7.2. Сложение мифологии об Иване Грозном. XVI - XVII вв.

7.2. Сложение мифологии об Иване Грозном. XVI - XVII вв.

Обличение Грозного в ранней русской литературе. Русские и европейцы, современники Ивана IV, оставили описания его царствования. До XIX в. о Грозном в России знали только из русских источников, а в Европе — из европейских. Исключение составляли писания князя A.M. Курбского, перебежавшего в 1563 г. на сторону польского короля Сигизмунда Августа. Его «Историю о Великом князе Московском» читали в России и в Польше. «История» — произведение русского человека, но живущего вне России и открыто враждебного царю. Написанная в 1570-х гг. на церковнославянском языке в московской редакции, но с полонизмами, «История» известна более чем в 70 списках XVII в. Никто из современников Курбского не создал более полного обличительного трактата против Ивана Грозного.

«История» начинается с дурных дел князя Василия, зачавшего сына в незаконном браке, и убийств бояр юным Иоанном. Затем идет светлый период, когда царь находился под влиянием Избранной рады (термин Курбского). Подробно рассказано о взятии Казани, о подвиге самого Курбского и об ошибке царя, уведшего войска из незамирённого края. Ливонскую войну Курбский оправдывает, описывая, как ливонцы сорвали перемирие. Далее автор переходит к повороту царя ко злу, начавшемуся с удаления Адашева и Сильвестра из числа советников. Иоанн стал предаваться разгулу в окружении. Наступившее время Курбский, цитируя Иоанна Златоуста, называет «звериным веком». Он описывает казни бояр и дворян, кровавые дела «кромешного войска», губителей Святорусской земли. Отдельно выделены казни духовенства, страдания и убийство митрополита Филиппа. Последняя глава посвящена житию архимандрита Феодорита, духовника Курбского.

Образованные люди на Руси читали Курбского. Его «Историю» использовал государев дьяк Иван Тимофеев (Иван Тимофеевич Семёнов), создавший в первой трети XVII в. крупное исторически-философское произведение — «Временник по седмой тысящи от сотворения света во осмой в первые лета». Во «Временнике» Тимофеев исследует причины, породившие Смуту, и приходит к заключению, что началу наказаний и бед положил Иван Грозный и его опричнина. Тимофеев осуждает царя за кровавую игру с людьми — «тако Божиими людьми играя». Самого царя он называет «мирогубитель и рабоубитель», бывшего на деле лишь «лживым храбрецом». Если влияние сочинения Курбского на Тимофеева несомненно, то нет оснований усматривать его в другом критическом к Грозному произведении — «Житии святителя Филиппа, митрополита Московского».

Житие известно по спискам XVII в., но первый его вариант был составлен вскоре после перенесения мощей митрополита в Соловецкий монастырь (1591). В нем описываются жизнь и духовные подвиги святого Филиппа, которого царь упросил принять сан митрополита. Совесть не позволяла Филиппу спокойно наблюдать свирепство Иоанна, и, когда царь с опричниками, все в чёрных ризах, вошли в Соборную церковь Успения и царь стал ждать благословения, он его не получил. На требование благословления Филипп ответствовал, что в сем странном одеянии не узнает Царя Православного, не узнает его и в делах царства, когда в церкви возносятся молитвы, а за алтарем льется невинная кровь. Над царем есть Всевышний: «Как предстанешь на суд Его? обагренный кровию невинных, оглушаемый воплем их муки? — Иоанн ударил жезлом об пол и сказал голосом страшным: "Чернец! Доселе я излишно щадил вас, мятежников: отныне буду, каковым меня нарицаете!"»[129].

Под давлением Иоанна над главой Русской церкви был устроен Соборный суд, на котором использовали показания иноков Соловецкой обители о мнимых преступлениях Филиппа, когда он был там игуменом. Филипп отверг обвинения и объявил о добровольном сложении митрополичьего сана. Но отречение не было принято. Он должен был претерпеть ещё одно поругание. Филиппа заставили служить литургию в Успенском соборе. В середине службы в церковь ворвались опричники, зачитали «Соборное осуждение», разорвали на нем одежды, одели в рубище и отвезли в темницу На другой день Филиппу объявили, что за тяжкие вины и волшебство он должен кончить дни в заключении.

Филиппа томили в узах в подвалах московских монастырей. Царь казнил нескольких его родственников, а отсеченную голову племянника велел отослать ему в тюрьму. Старец взял голову, поцеловал, благословил и возвратил принесшему. Наконец, страдальца отвезли в заточение в тверской Отрочь монастырь. Год спустя, 23 декабря 1569 г., святитель по велению царя принял кончину от руки Малюты Скуратова. За три дня до его прихода Филипп сказал, что приблизилось время подвига, а в день смерти причастился. Малюта пытался уверить, что пришел за благословением, но святой старец с кротостию примолвил: «Я давно ожидаю смерти: да исполнится воля Государева!» Тогда Малюта задушил его подушкою, но игумену и монашеской братии объявил, что Филипп умер от несносного жара в келье.

В 1584 г., при царе Фёдоре, мощи Филиппа были перенесены в Соловецкий монастырь. Вскоре были явлены первые чудеса. В 1648 г. Филипп был причислен к лику святых. Житие святого Филиппа, несомненно, внимательно читал митрополит Новгородский, будущий патриарх Никон. В 1652 г. по его представлению царь Алексей Михайлович распорядился перевезти мощи святого Филиппа в Москву. Алексей Михайлович вручил Никону, назначенному сопровождать мощи, послание, обращенное к Филиппу. Послание содержит покаяние царя: «Молю тя и придти тебе желаю семо, еже разрешити согрешения прадеда нашего царя и великого князя Иоанна, нанесенное на тя нерассудно завистию и неудержанием ярости. ...И сего ради преклоняю сан свой царский за оного, иже на тя согрешившего, да оставиши ему согрешения его своим к нам пришествием». Мощи святого Филиппа в Москве встречал крестный ход. За митрополитом шел царь; огромные толпы народа заполняли улицы. 9 июля 1652 г. мощи были поставлены в храме Успения Богоматери в Кремле. Борьба Ивана Грозного с Филиппом закончилась поражением царя.

