СЕКРЕТНЫЕ СОТРУДНИКИ И ПРОВОКАТОРЫ

СЕКРЕТНЫЕ СОТРУДНИКИ И ПРОВОКАТОРЫ

СЕКРЕТНЫЕ СОТРУДНИКИ ПРИ ЦАРСКОМ РЕЖИМЕ (Вместо введения)

Русская революция раскрыла самые сокровенные тайники политического сыска. Далеко не везде сыщики и агенты успели подвергнуть разгрому и пожару обличающие их архивы жандармских и охранных отделений. Развязались языки у некоторых жандармских полковников и генералов, стоявших во главе розыскных учреждений. В марте - апреле 1917 г. мы читали, что там-то и там-то найдены в архиве списки секретных сотрудников-предателей, провокаторов и доносителей. Кажется, не осталось общественного слоя, общественной группы, которая не имела бы счастья в первые дни революции открывать в своих рядах презренных сочленов и товарищей, работавших в охранных отделениях: журналисты, священники, чиновники, члены Думы, члены партий, члены Советов рабочих и солдатских депутатов, почтальоны, офицеры, учителя, врачи, студенты, рабочие и т. д.

1917 г. отнесся к раскрытым тайным агентам политического розыска с удивительной снисходительностью и легкостью. Они арестовывались, ставились на суд общественной совести; им зачитывали в наказание те чувства позора и унижения, которые они переживали при разоблачении, и выпускали на волю. Но времена шли. Отпущенные на волю и оставшиеся неразоблаченными секретные сотрудники по мере развития революции вновь обретали потерянный было вкус к политической деятельности; они занимали революционные посты и здесь зачастую наносили контрреволюционные удары. Октябрьская революция стала расправляться с ними сурово. Процессы провокаторов прошли по всему {182} Союзу, идут теперь, привлекая пытливое внимание рабоче-крестьянских масс. С досадливым любопытством переполняющая залы заседаний публика терпеливо выслушивает процессы провокаторов, стараясь понять, какие силы, какие мотивы толкнули этих жалких людей в объятия жандармских офицеров. Прокатились и запомнились громкие имена Малиновского, Окладского, Серебряковой, Сукенника; прошли сотни мелких агентов-осведомителей, предателей, штучников, сотрудников и т. д. Интерес к психологической загадке провокации далеко не иссяк.

В настоящей книге мы даем собрание материалов, в большей части не изданных, к уяснению этой психологии предательства и провокации.

Материалы подобраны по одному признаку: это не изложение процессов, не показания и рассказы свидетелей, это человеческие документы, написанные самими героями: это - их собственные признания о себе, о своей деятельности. Эти признания резко распадаются на две группы. К первой относятся заявления, писанные провокаторами по начальству на предмет получения всяких пособий, пенсий и наградных. Это самоутверждение, самовосхваление. Во вторую группу входят признания, сделанные секретными сотрудниками после их разоблачения, или по предложению следственных властей, или по добровольному почину. Это - самооправдание. Читатель отнесется, конечно, критически к этим самооправданиям провокаторов; но жандармские приемы уловления в охранные сети очерчены в соответствии с действительностью.

Ясны и понятны мотивы жандармских офицеров. Правильная постановка секретной агентуры была их первейшей и священнейшей обязанностью. Главным занятием жандармского поручика или ротмистра при Охранном отделении или жандармском управлении было приобретение секретных сотрудников и руководство ими. Количество и качество насажденной жандармским офицером секретной агентуры обеспечивало его служебные успехи.

Теория приобретения сотрудников и их ведения была в тончайших деталях разработана сидевшими в Департаменте {183} полиции идеологами политического розыска. Эта разработка была предпринята после того, как целый ряд разоблачений В. Л. Бурцева, начиная с предательства Азефа, нанес серьезные удары организации сыска. Департаменту полиции пришлось сильно подтянуться, переработать правила политического розыска и преподать новые указания руководителям жандармских и Охранных отделений. Главной задачей Департамента полиции при этой работе было замаскировать провокаторский метод. Провокатура была главным орудием охранников, но об этом орудии кричали на всех перекрестках, вопили в Гос. думе, и высшие представители охранных отделений - министры внутренних дел и их товарищи - публично уверяли Гос. думу в отсутствии провокационных примеров. Министры могли отказываться от провокатуры, но Департамент полиции никогда не изменял основному приему розыска и заботился только о том, чтобы провокация была запрятана возможно сокровеннее, интимнее, чтобы она не била в глаза.

Теоретики Департамента полиции разработали в 1907 г. во всех подробностях «Инструкцию по организации и ведению внутреннего наблюдения в жандармских и розыскных учреждениях». Эта инструкция была интимнейшим документом, «совершенно секретным»; она могла храниться только у начальника отдельной части; снятие копии воспрещалось. Подчиненные офицеры могли ознакомиться с инструкцией только по сообщениям начальника. Начальник не должен был ограничиваться прочтением основных положений инструкции, но обязан был еще проработать ее в устном собеседовании с офицерами «с указанием примеров из собственной практики и разбором проходивших по управлению случаев из практики самих гг. помощников начальников управления с попутным разъяснением ошибок и неправильных приемов подчиненных офицеров».

Эта инструкция - замечательный памятник жандармского творчества, своеобразный психологический итог жандармской работы по уловлению душ.

Инструкция свидетельствует о растлении ее авторов, о величайшей их безнравственности и о пределах того нравст-{184}венного развращения, которое они несли в население. Русскому читателю надлежит ознакомиться с этой инструкцией по причинам особенного характера: перечитав плод жандармского гения, читатель проникнется чувством крайнего омерзения, и этого чувства он не забудет никогда.

