Глава 24 ГЕСС-ПОДЗАЩИТНЫЙ

Глава 24

ГЕСС-ПОДЗАЩИТНЫЙ

17 февраля 1946 года судья Мервин Гриффит-Джонс начал слушание по делу Рудольфа Гесса. Он заявил, что Гесс принимал активное участие в подготовке агрессии против Австрии и Чехословакии, отвечал за переброску сотрудников СС в Польшу, где они занимались разрушением Варшавского гетто. Среди многих документов, обнаруженных в Германии, на которых стоит подпись Гесса, было несколько связанных с вопросом о наказаниях за преступления против рейха, нюрнбергские законы по поводу евреев, а также постановление, распространяющее действие этих законов на Австрию. Гесс был также верховным руководителем организаций, которые объединяли немцев, живших за границей и составивших основу нацистских «пятых колонн». Гриффит-Джонс предоставил суду множество документов, связанных с прилетом Гесса в Британию, а также его предложение о мире, переданное представителям британского правительства.

В разгар войны любая попытка заключить мир ставилась человеку в заслугу. Но на Нюрнбергском процессе, когда поверженная Германия превратилась в пустыню, покрытую дымящимися руинами, условия мирного договора, которые предлагал Гесс, казались наглыми и самонадеянными. Язвительный тон Гриффита-Джонса еще сильнее это подчеркивал.

Оглашался один документ за другим, и чувство неловкости, которое возникло у товарищей Гесса, становилось все сильнее. Геринг постоянно наклонялся к Гессу и спрашивал: неужели он действительно это говорил? И когда бывший заместитель фюрера кивал в ответ, Геринг в притворном отчаянии воздевал вверх руки. К концу дня всем стало ясно, что вмешательство Гесса в политическую дипломатию носило характер глупой детской выходки. Покидая зал заседаний, Геринг похлопал Гесса по спине: благодарю, мол, тебя за попытку заключить мир.

Все подзащитные, за исключением Шираха, отказывались верить в то, что сделал Гесс. Геринг знал, что Гитлер был в курсе бездарного замысла Гесса, и решил об этом не распространяться.

На следующий день Гесс в зале суда опять читал книгу, не обращая никакого внимания на происходящее. Доктор Гилберт спросил его, зачем он это делает. Гесс сухо ответил, что не желает слушать, как иностранцы оскорбляют его страну. Доктор Гилберт возразил: даже если он не согласен с тем, что они говорят, необходимо выслушать их обвинения, чтобы подготовиться к защите.

– Это дело касается только меня, и никого другого, – отрезал Гесс.

Доктор фон Роршайт, защитник Гесса, перед самым началом слушания дела своего пациента сломал ногу. На его место был назначен доктор Альфред Зейдл.

Доктор Зейдл уже выступал защитником доктора Франка. Он сказал, что не сомневается в здравом уме Гесса и может только допустить, что его клиент – странный и мрачный человек, меланхолические черты которого усилились во время пребывания в плену. Быть может, доктор Зейдл решил пощадить самолюбие Гесса, в особенности потому, что бывший заместитель фюрера постоянно говорил своим товарищам, что в подходящий момент сделает «очень важное признание», которое разрушит до основания все обвинение. Но пока это тайна, и Гесс никому ее не раскроет, даже своим товарищам. Однако он предупредил их, что кто-то «наверху» собирается помешать его защите, сделав так, что охранники лишат его способности к концентрации.

Доктор Зейдл начал защиту Гесса 22 марта 1946 года. Против заместителя фюрера были выдвинуты следующие обвинения:

1. Подготовка и развязывание агрессивных войн.

2. Преступления против мира.

3. Военные преступления.

4. Преступления против человечества.

