Два всадника на одном коне

Два всадника на одном коне

Толпы страждущих по-прежнему стекались в Иерусалим, мечтая поклониться Святым местам. И путь к ним был все так же долог и труден. Ни чистые помыслы, ни возвышенные порывы, ни даже помощь госпитальеров не могли защитить паломников. «Лихие» люди — разбойники все так же нападали на тех, кто в поисках надежды пересек Средиземное море, грабили и убивали. Вместо Иерусалима и Вифлеема легко можно было угодить на невольничий рынок. Похищения людей, грабежи, мародерство, работорговля здесь были столь же обычны, как и моления в храмах. Казалось, кровавым преступлениям не будет конца…

«Когда все: богатые и бедные, юноши и девушки, старики и дети — устремились в Иерусалим, чтобы посетить святые места, грабители и воры стали появляться на дорогах и чинить обиды паломникам, которые шли вперед, не ведая страха, и обирали многих, а некоторых даже лишали жизни, — напишет полвека спустя епископ Тирский Вильгельм. — И тогда несколько благочестивых и угодных Господу рыцарей, движимых милосердием, отступившись от мира и посвятивши себя служению Христу, последовали голосу веры и торжественным обетам, произнесенным перед патриархом Иерусалимским: защищать паломников от грабителей и кровопийц, оборонять дороги, сражаться во имя господина короля, проводя жизнь, подобно истинным каноникам, во смирении и целомудрии, отрекшись от собственного имущества…»

Девять рыцарей прибыли к королю Иерусалимскому Болдуину II из разных городов, но цель у них была одна. Они предложили взять под свою защиту караваны паломников в самой неспокойной части их пути: из портового города Яффа через ущелье Шато Пелерин. Упоминание каноников в вышеозначенной цитате весьма приблизительно — ведь речь шла отнюдь не о новом монашеском ордене. Рыцари были полны решимости делить свое время между молитвой и вооруженной охраной общественного порядка, между церковными службами и войной. Что заставило их взяться за это опасное дело? Единственная награда, на которую можно было рассчитывать, — вечное спасение на небесах. К трем обетам: бедности, послушания и целомудрия — добавлен был четвертый: защищать паломников, прибывавших двумя путями — по суше через Византию и Малую Азию или по Средиземному морю. Когда изнуренным путникам, бредущим по дорогам Палестины, томимым голодом и жаждой, только и оставалось, что посылать мольбы Господу, чтобы дал он им силы дойти до конца и уберег от разбойников или злобных сарацин, возникали вдруг на их пути молчаливые фигуры рыцарей, готовых в любую минуту помочь и защитить…

В этом в день Рождества Христова в 1119 году волонтеры торжественно поклялись патриарху в церкви Гроба Господня. И начали трудиться — денно и нощно, на первых порах не получая за свои деяния никакой награды. Как свидетельствует хроника, «они носили одежды, которые давали им верующие в качестве подаяния, и в течение девяти лет несли свою службу в светском платье…» Полунищие, они вынуждены были порой ездить вдвоем на одной лошади. Такова их первая печать — два всадника на одном коне.

Но кто же человек, которого озарила идея создания Ордена монашествующих воинов? История сохранила весьма скудные сведения, но все же о нем известно несколько больше, чем, скажем, о его ближайшем сподвижнике Годфруа де Сен-Омере (фламандский рыцарь — единственное, что мы знаем). Доподлинно известно, что Гуго де Пайен принадлежал к знатному роду из Шампани. Это подтверждает его подпись, которая стоит на двух важных документах графа Труаского. На одном он подписался Гуго де Пэнц, на втором — Гуго де Пэнцинс. А деревня Пайен, название которой стало частью его имени, находилась в двенадцати километрах от Труа, резиденции местных графов.

Судя по всему, он был участником первого крестового похода и сражался в войске, которым командовал граф Труаский и Шампанский. Наверняка он был знаком с Готфридом Бульонским, а также с его кузеном — Бодуэном Бургским, будущим королем Иерусалима. Именно от него Гуго получит впоследствии поддержку при создании Ордена. Именно он лично отведет рыцарям резиденцию — часть собственного дома. Ранее на этом месте стоял Храм иудейского царя Соломона. Скорее всего, именно поэтому братьев начали называть Храмовниками, рыцарями Ордена Храма. Храм по-французски — «тампль», и нам они известны как тамплиеры. Полное же наименование звучало так: «Pauperi commilitiones Christi Templicue Salomoniacis» — «Бедные соратники Христа и Соломонова Храма».

