«Наш ответ Чемберлену»
«Наш ответ Чемберлену»
Знаковым историческим рубежом, своего рода точкой отсчета «нового времени», стал для нашего региона август 1927 года, когда была образована Ленинградская область. В нее вошли несколько губерний – Ленинградская, Псковская, Новгородская, Череповецкая и Мурманская, с переходом от уездного и волостного деления на окружное и районное. В составе вновь созданной области определили девять округов: Ленинградский, Лужский, Лодейнопольский, Псковский, Великолуцкий, Новгородский, Боровичский, Череповецкий и Мурманский.
Действительно, как бы это ни звучало сегодня странно, на протяжении трех лет существовало название «Ленинградская губерния». Появилось оно после смерти Ленина, когда 26 января 1924 года II Съезд Советов СССР «счел вполне справедливым» удовлетворить просьбу Петроградского совета, поддержанную резолюциями рабочих фабрик и заводов Петрограда, о переименовании Петрограда в Ленинград. Вслед за Петроградом переименовали и Петроградскую губернию – в Ленинградскую.
Несколько штрихов – к портрету Ленинградской губернии. По данным переписи населения на 1 июня 1926 года, на территории губернии находились 18 городов, 30 поселков городского типа, 8719 прочих населенных пунктов, из них 6,9 тыс. сел и деревень. Губерния делилась на 9 уездов. Сельские поселения в административном отношении объединялись в волости, которых в губернии насчитывалось 99.
В городах на территории Ленинградской губернии (без Ленинграда) проживало 164 075 человек, в сельской местности – 940 535. Примечательно, что губерния по своему составу была многонациональной и многоконфессиональной. Преобладало, конечно, русское население. Из других национальностей на первом месте были финны – 161,9 тыс., дальше шли эстонцы (72,9 тыс.), поляки (41 тыс.), немцы (36,1 тыс.), латыши (18,5 тыс.), а также карелы, вепсы и др.
Итак, какие же события происходили в первые десятилетия существования нашей области?
Чтобы начать наше повествование, вернемся на несколько лет назад. К началу 1920-х годов страна, опустошенная Гражданской войной и политикой «военного коммунизма», лежала практически в руинах. И хотя открытое сопротивление советской власти со стороны ее откровенных противников было подавлено, власть не могла не учитывать растущее народное недовольство, самым ярким проявлением которого стал Кронштадтский мятеж в марте 1921 года. Поэтому вскоре после него руководство страны провозгласило переход от политики «военного коммунизма» к «новой экономической политике» (НЭПу), позволившей осуществить быстрое восстановление промышленности и сельского хозяйства после опустошительной Гражданской войны и разрухи.
И в городе, и в деревне НЭП означал возвращение части рыночных отношений, однако, при практически полном контроле со стороны государства. Одним словом, НЭП представлял собой причудливый гибрид рыночных отношений и постоянных попыток государственного администрирования. Результатом стали, как тогда выражались, «гримасы» НЭПа, одним из которых стало уродливое сращивание новоявленных предпринимателей («нэпманов») с чиновниками советских учреждений.
Для деревни введение НЭПа означало, в первую очередь, отмену грабительской продразверстки и замена ее продналогом. Напомним, продразверстка приводила к изъятию у крестьян большей части произведенной ими сельскохозяйственной продукции (что, естественно, вызывало крайнее недовольство!), а продналог представлял собой фиксированную долю продукции. Кроме того, введение НЭПа означало снятие ограничений на свободную торговлю. После разрешения торговли уже к весне 1921 года 91 % мелкой розничной торговли оказался в руках частных торговцев. В то же время государство рассматривало допущение частной торговли как временное явление, как вынужденную уступку «частнику», и старалось всеми силами держать в своих руках оптовую торговлю.
После принятия в 1922 году Закона РСФСР о трудовом землепользовании начался массовый выход из общины на индивидуальные отруба и хутора. Этот процесс фактически стал продолжением столыпинской аграрной реформы, начатой еще в 1906 году. В 1924 году в Ленинградской губернии насчитывалось 49 875 хуторов и отрубов (до 1917 года их было 40 248). В условиях НЭПа шло успешное развитие кооперации в сельском хозяйстве. На 1925 год в потребительских кооперативах состояло 35 % крестьянских хозяйств губернии.
На основе кооперации создавались предприятия по обработке сельхозпродукции – мельницы, маслодельные товарищества, появились также и машинные, мелиоративные товарищества, а также товарищества по совместно обработке земли. И тем не менее, участвуя в кооперативах самых различных видов, крестьяне предпочитали оставаться единоличниками.