Доктор Зейдл был уверен, что сумеет отвести от своего клиента обвинения в пунктах три и четыре, поскольку, когда совершались жестокости по отношению к евреям (истребление евреев началось после нападения Германии на СССР. До этого их «стимулировали» к выезду. Подыскивались места, куда можно было бы вывезти европейских евреев, в частности Мадагаскар. Когда эти планы провалились, началось «окончательное решение еврейского вопроса». – Ред.), он был пленником в Британии. Но два первых пункта опровергнуть было труднее. Гесс, вне всякого сомнения, обсуждал с Гитлером действия, которые привели к войне, до мая 1941 года знал обо всех решениях фюрера и был с ними согласен.

Но однажды, после долгой и обескураживающей беседы со своим клиентом, доктор Зейдл уже готовился покинуть тюрьму, как вдруг до его ушей донесся разговор Геринга с Риббентропом. Риббентроп сообщил Герингу потрясающую весть. Он сказал, что во время своего визита в Москву в августе 1939 года, после заключения советско-германского пакта с Молотовым, он подписал также секретные протоколы, оставшиеся неизвестными широкой публике. Риббентроп сказал: «Это секретное соглашение должно было разграничить сферы наших интересов в случае войны». Министры иностранных дел России и Германии провели на карте линию по рекам Висла и Буг, двух рек, делящих Польшу на две половины. Потом они решили, что в случае начала войны территории, расположенные западнее этой линии, составят немецкую сферу интересов, а те, что расположены восточнее, – советскую. В советскую сферу вошли Финляндия, Эстония, Латвия (позже и Литва), Восточная Польша и часть территории Румынии. (Захваченная в 1918 г. румынами Бессарабия и населенная в основном украинцами Северная Буковина – Сталин их в 1940 г. вернул, предъявив Румынии ультиматум. – Ред.) Риббентроп также добавил, что русские, арестовав его, пообещали, что если он на суде будет молчать о секретном соглашении, то получит более мягкое наказание.

Доктор Зейдл сразу же понял, какое огромное значение это имеет для защиты Гесса. После захвата Германией Польши, а Советским Союзом Литвы, Латвии и Эстонии в июне 1940 года (юридически вхождение трех Прибалтийских республик в СССР было полностью законным – по просьбе их правительств, сформированных на основе свободных и тайных выборов. – Ред.) обе страны всячески отрицали, что между ними было заключено какое-либо политическое соглашение, помимо советско-германского договора о ненападении от 23 августа 1939 года. Отсюда следовало, что, если доктору Зейдлу удастся доказать, что текст секретного соглашения действительно существует, тогда Сталин и Советский Союз должны нести такую же ответственность за развязывание агрессивной войны, как и любой из нацистов, сидящих на скамье подсудимых. Доктор Зейдл сможет заявить, что если его клиента признают виновным, то Сталин и любой чиновник из Кремля должен сесть рядом с ним на эту скамью. (Секретные дополнения существовали и существуют, пока жива дипломатия. – Ред.)

Однако Зейдл понимал, что доказать наличие секретного соглашения очень трудно. Даже если Риббентроп согласится подтвердить это, его слово будет значить очень немного. Доктору Зейдлу надо было отыскать кого-нибудь, кто в 1939 году сопровождал Риббентропа в Москву и мог бы подтвердить, что соглашение было действительно подписано. Но как найти такого человека в разгромленной Германии, которая находится на грани голода? Сотни тысяч людей лишились крова, на почте царит хаос, а железные дороги работают с перебоями. Но доктор Зейдл упорно искал, и вскоре ему улыбнулась удача – он вышел на доктора Фридриха Гауса, который служил заместителем государственного секретаря и послом при министерстве иностранных дел. В этом качестве семь лет назад он сопровождал Риббентропа в Москву.

– Было ли заключено секретное соглашение? – спросил его доктор Зейдл.

– Да, – ответил доктор Гауе. – Я очень хорошо его помню.

– А где можно сейчас найти копию этого соглашения? – поинтересовался Зейдл.