О, таинственная тень храма Соломона! Спустя века, в 1956 году в Манчестере ученые расшифруют один из древних Кумранских свитков, найденных на территории Израиля близ Мертвого моря. И узнают, сколь велики, сколь бесценны были сокровища храма, увы, бесследно исчезнувшие перед его разорением римскими легионерами в 70 году после Рождества Христова… В свитках говорилось о миллионах священных сосудов и о некоем невиданном «сокровище», закопанном в подвалах, о том, что храм хранил не только золото, но и генеалогические списки иудейских царей. Многие исследователи считают, что их наследники после разгрома Иерусалима бежали в земли франков и дали начало королевской династии Меровингов — тех самых, что правили в раннем Средневековье большей частью Европы. Последний из Меровингов — Дагоберт II (помните, это имя прочел на своей драгоценной находке сельский кюре?) был предательски убит при поддержке папского Рима. На смену пришли Каролинги, давшие миру Священную Римскую империю, что рухнет тысячелетие спустя по воле Наполеона…

Но обо всем этом не суждено было знать девяти благородным рыцарям, скудно трапезничавшим над руинами легендарного храма. Их удел — настоящее, их девиз — помощь слабым. Личной отвагой они быстро снискали признание. Вскоре тамплиеры не только охраняли пилигримов, но и сопровождали короля в его поездках. Из уст в уста по всей Европе передавались романтические легенды о бескорыстных героях, готовых прийти на помощь любому попавшему в беду.

Многие стремились примкнуть к ним, чтобы верой и правдой послужить благородному делу. Однако виртуальные ворота Храма были наглухо закрыты для чужаков. Девять лет девять рыцарей свято блюли чистоту своих рядов. Почему — спорят и поныне. Древние хроники почти ничего не пишут о первых годах тамплиеров. С самого начала их история полна недомолвок и странностей. По силам ли было сопровождать паломников сквозь сарацинские разбойничьи гнезда горстке рыцарей? И для чего под зданием ордена были сооружены конюшни на две тысячи лошадей, как поведал нам в середине XII века пилигрим Иоганн фон Вюрбург? Они существуют и по сей день. Что искали рыцари, денно и нощно расширяя таинственное подземелье? Удалось ли им наткнуться на нечто важное, что было погребено в Святой Земле? Именно тогда было положено начало Великой Тайне тамплиеров. Подобно ледяной глыбе, скрывающей свою мощь под толщей океана, они хранили ее веками, словно дав негласный обет молчания…

Между тем, богоугодная миссия требовала официального признания. И в октябре 1127 года Бодуэн II отправляет Гуго де Пайена в Европу, снабдив рекомендательными письмами. Папа Гонорий II отнесся к самоотверженному рыцарю и его детищу весьма почтительно. Однако уклонился от прямого одобрения — ибо суть будущего Ордена являла собой нечто абсолютно новое с точки зрения канонического права. Монах с оружием в руках — такого никто и вообразить не мог! Его Святейшество поручил рассмотрение этого вопроса кардиналу Матвею Альбанскому — ему, французу, бывшему в течение долгого времени настоятелем монастыря Сен-Мартен де Шамп в Париже, «особенности национального рыцарства» должны быть ближе. Одновременно, следуя наставлениям Бодуэна II, Гуго де Пайен вступил в контакт со святым Бернаром, аббатом Клервосского монастыря, к негромкому голосу которого прислушивался тогда весь Христианский мир. У того был богатый «орденский» опыт — едва ему исполнилось двадцать, этот бургундский аристократ, приняв монашество, убедил четвертых своих братьев и три десятка друзей уйти вместе с ним в монахи. Говорят, проповеднический дар Бернара был настолько велик, что «матери прятали от него своих детей, жены мужей, друзья товарищей» — чтобы те не последовали в монастырь…

Так, в свое время, благодаря умелой агитации Бернара на свет появился Цистерцианский орден, а потом и его «столица» — новый монастырь в Клерво в Шампани. Он был основан на земле его дяди, виконта Дижонского, и сам дядя, а также четверо родных братьев и кузен, помогли Бернару в этом. Поистине, святой отец умел убеждать. Доказательством — тот факт, что очень скоро у монастыря было уже около ста «дочерних» обителей. Невероятная цифра — но для аббата Клервосского невозможного не было. Аристократически утонченный юноша, который жил скромно, а ел и спал так мало, что практически всегда находился на грани обморока, превращался во льва, когда обличал или защищал. Поистине рыцарский темперамент прекрасно уживался в нем со способностью найти путь к сердцу каждого. Не в том суть, сколько ты заучил псалмов, — словно говорил он слушателям, — суть в том, насколько чисты твои помыслы… Нося чин преподобного, он говорил, что стремится из Царство Неподобия в Царство Подобия, — и приглашал с собой любого, с кем сводила его судьба.