Как отмечают исследователи, в производственных сельскохозяйственных кооперативах на середину 1920-х годов состоял лишь 1 % сельского населения. Главным образом – бедняки. Согласно статистике, в 1927 году в Ленинградской области насчитывалось всего лишь 221 коллективное хозяйство, из них 42 коммуны, 149 сельхозартелей и 30 товариществ по совместной обработке земли.
Как и до революции, большое значение в жизни крестьян имели кустарные промыслы. К концу 1920-х годов в области насчитывалось около 400 тыс. кустарей-ремесленников. В некоторых уездах существовали даже целые деревни, большинство жителей которых занимались промыслами. Производили они телеги, сани, пиломатериалы, гончарную и деревянную посуду, вязали сети, изготавливали кружева. Условия НЭПа для кустарей были весьма благоприятными, и многие из них стали увеличивать производство товаров и услуг. По данным финансовых органов, во второй половине 1920-х годов доходы населения Ленинградской губернии от промыслов составляли до 30 % совокупного дохода крестьянской семьи.
Политика НЭПа способствовала и быстрому оживлению промышленной жизни. Были восстановлены многие предприятия, закрывшиеся во время разрухи. Часть мелких предприятий вернули их прежних владельцам, часть сдали в аренду частным лицам и товариществам. Началось и строительство новых предприятий.
По данным на начало 1924 года, в Ленинградской губернии действовали 24 промышленных предприятия, а по сведениям на 1 октября 1926 года – уже 133 завода и фабрики, причем в среднем на одно предприятие приходилось двести рабочих.
В 1926 году вступила в строй Волховская ГЭС – один из первенцев в осуществлении Государственного плана электрификации России. Выдающий русский юрист и общественный деятель А.Ф. Кони, побывавший здесь двумя годами раньше, в самый разгар строительства, писал: «Почти три недели провел на Волховстрое – удивительном месте по соединению ума, изобретательности, энергии и созидательству, столь редкому в наше время всеобщего разрушения. С большим душевным удовлетворением читал там лекции для „сознательных“ рабочих». А «всесоюзному старосте» М.И. Калинину принадлежали знаменитые слова о том, что если понадобится, «нужно снять последний пиджак и построить Волховстрой!».
В том же 1926 году состоялась закладка Сясьского комбината. «В комбинат будут входить бумажная фабрика, целлюлозный и древесно-массный заводы, – сообщала „Красная газета“. – Это первая в революционное годы новая мощная стройка промышленного предприятия в Северо-Западной области. Совершается новый шаг по пути индустриализации нашей страны». В 1928 году Сясьский комбинат вступил в строй. Он стал первым в стране предприятием целлюлозно-бумажной промышленности с законченным циклом производства.
В 1927 году началось строительство Свирской гидроэлектростанции. «Сейчас на месте будущего строительства нет еще никаких построек и оборудования для работ, – говорилось в газетах в конце мая 1927 года. – Обычные лесистые берега мощной, быстро несущейся реки».
«Весть о начале работ на Свири была принята местным населением с большим подъемом, – сообщал секретарь Лодейнопольского уездного комитета ВКП(б) Виноградов. – Не было ни одного съезда, ни одной конференции, ни одного собрания, где бы не задавалось вопроса о судьбе свирского строительства. Оно даст населению заработки и оживит край. Чрезвычайно важно также и то, что постройка гидростанции не вызовет никакого затопления деревень».
Выше уже говорилось о многонациональном характере Ленинградской губернии (а затем и области). Конституция РСФСР, принятая в 1918 году, провозглашала принципы равноправия наций и их право на самоопределение. Фактически это реализовывалось в создании автономных республик и областей для проживавших компактно малочисленных народов, а для меньших групп – национальных районов и национальных сельсоветов.
Национальные районы и сельсоветы могли создаваться в том случае, если 66 % населения данной территории составляли представители какой-либо нерусской народности или нескольких национальных меньшинств. На территории губернии появилось несколько десятков национальных сельсоветов. Правом их создания воспользовались жившие с давних пор в губернии финны, вепсы, эстонцы и немцы.
Одним словом, Ленинградская губерния 1920-х годов, а затем и Ленинградская область, представляла собой яркий пример национального строительства первых десятилетий советской власти. К началу 1930-х годов на территории Ленинградской области существовало четыре национальных района: два из них финские – Куйвозовский (затем Токсовский) и Александровский (впоследствии Полярный), а также вепсский Винницкий и «многонациональный» (зыряне, лопари, ненцы) Ловозерский в Мурманском округе. Ряд уездов считались национально-смешанными.