Переходим к инструкции. Основное положение - «единственным, вполне надежным средством, обеспечивающим осведомленность розыскного органа о революционной работе, является внутренняя агентура». Установив общее положение, инструкция переходит к терминологии агентуры. «В состав внутренней агентуры должны входить лица, непосредственно состоящие в каких-либо революционных организациях (или прикосновенные к последним), или же лица, косвенно осведомленные о внутренней деятельности и жизни хотя бы даже отдельных членов преступных сообществ. Такие лица, входя в постоянный состав секретной агентуры, называются агентами внутреннего наблюдения». Таково общее понятие, которое сейчас расчленяется: агенты, состоящие в революционной организации или непосредственно и тесно связанные с членами организаций, именуются «секретными сотрудниками». Лица, не состоящие в организациях, но соприкасающиеся с ними, исполняющие различные поручения и доставляющие материал по партии, в отличие от первой категории, называются «вспомогательными сотрудниками» или «осведомителями». Осведомители делятся на постоянных, доставляющих сведения систематические, связные, и случайных, доставляющих сведения случайные, маловажные, не имеющие связи. Осведомители, доставляющие сведения хотя бы и постоянно, но за плату за каждое отдельное свое указание, называются «штучниками». «В правильно поставленном деле, - предупреждает инструкция, - „штучники“ - явление ненормальное, и штучники нежелательны, так как, не обладая положительными качествами сотрудников, они быстро становятся дорогим и излишним бременем для розыскного органа». Инструкция подчеркивает обязательный постоянный характер секретной агентуры. «Секретные сотрудники должны быть постоянными и должны своевременно удовлетворяться определенным еже-{185}месячным жалованьем, размер коего находится в прямой зависимости от ценности даваемых ими агентурных сведений и того положения, которое каждый из них занимает в организации. Весьма полезно поощрять денежными наградами тех сотрудников, которые дают определенные и верные сведения, способствующие успеху ликвидации». Крупные награды выдаются, впрочем, лишь с разрешения Департамента полиции.

Инструкция классифицирует агентуру и по кадрам. Агентура тюремная - из числа лиц, содержащихся под стражей, кои при полезности работы могут быть представляемы к сокращению сроков. Сельская агентура - сотрудники из числа членов мелких вспомогательных ячеек, а также мелкие вспомогательные агенты из более осведомленных непартийных крестьян. «Лучшим элементом для последней категории являются содержатели чайных, хозяева и прислуга постоялых дворов, владельцы мелочных лавок, сельские и волостные писаря, крестьяне, не имеющие наделов и работы, а потому проводящие все свое время в трактирах и в чайных». На агентуру в высшей школе обращено особое внимание. Рекомендуется «помимо обычного контингента для заполнения кадров агентуры, иметь в виду использование членов академических союзов, идейно стремящихся прекратить смуту и охотно дающих сведения, даже безвозмездно».

Далее идут агентуры: железнодорожная, фабричная, профессиональная и просветительная. Для просветительных обществ инструкция считает необходимым заводить сотрудника в самом правлении общества.

Оппозиционная агентура ставит задачей освещение лиц, настроенных критически, а часто и враждебно к правительству, Приобретение оппозиционной агентуры, по утверждению инструкции, тем легче, что оно зиждется на хороших отношениях, и осведомление совершается часто безденежно.

Инструкция регистрирует еще агентуру пограничную и, так сказать, изобретательскую. «Имея в виду возможность использования воздушных полетов и других новых изобретений с террористическими целями, розыскные учреждения обязаны иметь сотрудников в тех частных обществах и сту-{186}денческих кружках, которые занимаются авиацией, подводным плаванием, как спортом или промыслом». Не по этой ли причине был завербован член Думы Выровой, занимавшийся авиацией?

Практика указывала еще один вид агентур - редакционный - для внутреннего освещения редакций оппозиционных столичных газет.

Как же приобретаются сотрудники? Инструкция преподает ищущим ответа целый ряд психологических и практических советов. Все приемы вербовки сотрудников находят в инструкции психологическое обоснование. Инструкция рекомендует всегда помнить, что дело приобретения сотрудников очень щекотливое, требующее большого терпения, такта и осторожности. Малейшая резкость, неосторожность, поспешность или неосмотрительность часто вызывают решительный отпор. «Когда же жандармский офицер наметит могущих склониться на его убеждения, то он должен, строго считаясь с наиболее заметными слабостями их характеров, все свои усилия направить на отмеченных, дабы расположить их к себе, склонить в свою сторону, вызвать их доверие и наконец, обратить их в преданных себе людей».

Обращая внимание на обилие в инструкции психологических наблюдений и указаний, приходится признать, что инструкция не считалась с жандармом реальным, действительным, а имела дело с жандармом, так сказать, идеальным, ибо не было таких тонких знатоков человеческой души, таких психологов-экспериментаторов в действительном мире жандармов. Извольте-ка взвесить сумму требований, предъявляемых инструкцией жандармским офицерам.

