Царство царя Василия Иоанновича Шуйского, сего имени в царях второго

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Царство царя Василия Иоанновича Шуйского, сего имени в царях второго

Сей государь выбран на царство мая 20 дня 1606, о чем не только по городам, но и в Москве большая часть не ведали или соизволения своего не давали. Однако ж, не передумав, все в Москве без всякого препятствия крест ему целовали и потом во все города о приводе к кресту послали указы. Он же, царь Василий, некоторые сказывают сам, иные же говорят по требованию Голицыных и других бояр, целовал государству крест на том: 1) что ему без совета бояр ничего не делать; 2) никому прежней злобы и недружбы не мстить; 3) ежели отец виновен, сына невинного не наказывать и отцу не ведающему сыновней вины не причитать и пр.; чего в России никогда не водилось.

Потом положили бояре, чтоб коронацию отложить, доколе со всех городов власти, дворянство и знатное купечество соберется и сначала всем собором патриарха по уставу царя Федора Иоанновича и тогдашнего собора выберут, и лишь потом ко всем посторонним государям писать. Но царь Василий, опасаясь, чтоб между тем какого препятствия не учинилось, короновался того же мая 25 дня без великих обрядов от казанского митрополита Гермогена. Но чужестранные историки показывают оное коронование июня 1 дня, о котором и о прочем так сказывают. Расстрига сожжен мая 29 дня. 30 дня объявлены в народ все непотребства Расстриги. Между прочими его винами указано были на него еретичество и чернокнижество, ересь папежская и согласие с папою, тиранство, любовь к чужеземцам и поругание русским, ограбление и расточение сокровищ государственных, презрение и уничтожение духовенства и осквернение храмов святых, и другие многие приводящие к озлоблению народа обстоятельства.

Потом царь Василий Иоаннович велел собраться имеющим власть и боярам для выбора патриарха. И хотя сначала посылали в Старицу к Иову патриарху, но оный, видя многие беспокойства, которые последовать могли, отрекся и не поехал. Того ради выбрали на патриаршество казанского митрополита Гермогена.

Вскоре после вступления на царство Шуйского многие явились в народе на него негодования, а особенно когда уведали о коварственном его избрании. К тому же тотчас промчалось слово, якобы оный бывший царь Дмитрий ушел, а вместо него убит немчин из его ближних служителей. Пришло же известие, якобы он, уйдя, той ночью был в одной деревне и хозяину сказался, который, придя в Москву, многим рассказывал и принес от оного письмо; после чего во многих местах по улицам находились подметные и возмутительные письма. Многие города, а особенно по границе польской, сказывая, якобы оный царь Дмитрий ушел в Польшу втроем и живет у жены воеводы сендомирского, а также и донские казаки, не хотели царю Василию крест целовать.

На Низу именующийся царевич Петр, быв уже на пути к Москве, в городе Свияжске, получив об убиении Расстриги известие, поворотился к Царицыну, где, проходя, многие места разорил. Придя же к Царицыну, оный взял и тут противящихся ему, посланного в Персию послом князя Ивана Петровича Ромодановского да воеводу Федора Акинфиева, побил, а оттуда пошел на Дон и там зимовал.

Сей царь Василий Иоаннович, когда был рабом, всегда государям своим был неверен. Он все присяги и обещания с тяжкими клятвами ни во что вменял и оные, как бурку от дождя, для защищения своего употреблял, и по сути: 1) забыв страх Божий, и высокую к себе и к отцу своему милость царя Иоанна Васильевича, и свою двукратную в верности присягу царю Федору Иоанновичу, как послан был на Углич про убиение царевича разыскивать, угождая Годунову, виновных закрыл, а невинных оного царевича Дмитрия самоубийством, мать его царицу Марию и ее братьев небрежением, а угличан бунтом оклеветал, и многих безвинно к пыткам, разорению и смерти тем неправедным доношением привлек; 2) Годунову присягая, как только о явившемся царевиче Дмитрие уведал, многим тайно сказывал, якобы убитый погребенный на Угличе, которого он, вынув из земли, осматривал, подлинно не царевич Дмитрий, и тайно с Расстригою списывался, в чем от царя Бориса по обличению сослан был в ссылку; 3) царевича Феодора признав царем и целовав ему крест, на другой день отрекся и крест Расстриге целовал; 4) Расстриге двукратно клявшись, оного престола и жизни лишил. И всегда во всех сих переменах тайным предводителем был, и многих людей, тем от присяги и верности государем отвлекая, душевно и телесно погубил.

Ныне же, видя, что оные его действия к собственному его и государственному вреду привести могут, умыслил оное лицемерием прикрыть, написал к прежде бывшему патриарху Иову грамоту и послал за своею и многих бояр подписями, прося в клятвопреступлениях прощения, поставляя оные за тяжкий грех и мерзкое преступление. Оный же Иов, так как был человек умный и богобоязный, опасаясь, чтоб в том Бога не прогневить, отрекся тем, что он уже не патриарх, и в такие дела как простому чернецу вступаться не достойно. Однако ж после многих от него просьб, войдя в согласие с новоизбранным патриархом Гермогеном и прочими властями, соборно разрешительную грамоту со многими обличительными на клятвопреступления обстоятельствами написали грамоту таковую. И оную грамоту послали по всем городам, но этим не только народ к верности и послушанию не привели, но более к противности и роптанию подали причину.

Вскоре после того послал царь Василий Иоаннович в Польшу послом князя Григория Волконского с объявлением о вступлении его на царство и снискании мира. Шведам же, хотя война была объявлена, но поскольку действительного предприятия никакого не было, и шведы сами к миру были склонны, опасности никакой не делал, и посланные вскоре мир подтвердили, потому король шведский Карл от себя с поздравлением прислал.