В губернии действовали национальные школы (финские, немецкие, эстонские и др.), а также пять педагогических техникумов, где готовилось учительские кадры для национальных школ. Кроме того, в Ленинграде действовали национальные учебные заведения, рассчитанные на жителей губернии. В Ленинграде работали также финский, латышский и эстонский Дома просвещения. Стоит добавить, что в Ленинградской губернии, по состоянию на 1925 год, действовало 248 национальных культурно-просветительных учреждений, среди которых было больше всего финских (143), на втором месте были польские (31), затем шли немецкие (10), латышские (5) и др.
Политика развития национальных сельсоветов и районов продолжалась в Ленинградской области и в начале 1930-х годов. Однако в середине того же десятилетия политика резко изменилась: в стране резко «закручивали гайки». Следуя общей тенденции, власти повели борьбу с национально-культурными автономиями, называя их проявлениями вредного «местного национализма». К весне 1939 года национальные сельсоветы и районы полностью ликвидировали. Национальные школы перевели на русский язык, а большинство национальных учреждений культуры и национальных газет закрыли…
Эпоха 1920-х годов стала для Ленинградской губернии, а затем и области, временем «культурной революции». В нее включались ликвидация неграмотности, обеспечение всеобщего обучения детей и подростков, доступ трудящейся молодежи к среднему специальному и высшему образованию. Естественно, все это происходило под эгидой перехода к новой, социалистической жизни.
К концу 1920-х годов была восстановлена существовавшая ранее сеть школ, стали открываться и новые учебные заведения. Что касается «ликбеза», то, надо отметить, что хотя до революции Петербургская губерния являлась одной из самых передовых по уровню образованности населения, все-таки значительная часть взрослого населения была неграмотной. Так, в 1926 году в губернии насчитывалось 30 тыс. неграмотных, в возрасте от 10 до 49 лет. Поэтому повсюду возникали пункты по ликвидации безграмотности.
Тем не менее, даже еще в самом конце 1920-х годов в сельских районах Ленинградской области уровень грамотности составлял 48,4 %, то есть почти половина населения оставалась неграмотной. В мае 1930 года президиум Ленинградского облисполкома принял постановление об организации единого руководства работой по ликвидации неграмотности.
Областной штаб «культпохода» разработал план полной ликвидации неграмотности. Ведущую роль в этой акции играл комсомол, развернувший движение молодежи под лозунгом «Грамотный, обучи неграмотного!». Итогом битвы с неграмотностью стало введение всеобщего начального образования: в 1931–1932 годах в школы вовлекли 98 % детей в возрасте от 8 до 11 лет, подлежащих обучению.
Большое развитие получило массовое художественное творчество. При избах-читальнях, клубах, школах возникали театральные студии, драматические кружки, оркестры народных инструментов, хоровые коллективы. Труппы ленинградских театров стали выезжать на гастроли в уездные города, а иногда даже и в крупные села. Огромную роль в культурном строительстве в деревне принадлежала передвижному колхозно-совхозному театру, организованному при поддержке органов власти актером П.П. Гайдебуровым вместе с супругой и театральным деятелем Н.Ф.Скарской. Труппа театра бо?льшую часть года проводила в гастролях по районам Ленинградской области.
Однако самой главной составляющей «культурной революции» являлась борьба за новый быт, отказ от прежних традиций и замена их новыми, советскими. Понятие «новый быт» стало лозунгом времени. Оно запечатлелось даже в географических названиях. Своеобразным памятником тому времени осталось сохранившееся и по сей день наименование железнодорожной станции и поселка «Новый быт» (ныне в составе Шумского сельского поселения Кировского района Ленинградской области).
На предприятиях Ленинграда организовывались сотни «безбожных бригад», в области – «безбожные колхозы». К примеру, в Островском районе при непосредственном участии райсовета Союза воинствующих безбожников был создан безбожный колхоз «Смерть религии».
В жизнь деревни активно внедрялись новые праздники – годовщины Октябрьской революции, день пролетарской солидарности 1-го Мая, Международный женский день.
«Да здравствует освобождение работниц и крестьянок во всем мире!» – под таким лозунгом вышла ленинградская „Красная газета“ 8 марта 1927 года. Октябрьская революция уравняла права женщины с мужчиной, но крестьянка еще не раскрепощена от тяжелого труда, – говорилось в передовице. – Только путем коренного переустройства крестьянского хозяйства и замены ручного труда машиной возможно облегчить труд женщины в сельском хозяйстве».
