Глава 6. Наследие скифов

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Глава 6. Наследие скифов

Скифы исчезли со страниц истории так же неожиданно, как и появились, как будто они упали в глубокий колодец. И хотя сами они исчезли, они всколыхнули воды истории. Волны разошлись почти по всей Европе, и едва ли удивительно то, что наибольшее влияние они оказали на Россию, где их плавные и подвижные линии заметны даже в наше время. Они дошли до наших дней в наиболее ясном виде в крестьянском искусстве, особенно в вышивках, резьбе по дереву, керамике и игрушках, которые крестьяне делали для себя и которые своими очертаниями зачастую мало отличались от изделий языческих времен.

Слишком мало внимания до сих пор уделялось истории язычников-славян, пришедших на смену скифам и сарматам на территории европейской части евразийской равнины и заложивших основы Российского государства. Века, в течение которых страна постепенно объединялась, а ее культура медленно развивалась, были полны опасностей и бурных событий, так как жители южной России находились под постоянной угрозой нападения со стороны кочевых племен, живущих к востоку от них, которых постепенно вытесняли на запад из центральных или даже еще более отдаленных частей Азии.

После падения власти скифов и возвышения сарматов начался новый заметный период: тогда, приблизительно ко II в. н. э., в пределах страны возродилась торговля. Импульс шел от сарматов, которые, наверное, из-за своего восточного происхождения разделяли любовь сибирских народов к ярким, сверкающим краскам и скифскую страсть к «звериным» формам и драгоценным материалам, но которые в то же самое время были лишены умения удовлетворять своим вкусам. Волей-неволей они были вынуждены обращаться к греческим ремесленникам с северного Понта за всем тем, в чем они нуждались. Однако в большинстве случаев они воспринимали греческую культуру, придавая ей скифское обличье, то есть для них она существовала в виде богатых на вид орнаментов и роскошных ювелирных украшений.

Отличаясь от скифов темпераментом, не обладая таким, как у них, чувством формы и не имея сформировавшегося под влиянием Древнего Востока художественного вкуса, сарматы предпочитали блестящую, переливчатую поверхность извилистым линиям и сложные многоцветные эффекты - свету и игре драгоценного металла и гармоничному рисунку. Их вкус можно определить по находкам, сделанным в Минусинске, на Алтае и в бассейне реки Дон. Они требовали от греческих мастеров по металлу золотых или бронзовых изделий с яркими, сверкающими поверхностями и богатыми украшениями.

Полихромный стиль возродился, чтобы удовлетворить эти пожелания. Греческие ремесленники принялись добиваться требуемого эффекта тем, что обрабатывали металлическую основу орнамента либо в технике выемчатой эмали, в соответствии с которой камни и эмаль помещались в специально приготовленные углубления, либо в технике перегородчатой эмали, когда тончайшие металлические перегородки отделяют разноцветную мастику или стеклянную мозаику; либо снова полудрагоценные и драгоценные камни помещались в оправу из металлической проволоки. Многие предметы, украшенные таким способом, сохранили «звериные» очертания, столь любимые скифами, но, когда с запада в эти земли вторглись готы, они принесли с собой новые формы, которые вскоре добавились к уже имевшимся. Таким образом, в этих краях появились новые виды оружия и ювелирных изделий. И старые, и новые изделия получали разноцветный декор независимо от того, предназначались они для сарматов или для готов. Последние уже полюбили «звериные» формы в искусстве, и поэтому их привлекали скифские узоры, но особенно им пришлись по вкусу изображения хищных птиц. Под их влиянием олень начал терять свое главенствующее значение в искусстве этого региона, а его место заняли «птичьи» формы искусства готов. Но к этому времени понтийские греки сами уже поддались очарованию многоцветных украшений, в результате чего этот стиль вошел у них в такую же моду, как и у сарматов и готов. Однако в каждом случае он продолжал оставаться в основном скифским, но приобретя яркий внешний лоск.