Внутри же государства царь Василий Иоаннович, мало что укрепив, прежде учинения добрых в государстве порядков и утишения внутренних и внешних беспокойств, и от нападения поляков, которое неизбежно последовать имело, к обороне надлежащие способы и силы не изготовил, забыв свою недавно в соборной церкви учиненную клятву, начал многим древние злобы и обиды мстить. Между всеми особенно стал на князя Василия Васильевича Голицына и князя Ивана Семеновича Куракина иметь подозрение, стал их утеснять. Многих безвинно без согласия бояр пытал, в ссылки ссылал, имения грабил и смертью казнил, в чем только братья его и другие льстящие ему друзья его согласовали. Всевышний же Бог, видя такие клятвопреступления и многие в таком смятении прегрешения, допустил в наказание его и всего государства явиться новому вору. Во время же самого смятения вор князь Григорий Шаховский, который был при Расстриге в близости, украв печать государственную, ушел из Москвы и, едучи к Путимлю, дорогою везде сказывал, якобы именующийся царем Дмитрием ушел в Польшу, а убили иного. И придя в Путимль, весь город возмутив, по многим городам посылал письма смятительные. Для прикрытия же своего составлял те письма от царя Дмитрия и печатал тою украденною печатью, сказывая, якобы он получает их из Сендомира, и тем народ весьма уверил. Потому вскоре последовали за ним города Чернигов, Стародуб, Новгородок Монастыревский и несколько тысяч казаков.

Царь Василий, видя такое в людях смущение, но не слушая совета боярского, чтоб милостию и правосудием, а также добрыми устроении в государстве народ к себе склонять прилежал, рассудил за лучшее принесением гроба царевича Дмитрия оных успокоить, послал в Углич митрополита да боярина князя Ивана Михайловича Воротынского с товарищами, велел гроб царевича Дмитрия, вынув, принести в Москву. И оные, придя на Углич, вынули тело его совсем в одежде, как положен был, и в руке его орехи, которые он тогда ел, а также нож с кровью, которым заклан, невредимые. И хотя Маргарет, Петреус и другие при том показывают, якобы оное обманом учинено, что гроб вынут был уже только к костями, и якобы иного вместо него в новом платье положили, о чем якобы тогда в Москве многие нарекания были, и о том, что он не в таком уборе был, как обычай погребать есть, и что он погребен был без ножа и без орехов, которому и по обычаю погребения быть невозможно, поскольку он был обмыт и одет был в погребательное платье, а также и о чудесах бывших описывают в образе коварства, однако ж оным верить не должно, поскольку столь многим бывшим при том духовным и светским знатным людям солгать неприлично; к тому же целость тела его и ныне в том истину засвидетельствовать может.

По приближении оных к Москве послал государь встречать брата своего князя Дмитрия Ивановича да окольничего Михаила Татищева и архиепископа. За Москвою встречал его сам царь Василий Иоаннович с матерью царевича, с патриархом и со всеми палатными людьми в превеликом множестве. Но при том учинилось великое смятение и хотели всех камнями побить, что едва утишить смогли. И не без труда принесши, поставили в церкви Архангела близ гроба отца его. Наиболее же всех Нагие, свойственники царевича Дмитрия, царя Василия возненавидели и его поносили. И хотя он сих тайно с рук сбыл, но остался Мстиславский, по жене племянник родной царице, в великом у него подозрении. В то же время появилось на воротах Нагих, Мстиславского и других их свойственников написанное крупными словами: «Царь Василий Иоаннович повелевает сей дом изменничий разграбить и живущих в нем побить». Потому множество народа, придя в Кремль, жаловались боярам на царя Василия, что такое возмущение в народе делает. Но он сказал, что о том ни о чем не ведает, и едва оных усмирили.

После нескольких дней некоею тайною повесткою собралось к дворцу множество народа. Царь же Василий, желая идти в собор, получив сие известие, пресильно испугался. Однако ж по обнадеживанию бояр, выйдя к ним, спрашивал о возмутителе; и видя, что бояре, обступив, стали ему некоторые непорядки высказывать, тогда он со слезами стал их просить: «Ежели я вам ненравен, то непотребно таких обстоятельств и смущений. Ибо как вы меня выбрали, так можете оного лишить». И сие выговорив, протянул им посох свой, сказав: «Извольте избирать и сей жезл царский отдать тому, кто вам люб». Но поскольку никто принять не осмелился, тогда он потребовал, чтобы сие злодеяние без наказания не осталось, ежели они его за государя иметь и почитать хотят. И по оному все обступившие его обещали ему верно служить, а народу велели разойтись. Поймав же возмутителей 5 человек, жестоко наказав, в ссылки сослали, при чем Мстиславский за невинного объявлен, напротив же, шурин его Петр Шереметьев обличен и в ссылку сослан, которого затем отравою умертвили.

После принесения гроба царевича Дмитрия царь Василий Иоаннович послал во все города грамоты, изъявив во оных о чудесах, бывших при оном. Но сему мало где поверили, но скорее оное почитая за коварство и обман, больше стали изменять и к путимльцам приставать. Он же, видя такую беду, послал на украину войска к Ельцу и Кромам, чтоб оные взять; но оные, придя, долгое время стояли, ничего не делали.

В том же году в Новгороде учинился мор, от которого множество людей вымерло, и притом наместник боярин князь Михаил Петрович Кавтырев-Ростовский умер.

