Просчеты дипломатии

Просчеты дипломатии

Само по себе Саламинское сражение было остановкой на пути расширения персами границ своей империи, и не более. Не были потеряны недавно захваченные территории, армия была цела, флот был еще могуч и нуждался только в реорганизации. Союзники, несомненно, воспрянули духом после этой неожиданной победы, но они понесли потери, и на следующий год им суждено было быть завоеванными.

Саламинское сражение делала важным не сама победа, а его воздействие на умонастроение Ксеркса. И хотя только он, и никто другой был ответствен за поражение, отдав приказ перейти к активным действиям, когда простая блокада оказалась бы более действенной, он совершенно потерял голову и казнил финикийских капитанов за мнимую трусость. Разгневанные таким отношением к себе, финикийцы вернулись домой; за ними последовали египтяне. Именно это объяснимое дезертирство, а не поражение при Саламине открыло Эгейское море для флота союзников и дало возможность провести действительно решающие сражения в следующем году.

По-настоящему поражение при Саламине было благом для персов. Лишенный уверенности в себе, потерпевший фиаско Ксеркс поспешил по суше в Сарды, где он провел следующий год, наблюдая за Ионией. Прямое ведение войны было передано не годившимся в полководцы царем закаленному вояке Мардонию, который взял себе только один армейский корпус, состоявший из Бессмертных, персов, мидийцев, бактрийцев и индийцев — армию, состоявшую почти исключительно из иранцев, а значит, самых лучших воинов. Даже уменьшившись таким образом, она по численности превосходила армию союзников; ее также поддерживали войска континентальной Греции. Вторая армия под командованием Артабаза, сына Фарнака, сторожила длинную прибрежную дорогу — только по ней могли поступать припасы. Третья армия под командованием Тиграна поддерживала порядок в Ионии.

В Потидее началось восстание, и Олинф грозил последовать ее примеру. Артабаз взял Олинф и передал его руины халкидийцам. Друг персов провел отряд под стенами Потидеи при отливе, но прилив наступил слишком скоро, и тех, кто не утонул, перебили с кораблей.

Из своего зимнего лагеря в Фессалии Мардоний послал афинского проксена (так греки называли лиц, которые, будучи чужеземцами, оказывали какому-нибудь государству услуги, например гостеприимство его гражданам и послам. — Пер.) Александра из Македонии, который должен был предложить Афинам полное помилование, восстановление сожженных храмов, возврат территории с любыми по желанию дополнительными землями и равноправный союз в статусе автономного свободного города. Такие щедрые условия, вероятно, очень понравились представителям бедных классов, для которых новое вторжение могло означать лишь новые несчастья и потерю того немногого, что у них оставалось.

Но демократия потеряла власть. Известно, что Фемистокл написал письмо великому царю, побуждая его к сражению у Саламина; и хотя теперь он стал утверждать, что это была хитрость, ему не поверили. Будучи высланным из страны, он снова заявил, что действовал как друг Персии; на этот раз ему поверили, и сын Ксеркса Артаксеркс богато наградил его! Поэтому власть перешла к консерваторам, которые тянули с ответом Александру до тех пор, пока не прибыли спартанцы. Стали распространяться пророчества, что мидийцы и афиняне выдворят всех дорийцев с Пелопоннеса. Напуганные такими прорицаниями, спартанцы послали посольство, которое обвинило афинян в том, что они начали войну своей неудачной экспедицией по поддержке ионийских мятежников, и которое пообещало помогать их гражданскому населению в течение войны. Афиняне отвергли предложение, привезенное Александром, но снова предупредили спартанцев, чтобы они прислали армию для вторжения в Беотию, прежде чем на Аттику снова будет совершено нападение.

Фиванцы посоветовали Мардонию остаться в Беотии и расположить к себе упорствующих греков посредством взяток их руководителям. Это был здравый совет, основанный на глубоком знании их национального характера. Отказ Мардония был еще одним звеном в цепи просчетов персов. Десять месяцев спустя после первого вторжения, в июле, Афины снова оказались в его руках, и снова отказ пелопоннесцев оказать соответствующую помощь заставил горожан искать убежища на кораблях или на острове Саламин. Мардоний повторил свои предложения, надеясь на то, что его присутствие с армией может помочь его друзьям сделать афинян покладистыми, но демократа, который просто уговаривал обдумать их, забили камнями вместе с женой и детьми. И все же у Мардония еще была надежда. Как обычно, спартанцы «отмечали праздник»; стена на перешейке была закончена и могла служить защитой, как они наивно предполагали, от афинского флота. Даже после победы при Саламине казалось, что неспособность Спарты понять самые элементарные движущие силы ситуации приведет Афины, невзирая на консерваторов, к союзу с персами. В конце концов после дальнейших проволочек разочарованные афинские послы сказали Спарте, что именно так они и сделают. К своему удивлению, посланцы узнали, что некий тегеец (Тегея — местность в Аркадии, известная культом Пана. — Пер.) убедил спартанцев в том, что они совершают глупость и что войска уже в пути. В самый последний момент удача снова отвернулась от персов.

Дружески расположенный к персам Аргив передал эту информацию Мардонию, который до сих пор воздерживался от грабежа Аттики, лелея обоснованную надежду на то, что промедление спартанцев — если не действительная измена союзнику — заставит Афины прийти к соглашению. Вновь разочарованный, он еще раз сжег Афины и удалился в Беотию, где, имея в качестве базы снабжения Фивы, он мог получить достаточно припасов. Были срублены деревья для постройки укрепленного лагеря площадью более 2,5 квадратных километра, и Мардоний стал ждать последующих шагов союзников.