В настоящее время сторонники реабилитации Ивана IV привели доказательства непричастности царя к смерти святого Филиппа. Основным аргументом является отсутствие имени Филиппа в «Синодике опальных», составленном при участии Ивана Грозного. Глубоко верующий царь не мог решиться на бессмысленный обман всевидящего Бога. Это доказательство убедительно, хотя не снимает вины царя в аресте и заточении митрополита Филиппа и казни его родственников.

Ещё одним произведением, осуждающим Ивана Грозного, является летописная повесть, известная как «Повесть о разгроме Новгорода Иваном Грозным». Первоначальный текст сохранился в составе «Новгородской Уваровской летописи» (конец XVI в.). По всей видимости, автор был очевидцем разгрома. «Повесть» написана новгородцем, осуждающим Ивана VI. Но автор пытается найти причины гнева царя на Новгород и объясняет их «наущением зломысленных богоотступников, вложиша во ум и во уши царевы глаголы изменныя на архиепископа Пимина, его владычных бояр и лутчих людей посадских о предании Великого Новаграда иноплеменным».

Поверив клевете, Иван с войском опричников пошел к Новгороду, послав вперед себя передний полк. Опричники обложили город, опечатали церкви и монастыри и начали первые расправы: с каждого инока и священника взыскивали по двадцать рублей, а кто не мог заплатить, ставили на правеж: всенародно секли с утра до вечера. Опечатали дворы богатых новгородцев, жён и детей стерегли в домах. Все застыли в ужасе, ждали приезда царя. Прибыл Иван Васильевич вместе с сыном Иваном Ивановичем, боярами и опричниками. Остановились они в пригороде. На другой день казнили иноков, «бывших на правеже». 8 января 1570 г. царь въехал в город. Его встретил архиепископ Пимен и хотел осенить крестом, но царь отверг благословение и сказал: «...злочестивец! В руке твоей не крест животворящий, но оружие убийственное, которое ты хочешь вонзить нам в сердце. Знаю умысел твой и всех гнусных Новогородцев; знаю, что вы готовитесь предаться Сигизмунду-Августу Отселе ты уже не Пастырь, а враг Церкви и Св. Софии, хищный волк, губитель, ненавистник венца Мономахова!»

Царь всё же вошел в Софийскую церковь, отслушал литургию и направился за Пименом в трапезную «хлеба исти со всеми своими князи и бояры». Посреди обеда Грозный вдруг возопил страшным голосом. Тут же явились воины, схватили архиепископа, его приближенных и слуг. Начался страшный погром, перекинувшийся на город. Грабили церкви и монастыри. Сразу же начались суд и казни. Царю каждый день приводили от пятисот до тысячи новгородцев, их били, мучили, везли на санях на берег Волхова, где река не замерзает зимой, и бросали в воду. Выплывших убивали. Из Новгорода погром перекинулся на всю Новгородскую область, куда Грозный разослал «государевых людей». Грабили не только монастыри и церкви, но склады, лавки, дома богатых людей. Все, что нельзя было увезти, опричники сжигали, резали скот, ломали ворота и окна в домах.

По словам летописца, «разрушение Великого Новагорода» продолжалось около шести недель. Наконец, 12 февраля Грозный велел собрать оставших новгородских людей «изо всякой улици по лутчему человеку». Собранные стояли «отчаявшеся живота своего, быша яко мертви». Грозный, воззрев на них оком милостивым и кротким, призвал новгородцев, «доселе живущих, молить Господа о его царствовании и о христолюбивом воинстве, побеждающем врагов зримых и незримых. Бог судья изменнику Пимену и злым его советникам! С них взыщется кровь, здесь излаянная. Да умолкнет плач и стенание; да утишится скорбь и горесть! Живите и благоденствуйте в сем граде!».

От Новгорода царь повел опричников на Псков. О его псковских делах повествуют Пискаревская и Псковская летописи. Пискаревский летописец лаконичен:

«И оттоле пошол во Псков и хотел то же творити, казнити и грабити. И единаго уби игумена Корнилия Печерскаго да келаря. И прииде к Никуле уродивому. И рече ему Никуда: "Не замай, милухне[130], нас и не пробудет ти за нас! Поеди, милухне, ранее от нас опять. Не на чом ти бежати!" И в то время паде головной аргамак. И князь велики поеде вскоре и немного зла сотвори».

Псковская летопись подробнее. Царь прибыл в Псков «с великою яростию, яко лев рыкая, хотяй растерзати неповинныя люди и кровь многую пролити». Но, услышав колокольный звон к заутрене, «умилился душею... и повеле всем воем меча притупити о камень, и ни единому бы дерзнути еже во граде убийство сотворити». Иван Грозный въехал в город. Перед домами стояли столы с яствами; все псковичи — мужья, жены, дети — были на улицах и, преклоняя колени, приветствовали царя. Царь слушал молебен в храме Троицы и затем зашёл в келию к блаженному Николе Саллосу — по-гречески «юродивому». Блаженный сказал: «Не замай, милухне, нас и пойди от нас, не на чем тебе будет бежати». И протянул царю кусок сырого мяса. Тот отказался, сказав, что не ест мяса в пост. «Ты пьешь кровь человеческую», — отвечал Никола, поучая царя «многими ужасными словесы», чтобы тот прекратил убийства и не грабил святые Божий церкви. Но Грозный велел снять колокол с Троицкого собора, и тогда пал лучший его конь. Царь поспешно покинул Псков.