В 1607-м января 3 дня присланный в Польшу посланник князь Григорий Волконский был допущен к королю. И хотя сей изъявлял, что об учинившемся смятении в Москве царь Василий сожалеет и желает с польским королем быть во всякой пожелаемой дружбе, сожалеет же, что некоторые королевские подданные, обманщику Расстриге присовокупясь, многие России пакости под его властию поделали и многие из них сами погибли, другие же в России в заточении содержатся. А также у оного обманщика найдены письма короля польского, из которого познается, что король польский сам ему Расстриге в том помоществовал. А поскольку сие все к нарушению мира между обоими государствами причитаться может, то желает царское величество ведать, какое в том намерение есть королевского величества. Хочет ли он войну иметь, то царю с помощью короля Карла шведского легко себя в том показать и своего государства обиду отмстить удобно, но он желает мир. А особенно потому, что корона польская от России по праву ничего требовать не может, поскольку польским послам никакого оскорбления не учинено, которые вскоре после утверждения договора с надлежащею честью отпущены быть могут.

Хотя весьма хотел король себя неприятелем России объявить и своего под именем Дмитрия на царство посадить, но то ли состояние дел внутренних в Польше тому препятствовало, а также потому что хотел король свои победы в Лифляндии далее производить и шведов из оных провинций весьма выбить. И сверх того была в Польше великая конфедерация, именующаяся рокошане, которые представляли, что король многих обещаний, учиненных при выбрании своем на королевство, не исполнил и что он многие законы государственные нарушил, исполнения чего и возвращения жестоко требовали и чтоб король всех чужеземцев от двора своего отлучил, поскольку они вредительные государству советы ему давали и во многих обстоятельствах природных поляков обижали, и таким образом принужден был из-за сих внутренних беспокойств сам в поле для оборонения стоять. О внешних же войнах думать ему было неудобно. Однако ж он отвечал российским послам, что сколько его персоны касается, он желает прежде утвержденный мир содержать. Что же он писал к тому царю Дмитрию или кто он был, оное не только к нарушению мира, но даже к предосуждению ему причтено быть не может, ибо он не прежде его царем признал, как его всем Российским государством приняли. Что же он воеводы сендомирского дочь ему в супружество допустил, оное допущено по состоянию между обоими государствами дружбы, и оная в Москве со всякою подобающею честью принята, но потом против обещания и верности обесчещена и оскорблена. Многие же доброжелательно и с великою просьбою и обещаниями призванные поляки побиты, ограблены и умерщвлены против всякого достоинства и должности, которые им как гостям призванным надлежали. Особенно же, королевских послов под караул взяли, и тем величество его оскорбили. Но так как сие Речь Посполитая или некоторые сенаторы себе за обиду поставляют и какое-либо возмездие учинить намерение имеет, которого он воспретить не может, оное Россия вскоре ощутит; из-за чего послы не могут иметь надежды о мире, ибо воеводы многие весьма оскорблены; и из-за того он никаких подарков принять не может. Послы же оные прилежно старались, как бы оное чрез договоры к примирению склонить или б чрез продолжение времени немного тот жар поутишить, а между тем рокошан более укрепить, и просили, чтоб король явившемуся на Дону вору, именующему себя царевичем Петром, ежели явится, помощи не давал. И так, не установив ничего, возвратились в Москву. После отпуска русских послов король, закрывая свое намерение, прислал в Москву послов своих Станислава Витовского и князя Яня Друцкого, которые после многих споров положили перемирие на 4 года, однако ж не включающее оскорбленных воевод. Послы же, живучи в Москве, писали к Шаховскому и другим ворам способствующие смуте письма.

Между тем царь Василий Иоаннович трудился народ внутри государства усмирить, но поскольку оное было частью явными, более же тайными и под вымышленными поводами убийствами и разорениями домов произведено, того ради народ с каждым часом в большие злобы на него входил. В тот год же собрались по разным местам множество холопов боярских и чернь, к ним же пристали украинских городов казаки, выбрав над собою атаманом князя Андрея холопа Телятевского Ивана Болотникова. Сей Болотников, как чужестранные повествуют, был в полону у турок; на многих боях землею и морем, а потом у венециан служив, возвращался домой и, идучи чрез Польшу домой, пришел в Путимль. Его князь Григорий Шеховский, приняв и видя его в войне искусного, сочинив ему грамоту, якобы царь Дмитрий ему в Сендомире оную дал, и полную власть над войском поручил, или он, сам себе то сочинив, еще более обманутых от Шаховского путимлян уверил, где его с честью приняв, власть над оными ворами вручили, которых было до 12000 человек. Которые сначала ходили разбоем, многие дворянские дома разоряли, дворян побивали, жен их и дочерей за себя брали, а потом, умножась, под командою Болотникова стали города брать и разорять. Сначала пошел он к Кромам. Воеводы же, стоящие там, услышав о приходе оного, убоявшись, пошли к Москве, а войско почитай все разъехалось по домам. А также и при Ельце воеводы, слыша, что государевы войска от Кром отступили, пошли в Москву.

Вскоре потом города Рязань с пригородами, Тула, Кашира и другие, войдя в согласие, послали в Путимль к названному ими царю Дмитрию с извинением, что они к изгнанию его из Москвы непричастны и хотят ему служить. Но посланные, придя туда, за некоторое количество времени никакого о нем подлинного известия, где тот царь Дмитрий есть, получить не смогли и, презрев Шаховского принуждение, чтоб тому царю Дмитрию они крест целовали, ушли назад. И обман тот объявив городам своим, положили, что ни того, ни царя Василия не слушать, до тех пор пока кто от всех вместе царем признан не будет, и выбрали себе начальника соловского сына боярского Истому Пашкова. Оный же Пашков вошел в согласие с Болотниковым, и пошли вместе к Москве, и сначала город Коломну взяв приступом, разорив, пошли к Москве, и за 50 верст остановились в селе Троицком.

