Испания 1936–1939 гг.

Испания 1936–1939 гг.

Уже само название того, что случилось в Испании 17 июля 1936 г. (франкисты предпочитают говорить о 18 июля, когда их лидер включился в борьбу), сразу выдает идеологические предпочтения комментатора. Энтони Бивор («Сражение за Испанию 1936–1939»; Краков, 2006) пишет о «мятеже генералов», Хью Томас («La guerre d’Espagne»; Paris, 1961) об «июльском перевороте», изданная в Мадриде монументальная «Enciclopedia de la cultura Espanola» о «национальной революции»… Похоже, что самым объективным термином будет тут просто-напросто имплозия (схлопывание) государства. Испания оказалась разорвана на две части по социально-идеологическому принципу, ни одна из частей не была готова идти на компромисс. Напротив, обе стороны — и законное республиканское правительство, и оппозиция, кстати, отнюдь не только военная — состязались в эскалации ненависти, заводя страну в тупик, из которого, как обнаружилось однажды, выхода нет. Антиреспубликанское выступление, хоть и готовилось уже давно, оказалось хаотичным и во многих случаях основывалось на неверной информации о положении дел. Вот пример: путчисты рассчитывали на военно-морской флот, а тот в подавляющем большинстве встал на сторону правительства. Севилья казалась красной, но именно там генерал Кейпо де Льяно прямо-таки с ловкостью настоящего фокусника овладел городом. Тем не менее, все это ситуацию принципиально не меняло. К вечеру 18 июля положение заговорщиков, удерживающих только отдельные островки в своих руках, выглядело практически безнадежным. Одно лишь Марокко, где стояли закаленные в боях колониальные войска, подчинялось им полностью. Поэтому успокоенная центральная власть отказалась от планов вооружить народную милицию и безмятежно (о чем свидетельствуют как минимум несколько десятков мемуаров) ожидала капитуляции повстанцев. На самом же деле все зависело от одного ключевого вопроса. Удастся ли, и каким образом это произойдет, учитывая, что республиканцы контролировали море, переправить из Марокко на Иберийский полуостров взбунтовавшуюся колониальную армию, в состав которой входил и отборный Иностранный легион. Вопреки позднейшим идейно-заговорщическим теориям у повстанцев не имелось никаких сколько-нибудь серьезных международных связей. Все знакомства генерала Хосе Санхурхо в Германии ограничивались сильным на словах, но не располагавшим никаким реальным влиянием на принятие решений Йозефом Ветльенсом. Итальянские контакты оказались еще более эфемерными. Андре Бошу сообщает («Franco». Iskry, 2000), что «Мола (Эмилио Мола — главный зачинщик восстания. — Л. С.) обратился за помощью к Италии и Германии по всей вероятности только тогда, когда осознал, что путч не удался». (Выделение. — Л. С.). Это был последний шанс на спасение верных ему воинских формирований. Ответ превзошел самые смелые ожидания. Муссолини в тот же день предоставил в его распоряжение двадцать (Бошу ошибается, упоминая двенадцать) самолетов марки «Savoia» с полным вооружением и запасом топлива. В такой ситуации Гитлер тоже никак не мог остаться в стороне. Он направил в Марокко транспортные самолеты, что обеспечило успех всей операции. Войска Франко смогли перегруппироваться в Андалузии и через захваченную в кровопролитных боях Эстремадуру соединиться с находящимися на севере частями Молы. Таким образом, европейская Испания оказалась разорванной на несколько частей. Началась гражданская война. И, как видно с самого начала, она приобрела международный характер. Раз националисты получили поддержку фашистских Италии и Германии, республиканцы, что вполне естественно, обратились за помощью к Франции, в которой у власти находится Народный фронт во главе с Леоном Блюмом, то есть сила, идейно самая близкая правительству в Мадриде. Но республиканцев постигло жестокое разочарование. Прежде всего благодаря англичанам, которые сразу заняли «реалистичную» позицию, содержащуюся в высказывании Идена, что «ни одна из крайних тенденций не гарантирует мира, которого мы должны желать Испании и себе самим». Боясь раздразнить правых, левые власти в Париже решили придерживаться строгого нейтралитета. На самом же деле это были отговорки. Над Францией реял дух радикального пацифизма, который объединял практически весь политический спектр. Никто не хотел рисковать головой или хотя бы собственными интересами из-за соседской склоки. Андре Башу сформулировала это весьма точно: «Позиция демократических государств определилась уже осенью 1936 г.: экзальтированное отношение и участие в проблеме они оставили интеллектуалам; сами же они предпочли избегать малейшего риска и (…) тянуть время, представляя дело так, будто дают испанцам возможность самим разрешить противоречия». Напрасно Мадрид с поразительной наивностью раз за разом предоставлял Парижу и Лондону доказательства непосредственного военного вмешательства стран Оси во внутренние дела Испании. Как будто об этом и так не было известно. Франция цинично предложила европейским государствам подписать совместную декларацию о невмешательстве в дела Испании, что, понятное дело, большинство заинтересованных сторон восприняло с облегчением, словно шулера, гарантирующие себе железное алиби. При этом все делали вид, что не замечают, как четыре страны de facto не подчинились букве декларации. Это Германия, Португалия, Италия и Советский Союз. Первые три страны — решительные союзники националистов. Республиканцам оставалось надеяться только на СССР. Но Москва проявила осторожность. Правда, она отправила в Испанию сильные войска во главе с Марселем Розенбергом, который должен был занять место посла, Владимиром Антоновым-Овсеенко в качестве консула в Барселоне и военными наблюдателями, преимущественно представителями ГРУ. Но им было предписано сохранять видимость нейтралитета. Военную помощь республиканцам оказывал не СССР, а «независимый» Коминтерн, организующий переброску коммунистов-добровольцев из-за рубежа и поставки оружия. Такой спектакль продолжался пару недель. Германия не отставала и тоже устраивала детские маскарады. Когда Гитлер поручил полковнику Варлимонту (называемому с этого момента Вальтерсдорфом или попросту «Вальтером», ну, прямо как наш Кароль Сверчевский[29]) командовать первым контингентом немецких войск в Испании, тот отправился в Геную, откуда отплыл к месту назначения на итальянском крейсере, как подчиненный генерала Марио Роатты — «Марчини». Все эти игры нисколько не отменяли массированных зарубежных поставок с обеих сторон уже с конца сентября — начала октября, что привело к прочной зависимости от них обеих конфликтующих сторон. Это касается, в том числе, и живой силы, приток которой обеспечивали с одной стороны регулярные части итальянских и германских войск, а с другой так называемые интернациональные бригады, в которых среди прочих сражалось немало поляков.