Именно в Клерво святой Бернар приступил к написанию проповедей о Благовещении. Он уверял, что возлюбил Деву Марию еще в детстве, — божественное откровение снизошло на него после того, как он принял три капли молока из сосцов статуи Черной Мадонны в Шатильонском соборе. Образ Черной Мадонны таинственным образом сплетается в его проповедях с образом невесты — некоей Марии из Вифании, более известной нам как Мария Магдалина…

Таков был человек, создавший свод правил, по которым будет строиться жизнь тамплиеров. Помимо устава из семидесяти двух статей Бернард написал трактат «De laude novae militiae» — «Слава новому рыцарству», или, сохраняя латинские корни, «Слава новой милиции». «…Раз, второй и третий, мой дорогой Гуго, вы просили меня написать наставление для вас и ваших братьев и замахнуться на враждебных тиранов своим стилом, ибо копье запретно мне, — писал Бернар Клервосский Гуго де Пайену. — И вы заверили меня, что я был бы очень вам полезен, если бы оживил своими словами тех, кому я не могу помочь своей военной службой. Некоторое время я медлил с ответом вам — не потому, что не оценил вашей просьбы, но дабы суметь удовлетворить ее, насколько сие в моих силах. По правде, я заставил вас ждать достаточно долго… и теперь моим читателям судить меня, хотя и невозможно понравиться всем…»

Чем же так вдохновили его «бедные рыцари Христовы»? Только ли самоотверженными подвигами в Святой Земле? Или тем, что в их лице свет увидел «новый тип рыцарства, неизвестный прошедшим векам. Он непрерывно ведет войну на два фронта — против зла во плоти и против духовного его воинства на небесах. Если кто-либо сильно противостоит врагу во плоти, уповая лишь на крепость плоти, едва ли я отмечу это, ибо примеров тому множество. Также и когда кто-либо борется с демонами и пороками одной лишь духовной силою, — нет в этом ничего удивительного, хотя и заслуживает похвалы, — ибо мир полон монахов. Но когда видишь человека, мужественно опоясывающего себя обоими этими мечами, кто не сочтет это достойным всяческого удивления, тем более что раньше такого не случалось! Вот это поистине рыцарь без страха, защищенный со всех сторон, потому что душа его защищена бронею веры, тогда как тело защищено бронею».

Бернар виртуозно соединил, казалось бы, несовместимое. Два идеала: рыцарский и монашеский; два пути: путь защиты святынь с мечом в руке и отречения от мирской суеты в уединении монастыря. Воистину непобедим воин, обретший святое в собственной душе. Монашество и война, смирение и звон стали… Бернард писал: «Солдаты Христа… ни в малейшей степени не боятся ни того, что совершают грех, убивая врагов, ни опасности, угрожающей их собственной жизни. Ведь убить кого-либо ради Христа или желать принять смерть ради Него не только совершенно свободно от греха, но и весьма похвально и достойно… Конечно, тот, кто желает умереть, не боится смерти. И как бы побоялся умереть или жить тот, для кого жизнь есть Христос, а смерть — вознаграждение? Вперед же, рыцари, и разите с неустрашимой душой врагов Христа, с уверенностью, что ничто не может лишить вас милости Божией!» Велась речь о смерти своей или чужой — Бернард лукаво не уточнял. Впрочем, он не являлся любителем крови. Ненависть к насилию была частью его духовной миссии — и здесь с тамплиерами ему было явно по пути. Прежние рыцари истребляли людей, новые — зло. Затейливый каламбур на латыни: от «гомицида» («человекоубийства») к «малициду» («злоубийству»). Впервые рыцарь взялся за меч не ради земных благ — а просто во имя добра: «…если человек сражается за доброе дело, то не может сражение привести ко злу». Задачей тамплиеров было поддержание мира, и они ее честно исполняли.

Благодаря Бернару их дело быстро продвинулось. Аббат взялся организовать Церковный Собор и избрал местом его проведения город Труа. И вот в 1128 году статус тамплиеров был наконец утвержден. Под вековыми сводами, в сиянии свечей, перед внушительным собранием в одно прекрасное январское утро предстали магистр Ордена тамплиеров Гуго де Пайен со своими единомышленниками. Вспомним тех, кого знаем, поименно: Годфруа де Сен-Омер, Пайен де Мондидье, Аршамбо де Сен-Аманд и братья Жоффруа Бизо и Ролан. Присутствовал и сам святой Бернар — хотя никто не назначал его председательствующим, именно он руководил всем, что происходило в Труа. Вот что свидетельствует секретарь Собора Жеан Мишьель: «Вначале мы совместно заслушали устное сообщение магистра Гуго де Пайена об учреждении рыцарского ордена, и, руководствуясь своим ничтожным разумением, мы одобрили то, что показалось нам полезным, и отвергли то, что представлялось безосновательным». Судя по всему, Гуго удалось рассказать на соборе об истории возникновения Ордена и изложить его основные принципы столь красноречиво, что собранию не оставалось ничего другого, как поддержать тамплиеров. Были внесены лишь небольшие поправки. Секретарь добавляет: «То, что мы не могли предусмотреть, мы оставили на усмотрение его святейшества папы Гонория и патриарха Иерусалимского Стефана, который лучше кого бы то ни было знал, какая служба требовалась в Святой Земле».

