Настроения шляхты в западных губерниях

Настроения шляхты в западных губерниях

Ополяченное дворянство бывшего ВКЛ (магнаты и шляхта), составлявшее примерно 7 % населения западных губерний, т. е. не менее 100 тысяч лиц мужского пола, внимательно следило за событиями, разворачивавшимися у границ Российской империи. Оно возлагало большие надежды на вторжение Наполеона в Россию. Вот что писал об этом профессор Александр Погодин (1872 - 1947):

«В воспоминаниях Адама Мицкевича, его братьев и сверстников сохранились чрезвычайно яркие картины настроений и ожиданий, связанных с Наполеоном. Здесь ждали его, может быть, еще более страстно, чем в Варшаве.

Масса нечиновной и небогатой шляхты не доверяла ни магнатам, ни Александру, но с нетерпением следила за действиями Наполеона... Большинство помещиков передавало друг другу восторженные слухи о французском императоре, бюллетени Великой армии переходили из рук в руки; единомышленники Наполеона среди богатого польского дворянства Литвы вели агитацию в пользу его...

И Александр отлично знал о тревожном настроении Литвы; губернаторы доносили, что с появлением Наполеона все обратится против России» (А. Л. Погодин. Наполеон и Литва).

Реальная перспектива расширения территории Герцогства на Восток и отрыва «польских губерний» сильно беспокоила царя и его правительство. С помощью служб политического сыска и контрразведки они систематически изучали ситуацию в «польских провинциях» империи[35].

Общая картина была такова. Российские власти всех уровней не пользовались симпатиями в бывшем Великом Княжестве Литовском, поскольку для большинства местных жителей (для шляхты, католическо-униатского духовенства, мещан и крестьян униатов и католиков) они оставались врагами-иностранцами, уничтожившими их древнее государство и варварскими методами насаждавшими свою церковь[36].

В феврале 1807 года, сообщая сенатору И. А. Алексееву о политических настроениях в Гродненской губернии[37], гражданский губернатор B. C. Ланской отмечал, что хотя он не может прямо назвать «ни одной подозрительной особы», однако видит склонность настроения обывателей «к перемене». Причину этого губернатор видел в «мечтах о вольности», не изжитых еще «из памяти народной прежнего правления». По мнению Ланского, носителем духа «вольности» являлась многочисленная мелкая шляхта. Губернатор считал, что этот дух подстрекают «обольщения неприятеля» и заграничные прокламации. Они оказывают сильное влияние на жителей края, «в коем огонь кроется под пеплом».

Серьезное беспокойство испытывали российские власти в отношении крестьянства. Они опасались, что Наполеон I может превратить войну политическую в войну социальную. Достаточно издать ему манифест об уничтожении пресловутой «крепости». Беларуские и украинские крестьяне видели во французском императоре освободителя от ненавистного рабства.

«Что касается до образа мыслей здешних обывателей, то очевидно, что благоразумные, богатые помещики, видя милости к ним нашего Государя Императора и умея их ценить в полной мере, не желают никакой перемены, бедные же, напротив, ожидают войны, надеясь при каковой-либо перемене поправить свое состояние; между молодыми людьми приметным образом обнаруживается ненависть к русским».

Меньшее беспокойство у Эссена вызывало поведение беларуских крестьян:

«Насчет здешних сельских обывателей нельзя сказать, чтобы обнаружили недоброхотство к нынешнему правительству, кроме некоторых молодых людей, не заслуживающих много внимания; напротив того, оказывают пособия при движении войск без ропоту, не принося жалоб воинскому начальству, тогда когда без сумнения довольно отягощений. Хотя вообще все желают восстановления Польши и быть народом… (выделено мной. — А. Т.)» (донесение от 10 марта 1812 г.).

Общий контекст донесений командиров воинских соединений, дислоцированных в Виленской, Гродненской, Минской и Волынской губерниях, Белостокской и Тарнопольской областях сводился к тому, что население этих территорий ждет войны и что «благородное сословие» в своем большинстве мечтает о восстановлении Речи Посполитой. Поэтому во время военного столкновения с Францией оно поддержит Наполеона I.

Гродненский гражданский губернатор B. C. Ланской 13 (25) апреля 1812 года докладывал министру полиции, что в губернии сейчас тихо, но в случае отступления русских войск «все против нас восстанет со всех сторон».