7 ноября началась битва за Мадрид. В ней участвовали XI интербригада под командованием Клебера (псевдоним немца из австро-венгерской, а позднее румынской Буковины), XII — командир Поль Лукач (венгерский писатель Мате Залка) и 1-я объединенная бригада, которой командовал прошедший подготовку в СССР кубинец Энрике Листер. В сражениях были задействованы также советские самолеты, довольно успешно блокировавшие рейды итальянских летчиков, и наконец, 15 танков Т-26 под командованием капитана Красной армии Павла Армана. Энтони Бивор замечает: «Никто не ставит под сомнение воистину самоубийственную отвагу XI интернациональной бригады, однако ее самопожертвование было извращено. Генерал Клибер — настоящий герой — позднее был обвинен другими советскими офицерами в “клиберизме”, то есть присвоении всей славы только себе, тогда как победа в Мадриде могла была быть заслугой исключительно коммунистической партии (…). Коминтерновская пропаганда оказалась столь эффективной, что британский посол Генри Чилтон не сомневался, будто Мадрид обороняли одни иностранцы. Националисты, в свою очередь, также преувеличивали значение интербригад, чтобы оправдать свои неудачи и подчеркнуть “угрозу международного коммунизма”». Даже если это мнение неверно, не следует забывать, что появление в Мадриде интербригад укрепило боевой дух его защитников. При этом надо добавить, что советские самолеты и танки были единственными в столице воздушными и бронетанковыми силами, которыми располагали республиканцы. Пожалуй, самые патетические подвиги совершили в Каса дель Кампо каталонские анархисты, под началом Буэнавентуры Дуррути, погибшего там же. Одновременно следует признать, что впоследствии количество иностранцев, сражавшихся на стороне республиканцев, только увеличивалось, а не уменьшалось. Ровно то же было и с противоположной стороны.