В течение этого периода политическая ситуация на юге России оставалась неспокойной и опасной, и славяне-земледельцы этого региона продолжали жить под гнетом, в бедности и страхе. Эти люди находились на низкой ступени развития и постоянно испытывали нужду. Всевозможные предрассудки господствовали над их жизнью. Чтобы уберечься от постоянно угрожающего зла, они придумали разнообразных богов и воздвигли в их честь деревянных идолов и тотемные столбы на площадях и рынках, стараясь умилостивить богов пожертвованиями. Они вырезали магические фигуры на поверхности камней и коре деревьев. Чтобы охранить себя от дурного глаза, они вешали себе на грудь крохотные амулеты с изображениями лошадей, птиц и кувшинчиков. На поясе они носили гребешок, как это делали до них скифы, а также все они носили амулеты с изображением медведя, так как это животное приобрело у них большое религиозное значение. Наконец, где-то между I и V столетиями н. э., к амулетам с изображением животных добавились такие амулеты, как крестики, треугольники, ромбы, круги и т. д., так или иначе связанные с культом солнца, который приобрел чрезвычайно широкое распространение после V в. Эти символы помещались на сосудах и утвари, чтобы в равной степени служить защитой и выражать почитание божества.

В 988 г. с присущей русским безжалостностью по приказу Владимира, великого князя Киевского, языческие идолы, тотемные столбы и другие предметы языческого поклонения были уничтожены во время обращения страны в христианство. И все же крестьянское население продолжало придерживаться своих первоначальных традиций и верований с не менее характерным для них упрямством, и хотя все материальные языческие памятники исчезли, сохранилась гораздо большая часть отвергнутого культа, чем принято считать. Само язычество продолжало процветать с неослабевающей силой на большей части территории страны еще и в XII в.; оно даже сохранялось местами и в XIX в. в ее наиболее отдаленных уголках, и помимо него множество дохристианских символов почиталось до революции в форме игрушек, которые крестьяне делали для своих детей. Наиболее популярными среди них были деревянные коляски и лошадки, которые вместе с солнечными символами были, по существу, копиями тех, что в языческие времена, как полагали, каждый день провозили солнце по небесному своду.

Среди разнообразных обычаев, унаследованных славянами от скифов, самым главным было почитание предков. В соответствии со скифскими традициями они так же хоронили своих вождей в могилах, снабженных всем жизненно необходимым, и так же в погребальную камеру усопшего помещали его жену, облаченную в свадебное платье, но приводили они ее туда живую, чтобы там она встретила свою смерть. Над этими захоронениями они насыпали холмы, делали жертвоприношения на их вершине, устраивали поминальные тризны и турниры. Каждый год они вновь собирались на этом месте, чтобы сделать новые жертвоприношения в память об умершем. Славянин, чей конь был убит в сражении, воздавал такие почести своему погибшему скакуну, которые намного превосходили скифские. Тело коня помещали на высокий помост, над которым затем насыпали холм такой же высоты, как и над могилой погибшего воина. Вероятно, что обычай славян класть меч рядом с новорожденным мальчиком и сажать ребенка на коня в день исполнения ему трех лет также шел от скифских традиций.

В V в. н. э. люди, жившие на юге России, начали поклоняться солнцу, в результате чего в их искусстве наиболее заметное место стали занимать изображения коня и петуха, которые были символами солнца. Символическая значимость коня еще более возросла в следующем веке, когда конюшни стали строить вблизи храмов солнца. В них помещались животные, которых считали священными. Лошадь наделяли магической силой, как это сейчас явствует из народных сказаний. Вскоре к ним присоединились жар-птица и петух. Последние прочно завладели воображением людей и удержались в искусстве славян дольше, чем какой-либо другой древний мотив, сохраняя свое выдающееся положение во всем славянском мире вплоть до нашего времени, хотя его значение было уже позабыто. Изображения петуха, которые появляются на русских и балканских кружевах и вышивках, восходят к тем, что существовали у скифов Алтая. Действительно, прототипы всех более поздних интерпретаций этого мотива имеются среди содержимого Пазырыкских курганов N 1 и 2. Самыми интересными из пазырыкских вариантов этого мотива являются два великолепных схематичных силуэта, вырезанные из кожи, а затем позолоченные, найденные в кургане N 1 (рис. 25). В них необыкновенно живая и в высшей степени замысловатая стилизация комбинируется с неожиданным, но, тем не менее, гармоничным натурализмом. Этот эффект достигается благодаря небольшим топорщащимся перышкам петушиных лапок. Смесь абстракции и достоверности также характерна для русского декоративного искусства, и изображения, близко напоминающие алтайские образчики, но которые были выполнены выдающейся художницей Гончаровой, работавшей в традиционном «русском» стиле, появились еще в начале XX в., задолго до открытия Пазырыка. Гребни пазырыкских петушков, отчасти напоминающие оленьи рога, также сохраняются в искусстве славян, и явно выраженное родство остается и в других отношениях.