Новый быт противопоставляли старому: вместо крестин пытались ввести «октябрины», вместо венчания – комсомольские свадьбы. Вообще, антирелигиозная пропаганда играла важную роль в советской «культурной революции». Эта эпоха ознаменовалась воинствующим безбожием. Храмы закрывались, в них в лучшем случае устраивались дома культуры, «красные уголки», а то и склады овощей, а в худшем – церкви просто сносились.
Развернулась беспощадная борьба с религиозными праздниками, укоренившимися в народном быте. Пасху с презрением называли «кулацко-поповской», именовали праздником «обжорства и пьянства», «буржуазии и угнетателей», «врагов рабочего класса и трудового крестьянства», «религиозного мракобесия», «днем мобилизации контрреволюции» и т. п.
В пасхальные дни, при активнейшем участии Союза воинствующих безбожников, каждый год проводились широкомасштабные антипасхальные кампании. Из Ленинграда в деревню направлялись тысячи «безбожных» механиков, слесарей, кузнецов и политических работников. Выпускались специальные тезисы для докладчиков (под девизом «дело безбожников – дело Ленина!»), агитационные журналы, утверждались порайонные планы проведения антипасхальных мероприятий, проводились «антирелигиозные эстафеты».
В деревне антипасхальная кампания проходила под лозунгами стопроцентного выхода на работу, за «весенний большевистский сев». Из Ленинграда в область отправляли специальные рабочие бригады для проведения антипасхального весеннего сева. «Ударный труд, а не молебен для урожая нам потребен», – провозглашал Союз безбожников. Воинствующие «безбожники» уверяли, что пасха – это вреднейший пережиток старины, и она должна исчезнуть под влиянием культурной революции и социалистического строительства. У трудящихся – свои, новые праздники. Поэтому «старорежимному» празднику Пасхи власти противопоставляли 1 Мая – «праздник весны и борьбы за коммунизм».
Важным явлением жизни Ленинградской губернии, а затем и области, стало организованное шефство городских рабочих над крестьянами. Называлось это движение «смычкой города и деревни». Оно имело важное значение для преодоления раскола между городом и деревней: крестьяне с давних пор воспринимали город как нечто чуждое им, как место, где выходец из деревни растворяется в общей массе, либо исключительно как место, где можно получить работу. Теперь же это восприятие стало меняться. С другой стороны, движение «смычки» являлось формой укрепления политического влияния советской власти в деревне.
Все началось в 1923 году, когда рабочие Московско-Нарвского района Петрограда решили создать общество «по оказанию помощи деревне в ее развитии». В результате объединения подобных организаций в мае 1924 года возникло «Рабочее общество смычки города и деревни» – вскоре его стали попросту называть обществом «Смычка». Каждый член этого общества платил 1 рубль вступительного взноса и 5 копеек каждый месяц.
Отделения общества появлялись и на промышленных предприятиях в уездных городах губернии. Еще больший масштаб она приобрела, когда в шефскую работу включились представители интеллигенции Петрограда и уездных городов, а также студенчество.
На февраль 1925 года «Смычка» насчитывала уже больше 350 тыс. членов. Именно тогда состоялась и первая губернская конференция Ленинградского общества смычки города и деревни, принявшая решение об объединении существовавших к тому времени в Ленинграде и уездах 10 обществ и создавшая Союз обществ смычки города и деревни. За каждым уездом закрепили шефствующий район Ленинграда. Так, в 1925 году своих шефов имели 286 волостей Ленинградской губернии.
Посредством общества власти пытались укрепить свою власть, проводя линию на укрепление союза пролетариата и крестьянства. Тем не менее, эта линия отвечала чаяниям и самих сельских жителей, поскольку общество «Смычка» создавало бригады для оказания производственной помощи крестьянам. Сначала общество направляло бригады рабочих в те уезды, жители которых особенно нуждались в кузнечно-слесарных работах перед посевной и уборочной кампаниями. Создавались пункты проката усовершенствованного сельхозинвентаря.
Важнейшей составляющей деятельности общества «Смычки» являлась культурно-просветительская работа. Шефы из города помогали открывать в деревнях избы-читальни, снабжали их книгами и другой печатной продукцией, выписывали для них газеты, устанавливали в них радиоприемники, направляли в сельскую местность кинопередвижки. На средства Союза формировались медицинские отряды, которые выезжали в деревню для профилактического обследования жителей и оказанию лечебной помощи.
Просветительская работа, естественно, не могла обойтись без идеологического характера. Шефские бригады «Смычки» имели в своем составе лекторов и пропагандистов, агитировавших крестьян за политику советской власти. Чтобы крестьянам не показалось, что политической агитацией занимаются чужие люди, городские, общество «Смычка» привлекала к проведению этой работы рабочих – выходцев из деревни. Для рабочих, планировавших провести отпуск в своих родных деревнях, создавались специальные курсы политической грамотности.