Есть предание, что при въезде Ивана Грозного в Псков блаженный Никола скакал верхом на палочке и кричал: «Иванушко, Иванушко, покушай хлеба-соли, а не христианской крови». Никола Саллос стал для Пушкина прообразом юродивого Николки в «Борисе Годунове». Пушкин превосходно знал предания псковской старины; он подолгу жил в родовом имении Ганнибалов, псковском сельце Михайловском. Ещё большее значение имело влияние Карамзина, в семье историка лицеист Александр Пушкин был желанным гостем, Карамзину посвящен «Борис Годунов». Примечательны слова посвящения: «Драгоценной для россиян памяти Николая Михайловича Карамзина сей труд, гением его вдохновенный, с благоговением и благодарностью посвящает Александр Пушкин».

Создатель «Истории государства Российского», Карамзин удостоился немалого числа критических замечаний от последующих поколений историков. Упрекали его главным образом за то, что живописал он исторические характеры, но не писал о том, о чем брался судить пушкинский Онегин: «То есть умел судить о том, || Как государство богатеет, || И чем живет, и почему || Не нужно золота ему, || Когда простой продукт имеет». Упреки небеспричинные, Карамзин почти не писал об экономике, но характеры русских царей и бояр он — потомок ордынского князя Кара-Мурзы, принятый в аристократическое общество и вхожий в царскую семью, — понимал и чувствовал лучше, чем неродовитые Полевой и Соловьёв, не говоря уже об отдаленных историках XX в. Сильными сторонами Николая Михайловича были честность и непредубеждённость, причем нравственный облик описываемых им героев истории имел для него решающее значение. Карамзин обобщил все известные ему русские источники, и приговор его об Иоанне — «герое добродетели в юности, и неистовом кровопийце в летах мужества и старости» — лишь внешне сходен с оценкой Андрея Курбского.

Карамзин признает, что, истребляя роды древние, будто бы опасные для царской власти и возводя на их ступень «роды новые, подлые», царь губительной рукой коснулся будущих времен, ибо породил тучу «доносителей, клеветников, кромешников», оставивших злое семя в народе. Но он же отмечает, что Иоанн даже в крайностях зла сохранял черты «Великого Монарха», ревностного, неутомимого, часто проницательного в государственной деятельности. Он любил правду в судах, сам разбирал тяжбы; «казнил утеснителей народа, сановников бессовестных, лихоимцев, телесно и стыдом», не терпел гнусного пьянства. Иоанн не имел тени мужества, но совершил завоевания и оставил России войско, какого она не имела дотоле. В памяти народа остались заслуги его царствования:

«Имя Иоанново блистало на Судебнике и напоминало приобретение трех Царств Могольских: доказательства дел ужасных лежали в книгохранилищах, а народ в течение веков видел Казань, Астрахань, Сибирь как живые монументы Царя-Завоевателя; чтил в нем знаменитого виновника нашей государственной силы, нашего гражданского образования; отвергнул или забыл название Мучителя, данное ему современниками, и по темным слухам о жестокости Иоанновой доныне именует его только Грозным, не различая внука с дедом, так названным древнею Россиею более в хвалу, нежели в укоризну».

Славные деяния Грозного в ранней литературе. Царствование Ивана IV восхваляли в официальных летописях. К их числу относятся «Летописец начала царства царя и великого князя Ивана Васильевича» (1550-е гг.), созданный при участии А.Ф. Адашева, «Степенная книга царского родословия» (1561—1563), составленная под началом митрополита Макария, «Никоновский свод», вобравший летописный материал от начала Руси до конца 1550-х гг., и «Летописный лицевой свод» (1570-е гг.), созданный по заказу Ивана Грозного. Последний, 12-й том, известный как «Царственная книга», посвящен царствованию Ивана Грозного. Во время царствования Ивана Грозного были созданы художественные повести — «Троицкая повесть», «Казанская история» и повесть об осаде Пскова.

«Троицкая повесть», основанная на «Летописце начала царства», состоит из сказания о Свияжском и Крымском деле и повести, как Иван Васильевич взял Казань. Повесть составлена в 1553 г. в Троице-Сергиевом монастыре. Ее вероятный автор — келарь монастыря Адриан Ангелов. «Троицкая повесть» сочетает черты исторические и агиографические (житийные). Адриан описывает взятие Казани, но больше стремится рассказать о чудесах, являющих милость Божию царю и русскому воинству. Всячески подчеркивает благочестие Ивана Васильевича, непрерывно молящегося и просящего покровительства святых, особенно Сергия Радонежского.

«Троицкую повесть» предваряют слова автора, что о чудесах, случившихся при взятии Казани, он сподобился слышать от самого самодержца, иные и сам видел. Сказание начинается со Свияжского дела. В лето 7059 (1551) г. увидел царь, что христианство пленено, кровь христианская проливается, а церкви в запустении. И зло это от беззаконных казанских сарацин. Не стерпела душа благочестивого государя, послал он воевод, и поставили они город на Свияге-реке, вблизи Казани. Казанцы испугались и стали просить государя дать им в цари Шигалея. Получив Шигалея, нечестивые скоро прогнали его и просили прислать воевод. Царь прислал воевод, но казанцы в город бояр не пустили, обозы разграбили и людей при них побили. В цари же посадили ногайца Едигера. Иван Васильевич, услышав нечестивых агарян измену, очень опечалился и собрался в поход на Казань. Тут пришли вести, что царь крымский идет с большим войском и с пушками и янычарами «турского султана».