Царь же Василий, слышав сие, собрал сколько было в Москве военных людей и к тому посадских московских, послал против оных воров. Воеводы же, придя к Троицкому, бились с ними долгое время, но воры, имея войска более чем вдвое, государевых людей осилили, и после великого боя едва воеводы отступить смогли. Пашков же и Болотников взятых в плен простых отпускали или к себе принимали, а дворян отсылали в Путимль. После того боя Пашков и Болотников скоро пошли к Москве и стали в селе Коломенском, отняв с той стороны все проходы в Москву и, переезжая за Москву реку, по дорогам в Москву никого не пропускали.

Но поскольку Болотников сказывал о себе, что он был в Сендомире у так называемого царя Дмитрия сам, от которого имении о полной власти над войском имел при себе указ, а Пашкова поставлял посыльным воеводою от Шеховского, по которому хотел иметь над ним команду, чрез то произошла между ними великая вражда. И Пашков, не желая у оного холопа быть под властию, тайно с царем Василием Иоанновичем в согласие вошел и обещал ему против оного Болотникова помогать, за что ему царь Василий великое награждение обещал.

Прежде, нежели столь великая опасность от Шаховского и Масальского стала видна, получил царь Василий известие, что Астрахань, войдя в согласие с донским вором Петром, изменила, и послал туда боярина Федора Ивановича Шереметьева, Ивана Салтыкова да Ивана Плещеева с войсками, которых астраханцы не допустили. И они, остановясь к острову Балчуге, сделав острог, сидели, в котором не сколько от нападения астраханцев, а более от болезни цинги многое число войска погибло.

Тогда же около Нижнего Новгорода взбунтовалась мордва, а также холопы боярские и крестьяне, побив многих помещиков и выбрав начальников мордвинов Москова да Вокордина, многие беды делали, а Нижний, держа в осаде, утесняли.

Смоленский архиепископ, слыша про от Пашкова и Болотникова Москве великое утеснение, со слезами прилежно всех просил, чтобы от такой крайней пагубы государство избавили. Потому все шляхетство обещались и, собрав войско, выбрав над собою воеводу Григория Полтева, к которым пристали Вязьма, Дорогобуж и другие многие противящиеся города, принесши царю Василию повинную, придя к Москве, стали у Девичьего монастыря. К ним же пришли от Пашкова рязанцы, а из Москвы вышел с войском боярин князь Михаил Васильевич Шуйский с товарищами и стал у Даниловского монастыря. И в ту ночь все к нему перейдя, поутру на рассвете напали на воров возле села Коломенского, в котором Пашков со всем войском, что еще при нем было, переехал на государеву сторону. А Болотников жестоко противился, но поскольку был уже отовсюду утеснен и большая часть войска его побита была, не могши более противиться, ушел с малым числом людей в Калугу; а других посланные от бояр, догнав в Калужского уезда селе Заборье, после малого сопротивления некоторое количество побив, остальных живых взяв, привезли в Москву; которых на том бою и после разбежавшихся собрано было живых до 3000 человек. Царь же Василий вопреки многих боярских ему просьб и представлений, не рассудив, какая из того беда произойти может, велел без милосердия всех посажать в воду; чрез что в народе немного усмиренное и успокоенное недовольство и роптание снова более прежнего возгорелось.

После сего послал он снова к Серпухову брата своего князя Ивана Ивановича Шуйского с товарищами с немалым войском, 2) к Арзамасу на мордву князя Ивана Михайловича Воротынского, 3) к Михайлову князя Ивана Андреевича Хованского, 4) к Калуге князя Никиту Андреевича Хованского, 5) к Веневе князя Андрея Васильевича Хилкова, 6) к Козельску окольничего Артемия Васильевича Измайлова. И Воротынский, придя, вскоре Арзамас взяв, пошел к Алексину. А Шуйский, взяв Серпухов, слыша, что Хованского воры утесняют, пришел к Калуге; но тут из-за жестокого осаждающих сопротивления, не учинив ничего, отступили с потерею нескольких людей. После чего царь Василий послал еще к Калуге бояр, князя Федора Ивановича Мстиславского, князя Михаила Васильевича Шуйского и князя Бориса Петровича Татева. Сии первые, Мстиславский и Шуйский, были оба люди молодые, лет по 20 с малым, и мало еще искусства имея, по совету некоторых безумных людей, придя, хотели сделать гору деревянную близ города и зажечь. Но прежде нежели сделали, не довольно от неприятеля оное охраняли, и Болотников ночью, тайно выйдя, многих при том побил и оное их дело разорил. А потом вскоре пришла с украины немалая Болотникову помощь, и бояр отбили. В чем вину положили на неосторожность князя Никиты Хованского, и за то на него, взяв в Москву, положил царь опалу, а на его место послали князя Бориса Михайловича Лыкова. К Михайлову пришли украинцы на помощь и воевод отбили. Он же отступил в Переславль Рязанский. И царь Василий князю Ивану Хованскому велел быть в Москву, а туда послал князя Бориса Михайловича Лыкова да Прокопия Ляпунова.

При Веневе стоял Хилков и за долгое время ничего не сделал, и туда пришла воровская выручка, отбили, и принужден был отступить на Каширу.

В Туле с ворами был князь Андрей Телятевский, против которого послал государь из Алексина Воротынского. И оного воры, не допустив, разбили, от которых едва смог с остальными назад в Алексин отступить.

Из Путимля и других городов собрался князь Василий Масальский, с которым было, кроме русских изменников, 10 000 запорожских, а всех до 40 000, и пошел к Калуге наотсечь, против которых послали бояре боярина Ивана Никитича Романова да князя Даниила Ивановича Мезецкого. И сошлись на речке Вырке, где бились целые сутки и воров многих побили. На том бою воевода от воров Масальский убит, а Шаховский ушел; и оные бояре возвратились к Калуге.

