.
Тождество варинов и варягов достаточно очевидно: речь-то идет об этнообразующем суффиксе, меняющемся в разных языках. В кельто-романских должен быть суффикс «ин», в германских — «инг» («веринги»), у балтийских славян — «анг», у восточных — «яг». Достаточно ясна и этимология этнонима. В отношении «варинов» в германской лингвистике нет особых расхождений: «вар» — это одно из древнейших обозначений воды в индоевропейских языках. «Варины» — значит поморяне, люди, живущие у моря, у воды. Точно так объясняется и название подунайского иллирийского племени «варисты», обитавшего там еще в начале нашей эры. А это обстоятельство может быть дополнительным аргументом в пользу родства древнего населения Прибалтики именно с иллирийцами. Славяне же пришли в эти области лишь в VI веке, и процесс ассимиляции местного населения занял несколько столетий.
Но варяги, пришедшие в IX веке в северо-западные пределы Руси, были уже славяноязычными. Они построили города, дав им славянские наименования: Псков (Плесков), Изборск, Белоозеро, Новгород. Новгородский летописец убежденно считал, что и «до днешнего дня», то есть до его времени, «суть людие новгородстии от рода варяжска». Этим и объясняется странное вроде бы утверждение летописца, что варяги живут и до «предела Симова», то есть до рубежей Волжской Болгарии. Речь идет о славянском населении, переселившемся на эти территории с южного берега Балтики. А наличие многочисленных переселенцев здесь выявляется и археологическим материалом.
Он еще не в полной мере собран и изучен: мешает норманистская схема. Но, например, оказывается, что в Пскове периода его становления как славяно-русского города на посаде до 80 процентов керамики того типа, который был распространен у балтийских славян.
Следы выселения варинов-варангов встречаются в разных местах в качестве топонимов. Они есть в Англии, Северной Франции, даже на севере Скандинавии. В Бургундии раннего Средневековья, севернее Лиона по документам проходит «вилла Варенгус», очевидно, колония варинов, пришедших сюда вместе с бургундами. «Варангенлимен» был также и в Крыму. Для целей настоящей работы приведенных данных будет достаточно. Надо будет лишь обратиться еще к одному важному пласту информации о варягах: византийским источникам.
В XI веке византийские источники постоянно называют дружину варангов, которая несла, в частности, службу и при дворе императоров. Некоторые авторы указывают, что происходят варанги из страны, лежащей «близ океана», что это народ кельтского происхождения, издавна служащий византийским императорам. Выдающийся русский византинист В. Г. Васильевский собрал и рассмотрел все эти сведения и пришел к выводу, что в XI веке дружина набиралась на Руси и была варяго-русская, а с 80-х годов этого столетия становится варяго-английской. Автор убедительно показал, что варяги и норманны в византийских источниках не смешиваются: первый норманн, согласно сагам пришедший в дружину варангов, был Болли Боллисон, появившийся в Константинополе лишь около 1027 года. Когда возникла дружина варангов в Византии — неясно. Ясно, однако, что существовала она задолго до появления норманнов.
Варяги на Руси, судя по летописи, да и археологическим данным тоже, появились в IX, даже с конца VIII века. Норманны узнали Русь не ранее конца X столетия. Весьма показательно, что скандинавские источники не знают никого из русских князей старше Владимира и никого из византийских императоров далее Иоанна Цимисхия (ум. 976), причем о последнем они знали уже понаслышке. При этом, как правило, норманны отправлялись в Византию «за зипунами». Целью их дальних путешествий была плата за службу и положенная при взятии вражеских городов добыча. Обогатившись же, они стремились вернуться назад в Скандинавию. Варанги же служили до конца дней своих, являя исключительную преданность по отношению к тем, кто оплачивал их службу. В Константинополе у варягов была своя церковь Богородицы. Но церковь эта была вполне православная и подчинялась местной иерархии.
Таким образом, варяги-христиане появляются на Руси задолго до того, как на Русскую землю ступят первые скандинавы. О некоторых источники прямо говорят, что они были окрещены в Греции. О других прямых данных нет. Поэтому, по-видимому, следует представить религиозную ситуацию на южном берегу Балтики.