Литовский военный губернатор Александр Римский-Корсаков 21 апреля (3 мая) 1812 года сообщал, что из дворян его губернии большая часть нерасположена к России, особенно склонна к возмущению молодежь, «положиться на кого (либо) я бы не советовал»[38].

21 марта (2 апреля) 1812 года Александр I через министра полиции А. Д. Балашова потребовал от гражданских губернаторов собрать сведения об «образе мыслей помещиков и других обывателей пограничных губерний» и установить за ними строгий надзор, а также составить «список тех лиц, которые ненадежны». В первую группу заносились лица «сомнительные», во вторую — «совершенно подозрительные». Предписывалось принять против них соответствующие меры вплоть до выселения во внутренние губернии империи.

Однако операция по выселению, осуществлявшаяся военными, несмотря на большие издержки, не дала желаемого результата. Во-первых, физически было невозможно вывезти всех потенциальных пособников французов, поскольку в эту категорию попадала чуть ли не вся шляхта западных губерний. Во-вторых, не все депортированные достигли места назначения: одни сбежали из-под стражи, других освободили наступавшие наполеоновские войска.

* * *

Итак, лояльность российскому царю сохраняли только отдельные магнаты, что объяснялось боязнью утраты ими своего благосостояния. Большинство же средней шляхты и почти вся мелкая шляхта были негативно настроены к власти, свое материальное благополучие они напрямую связывали с вопросом возрождения ВКЛ и Речи Посполитой. В оппозиции находилось католическое и униатское духовенство. Большая часть «сельских обывателей» тоже была недовольна своим положением. И хотя крестьяне безропотно выполняли постоянно возраставшие повинности (строительные работы, перевозка провианта и т. д.), они ждали от предстоящей войны перемен. Причем все эти различные группы населения объединяло одно — «желание быть народом». Понятно, что не под скипетром российского императора.

В западных губерниях царь и российское правительство могли рассчитывать лишь на православное духовенство и чиновничество, в основном пришлое. Однако с началом войны все пришлые чиновники и многие православные священники покинули «польские провинции» вместе с отступавшими российскими войсками. Оставались еще жители городов, состоявшие наполовину из евреев. Однако российское правительство ничего не сделало, чтобы привлечь их на свою сторону. Своей репрессивной политикой (введением черты оседлости, переселением в города, двойным налогообложением и т. д.) оно оттолкнуло и эту часть населения.

Выяснив ситуацию, Александр I смирился с вероятной утратой «польских провинций». Но параллельно он решил «подготовить сдачу» этих провинций противнику, применив здесь с началом военных действий тактику «опустошения». Ее предложил военный министр М. Б. Барклай де Толли в своем плане, разработанном еще в феврале 1810 года:

(Российские войска) «встретив неприятеля на самых границах, (должны) сопротивляться многочисленнейшему его ополчению в польских провинциях до тех пор, пока совершенно истощатся все способы, какие токмо можно будет взимать от земли».

(После этого) «отступить на линию Днепра и Западной Двины, оставив неприятелю, удаляющемуся от своих магазинов (складов), все места опустошенные, без хлеба, скота и средств к доставлению перевозкою жизненных припасов».

Для реализации этого коварного замысла требовалось усыпить бдительность местной шляхты различными политическими обещаниями. Это позволило бы максимально «выкачать» людские, финансовые и продовольственные ресурсы края, чтобы они не достались противнику.

Именно с целью такого «усыпления» весной 1811 года Александр инициировал разработку проекта создания автономного Великого Княжества Литовского (план М. К. Огинского). И действительно, этот проект, т. е. заигрывание с местной знатью, позволил российским властям к началу 1812 года успешно осуществить комплекс мер по дополнительному использованию людских (усиленные рекрутские наборы), финансовых и материальных ресурсов.

* * *

Накануне войны большинство представителей родовой аристократии (магнатов) — Л. М. Пац, А. Сапега, Д. и М. Радзивиллы, Р. Гедройц, С. Солтан, К. Прозор, Т. и С. Тышкевичи, И. Тизенгауз, А. Ходкевич, Ф. Потоцкий, а также большинство шляхты и мещан ориентировались на Наполеона и Герцогство Варшавское. Это было особенно характерно для шляхетской молодежи, которая, несмотря на запреты, репрессивные меры (секвестры и конфискации имений), эмигрировала в герцогство и поступала служить в польские войска. Так, в принадлежавшем князю Доминику Радзивиллу Несвиже, где всегда наблюдалось скопление дворян, стало пусто. Сам князь, оставив в имении малолетнюю дочь с кормилицей и нянями, уехал в Варшаву, захватив с собой около тысячи шляхтичей и столько же лошадей.