Благочестивый царь решил идти ему навстречу. Помолился в Троицкой обители и в Успенском соборе. Получил благословение от митрополита Макария. Супругу Анастасию призвал пребывать в подвигах духовных и из темниц заключенных выпустить. «Тогда получим от Господа двойную награду — я за храбрость, а ты за благия дела». Поцеловав царицу, государь вместе с войском отправился к Коломне. Воеводы отняли у крымцев христианский полон и многих агарян побили. Побили агарян и под Тулой. А нечестивый царь в «поле со срамом побеже». Государь прославил Бога молитвами и пошел к Свияжску. На этом сказание заканчивается. Следует повесть о взятии Казани. Из Свияжска царь пошел к Казани со своим воинством. Была битва с казанцами, и Божьей милостью православные победили. Окружили город, чтобы поганые не могли ни войти, ни выйти. Царь же поставил в своем стане три полотняные церкви. Вскоре была одержана победа над татарами, нападавшими из леса на государево войско. Царь со слезами молился и одарил воинов. И посылает он в город милостивое слово: «Если сдадите город, я всех вас жалую и не припомню многих ваших измен». Но нечестивые не слушали государева слова.

Жил царь не снимая доспехи, ночи проводил в молитвах, днем пребывал в царских делах. Троицкие иноки принесли государю икону Троицы и Богородицы с апостолами и Сергия с Никоном[131]. С того дня стали дароваться нашему царю Господом удачи. Из Арска пришли воеводы с большой победой и освобожденными русскими пленниками. Царь пленников повелел содержать в царских шатрах, всех накормил, одел и велел отвести каждого на родину. Был у царя человек, литвин по имени Розмысл, искусный в подкопах. Ему приказали рыть подкопы под стены. Зажгли один подкоп, и подняло взрывом огромные бревна из городских стен, поубивали они многих нечестивых.

Перед взятием Казани было много чудес. Раненый воин видел парящих над городом двенадцать апостолов и святого Николая, благословивших эти места для проживания православных христиан. Другой увидел во сне святого Николая, призывавшего пойти к царю и сказать, чтобы послал войска на город в день Покрова или на следующее утро. Когда же воин к царю не пошел, святой Николай вновь явился и потребовал идти. Третье чудо видели благочестивые люди во сне и сарацины в самой Казани. Ходил по городу старец в ветхих монашеских одеждах и подметал на улицах, чистил город перед приходом гостей. Старец этот был чудотворец Сергий.

И повелел царь приготовиться к взятию города. Рано утром отслужили заутреню, царь повелел начать литургию. Трепет и благоговение он внушал, стоя посреди церкви в сияющих доспехах, усердно молясь и проливая потоки слез. Когда же была прочитана строка из Евангелия: «И будет едино стадо и един пастырь», загремел гром и задрожала земля. Царь, выйдя, увидел, что городская стена разрушена, всё покрылось тьмой, взлетают бревна и убивают нечестивых. Грянул второй взрыв, и воины устремились на врага. Благочестивый царь, вернувшись в церковь, молился, проливая обильные слезы. Некто из приближенных говорит ему: «Государь, пришло время ехать, идет бой в городе, и полки ожидают тебя». Царь же отвечал: «Если дождемся окончания молитвы, то великую милость получим от Христа».

Из церкви царь вышел весь в сиянии и, сев на царского коня, вооружился животворящим крестом. Воины же, увидев государя, на городские стены как на крыльях взлетели. И одолели нечестивых. Взяли в плен царя казанского Едигера, захватили его знамена, взяли город Казань и толпы пленников. Царь, видя милосердие Божие, приносил молитвы. И повелел заложить церковь, где стояло царево знамя. А в самой Казани заложил собор Благовещения Пречистой Богородицы. И город освятил, пройдя по стенам с животворящими крестами и с иконами. Повесть заканчивается благодарностью Господу за то, что даровал русским людям такого государя, как Иван Васильевич.

«Казанская история». Если автор «Троицкой повести» сосредоточен на богоизбранности царя Ивана Васильевича, получавшего чудесную помощь от Господа и преподобного Сергия, то автор «Казанской истории», использовав «Троицкую повесть», летописные своды и «Русский хронограф» (1512), создал историко-публицистическое произведение, рассматривающее покорение Казанского царства в контексте русской истории. «Казанская история», известная также как «Казанский летописец», пользовалась огромной популярностью в XVII в.; до нас дошло более 200 списков, причем большая их часть подверглась позднейшим переработкам. Их причиной являлась публицистичность произведения. В «Казанской истории», написанной в годы начала борьбы Грозного с боярством (1564—1565), автор стоит на стороне царя. При этом он замалчивает участие во взятии Казани попавших в опалу бояр, что вызывало желание исправить несправедливость со стороны их детей и родственников.

Об авторе известно немного. Если верить тому, что он сообщает, то довелось ему был ренегатом — христианским пленником, принявшим мусульманство. 20 лет он жил в почёте при дворе казанских ханов и покинул город лишь во время его осады русскими войсками. Высказывается предположение, что он выполнял тайные поручения русских властей. Как бы то ни было, после взятия Казани автор поступил на царскую службу, что вряд ли возможно для предателя. Впрочем, не исключено, что ренегатство автора лишь повторение литературного приема из «Повести о взятии Царьграда турками в 1453 году», помещённой в «Хронографе», где автор, некий Нестор Искандер, сообщает, что он славянин, «измлад» попавший к туркам и обращенный в мусульманство.

Автор «Казанской истории» компилирует самые разнообразные произведения, используя их не только как источники, но и заимствуя литературные приемы и особенности стиля. Он сохраняет традиционную церковность выражений, но вводит художественные образы, мотивы и ситуации, относящиеся уже к светской беллетристике. Не будучи новатором, автор был искусным комбинатором всего разнообразия, существующего в русской литературе XVI в. Разнообразие литературных стилей не мешало автору подчинять весь материал «Казанской истории» единой цели — доказательству исторической справедливости завоевания русскими Казанского царства и возвеличиванию Ивана Васильевича как самодержца российского, охраняющего и берегущего вверенный ему Богом народ.