Славяне на территории России постепенно комбинировали культ солнца с культом Великой Богини, добавляя к ее символике солнечные знаки. Они почитали ее с не меньшим пылом, чем скифы. Эта пера пустила особенно глубокие корни в лесистых регионах России, где крестьяне поклонялись Великой Богине в священных рощах и у истоков ручьев. Этот обычай продолжал существовать в некоторых глухих уголках страны вплоть до начала последней войны. Участники ритуала любили найти одиноко стоящую на открытом месте березу; они выбирали ее как олицетворение богини, облачая ее в женское платье и вешая на одну из ее ветвей священное полотнище с вышитым красным цветом изображением богини, ее служителей и атрибутов. Если такого дерева не находилось, то на открытое место ставили юную девушку, в волосы которой вплетали ветки березы, а священное полотнище вешали на любой удобный сук. Затем люди вставали кольцом вокруг девушки, изображающей богиню, и начинали танцевать в хороводе, притопывая ногами, как бы изображая звук копыт бегущих лошадей.

Церемониальное полотнище считалось семейной реликвией. Оно было сделано руками какой-нибудь прародительницы и вместе с семейными иконами входило в состав наиболее оберегаемой и ценной части имущества. Рисунки на полотнище напоминали ранние прототипы. Его главным мотивом неизменно была богиня. Она часто появляется в одной и той же позе, в которой показана на скифских изделиях из металла, со стоящими обычно по бокам двумя величавыми всадниками, держащими подношения, в волосы которых иногда вплетены ветки березы. Или это конные жрецы, а поводья их лошадей крепко держит в руках всемогущее божество. Фон заполнен разнообразными солнечными знаками и символами, такими, как петухи, лошади, утки, зайцы и жар-птицы.

Обручившись, славянская девушка должна была изготовить такое церемониальное полотнище в подарок своему жениху. Она также должна была сшить себе свадебное платье, вышив на нем узоры согласно традиции. В Югославии, в частности, многие предметы одежды, которые носят и в наши дни, сохраняют детали, которые происходят от одеяний скифов, хотя большинство из них уже утратило свою первоначальную форму. В некоторых случаях узоры исказились просто по прошествии времени, предметно-изобразительные формы превратились в геометрические. В других случаях изменения, видимо, были внесены специально: идеограммы были замещены языческой символикой в те времена, когда язычество яростно искоренялось христианским духовенством. Однако в России некоторые узоры сохранили свои первоначальные названия, которые дают ключ к разгадке их значения. Определенные узоры, абстрактные сейчас, известны как «козлик», «петушок», «телячий глаз» и, что все еще немаловажно, узор оленьих рогов.

Рис. 66. Полотенце литовского крестьянина с вышитой фигуркой Великой Богини, по бокам которой находятся вожди верхом на лошадях. XIX в. Музей человека, Париж

Скифское влияние также может быть замечено в скульптурных украшениях, которые появляются на русских церквях в конце средневекового периода. Наиболее четко они прослеживаются в украшениях фасадов церквей XII и XIII вв. во Владимиро-Суздальском районе, особенно в церкви Святой Богородицы-Заступницы на Нерли и соборе Святого Георгия в Юрьеве-Польском. На обеих постройках среди изобилия христианской и другой символики можно увидеть забавных и очаровательных зверей скорее геральдического вида. Эти восхитительные создания давно уже озадачивают историков-искусствоведов. Некоторые из них приписывают эти изображения влиянию христианской Грузии и Армении, в то время как другие относят их к романскому стилю в искусстве Западной Европы. Манера их расположения на стенах скорее западная, чем восточная по замыслу, но христианские мотивы и стиль вообще произошли либо прямо из Византии, либо из Армении и Грузии. Сами животные, однако, очень тесно связаны с множеством существ, возникших в фантазиях скифских мастеров. Они действительно представляют возрождение местных форм, которые были реанимированы и превращены художниками-христианами этого региона в нечто совершенно новое по характеру.