Но Гауе не имел об этом ни малейшего понятия. Он знал только одно: все важнейшие документы немецкого министерства иностранных дел были перенесены в конце войны на микропленку и оказались в руках американцев.

Словесного заявления доктора Гауса, не подкрепленного никакими документами, было недостаточно. Зейдлу необходимо было найти текст договора. Он попытался получить его по официальным, чиновничьим каналам, не забывая при этом рассказывать всем американским высшим чинам, которых встречал в обществе, о том, что ему нужно, и описывал разыскиваемый документ.

Прошло много дней; доктор Зейдл сохранял жизнерадостный, уверенный вид, но внутри все больше и больше впадал в отчаяние. Однажды вечером, когда он выходил из здания суда, к нему подошел незнакомый человек в форме американского офицера и спросил по-немецки:

– Вы – доктор Альфред Зейдл?

Адвокат кивнул.

Американец представился и протянул ему простой запечатанный конверт.

– Я думаю, содержимое этого пакета покажется вам интересным, – произнес он.

Зейдл вскрыл конверт. Трясущимися руками он перелистал бумаги. Это была копия соглашения – дополнения к договору, подписанному Молотовым и Риббентропом, которое он искал.

Американский офицер деликатно удалился.

Ночью Зейдл внимательно изучил документ. Это была не фотокопия, и на ней не было официальной печати. Может быть, эта бумага поддельная? Зейдл показал ее доктору Гаусу. Гаус сказал, что она, по-видимому, является подлинной копией секретного соглашения между Молотовым и Риббентропом. Гаус охотно написал следующее заявление:

«Около полудня 23 августа 1939 года самолет, в котором я летел вместе с Риббентропом, приземлился в Москве. Я был советником министра в ходе переговоров с правительством Советского Союза.

После обеда началась дискуссия Риббентропа со Сталиным. Я не присутствовал, но там находились советник посольства Хильгер, выполнявший обязанности переводчика. Также присутствовал посол граф Шуленбург.

Риббентроп, по-видимому, был удовлетворен результатами беседы и выразил мнение, что советская сторона согласится с предложениями Германии. (После того как Англия и Франция 21 августа в Москве сорвали переговоры о заключении военной конвенции (а Польша категорически отвергла предложенную помощь), у СССР, который в это время вел боевые действия с Японией на Халхин-Голе, практически не осталось другого выхода. – Ред.)

Вечером состоялась вторая беседа, которая завершилась подписанием необходимых документов. Я подготовил для господина Риббентропа их проект. Посол граф Шуленбург и советник посольства Хильгер тоже присутствовали на подписании. С русской стороны в переговорах участвовали Сталин и Молотов. Им помогал переводчик Павлов.

Было решено подписать пакт о ненападении между Германией и Советской Россией, но Сталин высказался против фразы о германо-русской дружбе. Он заявил, что советское правительство не может внезапно опубликовать договор о германо-русской дружбе после того, как министр иностранных дел национал-социалистов в течение шести лет «поливал их ушатами грязи». Необходимо было придумать другую формулировку.

Помимо пакта о ненападении, некоторое время обсуждался особый секретный документ, который, насколько я помню, назывался «секретным протоколом» или «дополнительным секретным протоколом». В нем обозначались сферы влияния на европейских территориях, расположенных между двумя нашими странами. Не помню, употреблялось ли выражение «сферы интересов» или нет. В этом документе указывалось, что Германия не имеет никаких интересов в Латвии, Эстонии и Финляндии, но считает частью своей «сферы интересов» Литву. Одновременно Германия проявила интерес, не политического характера, к незамерзающим портам Балтийского моря. Это, конечно, было неприемлемо для России. Очевидно, Риббентроп действовал по приказу Гитлера, поскольку заранее заказал телефонный разговор с ним, и звонок раздался как раз в это время. Риббентропу было приказано принять советские условия.