Князь Григорий Шаховский, Федоров сын, видя что уже ему люди не весьма верят, потому что за столь долгое время сказыванный им царь Дмитрий не является и по письмам его из Польши никакой желаемой ему помощи не делается, писал на Дон, чтоб казаки с именующимся у них царевичем Петром шли немедленно, обещая им помогать. Оный же немедля собрался, пошел в Русь и первым делом взял город Царев Борисов, воевод Михаила Сабурова да князя Юрия Приимкова побил и, поворотясь к Путимлю, многие города, как царю Василию, так и царю Дмитрию служащие, силою побрал, поскольку и оные Шаховского в том слушать не хотели. В Путимле бояр князя Василия Кандауровича Черкасского, князя Петра Ивановича Буйносова, князя Андрея Бахтеярова, князя Василия Трестенского, Ефима Бутурлина, Алексея Плещеева, князя Григория Долгорукого, Матфея Бутурлина, князя Савву Щербатого, Никиту Измайлова, князя Юрия Приимкова, Михаила Пушкина и других многих взятых в разных городах воевод, которые ему присягать не хотели, побил и князя Андрея Бахтеярова дочь взял к себе в наложницы. В Путимле не долго будучи и приведя к крестному целованию, пошел к Туле, послав перед собою воеводу князя Андрея Телятевского со многим войском к Калуге на выручку. Бояре же, слыша про оных, послали навстречу боярина князя Бориса Петровича Татева да князя Андрея Черкасского. И сошедшись на речке Пчельне, воры бояр побили, при котором бою то несчастье учинилось, что обоих воевод внезапно убили, и от того многие прежде времени, испугавшись, побежали. Что услышав, при Калуге стоящие бояре, пометав весь снаряд, отступили в Боровск. Тогда же князь Михаил Долгорукий со многими ворами пришел к Козельску, а воевода Артемий Измайлов, выйдя на него, воров многих побил и в плен побрал, а Долгорукий едва сам раненный ушел, Артемий же пошел к Калуге и, уведав, что бояре отступили, забрал весь снаряд и пришел в Мещевск.

Царь Василий, уведав, что оный вор, Петром называющийся, с Дона пошел, немедля, собравшись, пошел сам с войском к Серпухову, а на Каширу послал князя Андрея Васильевича Голицына, с Рязани велел идти князю Борису Михайловичу Лыкову с войсками. Туда же вор Петр, слыша про приход Голицына, послал к Кашире Телятевского; который, получив указ, на следующий день после боя при Пчельне немедленно пошел. И сошедшись с Голицыным на речке Вязьме, бились целый день. И после жестоком боя едва воров одолели и, обступив вокруг, всех порубили, а в полон мало отдалось, только Телятевский ушел с малым числом людей. И Голицын с прочими, поворотясь, пришли к Серпухову. Царь же Василий, взяв Алексин, пошел к Туле, послав перед собою воеводу князя Михаила Васильевича Шуйского, который сошелся с вором Петром на реке Вороне. И тут был бой великий, к которому подоспела Шуйскому помощь. И после многого кровопролития вора сбили, после чего он с великими потерями ушел в Тулу тысячах в десяти. Но царь Василий, приспев, тотчас оный град осадил, чтоб никого не выпустить. Но чтобы и в других местах воров смирить и выручки ему не допустить, послал к Козельску князя Василия Федоровича Масальского, к Белеву и Болхову князя Третьяка Сеитова. И Сеитов оные города, Белев, Лихвин и Болхов, очистил. Масальский же стал между Козельском и Мещевском, пресекая ворам с калужанами соединение. Но под Калугою тогда князи Петр да Александр Урусовы изменили и ушли к ворам со многими татарами.

Между тем когда оные воры из Путимля вышли, князь Василий Масальский, озлобясь пресильно за побиение столь многих знатных воевод русских и видя во оном воре великое свирепство, не желая оного Петра более и царя Василия слушать, подослал вора в Стародуб, которые, придя в сентябре месяце вдвоем, сказались, якобы от царя Дмитрия присланы были. Один назвался Андреем Андреевым, сыном Нагой, братом двоюродным царю Дмитрию, а другой подьячим московским Василием Русиным, и просили, чтоб стародубцы за него, царя Дмитрия, вступились, обещая им за то великую от него милость. И стародубцы приняли их с великою радостью. Но когда стали спрашивать, где оный царь Дмитрий и какое они на то уверение имеют, то они, не зная, что сказать, молчали. Воевода же, видя, что только возмущение, велел их немедленно пытать. И сначала подняли подьячего, то он сказал: «Сей называется царем Дмитрием». После чего и тот, который назывался Нагим, сказал о себе, якобы он подлинно есть царь Дмитрий. Потому стародубцы его приняли и, целовав ему крест, послали от имени его во все близ лежащие города грамоты, по которым Путивль, Чернигов, Новгородок и другие к нему пристали. Оный же вор послал от себя с грамотою к царю Василию сына боярского и велел ему при Туле войско возмутить. После прибытия оного многие бояре стали царю Василию говорить, чтоб сего посланного отпустить с письмом, объявив довольное обличение, что и первый бывший в Москве не был царевич Дмитрий, но беглый чернец Григорий Отрепьев, в чем как его родная мать, так и царица, мать царевича, его обличили; и он сам в том пред всем народом вину свою признал, и потом в присутствии всех людей убит, о чем многие тысячи свидетельствовать могут, так как пред очами всех спрошен был, убит и для пресечения сомнительства три дня на площади лежал, которому снова быть уже невозможно, и чтоб сим его в страх, а людей, верящих ему, в рассуждение привести. Но царь Василий, не послушав сего совета, велел его жестоко пытать, который, на том стоя, что то подлинно царь Дмитрий, на пытке умер. Петр, называющий себя царевичем, сидя в Туле взаперти, мужественно противился и несколько раз покушаясь, выйдя, хотел пробиться, только его не пропустили. Однако ж он с письмами в Путимль одного человека тайно прислал. И хотя Дмитрий хотел было ему ради себя помощь учинить, да возможности не было.