* * *
Как известно, большое видится на расстоянии. Для преобладающей части самих жителей Ленинградской области ее образование прошло достаточно незаметно. Конечно, о нем сообщалось в газетах, но не оно имело тогда первостепенного значения. Другие события привлекали внимание.
Сложилось так, что образование Ленинградской области совпало с резким обострением международного положения вокруг Советского Союза – в воздухе ощутимо запахло войной. Почти весь 1927-й год прошел в нашей стране под боевым лозунгом «Наш ответ Чемберлену». Сегодня эти грозные когда-то слова воспринимаются не более чем шутка с намеком на давно забытые исторические обстоятельства, а тогда всем было не до шуток. Советский агитпроп всеми силами подчеркивал, что родина окружена врагами, которые хотят удушить молодую советскую страну, поэтому надо терпеть лишения, лишь бы только выжить, и объединяться для борьбы с врагами – внешними и внутренними.
Готовили «ответ Чемберлену» и в Ленинградской области. Впрочем, в чем же все-таки было дело? Все началось с того, что 23 февраля 1927 года английское правительство направило ноту советскому правительству за подписью английского министра иностранных дел Остина Чемберлена. В ней требовалось прекратить «антианглийскую пропаганду» и военную поддержку революционного гоминьдановского правительства в Китае. Через несколько дней в газете «Правда» вышла статья под названием «Наш ответ на английскую ноту», а 2 марта там же – заметка, озаглавленная «Привет Кантону! Вот наш ответ Чемберлену!».
Плакат 1919 года
А дальше – пошло-поехало: началась мощная пропагандистская кампания, мобилизовавшая всю страну. Недаром один из лозунгов первомайской демонстрации 1927 года гласил:
Дави Империализма Гиену
Могучий Рабочий Класс!
Вчера были танки лишь у Чемберлена,
А нынче есть и у нас!
Жители Ленинградской области принимали участие в проходившей в начале августа 1927 года «Неделе обороны», собирая пожертвования в фонд «Наш ответ Чемберлену». В одной только Вознесенской волости Лодейнопольского уезда на оборону собрали 858 рублей 71 копейку, а кроме того, организовали санитарный кружок и была проведена агитация за вступление в ОСОАвиахим. Крестьяне сходились во мнении: войны не хотим, но если придется, пойдем воевать. «Да если они, прохвосты, объявят нам войну, то мы, старики, возьмем кто вилы, кто косы и пойдем воевать», – сказал на сельском сходе один 80-летний старик.
Плакат 1920-х годов
Мобилизуя крестьян на «ответ Чемберлену», Союз сельскохозяйственных рабочих приступил к организации в деревнях Ленинградской области военных кружков. «Некоторую расхлябанность, которую мы позволили себе в конце передышки, следует забыть, – говорилось в „Ленинградской правде“. – Будем неуклонно вводить уклон военизации. Организуя велосипедные, мотоциклетные и автомобильные отряды, подготовим надежный кадр связистов для будущей войны. Физкультурники – это резерв Красной армии и Красного флота».
На первое место выходил лозунг «Учись стрелять!». А потому: стрелковый тир – в каждую деревню! Сообщалось, что средства, отпущенные губернским отделом Союза сельскохозяйственных рабочих, будут использованы, главным образом, именно на стрелковый спорт. Союз наметил закупку винтовок и организацию стрельбы из мелкокалиберных винтовок в восьми пунктах губернии. Для начала он наметил построить упрощенные стрелковые тиры на нескольких молочных фермах и совхозах.
Свою лепту вносило и популярное в ту пору «Общество смычки города и деревни», приступившее к организации в волостях военных уголков.
Плакат 1920-х годов
«Усилить военно-политическую пропаганду в деревне! – призывало „Общество смычки“. – Требуется всесторонне освещать международное и внутреннее положение, тем самым добиваясь здоровой оценки военной опасности, пробуждения инициативы и самодеятельности крестьянства в деле организации обороны. Необходимо доказывать, что подготовка к обороне не должна выражаться в накапливании запасов муки, соли и других продуктов. Это приносит пользу только спекулянтам-торговцам. Подготовка к обороне должна протекать путем упорной работы по улучшению техники сельского хозяйства, путем повышения урожайности и т. д. Победить можно только в том случае, если у нас будут достаточные запасы хлеба и сельскохозяйственного сырья».