«Залог успеха в приобретении агентур заключается в настойчивости, терпении, сдержанности, также осторожности, мягкости, осмотрительности, спокойной решительности, убедительности, проникновенности, вдумчивости, в умении определить характер собеседника и подметить слабые и чувствительные его стороны, в уменьи расположить к себе человека и подчинить его своему влиянию, в отсутствии нервозности, часто ведущей к форсированию. Изложенные качества каждый занимающийся розыском офицер и чиновник {187} должны воспитывать и развивать в себе, исподволь, пользуясь каждым удобным случаем». {188}

часть первая АВТОБИОГРАФИЧЕСКИЕ ПРИЗНАНИЯ СЕКРЕТНЫХ СОТРУДНИКОВ

ЗАЯВЛЕНИЯ В ДЕПАРТАМЕНТ ПОЛИЦИИ

Жизнь секретных сотрудников жандармских офицеров была не сладка. Платили, за ничтожными исключениями, гроши, держали в черном теле, под постоянной угрозой ареста, высылок, предания суду, разоблачения перед революционерами. Опасностей приходилось ждать и слева, и справа: среди сотрудников бывали и такие, которым в случае предания их суду грозила смертная казнь, и в случае их разоблачения перед партией грозила та же смертная казнь. Провал висел над головой; до провала секретный сотрудник имел ту или иную ценность, после провала - никакой. Он уподоблялся тогда выжатому лимону. Некоторое время секретным сотрудникам платили жалованье, затем они переходили на единовременное пособие, и так заканчивались их отношения к охранке. Жандармы не сразу выбрасывали их на улицу: первые боялись со стороны последних разоблачений и шантажа на этой почве. В «Инструкции по организации и ведению внутреннего агентурного наблюдения» § 29 гласил: «Расставаясь с секретным сотрудником, не следует обострять личных с ним отношений, но вместе с тем не ставить его в такое положение, чтобы он мог в дальнейшем эксплуатировать лицо, ведающее розыском, неприемлемыми требованиями».

Начальники охранных и жандармских учреждений после отставки сотрудника уже не имели права выдавать ему деньги, поэтому с ходатайствами о выдаче пособий секретные сотрудники обращались, непосредственно или через свое начальство, в Департамент полиции. Если личность сотрудника была департаменту известна, то вопрос о выдаче {189} пособия разрешался немедленно же; если личность не была известна, посылался запрос в отделение. Сами сотрудники, обращаясь с прошениями, обстоятельно описывали в них свою деятельность и отмечали свои заслуги. Эти автобиографические, неоспоримые признания - совершенно исключительные «человеческие документы». С объективным равнодушием рисуют они бытовую обстановку предательства и вскрывают непонятную для нас, но весьма несложную психологию секретного агента. Выбираем из кипы признаний наиболее красноречивые; авторы их принадлежат к разнообразным общественным группам. Тут и рабочий, и учитель, и газетный сотрудник, и военный писарь, и художник и т. д. Стиль признаний оставляем без исправлений. Все приводимые нами документы не нуждаются в комментариях. {190}

ПОКУШЕНИЕ НА САМОУБИЙСТВО

22 февраля 1910 г. в Обуховскую больницу был доставлен от здания Сената с признаками отравления крестьянин Эстляндской губернии Ревельского уезда Эдуард Эльмаров Орнфельдт. При отравившемся было найдено три письма: на имя полиции, на имя вице-директора Департамента полиции и на имя начальника Финляндского жандармского управления в Гельсингфорсе полковника Утгофа. Письма дошли по назначению. Второе из названных писем было следующего содержания.

«Его превосходительству господину вице-директору

Департамента полиции

Сотрудника Эдуарда Орно-Орнфельдта

Простите, ваше превосходительство, что я еще имею одну просьбу после моей смерти. Я приехал в С.-Петербург ноябре месяце и начал искать к себе занятий, но никакого занятий я не нашел, и денег мне кончил, страшно я голодал и нуждал и остался тоже без квартиру и не мог никак вытерпеть больше такого тяжелого положения. Кроме того меня окружает опасность из революционной организации по делу Стокгольма, и некому своему знакомому я не могу обратиться; и без места и без всяких помощь я не мог никак вытерпеть такого безвыходного положения. Я подал прошение к вашему превосходительству, но я никакого ответа я не получил и за этого я решил покончить с собою самоубийством, чтобы все мое мучение было уже кончено, хотя бы жалко умирать, но нет выхода никакого. Так как я единственный помощь к своему матери и несовершеннолетний брату и сестре, и теперь они остаются без помощи, поэтому имею честь покорнейше просить ваше превосходительство не найдете ли возможным выдать малейший помощь к моему матери.

Эдуард Орно

Бывший секретный сотрудник» {191}

О сотруднике Орно была затребована и составлена следующая справка:

«По имеющимся в делах Департамента полиции сведениям, Эдуард Орно состоял на службе в качестве секретного сотрудника у начальника Эстляндского губернского жандармского управления, а затем, ввиду обнаружения его деятельности революционерами, принужден был покинуть гор. Ревель и искать себе подходящей работы в другой местности.

Рекомендуя названного Орно с самой лучшей стороны, как отличного работника и знающего шведский язык, полковник Мезенцов направил его в распоряжение департамента, который предложил начальнику С.-Петербургского охранного отделения принять Орно в число наблюдательных агентов финляндского отряда. Ввиду выяснившейся невозможности для Орно служить на финляндской границе, где стала известна его деятельность по гор. Ревелю, Орно не был принят в число сотрудников отделения. В сентябре месяце 1906 г. Департамент полиции рекомендовал Эдуарда Орно подполковнику Балабину, для использования его при наблюдении за ввозом оружия в пределы Прибалтийского края. Подполковник Балабин командировал Орно на остров Готланд (Швеция), причем уплачивал ему ежемесячно по 60 руб. В январе месяце 1907 г., вследствие замерзания портов острова Готланд, Орно был отозван, и подполковник Балабин рекомендовал его, как лицо, владеющее эстонским и немецким языками, начальнику Рижского охранного отделения подполковнику Васильеву. Последний принял Орно в качестве сотрудника по гор. Юрьеву на жалованье 45 руб. в месяц, а затем он перешел на службу к начальнику Финляндского жандармского управления и командирован в гор. Стокгольм.