Двадцать одна из 101 главы «Казанской истории» посвящены истории Московской Руси и Казанского царства и их непростым отношениям. Начиная с 22-й главы «Казанская история» переходит к царствованию Ивана Грозного. Воцарившись, великий князь Иван начал наводить порядок. Перебил бояр-мятежников, владевших неправедно его царством. Вельможи устрашились и от лихоимства и обмана отказались. И стал царь кротким и смиренным, в суде же справедливым и непреклонным, ко всему воинству милостивым и щедрым, и весел сердцем, и сладок речью, и оком радостен. Укрепил воинство свое, добавив пищальников. И узнал царь, что издавна стоит на «Русской его земле» сарацинское царство Казань, а по-русски — «Котёл золотое дно», и что приносит оно большие беды. Видел он и земли, запустевшие от поганых.

Знал царь, что воевать с агарянами трудно. Иногда правители наши побеждали казанцев, но чаще возвращались посрамленные. Ибо владели измаильтяне военным искусством, которому обучаются с детства, потому суровы и бесстрашны бывают в боях с нами, смиренными. И взмолился царь Иван Васильевич Богу, чтобы сжалился Он над христианским народом, в плену у казанцев находящимся. Тут началось в Казани смятение — свергли они своего царя и решили просить православного государя дать им в цари касимовского царя Шигалея, с которым часто воевали. Думали коварно заманить его. Царь же по молодости не распознал их лукавства и Шигалея к ним отпустил.

Хотели казанцы убить Шигалея, но ему удалось бежать. Из Казани, словно ястреб, перелетев долгий путь, прибежал он в Коломну, где стоял в том году царь, и тайно, наедине, рассказал ему, что по навету советников самодержца хотели казанцы Шигалея убить. Показал и грамоты, скрепленные их печатями. Царь разъярился и, рыкнув зло, яко лев, учинил допрос и повелел предать казни трех бояр, бывших в заговоре, четвертый же сам принял яд. Царь из-за случившегося, из-за этой насмешки казанцев, озлобился, болела у него душа, и ныло сердце. Начал посылать свою рать на Казанское царство, каждый год обновляя войско. Семь лет не уходило русское воинство из Казанской земли, до тех пор, пока, смирив её, не взяли Казань.

Описаны основание Свияжска, знамения, явление святого Сергия, пророчества в Казани. Царством казанским правила тогда вдовая царица Сумбека. Вскоре казанцы вновь пригласили царя Шигалея в Казань. Последовали попытка Сумбеки его отравить, выдача Сумбеки русским, освобождение пленных христиан, заговор против Шигалея, прощальное избиение им казанских вельмож, убийство русских отроков в Казани, приглашение казанцами в цари ногайца Едигера. Всё это укрепило решимость самодержца начать последний поход против Казани.

Крепок был город, с трёх сторон окруженный реками, со стенами толщиной в три и в семь саженей[132]. Ещё крепче были люди: «ибо хорошо владели искусством боя. И никем не были они побеждаемы, и трудно было отыскать таких мужественных и злых людей во всей вселенной». Царь не хотел кровопролития и призвал казанцев подчиниться, сохранив все законы и веру, и лишь принять в город его воевод, если же не хотят жить под его властью, вольны выехать в любую страну со всем имуществом. Казанцы отказались. Началась осада. Вместо убитых казанцы обучали биться со стены рослых женщин и сильных девиц, надевали на них доспехи. Те же, словно юноши, бились отважно.

Двенадцать раз подступали к городу русские воины, понапрасну штурмуя его, пушки в течение сорока дней били по городским стенам день и ночь, но не могли повредить городу. Стоял он твердо и непоколебимо, словно большая каменная гора. Князья и воеводы сильно затосковали и стали говорить царю, что скоро зима, мало припасов и надо отступить от Казани. Царь воевод пристыдил: «Как же похвалят нас, о великие мои воеводы, все народы, досаждающие нам! Почему раньше времени стали вы боязливы, ещё совсем мало тягот испытав? Для себя ли одного так тружусь я и так страдаю, не общей ли ради пользы мирской? И разве не ваша это и не моя держава — Русская земля? И я, стоящий над вами, единственный, у кого царское имя, венец и багряница — разве бессмертен я? И разве не ждёт меня такой же гроб в три локтя, как всякого человека? Так возьмем же сладкую чашу с питием и либо выпьем её, либо прольём — или одолеем, или будем побеждены!» И поклонился им до земли. Они же прекратили речи свои, дабы ещё больше не разгневать его.

С момента прихода к царю троицких чернецов со святой иконой идёт почти текстуальное совпадение с «Троицкой повестью». Но есть и отличия: вместо литвина Розмысла, подкопы вызывается сделать группа мастеров-фрягов. По фряжскому способу были возведены высокие башни, откуда пушкари и стрельцы беспрерывно стреляли внутрь города.

Предвидя гибель, казанские женщины в лучших одеждах три дня плачут на стенах города в тоске. Умоляют мужей и сыновей прекратить войну. Но казанцы женщин своих и детей не жалели, окаменели их сердца в непокорности, от несмирения перестали сгибаться железные шеи. До семи раз царь посылал к ним послов и сам, одевшись, как простой воин, ходил с послами и слушал их речи. На все послания царя они говорили одно: «Ни даров не хотим принимать, ни угроз не страшимся, ни страха перед тобой не имеем. И что прельщаешь нас лукавыми словами? Твори то, ради чего пришел!»

Царь приготовил войска на приступ. Молитвы царя в заутреню и взрывы подкопов описаны как в «Троицкой повести». Штурм описан кроваво, как оно и было. Казанцы мужественно бились до конца. Но многие женщины и отроки рыдали. Донеслись их рыдания до ушей самодержца, и он ещё раз, милосердный, повелел воеводам унять воинов от сечи. Но нельзя было ни унять, ни утолить ярости воинства. Все же один воин, наткнувшись в мечети на царя Едигера, сумел отвести его живым к Ивану Васильевичу. Тот щедро наградил спасителя.