Христианство к балтийским славянам начинает проникать с VIII века, как и к славянам подунайским. И здесь также, видимо, с самого начала противоборствуют две традиции: ирландские миссионеры и франки. В конце VIII века, при Карле Великом, принимают крещение и признают верховенство франкской церкви некоторые славянские племена, соседствовавшие с саксами. Борясь за подчинение Саксонии, Карл пытался опереться на эти племена (франкские хронисты называют их «наши славяне»). Позднее ситуация осложнилась: происходила консолидация немецких феодалов, а славянские земли стали рассматриваться как объект экспансии. Упомянутый выше хронист Видукинд Корвейский понимал задачу христианской церкви как освящение идеи господства саксов, точнее — саксонского короля и феодалов, над всеми другими народами. По его отнюдь не христианскому разумению, саксы сражались «ради славы, за великую и обширную державу», а славяне «за свободу, против угрозы величайшего рабства». И симпатии его на стороне тех, кто стремился поработить и физически уничтожить целые народы: кровожадность, мало отличающаяся от одного из самых кровожадных язычеств — скандинавского.
В новых условиях христианство начинает ассоциироваться с внешним гнетом. Поэтому восстания покоренных славянских племен часто принимают и антихристианскую направленность. Общины славян-христиан нередко подвергаются гонениям и со стороны единоплеменников. Вместе с тем разноязычные язычники временами объединяются в борьбе против воинственной христианской церкви. В саге о Йомских викингах рассказывается о такой языческой общине в городе Йомне (Волине) у устья Одера, где на службе у славянского князя находилась дружина воинов, собранных из разных прибалтийских областей.
При датском короле Гаральде Синезубом (936–986) христианство стало интенсивно распространяться в Дании. Однако каких-либо преследований язычников здесь не видно: для этого церковная организация была слишком слабой. Тогда же распространяется христианство и у балтийских славян, в частности, у лютичей. И здесь оно также уживается с язычеством, так что в битвах рядом шли изображения Христа и языческих идолов. А в 983 году произошло широкое антифеодальное и антихристианское восстание, которое привело к изгнанию христиан и разрушению христианских храмов почти по всем славянским землям. Отзвуки этого восстания прокатились и в Дании, и вообще по всему северу происходит восстановление язычества. Нельзя не обратить внимания и на то, что именно в 983 году были принесены в жертву варяги-христиане в Киеве.
После восстания 983 года на балтийском Поморье долго торжествует язычество. Лишь в 20-е годы будет осуществлена новая христианизация Поморья. На Восточном Поморье, принадлежавшем в конце X века Польше, в 997 году возникла епархия (в Колобжеге). Но уже через несколько лет в результате восстания и эта часть поморян вернулась в язычество и отделилась от христианской Польши.
Это не значит, однако, что христианство здесь вообще исчезло. Адам Бременский около 1075 года дал интересное описание города Волина как своеобразного начала пути «из варяг в греки». Он указал расстояния. Оказывается, под парусами до Новгорода доходили всего за две недели. В городе Волине имелась такая специфическая принадлежность, как «греческий огонь». И самое главное в данном случае — язычники преследовали не всех христиан, а только христиан-саксов, приверженцев латинского клира. Христиане же «греки» пользовались здесь полными правами. Кого в данном случае называли «греками»? Так могли называть выходцев из Руси. Так могли называть ирландцев. Собственно византийцы сюда, конечно, не добирались: они и на Руси-то были практически лишь в епископате да в некоторых наиболее авторитетных монастырях вроде Печерского.
Таким образом, варяги-христиане X–XI веков, по крайней мере, в своем большинстве, не принадлежали к римской церкви. Напротив, на Руси они оказываются фактически опорой византийской иерархии, что и вызвало противодействие им среди определенной части духовенства. Могли они привносить сюда и традиции ирландско-британской церкви. О некоторых ирландских чертах в русском христианстве будет сказано ниже. Пока же отметим, что и история варяжской дружины в Византии косвенно связана с судьбами ирландской церкви.
В. Г. Васильевский заметил, что смена варяго-русской дружины на варяго-английскую приходится на события, развернувшиеся около 1085 года. Ученый, естественно, объяснение этих событий искал в пределах Византии. А, как и во многих других случаях, существо дела помогают объяснить факты, происходившие в значительном отдалении от Константинополя. Активность Рима в отношении к Руси в 80-е годы XI века привлекает обычно внимание. Именно с этой активностью, как было сказано ранее, связано установление на Руси празднования Николы Вешнего. Не исключено, что некоторое сближение с Римом в этот период сопровождалось ухудшением отношений с Византией. Но есть и иные причины, повлекшие за собой изменения в составе варяжских дружин. Речь идет о последних драматических страницах борьбы за существование ирландско-британской церкви.