Из отчета о деятельности Орно в гор. Стокгольме видно, что он не только был осведомлен о готовившемся покушении на жизнь государя императора, в бытность в Стокгольме, но и лишил революционеров возможности осуществить свой преступный замысел, заблаговременно сообщив об этом нашему посланнику в Стокгольме. {192}

Начальник Финляндского жандармского управления, донося Департаменту полиции об изложенных обстоятельствах 19 июля 1909 г. за № 970, возбудил ходатайство о вознаграждении Орно за действительно серьезные услуги, оказанные им нашему правительству, равно об освобождении его от наказания за неявку к отбыванию воинской повинности, тем более, что к этому он был вынужден обстоятельствами розыска.

По докладе об изложенном товарищ министра назначил Орно пособие в размере 200 руб.

По вопросу же как об освобождении Орно от обязанностей по отбыванию воинской повинности, так и от судебного преследования за неявку его в воинское присутствие последовал всеподданнейший доклад министра внутренних дел, на каковом собственною его императорского величества рукою начертано „С“ (согласен). В Ливадии 27 октября 1909 г.»

Благодаря своевременной медицинской помощи Эдуард Орно не умер, и 3 марта он обратился к директору департамента с прошением:

«Нахожусь в настоящее время в крайней нужде, не имею квартиру и страшно голодаю, кроме того окружает меня опасность из революционной организаций и некому своему знакомому обратиться я не могу, а также никакого места я не мог получить, поэтому имею честь покорнейше просить ваше превосходительство не отказать мне выдать денежное помощий, чтобы я мог вырвнуть с этого тяжелого положения и уехать в за границу. Покорнейше прошу ваше превосходительство не оставить мою просьбу без внимания, я не могу сейчас существовать больше».

По докладу директора товарищ министра разрешил выдать Орно 100 руб. {193}

ЗАСЛУЖЕННЫЙ ПРОВОКАТОР

«Его высокоблагородию г-ну начальнику

С.-Петербугского охранного отделения

ПРОШЕНИЕ

В 1894 г. я начал работать в мелких рабочих кружках, состоящих более из интеллигенции, так называемых плехановцы, сперва в Нарвском районе, а потом в Невском, преимущественно на Семяниковском заводе. Проработав так до 1896 г., во время усиленной агитационной деятельности в то время в гор. Кронштадте революционной организации как среди солдат и также местных портовых рабочих, по просьбе начальника полковника Секеринского я был командирован в 1896 г. в гор. Кронштадт в распоряжение местного полицеймейстера полковника Шафрова, где, проработав три месяца на пароходном механическом заводе, я успешно окончил возложенное на меня поручение, взошел в местный Кронштадтский комитет, который был весь своевременно ликвидирован, причем было арестовано, несколько матросов и рабочих и взят склад нелегальной литературы. По возвращении моем в Петербург я стал усиленно работать в Василеостровском районе, где большинство членов организации, главное интеллигенции, было в 1898 г. арестовано и обнаружена тайная типография на Васильевском острове. После этого в том же 1898 г. я перешел работать в Выборгский район, где одновременно работал в двух организациях под названием искровцы и знаменцы. После Лондонского съезда в 1900 г., когда все организации слились в одну общую с.-д. партию я работал при С.-Петербургском комитете до 1904 г. Работая в партии с.-д. я по просьбе Владимира Францевича Модль [39] одновременно обслуживал и Партию с.-р., из которой дал знаменитого организатора рабочих кружков Партии с.-р. бывшего студента С.-Петербургского университета юридического факультета Всеволода Вахенбаума (Чернова) {194} (дело 18 с.-р.). Во время усиленных беспорядков в 1905 г., когда выделились из с.-д. организаций боевые дружины, я по просьбе господина начальника взошел в боевой коллектив и, работая до 1906 г., когда закончилось крупными арестами, мною было дадено: в Василеостровском районе и Невском районе склад бомб и оружия и в Выборгском районе на Оренбургской улице в квартире Пульмана склад бомб и оружия (дело 44 с.-д.) и на Большом Сампсониевском проспекте в аптекарском магазине Третьякова, д. № 18, целый склад оболочек для бомб, где приготовлялись для вооруженного восстания. В начале 1906 г., когда из боевых дружин откололась часть самых передовых боевых работников, задавшись целью производить террор на должностных лиц, одним из которых, рабочим Котловым, был убит помощник директора Путиловского завода, и когда он бежал в поезде Николаевской жел. дор., был задержан по указанию моему. Несколько лиц, из которых я знал по фамилии: Иван Седьмой, Андрей Львов, Иван Михайлов, Александр Эрко, Сестер. Один из видных работников этой группы под партийной кличкой Степан был уехавши в город Тулу для приобретения из тульских заводов револьверов системы Нагана, где на месте отправки в городе Туле с транспортом револьверов был арестован. При арестах вышеуказанных лиц этой группы и всей организации был обнаружен большой склад бомб на Знаменской улице и за Невской заставой. После крупных всех этих арестов я окончательно провалился. Как много лет работавши в партии, так обширно знают меня все рабочие на заводе, мне пришлось покинуть навсегда. Были которые прикопленные деньжонки, я прожил все и остался без всяких средств. Притом же обременен тяжелым семейством. Пятью детьми один одного меньше, самому старшему 10 лет, еще старушка мать и сам восьмой. Я по ремеслу хороший слесарь, зарабатывавший раньше по 90 руб. в месяц. Посему покорнейше прошу вас, господин начальник, не откажите походатайствовать перед Департаментом полиции о денежном пособии, на которое я мог бы открыть слесарно-механическую мастерскую, или какую-либо торговлю, в котором мое семейство могло бы существовать. Я долго с этим {195} боролся, чтобы не беспокоить вас, но меня заставило мое безвыходное бедное положение, для жизни нет больше никакого существования. Еще раз покорнейше прошу вас, господин начальник, примите мою просьбу и пожалейте моих малолетних детей и престарелой моей матери и надеюсь, что вы не откажете где покорный и верный ваш слуга.