Присоединенная в 1807 году Белостокская область стала удобным коридором для связей между жителями Герцогства Варшавского и полонизированной шляхтой западных губерний. По нему в герцогство беспрепятственно переправлялись большие партии продовольствия и скота. В обратном направлении проникали французские разведчики. У властей вызывало подозрение появление в Минске, Могилёве и других городах в большом количестве комедиантов, фокусников, учителей, художников, лекарей, странствующих монахов. В Минской губернии вдруг появилось множество землемеров (коморников), занимавшихся топографическими работами. В документах за 1810 - 1812 гг. упоминается 98 разыскиваемых лиц, задействованных французскими спецслужбами, а всего до и во время войны было задержано 39 агентов. Их задачи заключались не только в сборе разведывательных сведений, изучении особенногостей театра будущих военных действий, но и в осуществлении агитационной работы среди местного населения.

Они разъезжали по помещичьим усадьбам и экономиям, устанавливая контакты с землевладельцами, поселялись в крупных городах под предлогом торговли и личных дел. Помещиков-католиков убеждали воздерживаться от уплаты налогов и различных сборов, а продовольствие и фураж придерживать для будущего избавителя от русского гнета. Крестьянам внушалась мысль об улучшении их участи с приходом наполеоновской армии.

Политическая агитация будущего противника беспокоила власти больше, чем его разведывательная деятельность. 26 мая (7 июня) 1812 года военный министр и командующий 1-й Западной армией М. Б. Барклай де Толли писал в секретном послании литовскому военному губернатору А. М. Римскому-Корсакову:

«Государь император высочайше повелеть соизволил обратить без малейшей огласки бдительное внимание, не имеются ли у кого какие-либо неприличные объявления, письма из-за границы и тому подобные бумаги, и буде где таковые окажутся, доставя их сюда, принять строгие меры, чтобы оне не распространялись».

Однако попытки правительства поставить заслон французской пропаганде в западных губерниях оказались малоэффективными, так как она находила здесь благоприятную почву. Местные землевладельцы в своем большинстве осуществляли тихий саботаж правительственных мероприятий.

Да и за что им было любить русского царя? Еще его бабка Екатерина II ввела политику прямого ограбления западных губерний, продолжавшуюся без малого 40 лет. Вместо общегосударственного подушного налога ассигнациями здесь плату брали только серебром. Вследствие обесценивания бумажных денег это означало, что налоги в западных губерниях фактически были в 5 раз выше, чем во всех остальных!

Лишь 6 октября 1811 года Александр I своим указом уравнял Виленскую губернию с другими губерниями в деле налогообложения. Он также разрешил при будущих рекрутских наборах выкупать рекрута за тысячу рублей ассигнациями вместо 500 рублей серебром (как было до сих пор) и свободно вывозить зерно на всем протяжении сухопутной границы Российской империи.

И только в апреле 1812 года правительство уравняло ВСЕ западные губернии с другими губерниями в отношении податей. Вместо различных сборов серебром оно ввело принятую в остальной части империи плату ассигнациями. Более того, разрешило выплачивать подать не деньгами, а зерном. Но это было сделано не от внезапного прилива любви к беларусам, а в рамках общей программы «выкачивания». Эта льгота для землевладельцев должна была помочь решению главного вопроса — наполнения хлебом армейских магазинов (складов) накануне войны.

Переход армии Наполеона через Неман вызвал смятение, уныние и отчаяние, и вместе с тем глубокую ненависть русского дворянства к Наполеону, «…к этому исчадию французской революции».

В западных же губерниях империи симпатии господствующего сословия были на стороне Наполеона. Вот что отметил в своем дневнике один из офицеров отступавшей русской армии:

«Поляки (полонизированная шляхта. — Авт.) нисколько не боятся вторжения французов в Россию; они им даже довольны, и сколько заметить можно было, и наши хозяева разделяют мысли и желания всей нации. Ни одного слова никто не промолвил нам о бедствиях, постигших наше любезное отечество»[39].