Итак, отныне это рыцарско-монашеский Орден, которому покровительствует сам Папа. Но… на одном коне далеко не уедешь. Для того, чтобы вести борьбу с «демонами зла», нужна вполне земная вещь — деньги. Содержание боеспособных войск и крепостей требовало фантастических средств, но единственным источником дохода для тамплиеров на Востоке были военные трофеи. Увы, их катастрофически не хватало.

Рыцари отправились в Европу. Они объехали Францию, Испанию, Англию, Германию, Италию. Ученые по сию пору ведут бесконечные споры о том, в какой части континента тамплиеры получили первые дарения. Судя по хартиям, самым ранним было пожертвование 1127 года — от Тибо, графа Шампани и Бри. Заслужил благодарность и сам Гуго де Пайен — за то, что пожаловал Ордену фьеф (земельный надел). Этот кусок земли стал ядром первого командорства. Другое основал на средства, вырученные от продажи своих владений, некий Гуго Бурбутон из Северного Прованса, присоединившийся к тамплиерам в 1139 году. Это командорство остается одним из самых богатых и поныне. По его словам, он поступил так в соответствии с заповедью Христа, которую прочел в Евангелии от Матфея: «Если кто хочет идти за Мною, отвергнись себя, и возьми крест свой, и следуй за Мною. Ибо кто хочет душу свою сберечь, тот потеряет ее; а кто потеряет душу свою ради Меня, тот обретет ее». Шестью годами позже примеру отца последовал и его сын Никола, передавший Ордену все имущество, кроме одной овцы, которую оставил матери. Он заявил: «…Вручаю себя недостойного рыцарству Христа и Храма, обязуясь быть покорным слугой и братом все оставшиеся дни моей земной жизни, надеясь заслужить отпущение грехов моих и обрести жизнь вечную»…

Именно в эти годы появляются первые земельные владения тамплиеров в Лангедоке, Провансе, соседних странах. Гуго де Пайен отправился в Нормандию, чтобы встретиться с королем Генрихом I. То т устроил ему теплый прием и позволил проследовать в Англию, где магистр собрал немало средств и заложил тамплиерский храм в Хольборне. Затем — Анжу, куда прибыл из Святой Земли граф Фульк, чтобы женить сына на единственной дочери короля Английского Матильде; дальше — Пуату и, наконец, Прованс, где епископ Авиньонский пожаловал тамплиерам церковь Святого Иоанна Крестителя… Повсюду миссии Гуго де Пайена сопутствовал успех. Крупнейшие феодалы переводили в собственность ордена свои имения, замки, поместья. Среди первых дарителей — королева Португалии, французский король, граф Барселоны. Арагонский король Альфонсо Первый по завещанию передал Ордену треть своего королевства на севере Испании. В 1141 году Бретонский герцог Конан оставил ему целый остров близ побережья Франции. Католические иерархи тоже не остались в стороне от благотворительности — они передавали храмовникам земли, церкви, права сбора десятины… Впрочем — с миру по нитке, голому рубашка — братья охотно принимают помощь и от представителей низших классов. Купцы и ремесленники один за другим приносят им в дар свои дома, лавки, части угодий. Есть и совсем парадоксальные пожертвования: право использовать сено с луга, половина болота, амбар, лошадь, пара сапог… Каждый стремился внести свою лепту, ведь папская булла сулила за это индульгенцию, а важному дарителю еще и оказывалась немалая честь быть похороненным на орденском кладбище. («Каждому, кто пожертвует им в год три динария, они гарантируют похороны по христианскому обряду, даже если жертвователь к моменту смерти отлучен», — этот упрек из уст Папы Иннокентия III прозвучит позже…)

Среди тех, кто превратил историю храмовников в дело собственной жизни, — Марион Мельвиль, автор книги «История Ордена тамплиеров». Женский взгляд на тех, кто добровольный отказ от женщин вознес в ранг высших добродетелей, подмечает те детали, которые, возможно, ускользнули бы от документалиста-мужчины. Вот что она пишет: «…В Тулузе, между 1128 и 1132 годами, состоялась одна из первых публичных церемоний сбора средств в пользу тамплиеров. В некотором роде можно воссоздать ее по записи коллективных дарений, сделанных по этому случаю. В центре события — кафедральный собор, где Папа поручает епископам оказать достойный прием рыцарям, посланным с миссией. В первых рядах восседают сеньоры Альбигойской провинции, одетые по моде того времени в длинные платья с расширяющимися рукавами, рубахи из тонкого полотна, в бархатные или парчовые штаны. Их башмаки — из кордовской кожи, с длинными и загнутыми носами, а у некоторых сеньоров на руке в перчатке сидит сокол. Дамы в длинных блузах из восточного шелка, на их уложенных косах — легкие вуали. И рыцари, и дамы наряжены в просторные бархатные плащи, расшитые по краю и подбитые мехом. Позади — горожане и горожанки, как им и было положено, — в одеждах из темного сукна, подбитых овчиной или дешевыми мехами, но с золотыми или серебряными цепями.