Была установлена демаркационая линия для Польши. Я не помню, была ли она отмечена на карте или описана словами в документе. По поводу Польши было решено, что обе страны окончательно решат все вопросы, касающиеся этой страны, на последнем заседании. Что касается Балкан, то было решено, что Германия должна ограничиться здесь чисто экономическими интересами.

Пакт о ненападении и секретный протокол были подписаны поздно ночью.

Примерно через месяц после переговоров о втором германо-советском политическом договоре в вышеупомянутый документ были внесены изменения, в соответствии с предложением, переданным в Берлин советским правительством ранее. Литва больше не входила в «немецкую сферу интересов», за исключением литовского «лоскута», прилегающего к Восточной Пруссии. В ответ на это демаркационная линия в Польше была отодвинута на восток (примерно на линию Керзона, в основном соответствуя границе между землями, населенными поляками к западу от разграничительной линии, и украинскими и белорусскими землями, захваченными Польшей в 1920 г. – Ред.).

Во время последующих переговоров, проведенных по дипломатическим каналам в конце 1940-го или в начале 1941 года, немцам пришлось отказаться и от этого литовского «лоскута».

В этом документе нашли свое четкое отражение политические цели Сталина и Гитлера. Оба диктатора подписали секретный пакт для того, чтобы разделить небольшие страны между собой».

Зейдл прекрасно понимал, почему этот документ попал в его руки. Его решили сделать послушным орудием в чужих руках. Поскольку к процессу в Нюрнберге было приковано внимание всей мировой прессы, он представит этот документ в таких условиях, которые сразу же обеспечат ему известность во всем мире. Но Зейдл не возражал против этого. Его главной заботой была защита своего клиента. И он готов был представить любой документ, который помог бы оправдать Гесса.

22 марта 1946 года он произнес речь в защиту Рудольфа Гесса. Доктор Зейдл сказал:

– Подзащитный Гесс утверждает, что в юрисдикцию трибунала должны входить только военные преступления. Однако он признает свою полную ответственность за все указы и постановления, под которыми он подписался. Он признает также свою ответственность за все приказы и директивы, которые он подписывал в качестве заместителя фюрера и рейхсминистра. Однако он не собирается защищать себя от обвинений, которые касаются внутренних дел Германии как суверенного государства.

В этом месте Рудольф Гесс вскочил на ноги и закричал:

– Я не хочу, чтобы меня защищали! Я принимаю ответственность за все, что я сделал!

Доктор Зейдл спокойно дождался, когда его клиент сядет на место, а затем продолжил:

– Это относится, среди других вещей, и к мотивам, которые заставили Рудольфа Гесса улететь в Англию и объясняют, почему он это сделал.

Затем доктор Зейдл представил суду все документы, касающиеся полета Гесса в Англию, желая доказать, что Гесс принял решение об этом еще в июне 1940 года, то есть за одиннадцать месяцев до самого полета. В то время у Гитлера еще и в мыслях не было нападать на Россию (Гитлер всегда считал, что жизненное пространство для Германии – на Востоке. А с 21 июля 1940 г. по приказу Гитлера началась разработка плана «Барбаросса» – плана нападения на СССР. – Ред.). Доктор Зейдл хотел показать, что поступок Гесса был вызван лишь простым человеческим желанием положить конец войне, что он никогда не совершал преступлений против мира и не участвовал в развязывании захватнических войн.

Пока доктор Зейдл выступал с речью, заместитель фюрера читал книгу, не обращая никакого внимания на происходящее. Доктор Зейдл одобрял его поведение. Он думал, что именно оно, больше чем что-либо другое, сумеет убедить суд, что Гесс находится не в том психическом состоянии, в котором можно выдержать судебный процесс. Это было также выражением искренней убежденности Гесса в том, что трибунал не имеет никакого права судить внутреннюю политику Германии.