Уже завоевание Британии северофранцузскими норманнами инспирировалось римской церковью, видевшей в столкновении разных групп феодалов возможность дальнейшего усиления собственных позиций. Но поначалу Вильгельм Завоеватель, кажется, не оправдывал надежды папской курии. И лишь в 80-е годы папа Григорий VII решился на прямое запрещение ирландской церкви как еретической. Святейший папа натравливал на приверженцев еретиков, как это и обычно бывает в таких случаях, все деклассированные элементы. За «правую веру» готовы были драться все любители легкой наживы. Приверженцы ирландско-британского вероисповедания как раз после папского отлучения 1085 года устремились из Англии, прежде всего на Восток, с которым они традиционно считали себя связанными ближе и теснее, чем с католическим Западом. Естественно, что среди беженцев была и какая-то часть англосаксов. Но большинство составляли, конечно, потомки коренного кельтского населения островов: бритты, уэльсцы, корнуэльцы, а также скотты (из Шотландии).
Направление миграции последователей ирландско-британской церкви указывает, между прочим, и на то, что и в прежней дружине варангов в Константинополе было заметным влияние ирландской христианской традиции и, видимо, кельтического этнического элемента. Давно замечено, что на южном берегу Балтики и в язычестве были представлены не только славянские, но и кельтские верования. Недавно эти выводы, сделанные на основе письменных источников, были подтверждены археологически. Когда и как оказались здесь носители древней кельтской культуры — пока не ясно. Но влияние их сказывается и на форме храмов, и на характере языческих ритуалов, и в именах (в том числе и в именах «русских» дружинников).
Таким образом, собственно варяги, мигрировавшие на равнины Восточной Европы в IX–X веках и проникавшие далее (и позднее) в Византию, не имели отношения к Скандинавии. Да и латинское влияние вряд ли на них особенно распространялось: ведь они покидали родные места, уходя как раз от наступления германских феодалов и католической церкви. Но когда те или иные авторы говорят об участии варягов в христианизации Руси, то имеется в виду — причем во всех случаях — скандинавское, норманнское участие. Так представлялось дело виднейшему историку церкви Е. Е. Голубинскому, связывавшему крещение Владимира с домашними варягами. Так считал Н. Коробка, настаивавший вообще на преобладании на Руси католицизма. Так считают все католические авторы, пытающиеся привязать Русь эпохи Владимира к папской курии. Утвердительно можно считать, что в довладимировы времена варяги-христиане не представляли римскую церковь. Сложнее обстоит дело с варягами поздней поры, когда название это распространяется также и на скандинавов, а в XII столетии «варяжская вера» уже будет противопоставляться православию как собственно латинская вера.
…Первым викингом, побывавшим на Руси и отличившимся там, саги считают Олафа Трюггвасона. Именно с ним в католической интерпретации и связывается распространение христианства на Руси.
Об Олафе и его пребывании на Руси рассказывают многие саги. Они в деталях разноречат друг другу, называя, в частности, Алогию то супругой Владимира, то матерью. Неодинаково описываются и детали жизни Олафа. О его детстве, пожалуй, наиболее обстоятельно говорит сага о йомских викингах, что и неудивительно: именно Йомиа-Волин и является связующим звеном между варягами — балтийскими славянами, викингами и Русью.
В X веке в Скандинавии развал кровнородственных отношений, господствовавших здесь ранее, шел стремительно и принимал самые жестокие формы: борьба между родственниками становится чуть ли не основным содержанием политической и бытовой жизни викингов. Племянники убили норвежского короля Гакона Доброго (960 г.), а также Трюггве — своего двоюродного брата, к которому благоволил Гакон. Жена Трюггве Астрида бежит с маленьким Олафом в Швецию. Здесь в надежном укрытии, спасаясь от сородичей, и возрастал Олаф.