Царь Василий, стоя при Туле и видя великую нужду, что уже время осеннее было, не знал, что делать. Оставить был ему великий страх, стоять долго боялся, чтоб войско не привести в досаду и смятение, силою брать больший был страх людей потерять. Но в то время явился один муромский дворянин Фома Кравков, просил у него людей работных довольного числа, чтоб ему сделать на реке плотину и город весь затопить, чрез что обещал ему сей город в один день достать без всякого кровопролития. Сему сначала как царь, так и некоторые бояре посмеялись, но многие, рассмотрев обстоятельства, приняли за добрый совет. И немедля отрядив людей, сколько потребно было, 20 октября велели тотчас леса возить, землю копать и прочее со всякою прилежностию строить на месте, которое было всех уже и берега выше. Дня 26 завершилась сия работа, и ночью отведя все полки, которые на низких местах стояли, 27 в ночь заперли ту плотину, чрез что к утру так наполнилось, что люди принуждены были бежать на кровли. И видя, что вода прибывает, думали, что и на кровлях все потонут, тотчас прислали просить милосердия, чтоб их приняли. Потому, сначала взяв из города оного вора Илью, называющегося царевичем Петром, и князя Петра Федорова сына Шеховского, зачинщика всего того обмана, а также Болотникова, да атамана донского Нагибу, тотчас послали в Москву, а прочих изменников частью, наказав, отпускали, частью в ссылки разослали, а иных, поскольку невинных, освободили. И оставив войско некоторое для охранения, царь Василий пошел в Москву. От Тулы посланы были воеводы и взяли Дединов, Крапивну и Епифань.

Царь Василий, придя в Москву, вора, называющегося царевичем, велел повесить на высокой виселице. Прочих же воров, Шаховского, Болотникова и Нагибу, разослали по тюрьмам в города и там их казнили. Сии проклятые хотя сами душою и телом надлежащую казнь приняли, однако ж тем обманом такую беду и разорение государству навели, что и после смерти их через 20 лет едва оное пламя утушить могли.

Сей же осенью в ноябре царь Василий Иоаннович сочетался законным браком, взял Марию, дочь князя Петра Ивановича Буйносова-Ростовского.

Вор, именующий себя царем Дмитрием, подлинное имя которого весьма неведомо, в Степенной книге называют его Андроном, Петреус, шведский тогда посланник, сказывает, якобы он из польского местечка Соколова учитель грамоте Иоанн, иные называют его немчином, и так, видится, немецкое имя Гендрик переложено в Андронника, но сие оставим. Оный, собравшись с несколькими людьми, из Путивля пошел к Брянску. Но царь Василий, будучи еще при Туле, послал указ, велел из Мещевска воеводе Григорию Сунбулуву послать про него проведывать и на его поступки взирать, потому он Елизария Безобразова с 250 человек отправил. Сей пришел в самое то время к Брянску, как брянчане едва не все вышли за город встречать того вора. Безобразов же, видя, что ему города держать не с кем и на людей градских надеяться нельзя, умыслил для пресечения оному вору в его намерению и для страха другим оный город совсем сжег и возвратился в Мещевск. Вор же, видя оное, отступил в Трубческ, о чем известясь, государь послал от Тулы воевод князя Михаила Федоровича Кашина да Андрея Никитича Ржевского. И оные, придя во Брянск, вскоре оный укрепили.

Между тем поляки, видя в России такое междоусобие, а у себя некоторую тишину, намеривались их воевод, в России содержащихся в неволе, освободить и за кровь побитых их свойственников отмстить. Особенно же бывшие в конфедерации рокошан, как люди беспокойные, дома были ненадобны, и чтоб им вместо польских денег в России искать заслуженного жалованья, многие стали прибирать себе войска. Между прочими Адам Вишневецкий, Роман Ружинский и другие многие знатные, но недовольные поляки собрали до 60 000 человек поляков и сначала послали полковника Лисовского с 6000 поляков да 8000 запорожцев, которые в ту же осень, придя, совокупясь с вором, осадили Брянск. Отчего в Брянске учинился великий голод, поскольку воеводы, не ожидая никакой осады, запасов не готовили.

Слышали на Дону, что называющегося царевичем и атамана их повесили; что сыскали некого беглеца, который назывался царевичем Федором, сыном царя Федора Иоанновича, а Дмитрию племянником, и собрав немало людей, пришел к вору кромскому при Брянске. Но так как оного нетяжело было обличить, то его кромский вор убил.