«В первой партии советской помощи, поступившей в октябре, прибыли 42 биплана-истребителя типа И-15 «Чато» и 31 истребитель И-16 «Моска», — сообщает Энтони Бивор. Эти данные резко противоречат подсчетам бюро германских военных атташе, упоминавшего о поставках в этот период из СССР всего 25 самолетов. Даже если признать, что немцы занижали цифры советских поставок военной техники из пропагандистских соображений (хотя по логике должны были бы завышать), то и по их подсчетам, только в 1937 г. республиканцы получили от русских 185 самолетов, свыше 400 танков и около 17 000 тонн военного снаряжения. Итало-германская помощь националистам была не намного больше, но куда качественнее. К примеру, когда СССР начал поставлять истребители «Моска», более современные, чем Хенкель-51, немцы отреагировали мгновенно, снабдив легион «Кондор» Мессершмиттами-109, которые на тот момент были вершиной авиастроительной техники. При всей своей идейной ангажированности союзники не были бескорыстными. Националисты платили Германии прежде всего железом, вольфрамом и пиритом, а республиканцы Москве — золотом, ведь по довоенным банковским золотым запасам Испания находилась на четвертом месте в мире.

Насколько далеко зашло иностранное вмешательство в военный конфликт, можно проиллюстрировать на примере двух ключевых сражений 1937 г.: на реке Харама и при Брунете. Битва в долине Харамы началась 5 февраля с наступления сподвижника Франко генерала Франсиско Гарсии Эскамеса при поддержке итальянского экспедиционного корпуса под командованием Марио Роатты. За два дня боев националисты заняли практически весь западный берег реки. Однако операция была прервана из-за проливных дождей. 11 февраля под покровом ночи марокканские патрули из бригады Фернандо Баррона переплыли реку и безжалостно вырезали охранявших железнодорожный мост бойцов XIV интербригады. Остальные барронцы переправились уже по мосту и атаковали расположенные на высоте чуть южнее позиции батальона им. Гарибальди XII интербригады. Мощная контратака 25 советских танков не позволила им продвинуться дальше, но плацдарм остался за ними, и туда вскоре подтянулись итальянцы. Пытавшихся выдавить противника с захваченного плацдарма пулеметным огнем истребителей «Чато» вынудила отступить противовоздушная оборона легиона «Кондор». К вечеру на место сражения прибыла XV интарбригада генерала Гала (Яноша Галича), сформированная в основном из англичан, американцев и канадцев. Но и им не удалось переломить ситуацию. Тем временем на севере XI интербригада, в состав которой входил укомплектованный поляками, югославами и венграми батальон «Домбровский», с огромным трудом отразила натиск франкистов на Пайарес и была не в состоянии поддержать, как планировалось, войска Галича. Именно тогда произошел прославленный эпизод той войны, когда британский батальон XV интербригады под командованием Тома Уинтрингема до последнего патрона удерживал в течение нескольких часов заросшую кустарником возвышенность. Из 600 англичан погибают 225. Это место до сих пор носит гордое название Холм самоубийц. 15 февраля Франко приказал возобновить наступление. В ходе наступления отличился полк карлистов (роялистов) Риккардо Рады, который практически полностью уничтожил отборный батальон коммунистов, так называемых «серых волков», находившихся под личным покровительством Долорес Ибаррури. В войсках Рады существенную роль сыграли… английские добровольцы-антикоммунисты. Один из них, Питер Кемп, вспоминал («Mine Were of Trouble»; London, 1957), «будто очень уж мешал ему капеллан, орущий в самое ухо, чтобы настрелял как можно больше этого атеистического сброда». Большие заслуги имели также ирландские националисты (свыше 600 добровольцев), прозванные «синерубашечниками», которыми командовал генерал Эойн О’Даффи.