Далее саги переносятся на Русь. В саге о Йомских викингах сюжет этот изложен следующим образом: «В то время царствовал в Гардарики король по имени Владимир. У него была жена Алогия, умная и добрая, хотя язычница, и мать старушка, едва державшаяся в креслах, но вещунья прозорливая. В большой годовой праздник ее внесли на креслах в гридницу, где сидел король с дружиной, и она предсказывала, что будет в наступающем году. Однажды ее внесли на такое собрание, и она сказала: „Не вижу в этом году ни войн, ни бедствий для своей страны, но вижу великое событие: там, на севере, в Норвегии, родился королевич, который будет воспитан здесь, на Руси, и сделается великим государем, твоей земле будет защитником и миротворцем и прославит твое имя, в цвете лет получит свое королевство и засияет ярким сиянием, многим народам северных стран будет полезен, но недолго будет царствовать. Довольно, унесите меня“.
Многие молодые люди, храбрые витязи знатного рода, изгнанные из Норвегии по смерти Гакона Доброго, либо ходили по морям за добычей, либо искали счастья в службе у чужих государей. Брат Астриды Сигурд служил Владимиру, и сестра его однажды захотела с ним повидаться и поехала в Русь с тремя сыновьями. Но их ограбили и взяли в плен эстонцы, морские разбойники, и Олаф шесть лет жил пленником в Эстонии. Однажды Сигурд со многими спутниками и великой пышностью был послан в Эстонию собирать с эстонцев дань для Владимира. Увидав мальчика, непохожего на тамошний народ, он спросил, кто такой, узнал, что он сын Астриды, и взял его с собой в Гольмгардию. Однажды, проходя по рынку Гольмгарда, Олаф узнал того самого эстонца, который взял их корабль. Было ему лет десять. Он подошел к нему сзади и маленьким топором своим ударил его в затылок и убил на месте. Сигурд отдал его под защиту Алогии, жены Владимира, и сам Владимир, узнав, что он королевского рода, принял его к себе на воспитание».
Далее в саге говорится о предсказаниях волхвов, примерно повторяющих сказанное ранее матерью князя. Поскольку сюжеты, связанные с Олафом, вносились или редактировались христианскими авторами, то главным в предсказаниях было то, что «свет, который над ним засияет, осветит всю Русь и многие восточные страны». Теперь провидица — мать князя не упоминается, а «мудрейшей из женщин» названа княгиня Алогия. Она догадалась, что пророчества имели в виду Олафа.
«И она, и князь держали его в великой чести. Владимир любил его как сына и научил искусству владеть оружием, верховой езде и всем упражнениям и знаниям, достойным царственного юноши. Олаф быстро перенимал все наставления князя, одного только не перенял — поклонения кумирам. Всякий раз сопровождал он князя, как тот шел в храм, но никогда не входил он с ним, а дожидался у дверей, пока князь приносил жертвы кумирам. Часто увещевал его Владимир и упрашивал не раздражать богов, не накликать их мести. Олаф отвечал: „Твоих богов я не боюсь и потому могу судить о них, что твое величие, кормилец, и твое лицо всегда ясно и приветливо, а сурово и грозно, только когда идешь в храм или выходишь после жертвы. Потому и боги, которым ты кланяешься, боги темные, и я не хочу им жертвовать“.
Далее сага сообщает, что, повзрослев, Олаф испросил у Владимира корабли и дружину, дабы вернуть князю отпавшие или кем-то отобранные ранее принадлежавшие ему земли. И так в течение нескольких лет Олаф ходил на кораблях с дружиной по Балтийскому морю, покоряя для Владимира страны и народы. На деньги, выданные князем, он содержал теперь свою дружину. Завистники наговорили Владимиру на Олафа, и тот решил вернуться назад на родину. По пути он взял богатую добычу на острове Борнгольме, а затем прибыл в Славянскую землю, к городу, которым владела дочь короля Борислава Яра (или Гера). Именно Бориславу служили йомские викинги.
Олаф представился Яре купцом Олием Русским. Яра дала ему и его спутникам пристанище на зиму. Они понравились друг другу, и Олаф женился на Яре. Здесь он также ходит в походы, завоевывает для Яры земли, отличился в войне против Дании, император немецкий Оттон приглашал его к себе, обещая в лен большую область. Но Олаф остался верен Яре. И когда она через три года умерла, он сильно тосковал и потому уехал сначала в Данию, а затем снова на Русь.