30 марта 1946 года доктор Зейдл взорвал свою бомбу, подвергнув Риббентропа перекрестному допросу по поводу секретного германо-советского соглашения 1939 года. Риббентроп крайне неохотно признал существование такого соглашения. Он добавил:

– В случае начала войны эти зоны должны были быть оккупированы Германией и Россией. В то время я слышал, как Сталин и Гитлер выражали мнение, что Польша и другие территории, обозначенные в этом договоре, относятся к землям, которые обе стороны ранее потеряли в результате неудачной войны.

Пораженные судьи поспешно прервали перекрестный допрос.

Трибунал, вероятно, больше всего заботили вопросы законности, и его члены, скорее всего, не поняли, что существование секретного соглашения позволяет оправдать Гесса. Доктор Зейдл долго пытался убедить их в этом. Он добавил, что, если суд не позволит огласить секретные пункты советско-германского пакта, он потребует, чтобы в качестве свидетеля перед трибуналом предстал советский министр иностранных дел Молотов. Он заявил, что по крайней мере одна из стран-обвинительниц принимала участие в тайных договоренностях, которые привели к началу Второй мировой войны.

Тогда свидетелем выступил барон Вайцзеккер, бывший государственный секретарь немецкого министерства иностранных дел. Доктор Зейдл показал ему копию секретного соглашения Сталина и Гитлера и сказал:

– Этот документ передал мне офицер одной из союзнических армий. Как вы думаете, это действительно копия документа, который вы видели ранее?

Но тут вскочил советский обвинитель Роман Руденко. Возможно, он не знал о существовании подобного соглашения, но как юрист обладал огромным опытом и понимал, что эту улику необходимо скрыть. Свои возражения он закончил следующими словами:

– Суд расследует дела главных военных преступников, а не иностранную политику союзников. Этот анонимный документ… не играет никакой роли в данном деле.

Судьи трибунала удалились на совещание. Руденко отказался предоставить копию секретного соглашения. Его поддержали другие, но судьи решили, что следует все-таки допросить Вайцзеккера.

Речь барона Вайцзеккера произвела сенсацию:

– Секретный протокол, имевший большой объем, проводил демаркационную линию между территориями, которые при определенных обстоятельствах могли представлять интерес для Советского Союза, и теми, которые относились к германской сфере интересов. Советская сфера интересов включала в себя Финляндию, Эстонию, Латвию, восточные районы Польши и ряд областей Румынии. Все, что располагалось западнее, было оставлено Германии. Позже, в сентябре или октябре 1939 года, была достигнута договоренность о том, что Литва или большая ее часть перейдет в советскую сферу, а демаркационная линия в Польше будет значительно передвинута на восток.

Судья Лоуренс спросил свидетеля: существовал ли текст этого соглашения или это была устная договоренность?

Барон Вайцзеккер ответил:

– Я хранил фотокопию этого пакта в своем личном сейфе и без колебаний смогу ее узнать, если ее положат передо мной.

Доктор Зейдл сгорал от желания отдать свою копию свидетелю. Но тут возникли возражения. Судьи выразили сомнение в ее подлинности.

– Это действительно подлинная копия? С какого документа она сделана?

Доктор Зейдл не мог ответить на эти вопросы и только сказал, что получил документ от неизвестного офицера одной из союзнических армий.

Судьи снова удалились на совещание. Вернувшись, они огласили свое решение: поскольку происхождение представленного документа неизвестно, его нельзя считать вещественным доказательством.

Доктор Зейдл победил – и одновременно проиграл. В своей речи он сообщил всему миру, что секретное соглашение существовало, но судебная процедура не позволила ему использовать этот документ в качестве доказательства, что могло бы сильно облегчить защиту его клиента.

5 июля Зейдл произнес свою последнюю речь в защиту Гесса. К тому времени состояние подзащитного настолько ухудшилось, что он сидел в свидетельской будке, отрешенный от всего и апатичный, большую часть времени пребывая в прострации.