17 февраля республиканцы предприняли очередную контратаку. На сей раз главной ударной силой стали американцы из батальона «Авраам Линкольн» под командованием Роберта Мерримана — «сына дровосека, двадцатилетнего коммуниста, получившего университетское образование в Неваде и должность преподавателя престижного Калифорнийского университета. В Европу он приехал по стипендии для изучения проблем сельского хозяйства. Его отряд был единственным в интербригадах, состоявшим практически из одних студентов». В яростной атаке американцы потеряли 120 из 450 храбрецов. Еще 175 были ранены. Но и это контрнаступление республиканцев захлебнулось. Правда, на этот раз ответной атаки уже не последовало. Обе стороны окопались и зализывали раны. В конечном итоге националисты овладели полоской земли длиной около двадцати и глубиной в пятнадцать километров, но фронт не прорвали. Противники одновременно заявили о своей победе. Республиканцы положили 25 000 человек, франкисты — 20 000.

Накануне битвы при Брунете, целью которой было отбросить националистов от Мадрида, республиканцы сосредоточили крупнейшие силы за всю войну: 50–70 тысяч (данные тут разнятся) солдат, 150 самолетов, 128 (по другим источникам 132) танков и 136 (или 217) орудий. Костяк армии составляли — что стало уже нормальным — интербригады. Первый прорыв фронта поручили XV интербригаде теперь уже под командованием хорвата Владимира Копика. Ее увеличили до шести батальонов: к югославскому, британскому, американскому и франко-бельгийскому добавились еще венгерский и испано-итальянский. Наступление республиканцев застало противника врасплох, но встретилось с неожиданным и ожесточенным сопротивлением. Республиканская легенда о Холме самоубийц нашла зеркальное отражение в Холме комаров, прозванном так за назойливый свист тысяч пуль. Штурмуя этот холм, погиб чернокожий американец, командовавший батальоном имени Вашингтона, в котором сражались преимущественно нью-йоркские евреи. За десять дней боев республиканские войска продвинулись почти на тринадцать километров. Это стало возможным прежде всего благодаря господству в воздухе советской авиации в первые дни внезапного наступления. Но это продолжалось недолго. Энтони Бивор отмечает: «Хотя в начале битвы силы республиканцев располагали преимуществом, имея в каждом боевом вылете по тридцать истребителей, уже с 11 июля в небе доминировали националисты. Их самолеты, сначала Юнкерсы-52, Фиаты и Хенкели-51, а потом немецкий легион «Кондор» утюжили восемь дивизий республиканцев, сконцентрированных на 200 квадратных километрах голой кастильской равнины. Главной целью самолетов националистов являлись советские танки Т-26, которые на открытой местности становились легкой добычей. Два дня спустя, когда националистам удалось достичь максимальной интенсивности боевых вылетов, у противника осталось всего 38 машин. Днем и ночью Ю-52 и Х-111 беспрепятственно бомбили позиции республиканцев. С 12 июля легион «Кондор» ввел в бой Мессершмитты-109, управляемые такими летчиками, как, например, Адольф Галланд, впоследствии один из асов Второй мировой войны. У самолетов «Чато» и «Моска» в этом воздушном противостоянии шансов не было никаких. «В тот день в небе можно было видеть одновременно двести машин (…). Очередной раз было доказано, что германские и националистические пилоты обучены гораздо лучше и куда увереннее чувствуют себя в бою. Даже машины Хенкель-51, уступавшие советским по техническим характеристикам, наносили противнику существенный урон. Авиация националистов атаковала интербригады неподалеку от реки Гвадаррама. В тот день погиб Джулиан Белл, племянник Вирджинии Вульф, приехавший в Испанию всего месяц назад».

