Роль родственных связей

Роль родственных связей

Институт представительства, а с ним и феномены, с одной стороны, легкости и быстроты формирования групп интересов вокруг лидеров и, с другой, недолговечности таких групп, значительно ослабляли прочность родственных связей. Последние зачастую вступали в противоречие с эгоцентрическими устремлениями отдельных членов рода; нередко родичи в одном регионе ездили на тинг или заключали союзы с разными годи, иногда к тому же враждующими между собой. Периодически родичи переходили от одного годи к другому, и вся эта динамическая система союзов заслоняла кровное родство, особенно во время распри. Саги полны примеров, когда кровные родичи поддерживают противные стороны.

Исландские семьи были, как правило, нуклеарными: на одном хуторе жили лишь хозяин, платящий тинговые налоги, его жена и домочадцы. Такая группа представляла собой самостоятельную и независимую социальную единицу как в плане производства, так и в плане потребления. Родственные связи протягивались скорее к отдельным категориям родичей, не сплачивая их всех в единую большую группу. Эта особенность, как мы увидим ниже, самым непосредственным образом влияла на то, какой именно вид распри оказывался возможным в Исландии. Саги различают кровных родичей и свойственников, то есть людей, связи с которыми устанавливаются через брак: первые обозначаются словом fr?ndr (ед. ч. fr?ndi[306]), вторые словом m?gar (ед. ч. m?gr[307]); в их число входят зятья, тести, шурья и девери (свойственники-женщины обозначаются словом m?gkonur, ед. ч. m?gkona). Кроме этого, существовали и «фиктивные» родственные связи вроде побратимства, которое заключалось с помощью специального ритуала, основанного на смешивании крови[308]; побратимы назывались f?stbr???r (ед. ч. f?strbr??ir, букв, «братья по воспитанию»[309]), а также (реже) svarabr???r или ei?br???r (букв, «братья по клятве»). Эти связи, несмотря на свою «фиктивность», были куда прочнее уз настоящего кровного родства и налагали на побратимов долг кровной мести друг за друга.

В исландском обществе, в высокой степени индивидуалистическом, вышепоименованные типы связей обеспечивали существование латентной сети отношений, которую индивидуум мог при необходимости активизировать — в меру своих способностей и ресурсов. Исландец в первую очередь мог рассчитывать на поддержку родителей, детей, братьев и сестер, дядьев с отцовской и материнской сторон и шурьев со свояками. Родство, таким образом, если дело не касалось внутрисемейных проблем (вроде инцеста), было в Исландии довольно гибким понятием — так, например, не было никакого закона или правила, запрещавшего совместные действия людей, связанных только через брак, и зачастую свойственники выступали против кровных родичей в судах и распрях. В других обществах, где кровное родство представляло собой фундамент, на котором строятся политические и правовые отношения (примером могут служить так называемые патрилинейные общества), подобные ситуации были крайне необычны и редки.

Любопытно при этом, что исландские законы о вире — материальной компенсации за убийства, — собранные в «Сером гусе» в разделе под красочным названием «Счет обручий» (дисл Baugatal[310]), отражают именно патрилинейное устройство общества. Положения «Счета обручий» являются для Исландии фактически архаизмом, наследием древних времен, и находятся в противоречии с данными саг, ибо предполагают сферой своего действия общество вроде норвежского, где социальные группы формируются вокруг родственников по отцовской линии. Тот факт, что мы обнаруживаем в исландском праве положения, свойственные обществу более архаичному, нежели исландское (и в социальном, и в политическом, и в родственном плане), не должен нас удивлять. Эти идеи и положения были вывезены в Исландию первопоселенцами и послужили точкой отсчета для развития нового общества. В известном смысле они продолжали действовать вплоть до конца эпохи народовластия и даже позднее; однако новые формы социальных отношений, возникшие в Исландии, не могли быть прямым отражением норвежских — какую социальную группу норвежского общества ни возьми, из нее эмигрировала лишь часть, а не вся группа целиком. Кроме того, первопоселенцы «брали землю» индивидуально, в личном, а не сословном качестве. И следующим поколениям, дабы защитить недвижимое наследство от посягательств, приходилось обращаться за помощью к любому, кто был готов ее оказать: к родичам обоих родителей, к шурьям-зятьям и так далее, да и просто к знакомым землевладельцам, с которыми нет ни свойственных, ни родственных отношений, но которые думают извлечь из оказания помощи выгоду. В Исландии эпохи заселения, в этой стране на краю света, было критически важно заручиться поддержкой для защиты своей собственности. Политические союзы были в этом плане куда эффективнее родственных связей. Взаимная поддержка считалась обычным делом, и так постепенно сформировался институт представительства с его правилами и традициями. Во время кризиса именно умение найти союзников определяло, сохранит ли тот или иной индивидуум собственность и положение (а порой и жизнь), а опора на «абстрактную» силу закона, выраженную в родственных связях или в отношениях «годи — тинговый», играла лишь второстепенную роль. Так выглядела социальная подоснова системы накопления богатства и власти в средневековой Исландии, и вознаграждала она прежде всего людей с политической жилкой.