Однако не только достойный «ответ Чемберлену» занимал умы граждан советской страны. Важнейшим делом была борьба за новый, советский, быт в городе и деревне – во всех его проявлениях. Одним из важнейших вопросов стала организация отдыха для рабочих. Речь шла о массовых выездах рабочих из города в пределы Ленинградской области для нового, пролетарского, отдыха.
Еще в начале 1927 года газета «Комсомольская правда» выступила с инициативой о необходимости создания «общества пролетарских туристов». Идею, естественно, подхватил комсомол. Для реализации задачи попробовали использовать существовавшее до революции, а потом возродившееся во время НЭПа Российское общество туристов (РОТ). Однако оно состояло, главным образом, из интеллигенции, поэтому ставилась задача максимально привлечь в РОТ рабочую молодежь, дабы ослабить «буржуазное влияние». Среди задач пролетарского туризма преобладали, разумеется, классовые: расширение политического кругозора и укрепление «смычки города с деревней».
Плакат 1930 года
«Рабочий туризм закаляет тело, пробуждает инициативу и находчивость, знакомит с советской страной, – утверждалось в апреле 1927 года на страницах „Ленинградской правды“. – Этим летом туризм получит широкое развитие. На многих предприятиях возникли ячейки туризма. Туризм не надо смешивать с экскурсией, где вся группа идет как бы на поводу у руководителя, не имея возможности отступить от плана и проявить инициативу. Туризм – это путешествие в одиночку или небольшой группой, от трех до пяти человек, по самостоятельно составленному маршруту, пешком, на лодке или велосипеде. Такое путешествие оздоровляет физически, закаляет организм, пробуждает инициативу и находчивость, открывает широкий простор для наблюдений над природой и изучения быта».
Для массовых экскурсий во многих пунктах области оборудовались специальные туристские базы с библиотеками, радиоустановками и дешевыми буфетами. Речь шла, к примеру, о Токсово, Кавголово и Троцке (бывшей и нынешней Гатчине).
Впрочем, не все получалось так, как об этом мечтали пропагандисты «пролетарского туризма». Во всех видах они винили, естественно, темноту и невежество рабочих – «отрыжку царского режима». Увы, многие рабочие, выезжая на экскурсии и туристские прогулки, совершенно не хотели заниматься ни поднятием боевого духа, ни самообразованием. Они воспринимали поход как удачную возможность хорошенько выпить на свежем воздухе. Иными словами, проявляли полнейшую пролетарскую классовую несознательность.
«Каждое воскресенье тысячи рабочих Ленинграда едут с экскурсиями за город, – говорилось в одной из газет. – Однако ни одна из рабочих экскурсий не проходит без приключений: драки, пьянство, поножовщина последнее время сопровождают значительное число экскурсий».
Действительно, бичом рабочих экскурсий становились пьянство и хулиганство. А когда дебоширов упрекали в том, что они берут с собой в поход бутылку, те парировали: мол, питание на туристских базах чрезвычайно дорогое. «В перестройке быта рабочего, в культурном строительстве экскурсии занимают слишком крупное место, чтоб можно было пройти мимо этих преград!» – подчеркивалось в «Ленинградской правде».
Однако чем больше пролетариев организованными и неорганизованными массами прибывали в загородные места, тем все меньше становилось там «идиллии». Так, «Ленинградская правда» в июле 1934 года выступила с гневной статьей, обличавшей кавголовские порядки и нравы.
«Кавголово – одно из любимейших мест отдыха ленинградских пролетариев, – говорилось в газете. – Посмотрите, что здесь творится в погожий «шестой» день! Из вагонов высыпается шумная многотысячная толпа – с оркестрами, самодеятельными кружками, затейниками. Начинается веселье: танцы, игры, купанье, лодочное катанье, лесные и «горные» прогулки, эстрада… И все бы хорошо, если бы дирекция кавголовской базы ОПТЭ не относилась бы буквально издевательски к нуждам экскурсантов».
Приведенный текст необходимо снабдить, по крайней мере, двумя комментариями, без которых понять ту эпоху будет очень трудно. Во-первых, что такое «шестой» день? Как известно, в те годы, когда пропагандировался полный отказ от «старого быта» и прежних норм, предприняли попытку отказаться от привычных названий дней недели и перейти на новый, революционный календарь.