В бреши, проделанные атаками с воздуха, хлынула итальянская пехота. Уже после победы в этом сражении националистов разгорелись ожесточенные споры, кто же сыграл там главную роль. Точку поставил сам Франко (Francisco Franco Salgado-Araujo «Franco au jour le jour»; Paris, 1977), от всей души поблагодарив германских пилотов и артиллеристов и совершенно игнорируя итальянские силы, боевой дух и мастерство которых он в частных беседах называл «трагическими». Как бы там ни было, а Франко то сражение выиграл, и с этого момента, хоть война продолжалась еще без малого два года, никто из серьезных обозревателей не сомневался в ее итогах. Война окончилась в марте 1939 г., но уже в ноябре 1938 г. Испанию покинули интербригады, насчитывавшие тогда 4640 бойцов 29 национальностей из 12 673 добровольцев, некогда вступивших в борьбу. В живых осталось больше всего французов — 2141, дальше идут американцы — 548, англичане — 407, бельгийцы — 347, поляки — 285, итальянцы — 194 и шведы — 182. В то же время итальянцы вывели из Испании свой экспедиционный корпус практически в прежнем составе — 10 000 человек. Германия еще раньше сократила свои воздушные силы на 75 %. Французы, разрываясь между политическим «реализмом» и давлением левой оппозиции, решились принять беженцев-республиканцев, но одновременно направили Франко откровенно заискивающие декларации. Этот процесс увенчался назначением на пост посла в Испании маршала Петена — «достойнейшего из французов», что по идее должно было задобрить националистов. Кандидатура оказалась крайне неудачной, поскольку Франко раздражали высокомерные манеры Петена, а тот, в свою очередь, гордый собственными заслугами под Верденом, с пренебрежением относился к «какому-то посредственному генералу из Марокко». Но вся суть была сосредоточена в намерениях. Англичане, поскольку их заботил Гибралтар, были полностью солидарны с французами и всячески подталкивали последних к максимально лояльной и соглашательской политике в отношении победителей.

Пора подвести итоги. Здесь мы имеем дело с двумя аспектами: политическим и военным. Первый охарактеризовал немецкий полковник (позднее генерал) Вильгельм Риттер фон Тома, назвав испанскую трагедию «лабораторией современной войны». Он имел в виду использование бронетанковых войск. Но можно говорить и об опыте люфтваффе, полученном при бомбардировке Герники, ковровых бомбардировках столицы Страны Басков или разрыве транспортных артерий с помощью авиации. Это не оставили без внимания и советские офицеры, не все из которых сгинули в сталинских «чистках». А завершить рассказ об опыте той войны можно было бы анекдотической историей, как солдаты националистического Иностранного легиона, отбивая под Мадридом наступление советских танков, изобрели оружие, которое позже, бог знает почему, назвали «коктейль Молотова».

Однако куда важнее были политические последствия конфликта в Испании. Как Германия, так и Советский Союз наглядно убедились в пораженчестве и слабости западноевропейских республик, по крайней мере, на тот момент. Это убедило Гитлера, что в случае нападения на Польшу, ему нечего опасаться противодействия Запада, а Сталина, что союз с европейскими демократическими государствами ненадежен и обречен на провал. При таких предпосылках пакт Молотова-Риббентропа был уже de facto подписан, а польская катастрофа гарантирована. По той же самой логике Италия поняла, что рано или поздно, если не хочет остаться на обочине истории, ей необходимо примкнуть к сильнейшим. Англичане же, игравшие в этом конфликте, пожалуй, самую гнусную роль, трезво рассчитали, что и Польшу и Францию можно уже списать со счетов, и следует беречь собственные силы, не втягиваясь в вероятную оборону Варшавы или Парижа. Все это стало ясно уже в Испании. Собственно говоря, Вторая мировая война уже началась.