Пока прогрессивные реформы Петра Великого не изменили ход развития страны, русское декоративное искусство сохраняло многие черты скифского стиля. Хотя зооморфические сращивания и оленьи мотивы были забыты, сохранились многие узоры из птиц. Они появлялись в качестве украшений на различных изделиях из металла и керамики, вышивках и огнестрельном оружии. Некоторые предметы домашней утвари, чаще всего ложки и бокалы для вина, сохранили скифские формы. На них по-прежнему изображались олени и узоры в виде наконечников стрел, столь характерные для скифской орнаментации.

Во время сарматского и славяно-языческого периода в истории России были установлены торговые связи между людьми, жившими на побережье Черного моря, и жителями Прибалтики. Товары перевозились из одного региона в другой по большим рекам, которые пересекают Россию. Эта торговля постепенно стала контролироваться германскими народами, которые последовали за готами, когда те вторглись в Боспорское царство. Многие из них поселились по берегам Днестра и в северном Понте, но продолжали поддерживать постоянную связь со своей родиной. Теперь общие направления развития искусства, художественные изделия, монеты путешествовали вверх по течению великих рек вместе с тюками и мешками товаров. И именно таким путем рисунки и узоры, которые продолжали пока еще оставаться в основе своей скифскими, хоть и измененными понтийскими мастерами в угоду сармато-готским вкусам, просочились в Скандинавию и северную Германию.

Это влияние отражается в скандинавском искусстве с давних времен. Его можно распознать в предметах позднекельтского периода его истории, относящихся к I-II вв. н. э. Оно просматривается, например, в привозном сосуде - великолепно украшенном огромном серебряном котле из Гундеструпа в Ютландии, имевшем двадцать восемь дюймов в поперечнике. Некоторые «звериные» мотивы, которые его украшают, очень близко напоминают скифскую работу, а включение в них придуманных зверей и слонов неоспоримо указывает на определенные восточные связи. Расположение сцен также соответствует скифским образцам. На одном рельефе ряд конных воинов изображен движущимся вправо, а в нижнем ряду они маршируют влево. Как уже было отмечено, это был излюбленный скифами способ расположения фигур, и он наверняка достиг Скандинавии с юга России. Правда, Шетелиг высказывается в пользу другой гипотезы: возможно, этот котел был завезен на север кельтами, жившими на Дунае.

Торговые отношения между Скандинавией и югом России были прерваны в IV в., когда с востока к Черному морю пришли гунны, вытеснив готов и изолировав этот регион. Тем не менее скифо-сарматский стиль, вероятно, продолжал оказывать влияние на украшения, сделанные в Скандинавии между 450-м и 600 гг. н. э., хотя Шетелиг оспаривает эту точку зрения, во-первых, из-за значительного разрыва во времени между периодом расцвета скифского искусства и зарождением «миграционного» стиля в Скандинавии и, во-вторых, из-за отсутствия изображений оленей в германском «зверином» искусстве, которое было главным источником скандинавского стиля. Однако он не принимает в расчет искусство сарматов и сохранение множества скифо-сарматских элементов в искусстве древних славян России. Невозможно игнорировать то влияние, которое оно, вероятно, оказало на мастеров с севера. Многое в скандинавском искусстве Шетелиг приписывает влиянию римского индустриального искусства и - в меньшей степени - германского «звериного» искусства. Последнее и само получило ценный вклад от скифо-сарматской школы, посредниками в чем были гальштатские и латенские кельты. Этот факт, вероятно, настроил жителей Скандинавии на благосклонный прием схожих художественных направлений, идущих к ним прямо с юга России. В результате из смеси этих разнообразных элементов в Скандинавии развился очень оригинальный стиль. Позднее он послужил фундаментом для искусства викингов, а оно, в свою очередь, было в конечном счете завезено в Британию, где нашло свое чрезвычайно успешное выражение в кельтской и саксонской резьбе и ювелирных изделиях.