Это произошло в 1929 году, когда Совет Народных Комиссаров СССР в постановлении «О переходе на непрерывное производство в предприятиях и учреждениях СССР» постановил с 1929–1930 хозяйственного года приступить к планомерному и последовательному переводу предприятий и учреждений на непрерывное производство. В календарном году предусматривалось 360 дней и соответственно 72 пятидневки. Остальные 5 дней считались праздничными. Неделя в СССР в 1929–1930 годах состояла из пяти дней, при этом всех рабочих разделили на пять групп, названных по цветам (желтый, розовый, красный, фиолетовый, зеленый), и каждая группа имела свой собственный выходной (нерабочий) день в неделю (так называемая «непрерывка»). Просуществовал такой календарь относительно недолго: уже с 1 декабря 1931 года его частично отменили, но окончательно возврат к традиционному календарю состоялся только в конце июня 1940 года.
Что же касается упомянутого в газетной публикации ОПТЭ, то оно расшифровывалось как «Общество пролетарского туризма и экскурсий». В то время эта организация стояла во главе массового туристского движения в стране. Все началось в начале 1927 года, когда газета «Комсомольская правда» выступила с инициативой о необходимости создания «общества пролетарских туристов». Идею подхватил комсомол. Для реализации задачи попробовали использовать существовавшее до революции, а потом возродившееся во время НЭПа Российское общество туристов (РОТ). Однако оно состояло, главным образом, из интеллигенции, поэтому ставилась задача максимально привлечь в РОТ рабочую молодежь, дабы ослабить «буржуазное влияние». Что и было сделано.
К 1929 году «новые туристы» прочно взяли руководство обществом в свои руки. По их настоянию организация приобрела подчеркнуто классовый характер и стала называться «Обществом пролетарского туризма РСФСР» (ОПТ). В 1930 году к туризму добавили экскурсии, и к аббревиатуре ОПТ добавилась буква «Э». Председателем ОПТ в конце 1929 года стал «солдат революции», крупный деятель партии и государства, прокурор РСФСР, один из организаторов первых показательных процессов против «врагов народа» Николай Крыленко. Как и большинство «пламенных революционеров» с подобными биографиями, его расстреляли в конце 1930-х годов как «врага народа» и реабилитировали во время хрущевской «оттепели».
Во главе туризма Крыленко оказался не случайно: он являлся страстным поклонником здорового отдыха и путешествий в горах, увлекался альпинизмом и шахматами. К туризму он подходил с четких классовых позиций: «Пролетарский туризм для нас прежде всего есть один из методов социалистического строительства»…
Впрочем, вернемся в Кавголово. Почему же пролетарский отдых не получался образцовым? Обратимся снова к публикации «Ленправды».
«Дирекция базы ОПТЭ ровно ничего не делает по благоустройству площадки базы. Рядом с эстрадой – вонючие, никогда не просыхающие ямы, везде кучи обрывков бумаги и прочего мусора. Дороги через базу загрязнены конским навозом. У столовой свалены в кучу груды старых досок и всякого хозяйственного барахла. Через всю площадку тянется сточная канава. Пляж убирается разве лишь в „большие праздники“, потому что в обычные дни золотистый песок его скрыт под слоем мусора.
Попробуйте в выходной день здесь попить квасу или самой простой воды! Из шести киосков и ларей 18 июля работал только один, и то всего лишь пару часов. Колодец у столовой брался с бою толпами изнемогающих от жажды экскурсантов. Пили мутную воду прямо из ведра, потому что дирекция базы не сочла нужным повесить к колодцу кружку.
На эстраде – ни стула, ни „порядочного“ стола. Распорядителем на эстраде оказался, к удивлению экскурсантов, какой-то мальчуган, в одеянии и с ухватками типичного беспризорника. На площадке – ни руководства, ни надзора. На эстраде исполняются вокальные номера, а рядом оркестр нажаривает краковяк».
Каковы же самые простые требования пролетарских экскурсантов? Дать элементарные удобства, обеспечить чистоту и порядок, предоставить питьевую воду. В то время как руководство базы, как отмечалось дальше в публикации, «своей безобразной работой только дискредитирует и ОПТЭ, и саму идею организованного пролетарского отдыха, и не дает возможности многими тысячам рабочих Ленинграда по-настоящему пользоваться богатыми природными условиями Кавголово»…
* * *
Чем же еще был памятен 1927-й год для Ленинградской области?
К примеру, весной 1927 года началась широко анонсированная в печати «продажа дворцовых излишков». Касалось это, в частности, Гатчинского дворца. «В многочисленных кладовых и складах ленинградских пригородных дворцов-музеев находится на сотни тысяч рублей различных обиходных вещей – посуды, белья, носильного платья, хозяйственных предметов, сбруи и т. п., – сообщалось в „Ленинградской правде“. – Все этим предметы составляли дворцовое имущество и никакой музейной ценности не имеют».