Очищение города от трупов, молитвы царя, основание церквей и освящение Казани совпадают с «Троицкой повестью». В последних главах повествуется о въезде царя в Москву. Народ стоял на коленях, царь пешком с животворящим крестом прошел весь путь в Успенский собор и молился со многими слезами. Едигер же решил креститься, и Иван Васильевич радовался даже больше, чем от взятия Казани. Крестил Едигера в Москве-реке митрополит Макарий. Дано было ему имя в святом крещении Симеон. Восприемником от купели был сам царь. Царь дал Симеону города и земли и царскую казну, которую захватил в Казани, вернул до последнего медяка. И привел ему невесту из славного и знатного боярского рода.

Таков был тот царь. И совершил он много дел, достойных похвалы и памяти: города новые построил, а старые обновил, воздвиг церкви и монастыри. Не любил никаких царских потех: ни охоты на птицу, ни собачьей, ни звериной борьбы, ни гусельного бренчания. И жил лишь воинскими заботами, советовался с мудрыми советниками и стремился к тому, чтобы избавить землю свою от нашествия поганых. Старался неправду, и неправедный суд, и посулы, и подкупы, и разбой вывести по всей своей земле и взрастить правду и благочестие. И была в царствование его великая тишина по всей Русской земле. И расширил он во все стороны русские границы, продолжил их до берегов морских. И звали его во всех странах могущественным и непобедимым царем.

«Казанская история» вполне оправданно стала бестселлером для читателей XVI — XVII вв. В ней немало исторических неточностей, но общая картина захватывает. Кроме возвышенного образа царя Ивана Васильевича, идеального государя, обращает на себя внимание восхищение автора мужеством осажденных казанцев. В войне с казанцами меньше всего национальной или расовой неприязни. Войско царя под Казанью на треть состояло из татар, поставленных под начало Шигалея. 10 тысяч лучших казанцев до осады ушли к русскому царю. Едигер, приняв крещение, получил поистине царские почести. Царь берет к своему двору сыновей казнённого им князя Кощака. Татарские женщины обрисованы с особой симпатией. Красив и трогателен их плач на казанских стенах. Автор отмечает, что очень многие плененные женщины и девицы были взяты русскими ратниками в жёны.

Повесть об осаде Пскова. К числу произведений, положительно рисующих Ивана Грозного, можно также отнести «Повесть о прихожении Стефана Батория на град Псков», описывающую осаду Пскова Стефаном Баторием в 1581 г. Созданная псковичом, иконописцем Василием, повесть известна более чем в 40 списках XVII в. Василий, очевидец осады, в отличие от псковского летописца, высоко оценивает Ивана Васильевича за его предусмотрительность и заботу о подготовке Пскова к возможной осаде и посылки помощи Пскову во время осады (стрельцов Фёдора Мясоедова). Автор воздает хвалу царю и за прошлые победы над немцами в «Лифляндской земле».

Недобрым словом помянуты изменники государя — «князь Ондрей Курпский с товарищы». Резко враждебно описан воинственный и надменный польский король Стефан Баторий, «неистовый зверь и неутолимый аспид», всегда ищущий кровопролития. Иван Васильевич показан в повести как благочестивый и смиренный царь. В традиционно церковном стиле царь часто молится, «слезами царское лицо свое омокаеше», миролюбив и разумно умерен в переговорах. Все же в псковской повести Иван Грозный не является главным героем. Героями являются русские воины и псковские граждане, мужчины и женщины, бившиеся наравне с мужчинами. Все они «готовы умереть за святую Христову веру и за православного государя, царя и великого князя Ивана Васильевича всея Руси и за его государевых детей».

Нетрудно понять, что столь мощные литературные произведения, как «Казанская история», «Псковская повесть» и «Троицкая повесть», успешно противостояли мрачному образу Грозного из «Истории» Курбского и новгородско-псковских летописей во мнении читателей, не пострадавших от террора опричнины. Для многих же существовало и то и другое. Был молодой красивый царь, покоритель татарских царств, освободитель десятков тысяч православных из рабства, правитель праведный и справедливый. Был и лысый, покрытый струпьями похотливый старик, побивший лучших воевод, разоривший Новгород, разведший кромешников с собачьими головами, сгубивший игумена Корнилия и митрополита Филиппа. Эти представления существовали одновременно и не могли не внести духовный разлад в среду грамотных людей — духовенства, бояр, дьяков и приказных, в меньшей степени дворянства и купечества. Семена смуты в умах, о чём писал Карамзин, были посеяны.

Отношение народа к Ивану Грозному. Карамзин завершает описание царствования Ивана IV замечательными словами: «В заключение скажем, что добрая слава Иоаннова пережила его худую славу в народной памяти: стенания умолкли, жертвы истлели, и старые предания затмились новейшими... История злопамятнее народа!»

Но в русской ли отходчивости дело? Ведь народ чтил и любил Грозного Царя не только за покорение Казани, Астрахани и Сибири. В народе Иван IV запомнился как грозный, но справедливый царь, защитник простых людей от гонителей бояр. За 37 лет царствования Иван Грозный ни разу публично не сказал плохого слова против простых людей. Карамзин рассказывает о выступлении царя в феврале 1549 г. перед выборными «из городов всякого чину», собравшимися у Лобного места. Юный царь укорял бояр за притеснение народа: «Вельможи... богатели неправдою, теснили народ... Вы, вы делали что хотели, злые крамольники, судии неправедные! Какой ответ дадите нам ныне? Сколько слез, сколько крови от вас пролилося?» И обещал впредь быть народным защитником: «Люди Божий и нам Богом дарованные! Молю вашу Веру к Нему и любовь ко мне: будьте великодушны! Нельзя исправить минувшего зла: могу только впредь спасать вас от подобных притеснений и грабительств. ...Отныне я судия ваш и защитник».