Сам

Я начал работать в 1894 г. при полковнике Секеринском. В 1898 г. работал с Леонидом Антоновичем Квицинским и другими. В 1904 г. работал с Владимиром Францевичем Модль и в 1906 г. с Владимиром Николаевичем Кулаковым и господином начальником полковником Герасимовым».

Это прошение было представлено начальником Охранного отделения полк. фон Коттеном директору Департамента полиции при следующем рапорте:

«Представляя при сем прошение бывшего секретного сотрудника вверенного мне отделения, под кличкою „Сам“, крестьянина Василия Карпова Чистова, ходатайствующего о выдаче ему денежного пособия, докладываю, что все изложенное в прошении Чистова соответствует действительности, и бывшая деятельность его, по моему мнению, заслуживает поощрения».

Директор Н. П. Зуев положил резолюцию: «Полагал бы выдать двести рублей». Товарищ министра Курлов утвердил представление департамента, и 200 руб. «Самому» были выданы в апреле 1910 г. {196}

СЕКРЕТНЫЙ СОТРУДНИК «ПЕТЕРБУРГСКИЙ»

«Его превосходительству господину

директору Департамента полиции

ПРОШЕНИЕ

В 1902 г. известный работник Радченко, который руководил всей с.-д. организацией, им было задумано поставить типографию для Петербурга, но он решил ее поставить в гор. Пскове, куда он и уехал и где мною был даден под наблюдение и где была обнаружена большая типография (американская бостонка), которая должна была обслуживать не только С.-Петербург, но и другие города. При аресте типографии было задержано несколько нелегальных работников.

В конце 1902 г. и начале 1903 г. мною было оповещено отделение, что на Галерной улице, д. № 42, помещается нелегальная типография, которой заведовал Карпенко со своею женою, а остальные были нелегальные, которые и были задержаны во время работы и совместно был арестован с.-петербургский комитет с.-д. партии и при нем взят склад нелегальной литературы. В конце 1905 г. мною было оповещено отделение о состоявшемся собрании рабочих Петербургского района, входящих по одному человеку с заводов и фабрик, которое и было арестовано на Ораниенбаумской улице в помещении с.-д. клуба. (Клуб закрыт.) В то же время мною было дадено знать о состоявшемся собрании боевой дружины Петербургского района, который и был арестован на Теряевой улице, и о состоявшем собрании в это же время боевой дружины Выборгского района в помещении клуба по Ораниенбаумской улице при аресте были забраны бомбы и другие взрывчатые вещества, которые были вещественным доказательством на суде. В том же году мною был даден под наблюдение студент-медик Иохильсон, который и был арестован на улице у клиники со взрывчатым веществом динамитом. Потом еще мною был даден студент С.-Петер-{197}бургского университета М. Тверский, как организатор Василеостровского района.

При аресте Петербургского района боевой дружины и как член ее был совместно с другими арестован, при аресте у меня ничего не было найдено, а также при обыске в квартире занимаемой мною, нелегального ничего не было обнаружено. В 1907 г. мною, был даден склад оружия, помещающийся в Лесном, при аресте было взято 25 шт. револьверов и масса боевых патронов. Находясь под следствием в предварительном заключении по делу 44-х, я просидел до суда один год и четыре месяца, но на суде по недоказанности улик против меня я был оправдан. Находясь так долго в заключении и имея от роду очень слабое здоровье, а посему в тюрьме я получил туберкулез легких и частые падучие припадки, почему с такою болезнью меня на работу никуда не принимают. А посему находясь все время без определенного занятия и имея большое семейство, я очень страдаю в материальном отношении и полученное мною пособие в 300 руб. в 1910 г., я давно уже его прожил и, находясь теперь в безвыходном положении, осмеливаюсь еще раз обратиться к вашему превосходительству с всепокорнейшей просьбой помочь мне и моему бедному семейству в столь критическую минуту моей жизни сколько будет милость вашего превосходительства. Всегда верный и преданный вам слуга.

Петербургский»

Это прошение поступило в. департамент 22 ноября 1911 г., и так как «Петербургского» смешали в департаменте с «Самим», то просьба «Петербургского» осталась без рассмотрения. 14 августа 1912 г. «Петербургский» обратился с новым прошением:

«Служа в качестве агента-сотрудника с 1903 г. при Охранном отделении, был привлечен по делу 44-х и, просидев год в предварительном заключении, я после оправдания моего, по выходе из предварительного заключения, ввиду полученного мною сильного нервного расстройства и малокро-{198}вия, со мною очень часто стали повторяться нервные припадки, а посему я в заводе нигде работать не могу. Находясь теперь в очень критическом положении, без работы, с большею семьей на руках, я еще раз осмеливаюсь обратиться к вам, ваше высокопревосходительство, с всепокорнейшей просьбою не отказать помочь мне в трудную минуту внести залог для поступления на дело в С.-Петербургскую консерваторию в качестве капельдинера, где я могу, не надоедая вам, зарабатывать себе хлеб. Послужной список и отзыв Охранного отделения находятся в Департаменте полиции. Пособие получал один раз в 1910 г. 300 руб. Для залогу нужно 200 руб.

