§ 1. Положение Кореи в годы японо-китайской и второй мировой войны

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

§ 1. Положение Кореи в годы японо-китайской и второй мировой войны

В конце 1930-х — начале 1940-х годов в развитии Кореи наблюдались две основные тенденции: 1) стремительная индустриализация и общий экономический рост, положительно не отражавшийся на уровне жизни простого народа, и 2) ужесточение колониального режима и курс на подавление национальной корейской культуры.

Объективной причиной общего экономического роста в Корее было вступление Японии в войну с Китаем, а затем — во вторую мировую войну и последовавший рост потребностей в развитии японской оборонной промышленности. Для этого требовалось сырье, которого в Японии, как известно, было крайне недостаточно. В то же время северная часть Корейского полуострова была богата месторождениями каменного угля и железной руды. Поэтому главным объектом промышленного развития Кореи стали горнодобывающая и горнообрабатывающая промышленность.

В Корее добывали вольфрам, молибден, свинец, графит. Важнейшими видами продукции горнорудной промышленности были уголь и железная руда. С 1941 по 1944 г. объем добычи угля в Корее вырос с 6 до 8 млн т, железной руды — с 2 до 3 млн т. Основная часть железной руды добывалась на мусанских рудниках провинции Северная Хамгён. За период с 1937 по 1944 г. валовая продукция горнорудной промышленности выросла в 3 раза, а железной руды — в 16 раз. Сырье частью вывозилось в Японию, частью перерабатывалось в Корее. Поэтому вместе с горнорудной промышленностью развивалась металлургическая. В 1940 г. было пущено в эксплуатацию крупнейшее в Корее металлургическое предприятие в городе Чхончжин, принадлежавшее японской корпорации Ниппон сэйтэцу («Японские металлургические предприятия»).

Важное место в развитии оборонной промышленности занимала химическая отрасль. Еще до начала японо-китайской войны более четверти продукции химической промышленности Кореи (в стоимостном выражении) имело военное назначение, а еще одну четверть составляли химические удобрения. Крупнейшим центром химической промышленности являлся город Хыннам провинции Южная Хамгён, где располагался завод азотных удобрений, на котором также производился порох. После вступления Японии в войну с Китаем в Корее было построено множество новых предприятий химической промышленности, таких, как, например, химический комбинат в Пхеньяне или заводы жидкого топлива в Вонсане.

В машиностроительной промышленности Кореи также произошли изменения. Если до войны в Корее производили главным образом оборудование для горной промышленности, железнодорожные подвижные составы и небольшие суда, то в военное время появились автосборочные и авиасборочные предприятия.

Интенсивный рост промышленности Кореи, втянутой в войну, требовал развития электроэнергетики. В 1941 г. была построена крупнейшая Супхунская гидроэлектростанция в нижнем течении реки Амнок-кан. Всего к концу войны в Корее существовало около 150 крупных электростанций, которые полностью контролировались японским капиталом.

Захват Японией Маньчжурии в 1931 г., а затем вступление в войну с Китаем в 1937 г. стали объективными причинами развития в Корее железнодорожного транспорта, который играл роль связующего звена между Японией и Китаем. В условиях войны он был более безопасным, чем морской. Большая часть железных дорог принадлежала государству (Японии).

Крупнейшими портами, в развитие которых Япония вкладывала немалые средства, были Пусан на южной оконечности Корейского полуострова—морские ворота Кореи, Чемульпхо (Инчхон), открывавший дорогу на Сеул по реке Ханган, и Нампхо, связанный с Пхеньяном по реке Тэдонган.

Говоря об индустриализации Кореи в конце 1930-х — начале 1940-х годов, следует отметить, что главным объектом промышленного развития была северная часть Корейского полуострова, наиболее богатая полезными ископаемыми. Действительно, в 1940-е годы 85% угля, 85% металлургической продукции, 88% продукции химической промышленности давал север Кореи. В 1945 г. электростанции северной части Кореи, наиболее богатые гидроресурсами и углем, вырабатывали 92% всей электроэнергии Кореи. Поэтому вполне понятно, почему после разделения Кореи на Север и Юг (в результате освобождения Кореи от японского колониального господства) экономическое положение двух частей оказалось настолько различным.