Руководствуясь этим суждением, которое сегодня кажется очень и очень спорным, комиссия госфондов по реализации приступила к распродаже всего этого «бесполезного» и «ненужного» имущества. Обещалось, что средства, полученные от распродажи, должны были пойти на ремонт памятников и хранилищ искусства. Осмотр вещей, выставленных на продаже, производился по понедельникам, средам и пятницам. Рабочие и служащие пользовались при покупке скидкой в 25 % и рассрочкой до шести месяцев.
8 марта 1927 года в Ленинградской области широко отмечали 17-ю годовщину основания Международного женского дня. «Почин к установлению международного женского дня принадлежит Кларе Цеткин, – говорилось в марте 1927 года в газете „Крестьянская правда“ – органе ленинградского обкома партии и областного исполкома. – С тех пор 8 марта является днем смотра сил женщин-тружениц всего мира. Постепенно праздник вкоренился в наш быт. 8 марта стало днем сплочения всех сил трудящихся под руководством партии для развертывания работы по улучшению положения женщин-тружениц».
«Да здравствует освобождение работниц и крестьянок всего мира!» – провозглашала ленинградская «Красная газета». «Да здравствует международный день работницы и крестьянки!», «Поможем крестьянке стать передовой культурной хозяйкой!» – с такими лозунгами вышла к 8 марта 1927 года «Крестьянская правда». И далее сообщала о тех достижениях, которыми встречали праздник «освобожденной женщины» крестьянки Ленинградской губернии.
«Сейчас у нас нет фронтов, – говорилось в газете. – Но все же крестьянка не должна забывать, что у Советского Союза много врагов». А стало быть, делался вывод, они обязательно нападут на страну, значит, женщинам придется принимать участие в обороне страны. А пока – надо учиться военному делу.
Кроме того, ставилась задача вовлекать крестьянок в различные кружки. Как сообщалось в «Крестьянской правде», к началу 1927 года более 170 крестьянок Лодейнопольского уезда Ленинградской губернии участвовали в шести кружках кройки и шитья и в трех кружках по домоводству. Крестьянки Лужского уезда организовали сельскохозяйственные кружки и кружки домоводства. Кроме подобных кружков, в различных местах губернии женщины объединялись в общества для «совместного чтения книг по различным вопросам».
В Троцком уезде (бывшем Гатчинском, а потом – Красногвардейском) к празднику 8 марта 1927 года «комвзаимы» (так сокращенно именовались комитеты взаимопомощи) выдавали приданое крестьянкам-беднячкам для новорожденных. А в Лужском уезде волостная изба-читальня Передольской волости организовала большой праздник, в ходе которого был показан спектакль для крестьянок, а затем вручались премии «за поднятие молочного хозяйства».
С 15 сентября 1927 года начался всесоюзный двухнедельник сбережений. Газеты обращались к крестьянам с призывом нести деньги в сберкассы, а не копить их дома.
К десятилетию Октябрьской революции по всей области открывались новые школы, красные уголки, проходили торжественные заседания. Важное значение придавалось кино. «Наступила осень, крестьяне освободились от полевых работ, – отмечалось в лодейнопольском «Крестьянском слове». – Длинные осенние вечера проводятся кое-как: где хулиганят, где пьянствуют, а в лучшем случае – посиделки, или просто на печке в своей избе. Эти вечера надо использовать. Нужно дать в деревню кино. Крестьяне с удовольствием будут посещать сеансы кинопередвижки». Страницы газет пестрили заголовками: «На борьбу с хулиганством», «На борьбу с красным петухом», «С книгой – на темноту и невежество»…
В 1927 году много говорилось о долгожданном начале строительства ладожского водопровода для Ленинграда. О его необходимости речь шла уже давно, и каждый раз что-то мешало реализации проекта.
«На Неве началось сооружение новых водопроводных фильтров, – сообщалось в апреле 1927 года в „Ленинградской правде“. – Раньше их предполагалось поставить у истоков Невы, вблизи Ладожского озера. Инженер Ковров выяснил, что ладожскую воду можно очищать и в Ленинграде, причем в этом случае постройка водопровода обойдется гораздо дешевле. Впредь до осуществления ладожского водопровода в полном объеме, то есть до прокладки водоходов, новые фильтры будут пропускать невскую воду. Мощность новых фильтров будет значительно больше, чем у ныне существующих. Они будут подавать в день до 30 миллионов ведер воды, то есть в полтора раза больше, чем теперь. Тотчас после окончания устройства фильтров будет приступлено к прокладке труб к Ладожскому озеру». Правда, и на сей раз ладожский водопровод остался на бумаге…
Данный текст является ознакомительным фрагментом.