Деревенские жители — мелкий люд — толпились в глубине, в то время как жонглеры, нищие, калеки выпрашивали милостыню у врат.

По окончании мессы тамплиер в облачении своего Ордена — белом, с капюшоном, плаще, не несущем еще красного креста на плече, поднявшись по ступеням кафедры, обращается к собранию. Быть может, это брат Жоффруа Бизо или брат Гуго Риго, имя которого столь часто встречается в провансальских грамотах. Рыцарь рассказывает собравшимся о происхождении ордена, об обетах братьев, об их суровой и трудной жизни, бедности, нехватке оружия и даже одежды, которая могла бы защитить от холода и солнца Палестины.

Приношения не заставляют себя ждать. Раймунд Рате с семейством по собственной воле даруют ордену Храма «все владения, которыми они обладают между церковью Пречистой Девы Марии, проезжей дорогой и другой дорогой, проходящей пред церковью святого Ремигия». Их примеру следуют многочисленные донаторы: Беренгарий Раймунд обещает, что после смерти оставит тамплиерам коня и вооружение, — и многие рыцари поступают так же; Донна, жена Арно Жильбера, уверяет, что ежегодно будет шить им одну рубаху и штаны, а после смерти им перейдет ее плащ. Донне подражают жены Раймунда Арно и Бернарда Раймунда, а также Маргарита, мужа которой называют Кудрявый, — они тоже обещают шить рубахи и штаны и завещать ордену «свои лучшие плащи». Это знатные особы, у них много одежды. У их мужей также немало лошадей в конюшнях, и они обязуются завещать Ордену Храма лучшую лошадь вместе со своими доспехами. Снаряженный конь стоил примерно сто тулузских су, а просто лошадь — от 20 до 50 су. Среди последних дарителей — Кюрвю де Ла Тур, обещающий рыцарям «своего лучшего коня и вооружение», или сто тулузских су, и обязующийся стать братом Ордена Храма, если когда-либо он оставит мирскую жизнь. Под конец наступает очередь простого люда, таких как Пон по прозванию Пен Пердю (Потерянный хлеб), который жертвует всего один денарий…»

Десятки людей сами записывались в Орден — большей частью французы, как и те, кто стоял у его истоков. Безземельные находили в братстве Храма опору, знатные — защиту. Орден множился, как снежный ком, и к концу XII века насчитывал уже тридцать тысяч человек — войско, с которым можно было покорять мир!

Вначале тамплиеры делились на две категории: первые звались «братья шевалье», вторые — «братья сержанты». Рыцари — те, кто носил оружие, — были благородного происхождения или, очень редко, пожалованные дворянством. Из числа сержантов набирались оруженосцы и пехота; они же вели хозяйство (были среди них и свободные крестьяне, и ремесленники). Рыцарь — в белом плаще, сержант — в черном. Сплетаясь под порывами ветра, плащи образуют тот самый, знаменитый черно-белый флаг — босеан. Когда эскадроны бросались в атаку, на первой линии всегда были всадники в белом, а на второй — в черном. Свет и тьма, извечная космическая гармония, простая и непостижимая, как клавиши рояля…

Gonfanon baussant гордо реял над полем брани. Пока знамя поднято — Орден сражается. Защите стяга был посвящен особый раздел устава. Перед началом сражения маршал брал его в руки, творя молитву. Плечом к плечу с ним вставал воин с запасным знаменем, которое развернут, только если первое будет разорвано в клочья. Десять рыцарей смыкали вокруг знаменосцев кольцо. Им суждено первыми принять бой. Маршал выпускал из рук знамя только с последним вздохом… Тяжело раненный, он из последних сил передавал стяг второму знаменосцу, ведь уронить святыню на поле боя было позором: «И наказание может быть столь великим, что возможно его заковать в кандалы, чтобы никогда больше не носить ему знамени и не быть командором рыцарей… Ибо когда опускают знамя, те, кто находится далеко, не знают, от чего это… а люди, которые теряют свое знамя, впадают в великую растерянность, и сие может обернуться к полнейшему разгрому».