В скандинавских сагах и христианский Бог также часто выполняет те же функции, что и кровожадные боги викингов. Подвиги Олафа — это грабежи мирного населения. И, высадившись на датский берег вроде бы в поисках успокоения здесь, Олаф все-таки „угнал, по обычаю морских витязей, некоторое количество людей и скота“. Когда же ограбленные окружили вора, Олаф сказал твердо своим товарищам: „Я знаю, что велик небесный Бог. Я слышал, что есть победоносное знамя его — крест, на котором он пострадал. Помолимся же смиренно, чтобы он защитил нас крестом, своим знаменем, падем ниц и поднимем над собою вот эти две ветки в виде креста“. Так они и сделали, и неприятель их не тронул».
Так христианский Бог, как и боги языческие, помог викингу в ограблении простых смертных, среди которых, наверное, были и христиане, поскольку христианство в Дании в середине X века не имело препятствий для распространения и даже насаждалось. Возвратившись на Русь, Олаф снова пользуется честью у князя. Здесь он видит вещий сон и голос: «Олаф, человек доброй надежды! Твои благие дела умножатся и преуспеют на славу божью и себе на честь в нынешнее время и в будущее, ибо никогда не кланялся ты кумирам проклятым, и имя твое прославится по всей земле. Но еще ты несовершенный служитель божьего слова, не вполне наставленный и не очищенный крещением». Тогда Олаф сильно испугался и спросил: «Кто тот, кому мне верить?» Голос ответил: «Иди в Грецию, там ты узнаешь имя твоего Бога. Если ты уверуешь, то и многих других наставишь на путь истины, ибо Бог избрал тебя обратить к нему многие народы и стяжать себе спасение и славу». Услышав это, Олаф стал спускаться и увидел перед собой места ужасные, исполненные огненных мук, и услышал вой и отчаянье несчастных душ, и узнал между ними много князей и своих знакомых, и увидел мученья, уготованные Владимиру и Алогии. Этим видом он был так поражен и так опечален, что проснулся весь в слезах.
Напуганный картиной ада, Олаф с дружиной едет в Грецию, где знаменитые и благоверные святители наставили его познанию имени Христа. «Он принял благословение крестным знамением и стал упрашивать епископа Павла идти в Русь проповедовать слово божие. Епископ Павел был великий служитель божий и сказал, что пойдет, если только Олаф сперва подготовит князя его принять. Олаф возвратился в Русь и стал беседовать с князем и княгиней о христианстве. Владимир сначала противился, княгиня же принимала его слова и наконец уговорила князя созвать великое собрание для обсуждения. Когда собрались бояре и множество народу, Олаф встал и обратился с речью к Владимиру, представляя ему величие небесного Бога, которому поклоняются христиане, и мерзость бессмысленных истуканов. Владимир сказал: „Я из твоих речей вижу, что хороша христианская вера, но я не смею по одному своему разуму переменить веру, которой держались наши отцы и деды. Сперва хочу услышать мнение княгини, которая гораздо меня умнее, и всех наших бояр и советников“. Княгиня начала речь и говорила так хорошо, так мудро, что и Владимир, и все собрание обещали принять христианскую веру. Вскоре пришел и епископ Павел из Греции, надеясь на Олафа, и окрестил князя Владимира и княгиню Алогию и весь народ их».
Таков этот рассказ, положенный в основу католической версии крещения Владимира. Далее в саге говорится о том, что Олаф поехал вновь в Данию, в Англию, снова разбойничал в качестве морского витязя, побывал в Шотландии, на острове Мэн и в Ирландии, то есть в кельтских областях, где еще безраздельно господствовала ирландская церковь. Крещение он принимает лишь в Англии от одного монаха. Это сообщение выглядит довольно странным, так как по логике событий он уже должен был принять крещение в Греции. Видимо, в каких-то вариантах так и значилось. Но сказания об Олафе записывались в основном в монастырях Британии, а потому, по всей вероятности, сюда же было перенесено и его крещение. При этом следует иметь в виду, что и в Англии X века монастыри в основном сохранялись ирландские.