Скифо-сарматские элементы, которые сохранились в искусстве славян, снова стали преобладать в искусстве Скандинавии, когда связи с югом России укрепились благодаря викингам, которые обосновались там в XIX в. Они даже поселились в Поволжье и Прикаспийском районе, где скифские художественные формы продолжали процветать даже в еще более чистом виде. Мелкие предметы, такие, как бронзовые пластинки из Борре (Норвегия), демонстрируют это очень ясно как в отношении набора животных, появляющихся на них - оленей, грифонов и придуманных существ, - так и в стиле изображения. Даже линии, очерчивающие мускулы, явно произошли от скифских. Это же влияние очевидно и в крупных изделиях, особенно это относится к звериным головам на кораблях викингов из Осеберга и Гёкштадта. Они служили для защиты от дурного глаза. Особенно хорошо в скифские рамки вписывается конь из Гёкштадта. Он выполнен в том же самом стиле, что и пластинки из Борре, слегка отличаясь от более пышной и цветистой Осебергской манеры. Его происхождение можно проследить до бронзового коня из Керчи среднескифского периода. Возможно, это влияние пришло напрямую с юга России, смешавшись по дороге с искусством славян, которые создавали творения, похожие на те, что были найдены в тайнике VI в. в Мартыновке под Киевом. Или, возможно, оно двигалось более извилистым путем через Гальштат. Там его следы можно увидеть на графине IV-III в. до н. э., найденном в Бассе-Ютце в Лоррейне. Хотя и персидская по форме, бронзовая ручка в виде волка безусловно скифская по почерку. Ко времени переселения народов этот стиль, в свою очередь, изменился в сторону более тяжелых и орнаментированных форм, что великолепно выражено в бронзовом орнаменте VI в. н. э. из Венгрии.

Рис. 67. Серебряная пластинка славянской работы из Мартыновки, Киевская область. VI в. н. э.

Рис. 68. Бронзовый конь VI в. н. э. из Венгрии. Национальный музей в Будапеште

Несколько схожие скифо-сарматские тенденции дошли даже до самой Британии. С одной стороны, этот стиль был завезен на ее берега викингами, а с другой - прибыл более кружным путем через Германию. И снова юг России послужил отправной точкой, так как, когда готы ушли с Понта, чтобы захватить и опустошить большую часть Юго-Западной Европы, они принесли с собой свои многоцветные ювелирные украшения и изделия из металла, и вместе со скифо-сарматскими элементами, лежавшими в их основе, этот стиль распространился по многим регионам. Так «звериный» стиль возродился сначала в Румынии, затем в Австрии, затем в Рейнской области, откуда он попал вместе с другими элементами в Англию.

Скифо-сарматское влияние было особенно заметно в Центральной Европе. Может быть, это произошло благодаря просачиванию в этот регион евразийских элементов во время позднего гальштатского и раннего латенского периодов, то есть начиная приблизительно с 500 г. до н. э. гальштатские кельты вели такой же образ жизни, как и кочевники Евразии. И гальштатский меч из Музея естественной истории в Вене демонстрирует, что их богато украшенные штаны были весьма похожи на те, что были надеты на скифах с чертомлыкской вазы, в то время как их куртки с раздвоенной задней частью напоминают те, что Радлов нашел в Катанде. Якобшталь рассматривает этот регион и его жителей в качестве «самого западного аванпоста обширного евразийского пояса». И действительно, евразийские элементы постоянно обнаруживаются в их изделиях. Ряды зверей шествуют гуськом, правда, в одном направлении, по краям бронзовых сосудов, которым нет числа. Чеканка и штриховка - распространенные декоративные мотивы; пирамиды и окружности напоминают скифские узоры; знакома и фигура Великой Богини с двумя зверями по бокам. Даже такой вариант ее изображения, который относится к периоду переселения народов, найденный на западе в Амьене, где она изображена в характерной позе, уверенно держащей лошадей под уздцы, очень близко подходит к евразийским версиям.