Возможно, лучше всех это осознал генералиссимус Франсиско Франко Баамонде. Он заключил союз с нацистской Германией и фашистской Италией, но одновременно, что известно по многим источникам (в частности, David T. Cattel, «Communism and Spanish Civil War». Berkeley, 1955), его пугала способность коммунистов мобилизовать на борьбу международные силы, включая даже представителей движения из Германии и Италии. Поэтому он ни минуты не верил в легкую победу Третьего рейха над Советским Союзом, но их столкновение считал, исходя из собственного опыта, неизбежным. Когда же Гитлер торопил его включиться в новую войну, Франко всячески увиливал, тянул время, выискивал тысячи предлогов для промедления, ждал, врал и вел тайные переговоры с западными странами. В результате ему удалось уберечь страну от полномасштабного участия во Второй мировой войне, за что Испания ему, несомненно, благодарна. Однако с другой стороны, не будь мятежа националистов 17 или 18 июля 1936 г., Вторая мировая война вообще могла бы не случиться. Поскольку до той поры никто из держав, блефовавших за международным покерным столом, не знал в точности, у кого какие карты на руках. Правду эту видят не все. Петр Савицкий («Гражданская война 1936–1939 в испанской художественной прозе»; Варшава, 1985) показывает, возможно, вопреки своей воле, как иберийские писатели так до конца и не понимали международного характера испанского конфликта, а возможно их это и не волновало. Даже те, кто в республиканском издании «El Mono Azul — Alianza de Intelectuales Antifascistac» превозносили зарубежную помощь республиканцам, этого также не понимали. А уж тем более Эрнест Хемингуэй или Андре Мальро.

А ведь 12 октября 1936 г. в университете Саламанки произошло символическое событие, возможно, самое патетическое в XX в. Там было устроено торжество с участием епископата, госпожи Франко и цвета испанского генералитета во главе с Хосе Мильян-Астрай-и-Терреросом. Именно он произнес вступительную речь, ставшую апофеозом фашизма, которую он завершил возгласом: «Viva la muerte!» — «Да здравствует смерть!»

И тогда поднялся престарелый ректор университета, философ и замечательный писатель Мигель де Унамуно (можно себе представить, какого мужества потребовал такой шаг!) и сказал: «Я тут услышал зловещий и бессмысленный крик “Да здравствует смерть!” Так вот я, потративший всю жизнь на формулировки парадоксов, страшно раздражавших тех, кто их не понимал, должен высказать свое экспертное мнение: сей варварский парадокс мне отвратителен. Генерал Мильян-Астрай — калека. Я это говорю не из желания его оскорбить. Он покалечен смертью. К несчастью, сегодня в Испании таких покалеченных слишком много. И будет еще больше, если Господь не смилуется над нами (…). Это учебное заведение — храм мудрости, а я — в нем жрец. Вы же оскорбляете это священное место. Конечно, вы победите, поскольку в вас больше звериной силы. Больше даже, чем нужно вам самим. Но в сколько-нибудь длительной перспективе вам никого не убедить. Поскольку для убеждения необходимы аргументы. А чтобы располагать аргументами, нужно иметь то, чего у вас нет — разум и право».

Наступила мертвая тишина. Мигель де Унамуно скончался спустя два месяца. Он никого не остановил. Вскоре в Европе разразилось безумие, которое стоило миллионы и миллионы жертв. И начало этому положили в Испании. Как прекрасно пишет об этом Мигель дель Кастильо («Испанские чары»; Варшава, 1989). Уж он-то знает, когда начался кошмар. Тогда, когда раздался крик — «Viva la muerte!»

Данный текст является ознакомительным фрагментом.