Прежние рыцари — воины феодальных дружин — были разряжены в пух и прах. Причудливое убранство давало каждому из них возможность продемонстрировать окружающим свое превосходство. В братстве храмовников на первый план выходили совсем иные доблести. «…Они стригут волосы коротко, зная, что, согласно Апостолу, мужчине не пристало ухаживать за своими волосами. Их никогда не видят причесанными, редко — умытыми, обычно — с всклокоченной бородой, пропахшими пылью, изможденными тяжестью доспехов и жарой…» Внешний вид рыцарей был, мягко говоря, сдержан. «Если какой постоянный брат в силу должности или из чувства гордыни возжелает красивого или лучшего, пусть за такое желание он непременно получит самое дешевое…» Они походили друг на друга, как настоящие братья. У каждого — три боевых коня (магистр мог за особые заслуги даровать четвертого). Никаких золотых стремян и удил, скромные, но удобные доспехи. К ним предъявлялись особые требования — солнце на востоке палит нещадно, стало быть, броня нужна легкая и одновременно надежная. «Она состояла из нескольких компонентов, — читаем в одном из исследований. — Корпус защищала кольчуга до колен, под которую надевали стеганую куртку — оплечье. Поверх кольчуги, как уже говорилось, надевались белая котта и плащ. На голову рыцарь перед боем надевал большой шлем с забралом или легкий шлем без бармицы. Последний пользовался большей популярностью, часто дополняясь кольчужным капюшоном, под который надевалась кожаная набивная шапочка. В отличие от рыцарей, сержанты носили на голове широкополые железные шапки — прообраз современных касок. Ноги рыцаря защищали кольчужные чулки. Средства обороны дополнялись большим треугольным щитом. Наступательное вооружение тамплиера регламентировалось уставом. Всякий рыцарь должен был иметь длинный обоюдоострый меч. Конному воину полагались копье и палица. На походе употреблялись три ножа: боевой кинжал, нож для хлеба и нож с узким лезвием, что позволяло использовать его в качестве шила. Рыцарь перевозил свои пожитки в двух мешках: один — для белья, а другой — для доспехов. Большую часть походного груза вез оруженосец, который не следовал за своим сеньором, а ехал впереди него, чтобы тот мог держать слугу в поле своего зрения. Для ночевки в полевых условиях у рыцаря имелась небольшая палатка».

Одеяло, которым он укрывался по ночам, не должно было содержать натуральной шерсти — во имя заботы о невинных агнецах, как гласил устав.

В общем, все получилось почти так, как и предполагал Святой Бернар. «Они выступают и являются по знаку своего командира; они носят одеяние, выдаваемое им, не стремясь ни к другим одеждам, ни к иной пище. Они остерегаются любого излишества в еде или одеждах, желая только необходимого. Они живут все вместе, без женщин и детей. И чтобы всего было достаточно в их ангельском совершенстве, все они живут под одним кровом, не имея ничего, что было бы их собственным, объединенные в почитании Бога своим уставом.

Среди них не найдут ни ленивых, ни праздных; когда они не на службе (что случается лишь изредка) или не заняты вкушением хлеба своего, воздавая благодарение Небесам, они занимаются починкой своих одежд или оружия, разорванных или искромсанных; или же они делают то, что их магистр им прикажет, или то, на что указывают им нужды их Дома. Ни один из них не является нижестоящим; они почитают наилучшего, а не самого знатного; между собой ведут себя учтиво и следуют заповеди Христа, помогая друг другу.

Дерзкие речи, ненужные поступки, неумеренный смех, жалобы и ропот, если они замечены, не остаются безнаказанными. Они ненавидят шахматы и кости; им отвратительна охота; они не находят обычного удовольствия в смешной погоне за птицами. Они избегают мимов, фокусников и жонглеров и питают отвращение к ним, к песням легкомысленным и глупым…»

Всякое общение с женщиной считалось преступным — «ибо, как известно, враг рода человеческого многих сбил с пути истинного с помощью женщин…» Женатые рыцари в Орден допускались, но не имели права носить белых одеяний. После смерти их имущество отходило братьям — вдова удовольствовалась лишь пенсией. Разумеется, жить в поместье, оставшемся от мужа, она не могла, дабы не искушать новых хозяев…

Осуждалось даже желание сына поцеловать мать. Исключение составляла лишь одна дама, и любовь к ней воодушевляла храмовников в минуты тягот и опасностей. Это была Дева Мария. «…Утренние часы Богоматери должны в Доме читаться первыми… поскольку Матерь Божья положила начало нашему ордену, и в ней и в Ее чести, если Богу угодно, пребудет конец наших жизней и конец нашего Ордена, когда Богу будет угодно, чтобы таковой конец настал…» — согласитесь, строки из орденского устава проникнуты какой-то совсем невоенной поэзией…

Го д воздержания и смирения — и вот уже два брата отводят будущего рыцаря в особую комнату при церкви. Церемония — строгая, никаких излишеств. Вступающий трижды просил хлеб, воду и одеяние Дома. Потом его два раза подвергали строжайшему допросу. Клятва на Евангелии — и те же вопросы задавались в последний раз. Теперь путей к отступлению не было. Новому рыцарю оставалось произнести обеты и поцеловать командора за радушный прием — пока капеллан читал Ecce quam bonum. Посторонние на церемонию не допускались, допрос новобранца был сродни церковной исповеди — только так можно было узнать о нем истинную правду. Пройдет немного времени — и тайну, которой тамплиеры окружали прием в Орден, поставят им в вину. А пока… Пока командор повелевает новому рыцарю сесть у себя в ногах. Звучат первые наставления: «Дорогой брат, Господь вас привел к исполнению вашего желания и поместил вас в сие прекрасное общество, каковым является рыцарство ордена Храма, а посему вы должны очень остерегаться, чтобы не совершить ничего, из-за чего вам придется его потерять, от чего храни вас Бог…»