Первые следы скифского влияния в Венгрии датируются приблизительно 500-м г. до н. э., когда в этот регион проникла первая волна скифов. Это выразилось в появлении ряда поздних гальштатских работ. Однако эту связь можно заметить не только в стилистическом сходстве; она подтверждается археологическими доказательствами, собранными за последние сорок лет. Они показывают, что западные скифы и восточные кельты находились друг с другом в некоторых сношениях. Так, в 1910 г. Спицын обнаружил в Немирове в Подолии на западе России скифские предметы, лежавшие вместе с осколками типично гальштатской керамики. То же самое нашел и Данилевский при раскопках в различных районах Киевской области и на побережье Днепра. А Бобринский раскопал как латенские, так и гальштатские изделия в ходе работ в Приднепровье. И наоборот, Пардуш, проводя в 1952 г. раскопки в местечке Шентес-Фекерцуг в Венгрии, наткнулся на странное явление. Захоронения в Фекерцуге занимают большую площадь и носят смешанный характер. Многие из них содержали в себе погребенных лошадей вместе со сбруей. В некоторых также лежали зеркала, трехгранные наконечники для стрел и другие скифские предметы, в то время как в других не было найдено ничего скифского, а только кельтские предметы. Та же самая ситуация была характерна и для других мест раскопок, таких, как Эгреската, Матрашеле и Чотин, а также некоторых районов Трансильвании. Все еще невозможно провести четкое разграничение между могилами каждой группы на этих смешанных кладбищах. Но Пардуш убежден, что захоронения демонстрируют «совершенно определенные признаки скифских традиций». Мацулевич также, описывая найденную в Восточной Европе могилу «короля варваров», привлекает внимание к некоторым узорам на конской упряжи из этой могилы. Самые интересные были в форме змей с головами рыбо-птиц. С одной стороны, они напоминали скифские экземпляры из Керчи, а с другой - некоторые фибулы V в. н. э., найденные во Франции. Таким образом, балканские захоронения являются звеном в цепи между скифской Керчью и Францией династии Меровингов (ок. 476-750 гг.).

Искусство миграционного периода различных районов в пределах распространения гальштатской и латенской культур тесно связано между собой. И хотя оно развивалось в каждом районе по независимым направлениям, они временами сходились в одной точке, чтобы позаимствовать какой-нибудь мотив или деталь у главного русла. Такие черты оставались практически неизменными в течение веков и временами переходили к какому-нибудь соседу, в чьих руках узоры часто сохраняли первозданный вид. Правда, иногда они превращались в независимые, совершенно другие варианты. Нигде их взаимосвязь не видна так ясно, как в постоянно появляющемся во всем этом регионе мотиве птицы с большим клювом. Даже поверхностный взгляд на карту его обнаружения показывает поразительное постоянство и глубокое проникновение. Таким образом, существует удивительная связь, к которой привлек внимание Ростовцев, между великолепной золотой и многоцветной птицей сибирского происхождения и находкой из Петроасы. Первая имеет вид орла или какой-либо другой птицы с большим клювом, пожирающей оленя (фото 46). Вторая же, также представляющая собой полихромное изделие из золота, очень на нее похожа (фото 47). Увлечение готов хищными птицами сыграло свою роль в сохранении этого скифского мотива, изображающего птицу с большим клювом и круглыми глазами, которая остается популярной на большей части территории Западной Европы в течение многих веков. Так, очень ранняя скифская версия из станицы Келермесской, выполненная из кости (фото 48-50), вновь возникает во франкском мире много лет спустя почти без изменений, независимо от того, сделана ли она из тяжелой бронзы или из изящной эмали. Одна из самых поздних и, возможно, самая изысканная из всех птиц с большим клювом дошла до нас из далекой Англии. Она была изображена на крышке ларца для денег из сокровищ Саттон-Ху в Суффолке. Эти сокровища датируются 655-656 гг. н. э. (фото 52). И в силуэте птицы, собирающейся напасть на утку, уже видны легкие признаки вытянутое, которая позднее станет характерной чертой английской живописи и скульптуры. И все же она остается близкой франкским версиям, а через них - и скифским оригиналам. Скандинавский характер, может быть, более заметен в некоторых других эмалевых орнаментах этого ларца, но кельто-скифский элемент, бесспорно, сильнее всего выражен в птице. На диске, прикрепленном к выступу в центре щита из сокровищ Саттон-Ху, изображено двуглавое существо, имеющее много общего с работами среднескифского периода и с ручкой от кувшина из Бассе-Ютца (фото 45, 51). Одна из его деталей представляет собой сильно стилизованную версию птицы с большим клювом, но посредством несколько неуклюжего и упрощенного зооморфического сращения ее спина превращается в голову дракона, которую в некоторой степени можно сравнить с фигуркой из Пазырыкского кургана N 2. В целом украшение определенно напоминает венгерского коня периода переселения народов (рис. 68).