Доктор Зейдл сосредоточил все свои усилия на попытке убедить судей, что ответственность Гесса за вменяемые ему в вину преступления должна сводиться к деяниям, совершенным им до полета в Англию.

На сто шестнадцатый день суда, более чем через девять месяцев после того, как Рудольф Гесс был введен в зал заседаний, он был вызван для произнесения последней речи в свою защиту – перед тем, как судьи вынесут ему приговор.

Судья Лоуренс:

– Я вызываю подзащитного Рудольфа Гесса.

Гесс:

– В первую очередь я хотел бы попросить высокий трибунал разрешить мне произносить свою речь сидя – из-за моего состояния здоровья.

Судья Лоуренс:

– Разумеется, мы разрешаем.

Гесс:

– Некоторые из моих товарищей, находящихся здесь, могут подтвердить, что в начале суда я предсказал следующее:

1. Будут представлены свидетели, которые под присягой дадут ложные показания, сумев создать впечатление, что говорят правду, и их показаниям будет придан большой вес.

2. Следует отметить, что трибунал будет получать заявления, содержащие ложные сведения.

3. Подзащитные будут поражены и удивлены поведением некоторых немецких свидетелей.

4. Некоторые из подзащитных будут вести себя довольно странно. Они будут допускать клеветнические высказывания о фюрере, они будут обвинять друг друга, причем ложно. Возможно, они будут обвинять и самих себя, и тоже ложно.

Все эти предсказания сбылись. Что касается свидетелей и заявлений, то мои прогнозы оправдались в нескольких десятках случаев. Было много случаев, когда заявление, сделанное подзащитным под присягой, противоречило заявлению, сделанному им ранее и тоже под присягой.

С 1936 по 1938 год в одной стране проходили политические процессы. Характерной чертой их было то, что подзащитные признавали себя виновными в совершенно немыслимых преступлениях. Они перечисляли множество преступлений, которые совершили или якобы совершили. В конце суда, когда им выносили приговоры, они, к изумлению всего мира, аплодировали, одобряя их.

Просматривая номера газеты «Фолькишер беобахтер», я наткнулся на отчет из Парижа, в котором рассказывалось, какие средства были использованы при подготовке этих процессов. С помощью этих средств можно было заставить ту или иную жертву действовать или произносить то, что ей было велено.

Гесс некоторое время продолжал в том же духе, стараясь доказать, что Нюрнбергский процесс был сфабрикован точно так же, как и знаменитые политические процессы тридцатых годов в СССР.

Гесс говорил, постоянно отвлекаясь в сторону, ссылаясь на случаи из Англо-бурской войны и на свою собственную духовную связь с церковью. Трибунал заставлял себя выслушивать все это, пока наконец судья Лоуренс не выдержал и не перебил подсудимого:

– Я должен привлечь внимание подзащитного Гесса к тому факту, что он говорит уже двадцать минут. Трибунал должен заметить, что на этой стадии процесса он не может позволить подзащитным делать такие длинные заявления. Мы должны выслушать всех подзащитных. Поэтому трибунал надеется, что подзащитный Гесс завершит свою речь.

Гесс подчинился и закончил свое выступление так:

– Мне было позволено долгие годы работать под руководством величайшего сына моей страны, который появился в ней за всю ее тысячелетнюю историю. Я ни за что бы не захотел исключить этот период из своей жизни, даже если бы мог. Я счастлив от сознания того, что выполнил свой долг перед моим народом, мой долг как немца, национал-социалиста и верного последователя моего фюрера. Я ни о чем не жалею.

Если бы мне пришлось начать все сначала, я поступал бы так же, как поступал, даже если бы знал, что в конце меня ждет ужасная смерть. Пусть люди делают со мной что хотят – в один прекрасный день я предстану перед судом Господа. Я буду отвечать за свои поступки перед Ним, и я знаю, что Он меня оправдает.

На этом Гесс закончил. Он произнес последнюю публичную речь в своей жизни.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.