Царь Василий, уведав, что Брянск осажен, послал на помощь осажденным князя Ивана Семеновича Куракина с войском, а из Мещевска велел идти князю Василию Федоровичу Масальскому. Масальский же, получив указ, немедля с 6000-ю пошел, не дожидаясь Куракина. И разведав о воровских людях, что стоят по одну сторону Десны на дороге, многих воровских посланных за сборами запасов побил и побрал и, придя, стал против Брянска через реку декабря 15 числа. И хотя он хотел в ту же ночь через Десну в город переправиться, но, видя на реке великой лед идущий, а судов никаких не было, принужден удержаться. В городе же, видя оную его смелость, а к помощи хотя крайнюю невозможность и свое последнее к обороне изнеможение, переслали к нему сказать, что они видят у себя великий голод, а на помощь ниоткуда не надеются, и из-за того они намерены сами, как возможно, к нему перебраться, а город отдать. Но Масальский, сказав им, чтоб они не думали, якобы у Бога более способов к показанию милости не найдется, но только б ждали до завтра, а он, сколько возможно, об избавлении их будет стараться. И отпустив оных, велел всему войску готовиться совсем в поход, а куда, никому не сказал, чтобы нечаянным случаем ворам кто известия не подал. И потому все вздумали, что он хочет бежать. К вечеру же, отступя с того места версты с полторы, что неприятелям было видно, и в городе учинилась печаль от неведения, Масальский на сем новом стану велел разложить великие огни. И когда довольно темно стало, то он тотчас, сев на коней, пошел к Брянску и, придя к реке, сказал: «Кто хочет за веру и отечество жизнь положить, а честь сохранить, тот за мной следуй». Выбрав же двух голов добрых и надежных, сказал, чтоб стали назади, и ежели кто не похочет за ним идти, тех бы тут умертвили. Сам на лошади, въехав в реку, поплыл между льдом через реку, и за ним все последовали в великой тихости, никто не смел слова молвить. И перейдя реку, совокупясь со брянчанами, неожиданно на поляков напал и оных, а также и запорожцев, едва не всех побил. Прочие же, оставив обозы, побежали и осаду оставили, и там сочтено более 5000 тел, кроме раненых, полоненных и в реке утонувших. После очищения оного на следующий день пришел и Куракин, но поскольку в ту ночь после перехода Масальского лед на реке стал и переправиться было невозможно, вор, уведав, что Куракин пришел и через реку перейти не может, рассудив, что он будет без остережения, тотчас на судах перешел со всем остальным войском и пришел на Куракина на самой заре. Он же, сколько можно устроившись, с ним бился, закрыв себя обозом, и после великого боя едва отбился. Оный же вор, видя, что более учинить уже невозможно, пошел к Орлу, а Куракин, оставив запасы в Брянске, отступил в Карачев.

Король шведский Карл IX, слышав про такое великое поляков на Россию собрание и опасаясь, чтоб они, усилившись, его государству тягости не нанесли, что легко статься могло, поскольку и прежнее вспоможение Расстриге в том же намерении от Сигизмунда короля польского было, что Лифляндию и Финляндию у шведов отнять, для того послал к царю Василию посланника Петреуса, которого История часто здесь упоминается, велел ему представить опасности российские и обещать несколько тысяч войска в помощь по приятельству соседскому. Но Шуйский, опасаясь, чтоб от них в вере какой соблазн не родился или чтоб, придя в гости, хозяев из места не высадили, а кроме того не веря, чтоб поляки при учиненном мире сильное какое нападение учинили, воров же уничтожая, оному присланному, поблагодарив, отказал.

1608. Вор оный пошел в Орел, где его с честью приняли, и тут он зимовал, где к нему прибыл из Польши гетман Ружинский с рокошанами. Он же, стоя в Орле, посылал от себя по всем городам грамоты с великими обещаниями милостей, между прочим всем крестьянам и холопам прежнюю вольность, которую у них царь Борис отнял, и тем, почитай, весь простой народ к себе привлек. И через то во всех городах снова казаков из холопов и крестьян намножилось, и в каждом городе поделали своих атаманов.

Царь Василий послал в Болхов воевод брата своего князя Дмитрия Ивановича Шуйского с товарищами и с ним войска с 60 000 человек, где оный зимовал, а весною пошел к Орлу. Но воры, встретив его на дороге, после великого боя с великою потерею принудили отступать, и ежели б не был мужеством Куракина выручен, то б окончательно совсем разбили. На сем бою ротмистр с немецкими людьми со всеми побит. А причина оному несчастью, что Шуйский шел неосторожно, оставив другие полки назади и по сторонам не близко, не ведая, что перед ним делается, как слепой на неприятеля набрел.

Поляки хотя немало своих людей на том бою потеряли, но, ведая Шуйского беспорядок, на следующий день, мая 10 дня, снова приблизились. Бояре же, желая порядком отступить, сделали вид к бою, а обозы и снаряд отпустили. И поляки, видя их крепко конницею и пехотою стоящих, долго не осмеливались ничего делать. Но тогда же, изменив, вор каширенин Микита Лихорев сказал полякам, что многие в войске биться не хотят и бегут назад. Потому поляки, жестоко наступив, войско принудили отступать на сторону, поскольку обозы через реку переправлялись и назад отступать было невозможно; и поляки, оставив их, весь обоз и снаряд взяли, а бояре с великим уроном порознь отступили. После чего, придя, вор Болхов взял, в котором сидело 3000 человек военных, и оные ему крест целовали. Однако ж многие потом ушли в Москву.

Царь Василий, видя сие несчастье, послал с полками племянника своего князя Михаила Васильевича Шуйского да Ивана Никитича Романова, которые пришли на реку Незнань, а вор пошел другою дорогою к Москве. И хотя оный Шуйский был человек молодой, но рассудил было вполне, чтоб пойти самим к Москве и на дороге, внезапно поворотив, несколько легких людей отправить перед неприятелем, а самому со всем войском с тыла нападение неожиданное на стан учинить. Однако ж учинилось в полках великое смятение, что князь Иван Катырев, князь Юрий Трубецкой, князь Иван Троекуров в согласие пришли с немалым войском к вору отъехать. О чем сей Шуйский уведал и тогда тайно их переловил и сослал в Москву, что в войске лишь на третий день, уже когда пришли близ Москвы, сведали. Царь Василий же после довольного расследования и обличения оных трех князей в ссылку разослал по разным городам, а собеседников их и возмутителей Якова Желябовского, Якова Иовлева Григорьева сына Полтева и других нескольких казнили в Москве на площади.