Сходство со скифским искусством часто можно найти в скульптурах и украшениях кельтской школы в Британии. На папильском кресте, датируемом VIII в. или даже ранее, что находится на острове Бурра, одном из Шетландских островов, изображен лев в характерной для скифского зверя настороженной позе, с круглыми глазами и мускульными линиями. Изображение теленка из Дарроу-Госпелз имеет точно такие же отметины; и хотя они являются декоративными элементами, первоначальный вид этих линий в виде точек и запятых все еще узнаваем. Возможно, они попали в Англию из гальштатской культуры, так как они часто возникают на керамике ее более позднего периода, например при изображении животных в скифской манере - на глиняной фляге, найденной в Матцхаузене и сейчас находящейся в Берлине. На абботсфордском кресте, что находится в Музее Древнего мира в Эдинбурге, изображено животное, также отличающееся рядом скифских черт.

Рис. 69. Животное с абботсфордского креста. Вудрей, Форфаршир

Так, хвост этого существа заканчивается посредством зооморфического сращения змеиной головой; в заостренных концах ног просматривается сходство с оленями из Куль-Оба и Золдаломпушты (фото 24, 28) и славянскими пластинками из Мартыновки (рис. 67). Более того, гребень, проходящий вдоль его спины и указывающий на трехмерность изображения, линии в виде запятых, очерчивающие его морду, удлиненный глаз и заостренное ухо, - всему этому можно найти параллели в Евразии.

Эти черты сходства можно было бы находить снова и снова, но наиболее четко они проявляются в нескольких саксонских плитах XI в. Одна из них, первоначально находившаяся во дворе церкви Св. Павла, а в настоящее время - в Музее Гилдхолл в Лондоне, имеет изображение оленя с совершенно скифскими чертами. Его поза не сильно изменилась за пятнадцать столетий, которые прошли с того времени, когда скифы впервые создали свой собственный изобразительный мотив. Его мускульные линии, которые ведут свое начало от Аладжа-Хююк, возраст которого две с половиной тысячи лет, по-прежнему находятся на своих местах, правда, в несколько измененной форме. Но что более важно - осталось сходство ощущений. Человек, который вырезал это изображение на камне, должно быть, чувствовал ветер, дующий с юга России на запад через Скандинавию и доносящий последнюю вспышку вдохновения из давно уже мертвого скифского источника.

Западный «звериный» стиль, формированию которого способствовали скифы, послужил, в свою очередь, трамплином для скульпторов романского стиля и первых средневековых художников-иллюстраторов, но их искусство, хоть оно и уходило своими корнями глубоко в древние времена, выражало старые доктрины совершенно по-новому. Новый стиль избавился от всего скифского. И все же есть высокая степень вероятности того, что изображение животных не сыграло бы такой большой роли в искусстве древней Европы, если бы не было скифов, которые развили «звериный» стиль в искусстве, зародили интерес к животным формам и понимание их во многих регионах западного мира.

В V и IV вв. до н. э. запад и восток объединились в Пазырыке, по крайней мере в том, что касалось импорта товаров, так как именно из этого региона в Китай проникли как западные, так и скифские направления в искусстве. Контакты между Китаем и восточными кочевниками действительно были установлены в давние времена и поддерживались посредством торговли и обменов подарками: китайцы дарили прекрасные лаковые изделия и изысканные шелка вождям кочевников, которых они хотели умилостивить. Скифские предметы, которые были найдены в Ордосе и далеко в глубине территории Китая в местечке Улья-фу в провинции Чен-су, возможно, были подарками, полученными в ответ от скифов. Хотя возможно также, что наиболее вероятно, они были приобретены отдельными китайцами. Тем не менее оба этих народа, похоже, не имели много общих интересов или вкусов, так как хотя они время от времени и заимствовали друг у друга какой-либо узор или деталь, влияние, которое они оказывали друг на друга, было в значительной мере поверхностным. Так, вычеканенные мордами друг к другу животные с медной пластинки из Пазырыкского кургана N 2 представляют собой редкий образец китайского элемента в алтайском искусстве, а в Скифии он едва ли встречается. Такие предметы, как зеркало доханьской эпохи, обнаруженное в Пазырыкском кургане N 6, следует четко определить как завезенные.