После этого нового тамплиера приглашали в трапезную, где отныне ему «…вместо невежественных жестов следует испрашивать тихо, не возбуждая всеобщего внимания… со всяческим смирением и почтительной покорностью, как говорит Апостол: Вкушай хлеб твой в молчании, и псалмопевец должен вас вдохновить, когда он говорит: Положил я печать на уста мои, решил не согрешать языком, запечатал свои уста, дабы не сказать ничего дурного». Трапезную (ее тамплиеры называли палатами) все та же Марион Мелвиль увидела так: она «была просторным залом с изогнутым сводом, поддерживаемым колоннами. Стены увешивались военными трофеями, коими тамплиеры украшали и свои церкви: мечи, шлемы с золотыми и серебряными узорами, разрисованные щиты, золоченые кольчуги, захваченные у врага. Оруженосцы расставляли вдоль стен столы и перед обедом покрывали их скатертями из холста; пришедшие первыми усаживались спиной к стене, прочие — лицом. Особые места были отведены только для магистра и капеллана монастыря. Плиты пола посыпали тростником, как во всех замках, и, несмотря на запрещение тамплиерам охотиться, не было недостатка в собаках, лежащих под столами, которым, как и кошкам, не разрешалось давать остатки еды, предназначенные для бедных».

Как и братья-госпитальеры, милостыню в виде остатков еды храмовники раздавали щедро. Кроме того, рядом с рыцарями каждый день трапезничали четверо бедняков, получая пищу наравне с ним. Их число увеличивалось до пяти, если за столом сидел сам магистр. Пайка погибшего брата сорок дней отдавалась неимущим. «А еще в Доме было отдано распоряжение, чтобы братья, когда их обносят мясом и сыром, отрезали себе кусок таким образом, дабы и им было достаточно и — насколько возможно — кусок оставался красивым и целым, — рассказывает Иоанн из Вюрцбурга. — И сие было установлено, дабы кусок выглядел поприличнее, чтобы можно было отдать его какому-либо застенчивому бедняку, а бедняку было пристойнее принять его…» Каждый мог предложить часть своей порции соседям, «которые находятся рядом с ним на расстоянии не более его протянутой руки; и всегда тот, у которого самое лучшее, должен предложить тому, у кого самое худшее». Что ж, братство — не просто слово. А если покинет его рыцарь без дозволения — должен будет стать у входа и, преклоняя колени пред каждым, день и ночь молить о милосердии. Лишь тогда попечитель о бедных сообщит капитулу, о судьбе брата-отступника… С обнаженным торсом, с веревкой вокруг шеи явится он перед собранием. И лишь после покаяния, возможно, получит назад орденскую одежду…

Одну из подобных историй сохранили древние хроники. «Брат Пон де Гюзан покинул Дом в Провансе и женился, а по истечении некоторого времени его жена умерла, и он попросился заново вступить в Дом. Братья ему сказали, что он был их братом и что не может вернуться в Дом, не покаявшись сначала. И Пон де Гюзан ответил, что он никогда не приносил ни обета, ни обещания, а на самом деле он ехал в Святую Землю и захворал на корабле, и попросил быть принятым в Орден, и на него набросили плащ, как если бы он был мертв; но впоследствии он жил как брат и стал туркополом монастыря. А потом он решил, что его ничто не удерживает в ордене Храма, и снял свой плащ, и вернул все, что должен, следуя обычаям, и ничего не унес, а теперь он хотел бы быть братом.

Братья ответили, что он должен считаться братом по церковному праву, как если бы он принес обет и обещание, потому что прожил так долго в нашем Доме. И он был приведен к покаянию в год и день, и выполнил свое покаяние, и вернулся в Дом…»

Штаб-квартира Великого магистра была в Иерусалиме. Главу Ордена избирало специальное собрание — конвент, а он созывал капитулы и назначал их членов, всегда имея возможность приблизить к себе тех, кого считал нужным. Как правило, магистр занимал свой пост пожизненно. Его свита состояла из двух доверенных рыцарей («…которые должны быть столь достойными мужами, что не могли бы быть исключены из какого-либо совета, в котором будет пять или шесть братьев»), оруженосца, писца, знающего арабский и капеллана. В число личных слуг входили также кузнец, повар и всадник, выполняющий обязанности гонца.

Всегда рядом находились два юноши-посыльных, пять великолепных боевых коней стояли под седлом.