В заключение краткого обзора экономических изменений в Корее рубежа 1930-1940-х годов следует отметить еще один важный момент. Рост промышленного производства на севере Кореи естественным образом приводил к росту численности рабочего класса. Всего в Корее к концу войны насчитывалось до 2 млн рабочих при общей численности населения в 25 млн человек. Работа на новых, оснащенных по последнему слову техники предприятиях требовала повышения образовательного уровня рабочих. В 1930-1940-е годы в среде рабочих были достаточно популярны или, по крайней мере, могли быть восприняты идеи социализма. Таким образом, география экономического развития Кореи того времени создавала почву для более безболезненной адаптации социалистической модели государственного развития именно в северной части полуострова.

Однако, как уже отмечалось, планомерное экономическое развитие Кореи осуществлялось Японией отнюдь не в интересах корейского народа. Свидетельство тому — политика, которую проводила в это время японская колониальная администрация в отношении корейской культуры, корейской нации как таковой. В современной историографии эта политика определяется как «политика уничтожения нации».

В 1937 г. после начала японо-китайской войны был издан указ о запрещении употребления корейского языка в государственных учреждениях. «Неграмотные» корейцы должны были пользоваться услугами переводчика. С 1938 г. было прекращено преподавание корейского языка в школах[276]. Теперь японский язык стал называться «родным языком».

Для борьбы с употреблением корейского языка в школах японские учителя ввели систему наказаний и премий. Так, в отдельных школах всем учащимся выдавались особые талоны, по десять на неделю. Если кто-то из соучеников говорил в школе по-корейски, то каждый имел право отнять у нарушителя талон. В конце недели проходила проверка. Если у ученика было меньше десяти талонов, ему полагалось наказание, например, удары палкой по рукам. Если больше — ученик получал подарки в виде карандашей, тетрадей и т.п. Имевшему десять талонов обеспечивалась «спокойная жизнь». Иногда за употребление корейского языка могли брать денежные штрафы[277].

С конца 1930-х годов в Корее все интенсивнее стала разворачиваться пропаганда теории об общих корнях корейского и японского народов, в которой японский народ занимал доминирующее место. Для того чтобы окончательно воплотить эту теорию в жизнь, в конце 1939 г. в Корее был распространен указ, согласно которому с 11 февраля 1940 г. начиналась кампания по замене корейских фамилий на японские. Иными словами, исходя из своей корейской фамилии, которая состояла из одного слога, нужно было выбрать соответствующую японскую. Вместе с фамилией нередко приходилось менять и имя. Таким образом, по замыслу инициаторов кампании, на территории Корейского полуострова все корейцы должны были «стать японцами».

Акт замены фамилий стал огромной трагедией для населения Кореи, практически каждый знал свою генеалогию на многие столетия вглубь веков и гордился этим. Замена фамилий, помимо того, что лишала корейца его национального лица, не давала возможности совершать многочисленные ритуалы и церемонии годового и жизненного циклов, такие, как, например, ежегодные церемонии кормления духов предков. Поэтому многие корейцы, в особенности люди среднего и пожилого возраста, не соглашались менять фамилии даже под страхом смерти. Формально кампания была «успешно» завершена уже к 10 августа 1940 г. По отчетам к этому времени около 80% корейцев  сменили фамилии. Реально же новые японские имена и фамилии употреблялись исключительно в официальном делопроизводстве, присутственных местах и т. п., в то время как в повседневной жизни люди, естественно, пользовались своими национальными именами.

Однако некоторые представители корейской интеллигенции и национальной буржуазии поддержали кампанию по замене имен. Среди них был корейский писатель Ли Гвансу (1892-?, после 1950 г.), в свое время воспринимавшийся корейским населением как патриот. Он взял себе имя Каяма Мицуо.

В августе 1940 г. были закрыты две крупнейшие корейские газеты, издававшиеся на корейском языке — «Чосон илъбо» и «Тона ильбо». В октябре 1942 г. было разогнано «Научное общество корейского языка» (Чосоно хакхве). Его руководители — Ли Юнчжэ, Ли Гынно, Хан Чжин, Ли Хисын и многие другие, продолжавшие, несмотря на все запреты, бороться за сохранение национального языка, были арестованы и осуждены на тюремное заключение.

Со второй половины 1930-х годов японская администрация стала активно внедрять в Корее японскую национальную религию синто, во главе которой стоял японский Император. Во всех корейских учебных заведениях школьников и студентов насильно заставляли поклоняться божествам синто, в корейских жилых домах хозяев обязывали вывешивать табличку духа легендарной основательницы японской нации, богини солнца Аматэрасу. Даже в католических и протестантских церквах корейцев заставляли поклоняться духам синто. Редкие случаи неповиновения, как, например, пастора Чу Гичхоля (1897-1941), жестоко карались.