Если кочевники и нечасто видели искусство глазами китайцев, им тем не менее удалось оставить свой след в искусстве народа Ордоса и Хунаня. Там в IV-I вв. до н. э. появляются бронзовые и серебряные пластинки с изображениями либо бегущих оленей, мулов, лошадей, леопардов или тигров, либо лежащих без движения (фото 61-62). В них часто просматривается близкое сходство с более ранними скифскими работами, и есть основания считать, что их следует рассматривать как прототипы. Другие изделия отражают стиль Пазырыка и Сибири, в то время как на бронзовой пластинке, находящейся в Британском музее, изображен тигр, который явно имеет отношение к тем изображениям, которые украшают поверхность гроба Басадара (фото 56). Этот хищник из Китая несет барана, который, в свою очередь, очень похож на вырезанные из кости и дерева рельефы, найденные в станице Келермесской и в Пазырыке (фото 36-37). Многие пластинки были украшены звериными формами, которые принимают знакомые очертания буквы «В», лежащей в горизонтальном положении (фото 53, 56). Они тоже показывают, что в течение всей последней половины 1-го тысячелетия до н. э. кочевники Сибири, вероятно, имели регулярные контакты с людьми, живущими на окраинах Китая.

Рис. 70. Медная пластинка, демонстрирующая китайское влияние на искусство кочевников. Курган N 2, Пазырык. IV в. до н. э. Размер около 4,5 на 3,5 дюйма

И все же влияние Евразии не было ограничено исключительно отдаленными районами этой великой империи. Оно чувствовалось и в самом Китае, пусть даже его роль сначала была главным образом побочной и состояла в том, чтобы передавать на восток определенные животные формы, которые развились на западе. Этот эффект особенно выражен в районе Хунань, где искусство эпохи Чу, в котором в изобилии присутствовали «звериные» мотивы, стало включать в них изображения зверей, пришедшие с запада. Среди них стилизованные фигуры тигров, рогатых львов и грифонов с головой орлов, которые могли прибыть в Китай только из Среднего Востока, где их регулярно находят в ассирийском и шумерском искусстве более раннего периода. Даже дракон времен династии Хань, хоть его и рассматривают сейчас как исключительно китайское творение, вероятно, возник как гибрид тигра и птицы-феникс, за что, возможно, в ответе персидский Симург. Квадратные или круглые узоры, которыми китайцы покрывали тела своих бронзовых животных, почти наверняка произошли из меток в виде точек, запятых и полумесяцев, которые использовались евразийскими кочевниками с такой удивительной частотой и которые гораздо позднее вновь появились как излюбленный мотив на турецких тканях.

Во времена династии Хань влияние искусства Сибири скифского типа стало на какое-то время таким сильным, что некоторые восточные бронзовые пластинки едва ли отличались по структуре и форме от работ кочевников. В то же время китайский дракон стал изгибаться в привычной для скифов позе: голова повернута в одном направлении, а тело - в другом. Приблизительно в это же самое время восточные мастера по металлу начали стилизовать хвосты и конечности многих животных в соответствии с традицией, характерной для алтайского и скифского искусства. А в Китае появились такие навершия для шестов и мебели, какие процветали в Египте, на Древнем Востоке, в Сибири и Скифии с далеких доисторических времен. И таким образом, стиль, выкристаллизовавшийся в Евразии, проник в то или иное время и на восток, и на запад, где он стал отправной точкой для многих новых течений в декоративно-прикладном искусстве различных и далеких друг от друга земель.

Чу - древнее государство в Китае VIII-III вв. до н. э.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.