Олаф в 995–1000 годах был норвежским королем, и именно с его деятельностью связано крещение Норвегии. В сагах рассказывается о его борьбе с язычниками, причем король то пытается решить споры компромиссом с язычниками, то прибегает к насильственному крещению. Всюду на его пути встают, как и положено в сагах, женщины. Одни его любят, другие ему мстят. Со злым умыслом был он снова приглашен в Йомну, куда и так стремился, скучая по Славянской земле. На обратном пути его подстерегли враги — датчане и шведы, он потерпел поражение и пропал без вести. Сохранялись предания, будто Олафа подобрала славянская ладья, и он ушел то ли в Грецию, то ли в Сирию, где и жил отшельником в монастыре.
Рассказ об Олафе, конечно, фантастичен. Сказители, видимо, не знали, что мать Владимира Ольга была уже христианкой. Это и неудивительно: Олаф мог попасть к Владимиру уже после ее смерти (989). Он родился после 960 года и мог попасть к Владимиру лишь в 70-е годы, когда Владимир, кстати, сам еще малолетний, находился в Новгороде. Многое в этом рассказе не ясно еще и потому, что название «Гельмгардия» без достаточных оснований относят к Новгороду, поскольку буквально оно должно означать «Островная Русь» (Гарды — Русь). Все события проходят по берегам Балтийского моря и далее Эстонии не простираются. Киева саги не знают вовсе. В литературе придавали значение и тому факту, что, видимо, княгиню Ольгу саги называют Алогией. Означает это то, что в Скандинавии имя Ольги не воспринималось как норманнское (не отождествлялось с Хельги). Да и вообще в сагах нет никакого намека на то, что на Руси княжат сородичи кого-либо из претендентов на королевский стол в Норвегии или Швеции. Впрочем, эти сами по себе важные факты в данном случае не имеют особого значения. Ведь из текста саг никак не следует, что крещение Владимира и даже самого Олафа совершилось по инициативе или хотя бы при участии Рима. Напротив. И вещий сон, и реальные связи направляют викинга в Грецию. Отсюда приходит легендарный епископ Павел, и сюда возвращается, по преданию, потерпевший поражение Олаф — теперь уже норвежский король. Даже и английские записи сказаний об Олафе ориентируются именно на Грецию (что, впрочем, может служить и лишним доводом в пользу ирландской альтернативной версии, а не католической).
Поскольку записывались саги в XII–XIII веках, вывод отсюда должен быть сделан такой, что и норманнский север Европы усваивал первоначально христианство в ирландском и византийском вариантах, хотя в Англии и Дании иерархия уже была католическая и в Скандинавии тоже утверждались католические епископства. Учитывать надо и то, что проникает христианство в Скандинавию позже, чем оно утвердилось на Руси и распространялось на землях балтийских славян, и влияние христианства в Скандинавии было долго довольно слабым: саги лишь формально признают христианство, ничуть не разрывая с языческим мировоззрением.
С норманно-католическим влиянием обычно связывают также одну известную на Руси молитву, в которой наряду с Кириллом и Мефодием, чешским святым Войтехом названы и скандинавские святые — Магнус, Канут, Албан, Олаф, Ватулф. Молитва эта действительно интересна, интересна, прежде всего, своеобразным соединением западнославянских и скандинавских святых.
Святой Олаф — это норвежский король Олаф Харальдссон (1015–1028). Насильственной христианизацией он вызвал противодействие участи знати и свободного крестьянства (бондов). Выступлениями против Олафа воспользовался датский король Канут, объединивший теперь под своей властью Данию, Англию, Норвегию и земли балтийских славян (откуда он происходил по материнской линии). Олаф бежал на Русь, к Ярославу в Новгород (Хольмгард), где Ярослав находился до смерти Мстислава чернигово-тмутараканского, опасаясь после поражения 1024 года пребывания в южной столице. Ярослав около 1019 года женился на дочери шведского короля Олафа Ингигерд, которая по матери также происходила из ободритских князей. Олаф Норвежский находился в дружественных отношениях со своим шведским тезкой и поддерживал связи с Ингигерд. Сюда он и последовал после изгнания вместе с сыном Магнусом. Около 1030 года он попытался вернуть себе норвежский стол, но погиб в одной из схваток. Многие из его приверженцев вернулись на Русь к Ярославу, у которого вообще, как сообщают саги, было много норвежцев и шведов.
Утверждение на норвежском столе Канута Датского вызвало разочарование даже и у бывших противников Олафа. В результате после смерти Олаф стал приобретать популярность и, видимо, довольно скоро был провозглашен святым, покровителем трона и «вечным королем Норвегии». Здесь складывался союз церкви — теперь уже в основном католической — с королевской властью, который вскоре и поведет к полному торжеству Рима в этой стране. Но все-таки десятина будет утверждена лишь в начале XII века.