По замыслу японских колонизаторов, корейцы должны были все как один подняться на борьбу во имя побед японского народа, имевшего «общие корни с корейским». Корейцы должны были стать «народом-слугой» Империи. В феврале 1938 г. был опубликован закон о «добровольном» наборе корейцев в имперские сухопутные войска. В эти войска шли главным образом неимущие выходцы из деревни, доведенные до состояния крайней нищеты японской колониальной политикой. С 1942 г. в корейских школах было введено обязательное военное обучение, а с 1943 г. (как и в Японии) в армию стали призываться учащиеся школ. Корейцами комплектовались не только сухопутные войска, но и флот. Всего за годы двух войн в японской армии вынуждены были служить 360 тыс. корейцев.

Однако японцам требовались не только корейские солдаты, но и все материальные и трудовые ресурсы страны. В апреле 1938 г. был опубликован Закон «О всеобщей мобилизации во имя государства»» согласно которому японская колониальная администрация могла использовать любые материальные и трудовые ресурсы Кореи для нужд войны. Действительно, в годы японо-китайской и Тихоокеанской войны (12.1941-08.1945) действовал Закон «О регулировании распределения зерновых Кореи», согласно которому около 40-60% сельскохозяйственной продукции изымалось на военные нужды; 667 648 корейцев были привлечены к самым разнообразным работам, главным образом на рудниках, оборонных заводах, строительстве оборонительных сооружений. Нередко в целях соблюдения «секретности» после завершения работ корейских рабочих убивали.

Среди всех видов «использования корейских людских ресурсов» особой жестокостью отличалось создание так называемых «подразделений несгибаемых» (чонсиндэ) по указу от 23 августа 1944 г., которые комплектовались из корейских женщин и девушек в возрасте от 12 до 40 лет. Формально труд женщин, набранных по этому указу, мог использоваться и на оборонных заводах. Однако большинство из них отправляли в японскую армию. Днем девушки и женщины работали поварами, прачками, медсестрами или даже подносчицами боеприпасов, а по ночам должны были исполнять обязанности «женщин-успокоительниц» (вианбу). В среднем на каждую «женщину-успокоительницу» приходилось по 29 солдат, а в конце Тихоокеанской войны число солдат могло доходить до сотни. Считается, что в японскую армию было привлечено от 140 до 180 тыс. корейских женщин.

Пожалуй, самым трагичным в истории Кореи конца 1930-х — начала 1940-х годов, было то, что в корейском обществе появлялось все больше людей, которые поддерживали идею единения Кореи с Японией, японскую политику как в самой Корее, так и в окружающем мировом пространстве. В годы войны возникали всевозможные «патриотические» общества, имевшие своей целью «воспитание» корейского народа, «совершенствование» его духа, мобилизацию его сил во имя интересов «великой» японской Империи. В такие общества входили главным образом представители корейской буржуазии, разбогатевшей на оборонных заказах, а также часть интеллигенции, нашедшей «свое место» в условиях безжалостной машины японского колониального режима.

К сожалению, среди них были и довольно известные представители тех, кто в свое время боролся с Японией за независимость страны. Так. Юн Чхихо (1865-1946), участвовавший в перевороте реформаторов 1884 г., являвшийся одним из руководителей Общества независимости (1896-1898), пострадавший в 1911 г. по «делу 105» в связи с обвинениями в подготовке убийства генерал-губернатора Тэраути Масатакэ, известный лидер движения за независимость, в 1938 г. стал членом прояпонской «Корейской лиги за гражданский дух всеобщей мобилизации» (Кунмин чонсин чхондонвон Чосон ёнмэн), а 1941 г. — одним из руководителей прояпонской «Корейской временной военной организации служения родине» (Чосон имчжон погуктан). После освобождения Кореи Юн Чхихо покончил жизнь самоубийством. Знаменитый корейский литератор и историк, автор сеульской Первомартовской Декларации независимости Чхве Намсон также вошел в руководство «Корейской временной военной организации служения родине».

К 1940 г. в Корее уже выросло молодое поколение, для которого независимость Кореи была чем-то абстрактным, неосязаемым, а японское колониальное господство «естественной» реальностью. Среди элиты корейского общества в самой Корее уже не осталось людей, способных возглавить движение за независимость. Карательные мероприятия японской колониальной администрации ужесточились как никогда. Рабочий класс севера страны еще не мог стать лидирующей силой в борьбе за возрождение родины. И только корейское патриотическое движение за рубежом по-прежнему отличалось достаточной активностью.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.