Остаюсь верный вам слуга,

Петербургский»

На прошении имеется следующая надпись: «Г. директор приказал запросить нач. СПб. о. о., действительно ли „Петербургскому“ удается получить должность капельдинера, и в утвердительном случае предложить внести за него залог от третьего лица, и последний будет возвращен Д. п.»

Так по резолюции и было все выполнено. {199}

НЕИСПРАВНЫЙ СОТРУДНИК

„Его высокоблагородию г-ну заведующему Особым отделом

Департамента полиции полковнику Еремину

Бывшего филера С.-Петербургского охранного отделения, мещанина местечка Мстибова, Волковыского уезда, Гродненской губ., Мовши Абрамова-Каплана (нелегально Адольфа Барковского)

ПРОШЕНИЕ

24 января сего года (1910) я уволен от службы филера С.-Петербургского охранного отделения за позднее явление к наряду в немного выпившем виде.

Увольнение от службы поставило меня в самое тяжелое и безвыходное положение, как в материальном отношении, так вообще и для дальнейшей моей жизни ввиду прошлой моей службы.

Поступил я на службу правительству с 1902 г., в качестве сотрудника при Одесском охранном отделении, коим в то время заведовал ротмистр А. Васильев, и работал до 1904 г. причем дал много ценного материала, а именно были взятый типография Партии социалистов-революционеров, склад литературы; в том же году во время временного заведывания вашим высокоблагородием Одесским охранным отделением мною была раскрыта вся боевая дружина, покушавшаяся на жизнь бывшего одесского градоначальника генерала Нейдгарда и, по моему указанию, был задержан главарь этой дружины, зарезавший филера Крайнего; кроме этого мною было предупреждено вторичное покушение на жизнь генерала Нейдгарда и одесского полицеймейстера; лица, имевшие покушение, были арестованы чиновником названного отделения Сачковым.

Будучи провален в партии, я был ранен, после чего меня отправили в гор. Варшаву для тех же целей, но ввиду того, что одесской организацией было сообщено в Варшаву о мо-{200}ем приезде туда, мне не удалось войти в сношение с варшавской организацией. Из Варшавы был отправлен в Вильно в распоряжение ротмистра, ныне полковника Климовича, а из Вильно в гор. Ригу, где я вошел в организацию Партии социалистов-революционеров, указал типографию и всех членов этой партии, а также и военной организации.

Из Риги я был принят на военную службу и по ходатайству начальника Виленского охранного отделения подполковника Шебеко назначен в гор. Вильно, где вошел в военную организацию группы „анархистов-коммунистов“, но был провален Ригой и Вильно, и на меня было организовано покушение, которое было предупреждено начальником Рижского охранного отделения, бывшим одесским ротмистром Васильевым, приезжавшим в Вильно специально для этой цели.

Прослужа на этой службе около пяти месяцев, по ходатайству того же подполковника Шебеко, был от военной службы освобожден и перешел на нелегальное положение и находился в отделении около трех недель безвыходно. Высочайшего же указа об увольнении меня от военной службы не было, и я по настоящее время дезертир.

Из Вильно я был отправлен в Москву в Охранное отделение к полковнику Климовичу и был зачислен филером. Из Москвы в разное время был командирован в Курск, Севастополь и в Самару; в последней, оставив наружное наблюдение, вошел в самарскую социал-демократическую партию и раскрыл комитет означенной партии и боевой дружины этой же партии.

Из Самары я был командирован в Бузулук, Самарской губ., где был ранен, в Саратов, Вольск, в Пензу; в последней для получения связи был посажен в тюрьму, где был подвергнут со стороны политических пытке; в тюрьме мною был предупрежден побег арестантов и обнаружен подкоп.

По освобождении из тюрьмы был вторично послан в Самару, а оттуда в Одессу; из Одессы подполковником Ледвиковым был послан в город Аккерман для раскрытия лаборатории бомб. В Аккермане я вошел в организацию Партии социалистов-революционеров и для конспирации был аре-{201}стован и бежал, дабы не потерять связи и явки с одесским комитетом, после чего мною были открыты и указаны: „областной комитет социалистов-революционеров“, „общий городской комитет“ той же партии с его типографией, „портовой комитет“ той же партии и его боевая дружина, „боевой партизанский отряд“ с его типографией; лаборатория бомб и летучий боевой отряд при Южнорусском областном комитете той же партии, только что тогда организовавшейся.

Цель всех этих партий была взорвать дворец и убить командующего войсками барона Каульбарса и других должностных лиц, ограбить пароход „Батум“, где можно было взять 400 000 руб. У рулевого этого парохода Борленко были обнаружены в значительном количестве взрывчатые вещества.

После этого раскрытия я был ранен, и в начале 1908 г. отправлен в С.-Петербург в Охранное отделение, где служил филером до 24 сего января и уволен за вышеупомянутый проступок.

Ввиду вышеизложенного и глубоко раскаиваясь в своей ошибке, покорнейше прошу Ваше высокоблагородие войти в мое несчастное положение и во внимание моей прежней службы не признаете ли возможным защитить меня и оставить на прежней службе филера, или же предоставить мне должность в другом каком-либо Охранном отделении.