Магнус, как и ранее Олаф Трюггвасон, воспитывался на Руси у Ярослава. После смерти Канута (1035) он был призван в Норвегию. По сагам, Ярослав не отпускал одиннадцатилетнего мальчика, опасаясь, что он разделит судьбу своего отца. Но князя заверили, что в обиду мальчика не дадут. Дядя мальчика, Гаральд, остался на Руси, затем поехал в Грецию, где служил в дружине варангов, после чего снова вернулся на Русь, женился на дочери Ярослава Елизавете и возвратился с несметными богатствами в Норвегию, где в 1046 году стал соправителем Магнуса, а затем единственным правителем Норвегии (погиб в 1066 г. в Англии).
Для возникновения культа Олафа и его сына Магнуса на Руси, следовательно, основания были достаточные. Поэтому неудивительно, что Олафу была посвящена одна церковь в Новгороде на Готском дворе. Но время сложения этого культа, видимо, надо вынести в XII век. Культ этот должен был еще утвердиться в самой Норвегии. К тому же в молитве вместе с норвежскими Олафом и Магнусом назван и Канут Датский, по вине которого Олафу пришлось искать убежища на Руси. Сам Канут тоже незадолго до смерти выдал свою сестру за русского «короля». Неизвестно, однако, о чем идет речь: могла иметься в виду Балтийская Русь, непосредственно примыкавшая к владениям правителя, удостоенного титула «Великого».
Не ранее XII века могли быть восприняты на Руси в качестве святых и английские Албан и Ватульф. Албан умер в 1072 году. Обычно несколько десятилетий требовалось на «чудеса» как основу для канонизации. Само проникновение культа английских святых на Русь связывается обычно с женитьбой русского князя Владимира на дочери последнего англосаксонского короля Гаральда Гите (Гюде). Считают, что русским князем («королем») был Владимир Мономах. Но в родословной датских конунгов, откуда заимствуют эти сведения, сказано, что на дочери Гаральда женился сын Ярослава и Ингигерд, то есть новгородский князь Владимир Ярославич (1020–1052). Если верить этой генеалогии, то и Гаральд, рожденный от этого брака, равно как дочери Гаральда Мальмфрид и Ингибьерг, тоже не Мстислав Владимирович с его дочерьми, а одна из угасших ветвей, причем неизвестно, где княживших. Дело в том, что после ранней смерти Владимира Ярославича его несовершеннолетние дети оказались изгоями. Ростислав побывает в Тмутаракани, а его потомки окажутся в Галицкой Руси. Имена Гаральда и его дочерей побуждают искать еще одну возможную ветвь где-то в Прибалтике.
Впрочем, и принятая в литературе версия о том, что Гита — жена Владимира Мономаха и мать Мстислава, удовлетворительно объясняет появление ряда северных святых в молитве, державшейся где-то в Новгородской земле. Противоречие здесь иного характера: слишком многоименным оказывается Мстислав (он еще и Федор в крещении), да и нет никаких доказательств того, чтобы русские князья со славянскими именами имели еще про запас и какое-то скандинавское имя. Зато распространение таких имен на «русских» островах Балтийского моря было бы вполне естественным.
В упомянутой молитве обращает на себя внимание и довольно необычное соединение имен святых Севера и области деятельности Кирилла и Мефодия. Надо иметь при этом в виду, что католическая церковь канонизировала Мефодия лишь в 1380 году, а до XIII века его проклинали как еретика. Молитва, следовательно, никак не может указывать на католическое влияние. Другое дело, что ирландская церковь вполне могла соединить все эти столь различные имена.