Между тем оный вор, придя и переправясь через Москву реку в Глухове, стал в Тушине, где его Шуйский с войском встретил и через реку Химку после многократных боев не пропустил. Он же обошел позади реки оной вокруг на Дмитровку и прошел к Троицкой дороге, стал в селе Танинском, имея намерение идти к Троице. Но поскольку ему там со всех сторон привозы запасов отняли, и стоя на чистом месте отовсюду опасности ожидал, того ради поворотился снова в Тушино. И хотя во всю дорогу русские, кругом нападая, обозы отбивали и мало на сторону отлучившихся убивали и в полон брали, однако ж он, придя в Тушино, сделал вокруг себя окоп, захватив великое место, который и до сих пор виден. А бояре стали на Ходынке.

Поляки, видя себе надежду невеликую, а еще более опасаясь, чтоб зимы не дождаться, умыслили коварством напасти делать. Ружинский, как гетман польский, прислал от себя в Москву к царю Василию просить, чтоб отпустил польских послов и Георгия Мнишека, а также и прочих поляков. Но царь Василий сказал: «Ежели Ружинский имеет от короля или Речи Посполитой грамоты, то он велит с ним договариваться, ежели ж не имеет, то он его за честного поляка не признает и договариваться не может». Однако ж тех присланных от него поляков отпустил с честью. Оные же присланные, возвращаясь в Тушино чрез обоз русский, что великою неосторожностью учинено, и быв в полках, всем сказывали, якобы они с царем Василием мир учинили, и польские войска на следующее же утро прочь пойдут, чем людей в великую слабость привели, что многие стали пить и веселиться и так изрядно содержанные караулы и осторожности все оставили. Сие те присланные, придя, Ружинскому сказали. Ружинский же, тотчас собрав все свое войско, той же ночью против 28 июня напал неожиданно на обоз, все войско стоящее разбил, воеводу князя Василия Федоровича Масальского в полон взял и гнал до самой Москвы. Бояре же, прибежав к Москве под стену, собрались снова, сами на воров напали и гнали их за Ходынку, где отбив свой брошенный и уже разграбленный обоз, в котором множество пьяных поляков и воров побили, на оном месте ночевали. В сем случае помощь учинили взятые в Болхове с 4000 человек, которые, отступив от поляков, на них напали и бояр снова к нападению на поляков поворотили. Однако ж, видя что оное место им не безопасно, на следующий день отступили на Пресню со всем обозом и сделали окоп, который частью ныне еще виден.

Полковник Лисовский, отделясь еще идя к Москве, Зарайск взял и хотел идти на Рязань. Но на Рязани, собрав войско, послали Захария Липунова к Зарайску, который, сошедшись с Лисовским, после жестокого боя, с триста человек потеряв, принужден был отступить. А Лисовский, хотя вдвое больше войска имел, не меньше Липунова потерял и потом, придя к Коломне, город взял и, воеводу князя Владимира Долгорукого взяв в плен, пошел к Москве. Против него из Москвы послали князя Ивана Семеновича Куракина да князя Бориса Михайловича Лыкова. И сошедшись на Москве реке у Медвежьего броду, Лисовского со всем побили и снаряд со всем обозом взяли, а князя Владимира Долгорукого выручили. Лисовский оттуда ушел, бояре же, взяв снова Коломну, оставили воевод Ивана Матфеевича Бутурлина да Семена Глебова.

В Москве же бывшим тогда царем Василием большая часть были недовольны, и на царстве его иметь многие не хотели; Тушинского же вора, не зная, кто он, также пуще опасались, чтоб от такого хищника большей беды, нежели от Расстриги, не нажить; вновь выбирать из-за силы польский и междоусобного несогласия весьма было неудобно, да хотя б из бояр кого ни выбрать, то другой, быв ему равным, вознегодует, не только сам слушать и почитать не захочет, но и других на то возмутит. И рассудили, что наилучше выбрать чужестранного государя, который бы силу имел все внутренние беспокойства пресечь, воров смирить, чужестранные войска вывести и все государство в доброе состояние приведет. Видя же, что король польский имеет двух сынов, и ведая, что младший сын Владислав хотя был еще молод, однако ж острого ума и мужествен по виду, к тому же язык русский ему не труден, о чем тайно говоря с послом польским Гоншевским, согласились и положили, чтоб он таил до времени, а они будут стараться его в Польшу отпустить. После чего вскоре стали царю Василию представлять, что ему никакой пользы в том удержании послов нет, только что короля и знатных поляков в большей злобе укореняет, а ежели отпустит, а особенно ныне без всякой просьбы, то конечно они могут исходатайствовать полезный договор. Государь же, не ведая такого над ним умысла лукавого, легко на то склонился; и все советовали, кроме князя Михаила Васильевича Шуйского, который не в согласии с этим был, но его, как человека молодого, не слушали, а Куракин был в полках и не ведал. И после заключения того немедленно царь Василий тех послов, насколько возможно в Москве удовлетворив, отпустил и велел князю Владимиру Долгорукому с 500 человеками, зайдя в Ярославль, взяв Георгия Мнишека с дочерью, проводить их с честью до польской границы. В Тушине же уведал оное гетман Ружинский и рассудил, что им в обозе для большего укрепления русских надобно вдову Расстригину иметь, послали на перехват князя Василия Масальского с 2000 конницы и велели ему, ежели охотою не поедет, силою взять. И Масальский, догнав их в Бельском уезде, Мнишека и с дочерью, уверив, что подлинно тот Дмитрий, с которым она венчалась, поворотил и привез их в Тушино. А послы, не послушав Масальского, поехали в Польшу. Долгорукий же поворотился в Москву один, а войско все разъехалось по домам.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.