Я шесть лет живу на нелегальном положении и по военной службе числюсь дезертиром; находясь в настоящее время в таком положении для меня несчастном, я положительно не знаю, что делать и как быть; на легальное положение ни в коем случае перейти не могу, потому что буду убит, а также преследуем властями как дезертир; начальник же Охранного отделения дал мне срок прожить в Петербурге до 1 февраля сего года; в противном случае буду выслан из столицы официально этапом. Кроме того у меня остаются голодными родители, которые мною отправлены за границу и находятся на моем иждивении. {202}

Ваше высокоблагородие, умоляю Вас, пощадите и заступитесь, так как после всего этого для меня один исход „Нева“; окажите Ваше милосердие надо мной.

Если же будет признано невозможным принять обратно меня на службу, то не признаете ли возможным выдать мне какое-либо денежное пособие, которое я никогда не получал, служил же искренней правдой своему делу, а также осмеливаюсь просить разрешить остаться мне в Петербурге на более продолжительное время для устройства дел и своего положения.

Раскаиваясь глубоко в своей ошибке, смею надеяться на милость Вашего высокоблагородия, что буду обратно принят на службу, которой я так много отдал своих сил.

Проситель искренно преданный Вам,

Ваш слуга Мовша Каплан»

Получив прошение Мовши Каплана, Департамент полиции обратился к начальнику Петербургского охранного отделения полковнику фон Коттену с просьбой «уведомить о причинах увольнения от службы филера Адольфа Барковского и сообщить сведения о личных и служебных его качествах». Фон Коттен дал следующий ответ: «Филер Барковский (Каплан, он же Каган) уволен мною от службы за пьянство. Он неоднократно, бывая на службе по наблюдению, напивался пьян и оставлял службу, и в таком виде являлся в сборную филеров к докладу, за что не раз был заведующим наружным наблюдением удаляем из сборной. В служебном отношении Барковский ничем от других филеров не выделялся, считался малоопытным и назначался всегда лишь в помощь опытным филерам. Кроме того, Барковский - еврейского происхождения, что инструкцией г. министра внутренних дел по организации наружного наблюдения совершенно не допускается».

Отрицательный отзыв начальства о Барковском не помешал Барковскому. Департамент полиции в своем представлении товарищу министра, изложив заслуги Барковского по секретному сотрудничеству, дал следующее заключение: {203}

«Признавая причины увольнения Барковского от должности филера основательными, но находя в то же время, что услуги его делу политического розыска являются весьма существенными и ценными, что ходатайство Барковского о пособии вполне заслуживает удовлетворения. Департамент полиции полагал бы справедливым выдать ему из секретных сумм департамента, в виде единовременного пособия, 300 руб. и на проведение означенного предположения в исполнение испрашивает разрешение Вашего превосходительства».

Справедливость восторжествовала: его превосходительство согласился с мнением департамента, и 300 руб. были выданы Мовше Каплану. {204}

ОБИДНОЕ НЕДОРАЗУМЕНИЕ

«Его превосходительству господину директору

Департамента полиции

Причисленного к штату Киевского губернского правления б. помощника пристава I части гор. Бердичева Константина Мартыновича Преображенского

ПРОШЕНИЕ

В 1907 г. мною была раскрыта преступная шайка соц.-революционеров, покушавшаяся на жизнь бывшего военного министра генерала от инфантерии А. Ф. Редигера, а также на взрыв военного совета.

Наравне с этими преступниками, во избежание всяких со стороны их подозрений о том, что я их выдал в руки правосудия, я также был арестован и осужден в каторжные работы, а затем по высочайшему повелению, состоявшемуся в 8-й день мая 1909 г. был помилован и, во избежание преследования со стороны революционеров, мне была пожалована фамилия «Преображенский», вместо прежней «Римша-Бересневич».

Со дня моего ареста и до 10 июля 1909 г. я состоял при Охранном отделении в качестве писца, получая от отделения жалованье по своим заслугам, и никаких наград, кроме купленного мне за 25 руб. статского пальто и отданного мне старого поношенного костюма, я не получал.

29 же июля 1907 г. я был зачислен полицейским надзирателем СПб. охранного отделения, и опасаясь далее оставаться в Петербурге, я, по рекомендации его высокопревосходительства генерала от инфантерии А. Ф. Редигера, был назначен помощником пристава I части гор. Бердичева.

В Бердичеве я прослужил с 22 сентября 1909 г. по 26 января 1910 г. и за это время успел получить две благодарности от его превосходительства г. киевского губернато-{205}ра, объявленные в приказе г. бердичевского полицеймейстера, за успешное взыскание дополнительного промыслового налога, а также городского и земского сбора и был на хорошем счету у начальства, но затем отношения начальства ко мне изменились к худшему. Причина сему следующая: после убийства в Петербурге начальника Охранного отделения полковника Карпова в петербургских и киевских газетах начала фигурировать фамилия Преображенского, который являлся участником во многих политических делах и известен как Охранному отделению, так равно и мне по делам отделения. Начальство стало допрашивать меня по этому поводу, но я ответил, что личности Преображенского, про которого так много пишут в газетах, я не знаю, и те обвинения, которые упоминаются в газетах, ко мне не относятся. Иначе говоря, что, хотя личность эта мне была и известна по делам Охранного отделения, так как в то время, когда он однажды был арестован за ограбление бани за Нарвской заставой, я производил некоторые по канцелярии расследования, но, между прочим, не желая, в силу долга присяги, разоблачать или посвящать полицейское начальство в тайны Охранного отделения, я отозвался полнейшим незнанием, как личности Преображенского, так равно и всех его преступных деяний, не предполагая, что этим я могу навлечь на себя какое-либо подозрение со стороны своего начальства.

Но вскоре в одном из номеров „Биржевой газеты“ прямо было указано, что я причастен к взрыву в кафе „Централь“ на Невском пр. и после взрыва назначен помощником пристава I части гор. Бердичева.