Больше оснований видеть отголосок католического влияния на Руси в Житии Антония Римлянина. Само прозвище указывает на связь Антония с Римом. Согласно Житию, Антоний молился где-то на самом берегу Средиземного моря, скала неожиданно оторвалась и понесла его по пучине вод, пока не принесла в 1106 году в Новгород. Поскольку небесным повелением сюда же прибило и бочку с весомыми ценностями, Антоний уже в 1117 году сумел на месте чудесного выхода на берег построить собор Рождества Богородицы, а еще несколько лет спустя он будет поставлен игуменом им же созданного монастыря. Именно этот монастырь окажется в центре некоторых специфических толкований церковных преданий и архитектурных решений, аналогии которым будут открываться в Западной Европе. На многие из них с обычной проникновенностью указал известный знаток средневековой христианской письменности М. Ф. Мурьянов. Автор, в частности, указал на исключительно важную параллель: плавание на скале являлось «специальностью» кельтских святых. А это значит, что и цикл данных, связанных с Антониевым монастырем, должен быть обязательно увязан с ирландским христианством. Не исключено, что и чудесное появление Антония в Новгороде вызывалось гонениями, которые начались в конце XI века на ирландских монахов после бесцеремонных призывов и науськиваний папы Григория VII. А ценности в этих монастырях, конечно, были. Иными словами, Антония в Новгород привели те же причины, что и выходцев с Британских островов, пополнивших дружину варангов в Константинополе.
Именно доместиком Антониева монастыря был известный Кирик, вопросы которого с ответами епископа Нифонта (ок. 1136 г.) неоднократно привлекали внимание необычностью их редакции. Так, 76-й вопрос касается возможности замен епитимий (церковных наказаний в виде постов, молитв и т. п.) заказными литургиями. При этом Кирик представил даже и расчет: 10 литургий заменяют четырехмесячную епитимью, 20 — восьмимесячную, 30 — годовую. Владыка заметил, что это «неугодно», так как богатые, откупаясь службами, не раскаиваются в согрешениях. Так и должен был ответить греческий иерарх. Но откуда возник такой вопрос у Кирика?
В конце прошлого столетия вокруг этого положения разгорелся спор двух известных канонистов: Н. С. Суворова и А. С. Павлова.
Первый настаивал на том, что Кирик ориентировался на западную практику, второй же стремился подтянуть необычный вопрос к византийской письменности, а непосредственным источником вопроса считал югославянский епитимийник «Заповедь и устав св. отец», относя его к греко-восточной церкви.
В продолжение спора Суворов показал, что греческой практике статья никак соответствовать не может, а на Европейский континент подобные обычаи привнесли ирландцы, в частности, Колумбан в VI веке. Позднее Н. К. Никольский показал, что непосредственным источником 76-го вопроса является установление «апостола Германии» Бонифация (ум. 755). Но посредника он усматривал в землях западных славян, именно в моравском культурном наследии. С таковым, в частности, связывался предполагаемый непосредственный источник вопроса Кирика «Св. Апостол правило», являвшийся переводом постановлений Бонифация, а также названный выше памятник «Заповедь св. отец».
К последнему установлению близок и «Закон судный людем», вокруг которого шла полемика несколько иного рода: является ли он творением болгарской или моравской литературы? В настоящее время можно считать окончательно установленным моравское (или чехо-моравское) его происхождение. При этом и в «Заповеди», и в «Законе» явно просматривается западная, ирландско-британская в своей основе покаянная практика: публичное покаяние с прохождением по степеням, сочетание покаяния с изгнанием и странствием как формой наказания, возможность замены обычных церковных наказаний денежными штрафами, которые позднее расцветут в форме вкладов, так сказать, превентивных.
Таким образом, невизантийские порядки Антониева монастыря могут найти объяснение в ирландских традициях, которые в значительной мере были усвоены и вообще католическим Западом, но являлись не только его и даже преимущественно не его достоянием. Как и в молитве, соединявшей мораво-чешских и скандинавских святых, здесь также соединяется ирландское и кирилло-мефодиевское начало. А это обстоятельство также должно склонять в пользу именно ирландцев, а не непосредственных католиков.
М. Ф. Мурьянов высказал весьма плодотворную мысль: скала стремительно несла Антония к озеру Ильмень не случайно. Здесь, в Новгороде, святой Римлянин надеялся найти не просто укрытие, а и понимание. Это, кстати, и подтвердилось очень скоро: пришелец издалека сразу же активно включился в местную церковную жизнь и скоро был поставлен игуменом весьма своеобразного монастыря. Для того чтобы совершить столь далекое путешествие, надо было знать не только что-то о Новгороде, но и кого-то в этом столь удаленном от Рима северном городе. М. Ф. Мурьянов предположил, что надеялся Антоний на самого князя Мстислава, а посредниками служили монахи-бенедиктинцы.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.