После этих слов, как пишет Карамзин, народ и царь заплакали. Эта красивая речь взята из вклеенного в «Степенную книгу» анонимного памфлета XVII в. Карамзин принял его за запись в «Степенной книге», и речь Ивана Грозного до сих пор цитируют как подлинную. Но нет доказательств, что юный царь не держал такую речь перед народом. Само появление памфлета свидетельствует, что люди думали, что Иван Васильевич говорил нечто подобное. Люди хотели верить царю; они слишком устали от неурядиц боярского междувластия. Иван их надежды подтверждал. Он любил судить и судил справедливо. Вскоре вышел его «Судебник», где были учтены интересы всех сословий, в том числе простых людей. Царь отменил кормления, прогнал «лютых волков»-кормленщиков, и это народу опять было по душе. Но самое главное, молодой царь заставил казанских татар отпустить из рабства 100 тысяч православных людей. Тут радовался весь 10-миллионный русский народ. А затем было славное взятие Казани; освобождение из рабства ещё 60 тысяч христиан. За Казанью последовала Астрахань — два царства покорились русскому царю: такого на Руси ещё не бывало. Иван Васильевич воссиял истинным самодержцем, избранником Божиим, ведущим русский народ к величию и спасающим «изрушившийся» православный мир.

Казни бояр и их прислужников народ встретил с одобрением — значит, строят они ковы царю, крамолу заводят. Царь же приводил доказательства в виде разбирательств и решений Боярской думы. Когда Иван Васильевич с семьёй и приближенными уехал в Александровскую слободу, народ пришел в уныние — остаться без такого царя было хуже, чем осиротеть. Через месяц пришли в Москву послания: царь писал, что решил оставить царство из-за боярских ослушаний, измен, потакания духовенства виновным и при том уверял добрых москвитян в своей милости, сказывая, что опала и гнев их не касаются. Москва пришла в ужас. «Государь нас оставил! — вопил народ. — Мы гибнем! Кто будет нашим защитником в войнах с иноплеменными? Как могут быть овцы без пастыря?» В Александровскую слободу поехало посольство из всех сословий — духовенства, бояр, дворян, приказных, купцов, мещан — «бить целом Государю и плакаться». Иван Грозный получил полномочия на введение опричнины.

Опричнина и особенно опричники народ порадовать не могли. Недовольство вызывали не казни изменников, с этим как раз все были согласны, а грабеж городов, отданных в опричнину, и три шкуры с крестьян в новых опричных поместьях. Но не царь, а «кромешники» оказались виновными в глазах народа. Слово кроме, как и опричъ, смысл имеет наособицу. А ещё есть «тьма кромешная», место душ грешных, ад. «Кромешники», по делам их, стали созданиями адскими, бесами. Не следует преувеличивать безгласие народа. В окрестностях Новгорода опричникам, разорявшим новгородскую землю, было оказано вооруженное сопротивление. Царя всё это коснулось незначительно. Популярность Грозного пострадала лишь при сожжении Москвы татарами. Когда через год князь Воротынский разбил татар под Молодями, спасителя в Москве встретили торжественнее, чем царя. За такой прием Воротынский через год заплатил пытками и жизнью. После пожара Москвы царь распустил ненавистную народу опричнину, но тут пришла другая беда — голод и мор. Всё же народ не стал роптать на царя, а увидел в несчастьях «Гнев Божий по грехам нашим».

В последние годы царствования Ивана IV стала сказываться общая усталость. Крестьяне бежали от поборов и помещиков, покидали разорённые центральные и западные области России. Уходили на юг, распахивать Дикое поле, и на восток — в ещё неспокойное Поволжье, бежали к казакам. Разбегались из городов задавленные податями мещане, дворяне бросали службу и спешили домой. Народ страдал, но открытого мятежа, озлобления против царя не было. Слишком велик был запас любви и почтения к Ивану Васильевичу. Известно было народу о благочестии царя, и что милостыню бедным он раздает без счёта. Но не помогли царю молитвы: гибнет царский наследник — Иван. Ходят слухи, что отец сам приложил руку к гибели сына. Народ впал в отчаяние. Тут и случилось чудо — «Новое царство Бог послал России». Ермак Тимофеевич покорил Сибирское царство. Был это последний знак милости Господа к Грозному Царю. Явилась комета с крестообразным небесным знамением между «церковию Иоанна Великого и Благовещения». Вскоре царь занемог. О выздоровлении царя молились граждане в церквах Москвы. Молились даже те, чьих близких он сгубил. Карамзин живописует развязку: «Когда же решительное слово: "не стало Государя!" раздалося в Кремле, народ завопил громогласно».

Народ печалился не зря, если после смерти царя Ивана стало лучше боярам, то простых людей это не коснулось. Был принят указ о беглых крестьянах — крестьян теперь ловили и возвращали помещикам. Царь Фёдор заслужил лишь имя «дурак» (по-русски) от шведского короля. В Угличе как бы случайно зарезался 9-летний Дмитрий, младший сын Ивана IV. Народ знал, что древний род Ивана Васильевича пресек хитрый татарин, метивший в цари. Вскоре Борис Годунов против воли народа стал русским царем. Потом «за грехи наши» пришел страшный голод и мор, появился Самозванец, и наступила Смута. Святая Русь опустела и гибла. Вот с той поры, как считают историки, и берут начало прозвание Грозный и народный фольклор о грозном, но справедливом царе. В разоренной и опозоренной России, где хозяйничали шайки разбойников и поляков, народ с тоской вспоминал царствование Ивана IV как время славы и процветания Русской державы. Иван Грозный остался в народной памяти как защитник простых людей от злых бояр.