Подобного рода газетная печать окончательно заставила начальство причислить меня к штату Киевского губернского правления, мотивируя свое причисление тем, что я якобы не пригоден к полицейской службе и не соответствую своему назначению.

Ко всем же делам, по которым упоминался в печати Преображенский, я вовсе не причастен и пострадал совершенно напрасно, лишившись со своей женой и 9-летним сыном насущного куска хлеба, так как фамилия „Преображенский“ мне высочайше пожалована 8 мая 1909 г., а взрыв в {206} кафе „Централь“ был в 1908 г., т. е. до пожалования меня этой фамилией и безусловно этот случай может относиться к тому Преображенскому, который проходил по делам СПб. охранного отделения под кличкой „Реалист“ по с.-д. партии.

Принимая во внимание, что в связи с новой фамилией я потерял место, и в данное время без рекомендации трудно устроиться и приходится со своим семейством испытывать всякие лишения и нужды, так как за 4 месяца моей службы в Бердичеве я не успел сделать каких-либо сбережений, а наоборот, благодаря болезни моей жены (воспаление слепой кишки 1¹/₂ месяца) и затем отъезда из Бердичева у меня образовалось около 200 руб. долга частным лицам, и теперь ко мне предъявляются гражданские иски, осмеливаюсь покорнейше просить ваше превосходительство войти в мое в данное время безвыходное и крайне тяжелое положение и об оказании мне материальной поддержки с выдачей пособия по усмотрению вашего превосходительства.

Покорнейше просит:

К. Преображенский»{207}

СОТРУДНИК-«ОТКРОВЕННИК»

«Господину товарищу министра внутренних дел

генерал-лейтенанту Курлову

Бывшего сотрудника Варшавского охранного отделения Михаила Вольгемута

ПРОШЕНИЕ

В начале 1908 г. при арестах членов Польской социалистической партии в гор. Седлеце и губернии, я дал откровенные показания относительно моего участия в партии, вследствие чего было задержано по моим показаниям и приговорено Варшавским военно-окружным судом 44 человека к смертной казни, затем казнено 18 человек. Остальные сосланные бессрочную каторгу. Не включая лиц, сосланных в порядке государственной охраны. А также был обнаруженный по моим показаниям склад оружий с 6 пистолетов Маузера, 14 пистолетов Браунинга, 1 бомба, 4 динамитные петарды и до трех тысяч патронов. А также прибор для сложения бомб, бомбы в раздробленном виде. А также было обнаружено несколько партийных библиотек. Отбыв затем наказание по суду в течение 1 г. 9 м. Варшавской крепости [40], я, желая чистосердечными показаниями облегчить себе судьбу и принести пользу правительству, согласился быть сотрудником Варшавского охранного отделения, причем начальник последнего полковник Заварзин, в присутствии покойного генерала Вырголича, агента отделения Литвина и полковника Мрочкевича, обещал мне обеспечить материально по окончании троекратного заключения. Со времени моего поступления в Охранное отделение я дал ряд ценных откровенных показаний по местному краю и получал по 1 сентября сего года содержание по 45 руб. в месяц, не включая времени, когда я был под стражей в крепости; в это время я получал по 10 руб. в месяц на тюремные расходы. По моим указаниям, в 1909 г. было задержано и привлечено {208} к судебной ответственности до 50 лиц. Кроме того в том же году за ряд серьезных задержаний полковник Заварзин выдал мне 500 руб., из коих 200 руб. я получил только ныне. 1 сентября я окончательно уволен от службы Варшавского охранного отделения, причем мне передано было, что о выдаче мне единовременного пособия сделано представление в Департамент полиции. Ныне за уплатой имевшихся долгов по гор. Варшавы у меня осталось около 50 руб. и я вынужден поселиться в гор. Одессе с целью приискания, как слесарь, какого-либо заработка; оставаться в родном крае я не могу, так как неминуемо буду убит сторонниками партии. Имеющихся денег хватит на жизнь на один месяц. Приискать место на какой-либо фабрике здесь мне весьма трудно, так как я не имею никаких аттестаций. Не отказываясь от мысли дальнейшим личным трудом содержать себя, я все же внезапным отказом Варшавского охранного отделения от исполнения обещаний, данных полковником Заварзиным, поставлен в безвыходное положение. А потому покорнейше прошу ваше высокопревосходительство во внимание к тем фактическим заслугам, кои я оказал правительству в борьбе с Польской социалистической партией и кои известны Департаменту полиции, войти в мое положение, приказав временно обеспечить меня материально до той поры, пока я не подыщу себе настоящего заработка. Ответ настоящего прошения покорнейше прошу адресовать Станиславу Владиславовичу Островскому в Одесское охранное отделение, под этим именем я проживаю ныне в Одессе.

Михаил Вольгемут

12 сентября 1910 года. Одесса»

Об авторе этого отношения была составлена следующая справка:

«Вольгемут Михаил Францев, 21 года, мещанин гор. Седлеца, холост, слесарь, имеет отца 77 лет, братьев и т. д. Из донесения начальника жандармского управления Седлецкого, Венгровского и Соколовского уездов от 29 декабря 1907 г. за № 1804 усматривается, что в ночь на {209} 28 декабря на денежную почту при ст. Соколов произведено разбойное нападение, причем взрывом бомбы убит один нижний чин и 7 человек ранено, кроме того стрельбой из револьверов было тяжело ранено 3 человека. Организованной погоней было задержано из числа преступников двое - женщина Овчарек и Михаил Францев Вольгемут.