Иван Грозный в русском фольклоре. Образ грозного царя Ивана Васильевича широко представлен в народном творчестве — песнях и сказках. Из русских царей лишь Пётр I может сравниться с Грозным по народному вниманию. Но если в сказках определенное преимущество есть у Петра, то в песнях, вне всякого сомнения, приоритет принадлежит Грозному. О Грозном пели в исторических песнях, в казацких, раскольничьих и просто в песнях. Историческими песнями в русской литературе называют песни, посвященные конкретным историческим сюжетам прошлого, чаще всего событиям XVI — XVIII вв. Исторические песни XVI в. посвящены исключительно царствованию Ивана Грозного. Особенно популярны были песни о взятии Казани.

Песен о взятии Казани множество, обычно это переделки ранее существующих песен, восходящих к песням, которые пелись самому Ивану Грозному. Ведь он любил песни. Как передает Олеарий, царь, «желая повеселиться за пирушкой, приказывает петь песни, сложенные о завоевании Казани и Астрахани». Для русских людей того времени Иван Грозный стал царём именно после завоевания Казанского царства; до этого для народа он привычно оставался великим князем. В сборнике былин и исторических песен Кирши Данилова (XVIII в.) есть одна из наиболее старых редакций песни о взятии Казани. Там Иван Васильевич именуется князем вплоть до вынесения из Казани короны с порфирой. Та же последовательность повторяется в песне «Иван Грозный и сын»:

Казанское царство мимоходом взял,

Царя Семиона под мир склонил,

Снял с царя порфиру царскую,

Привез порфиру в каменну Москву,

Крестил я порфиру в каменной Москве,

Эту порфиру на себя наложил,

После этого стал Грозный царь.

Песни о Казани обычно кратки и не без грубоватого юмора. В них описаны насмешки татарок на стенах, вспыльчивость Грозного и роль подкопов и пороховых взрывов при взятии Казани. Например, в такой версии:

...Ещё как государь-царь Казань-город брал.

Он в овражке простоял — он и кашку расхлебал.

Он в другом постоял — он другую расхлебал,

Он подкопы копал под Казанку-реку,

Он подвод подводил под Казань-город,

Он подкатывал бочки, бочки дубовые

Как со лютым со злым чёрным порохом,

Затеплял же он свечу воску ярого.

Татарки-казанки, на стене они стояли,

На стене они стояли, жопы показали:

«Ещё вот те, государь-царь, Казань-город взять!»

Государево сердечко рассердитовалось,

Приказал он пушкарёв казнить-вешать.

Выбиралися в полку люди умные,

Люди умные, люди разумные:

Ох, гой еси, государь-царь Иван Васильевич!

Не приказывай, государь, казнить-вешати,

Прикажи ты, государь-царь, слово выговорить:

На ветру свеча скоро топится,

В захолустье свеча долго теплится.

Не успел же государь-царь слово выговорить,

Ещё начало же Казань-город рвати,

Рвать-порывать, на все стороны кидать,

Татарок-казанок в реку всех бросать.

Эпизод с пушкарями, на которых разгневался Иван Васильевич, присутствует во многих песнях казанского цикла. Он свидетельствует, что в народе знали сильные и слабые стороны характера своего царя. В этих песнях образ Ивана Васильевича отнюдь не идеальный, а близок к реальному образу, известному нам из описаний современников первой половины правления Грозного. Царь показан вспыльчивым, подозрительным, скорым на расправу, но и отходчивым, справедливым, готовым признать свою неправоту. В народе глубоко чтили ум Ивана Васильевича:

Старину я вам скажу стародавнюю

Про царя было про Ивана про Васильевича.

Уж он, наш белой царь, он хитёр был, мудёр,

Он хитёр и мудёр, мудрей в свете его нет.

Кроме песен о Казанском взятии, есть песни об отбитии крымских татар от Москвы. В них выступает татарский богатырь Кострюк, требующий дани. Он приезжает в Москву, царь ему устраивает пир, а Кострюк хочет поразвлечься и побороться, требует себе супротивников, иначе грозит «спалить царство Московское». Царь находит ему двух борцов, один из них — Михалка, или Михаил Иванович, в борьбе Кострюка убивает. Михаил Иванович, убивший Кострюка, заставляет вспомнить исторического Михаила Ивановича, князя Воротынского, нанесшего под Молодями страшное поражение крымскому хану (1572). Но сам Иван Васильевич не является главным героем в песнях этого цикла. После отбития крымцев царь и страна живут под защитой воинов в мире и радости:

А живёт-то наш Грозный царь Иван Васильевич,

А живёт-то он, да звеселяется,

Звеселяется в своих да радостях,

Он своими-то же воинами зашитается,

А живёт-то он без всякой опасности,

А век по веку, отныне до веку. Аминь.

Среди исторических песен распространена песня о спасения царевича. Известно 43 варианта. В них поется о сыновьях Ивана Грозного, Иване и Фёдоре. Царевич Иван, кровожадный, пытается погубить доброго брата Фёдора, но сам гибнет. Царь тут показан во всей красе:

Тут стемнел царь, как темна ночь,

Зревел царь, как лев да зверь:

«Сказывай, собака, про измену великую!

Ты на братца скажешь, так братца не видать,

На себя ты скажешь, то свою головку потеряешь».

Особое место занимает цикл казачьих песен о Ермаке, Иван Васильевич там присутствует, но песни эти лучше рассмотреть в мифотворчестве о покорении Ермаком Сибири. Есть песни о смерти Ивана Грозного. В одной из них царь лежит в гробу кипарисовом, в головах его крест и корона царская, в ногах — острый меч. Кресту молятся, мечу ужасаются, «отпевают память царю православному, царю Грозному Ивану Васильевичу». О смерти Грозного существуют многочисленные плачи.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.