Следом на иерархической лестнице располагались великий сенешаль, великий маршал и командоры крупнейших крепостей. Та к было на Востоке — в военном «крыле» ордена. В Европе же власть принадлежала региональным магистрам. Для присмотра за ними была введена должность великого визитатора — прямого представителя Великого магистра. Незыблемым было одно: все в Ордене пользовались одинаковыми привилегиями. По свидетельству Марион Мельвиль, «все подчинялись одной и той же дисциплине; одежда, снаряжение, обязанности приблизительно были одинаковы. Братья сержанты-ремесленники, работавшие в кузнице, швейной или сапожной мастерской, были скромнее рангом, так как не проливали кровь за Святую Землю. Но алый крест тоже был на их одежде из грубого сукна, и они давали те же обеты, что и тамплиеры-воины…» Занять тот или иной пост можно было исключительно благодаря собственным заслугам, ибо, как писал святой Бернар, «среди них нет различия между личностями, и разница скорее определяется достоинствами рыцаря, нежели благородством крови».

Повиновение вышестоящим по званию было беспрекословным. «Подобает тем рыцарям, которые считают, что для них нет ничего более драгоценного, чем Христос, беспрекословно соблюдать повиновение магистру ради своей службы, так как они принесли обет, ради славы высшего блаженства, или страха пред Геенной. Следует же так соблюдать его, чтобы, когда что-либо будет приказано магистром, тут же это было исполнено без промедления… Ведь о таковых Сама Истина сказала:

От слуха ушей подчинился мне ты». Та к гласил устав. «Ни один брат не должен подтягивать в сторону свободного конца ни путлищ, ни портупеи, ни пояса штанов; но он может делать сие без разрешения в сторону пряжки… Ни один брат не должен ни мыться, ни пускать себе кровь, ни лечиться, ни отправляться в город, ни скакать на коне галопом без разрешения; и туда, куда не может идти он сам, не должен он направлять и своего коня. Когда братья находятся в опочивальнях, они не должны переходить спать в другие места. И когда они стоят лагерем и их палатки натянуты, они не должны передвигаться с одного места на другое без разрешения…»

Даже вступить в бой рыцарь мог только по приказу: «И если на пути будет брошен боевой клич, братья, находящиеся ближе всех, могут пересесть на своих коней, взять свои щиты и копья и держаться спокойно, ожидая приказа маршала». И впрямь, стоит ли волноваться, если все в этом мире определяется Божьем провидением? Он, только Он властвует над жизнью и смертью, и лишь одному Ему известно, чем окончится бой…

Папы издали несколько булл, даровавших Ордену немалые привилегии. Булла 1139 года гарантировала автономию от местных светских и церковных судебных властей. В 1160 году появилась еще одна, запрещавшая стаскивать тамплиеров с лошадей и как-либо иначе оскорблять действием. Постепенно братья превращались в касту неприкосновенных. Не только паломники, прибывавшие в Палестину, но и жители всей Европы глядели на них с восхищением. Еще бы — им принадлежат церкви и замки, их покои роскошнее, чем в королевских дворцах. Даже английские монархи во время визитов в Париж станут останавливаться не в Лувре, а в Тампле — парижской резиденции Ордена. «Говорят, что владения их, как по эту, так и по ту сторону моря до того велики, — сообщает хроника, — что нет уже в христианском мире области, которая не отдавала бы части своих владений упомянутым братьям». В подражание им были созданы испанские ордена Калатравы, Сантьяго и Алькантары. В 1198 году на основе их устава был составлен устав знаменитых Тевтонцев.

…Разумеется, быть принятым в Орден еще не означало стать истинным рыцарем. На черно-белой доске, выросшей до размеров Старого Света, каждому была предписана своя партия, которую невозможно сыграть, будучи всего лишь отважным, но неотесанным воякой. Рожденный на Востоке Орден впитал в себя его особую мудрость, те древние и таинственные учения о природе, человеке и Вселенной, что, возможно, и были главным богатством тамплиеров. В сферу их интересов входили история и медицина, математика и астрономия, химия и география. Им были подвластны самые передовые достижения науки. Они рисовали карты, строили дороги, которые не только свяжут главные города Европы, но и протянутся на Восток.

Их флотоводцы первыми возьмут на борт магнитный компас — и эра безопасного мореплавания будет открыта. Их врачи впервые используют для обезболивания наркотические вещества — своего рода «гуманитарная» революция в средневековой медицине. Рассказы об этих «ноу-хау», обрастая легендами и слухами, могучей волной катились по миру, равно заставляя трепетать сердца простолюдинов и королей…

После собора в Труа у Ордена появился отличительный знак — красный крест на белом поле: чистота и вера. Крест был расположен на левой стороне груди, как раз над сердцем — «с тем, чтобы сей победоносный знак служил им щитом, и дабы никогда не повернули они назад пред каким-нибудь неверным».

Я стану бесконечно говорить,

Что тамплиер себя обязан зрить

В плаще, что алым осенен Крестом,

Что стать его, и мощь, и сила в том.

Ведь означает плащ, что бел, как снег,

Что в чистоте он свой проводит век.

А Крест животворящий говорит,

Что покаянье рай ему сулит.

И этот Крест был помещен на грудь,

Чтоб перекрыть гордыне к сердцу путь.

Он как школяр, что учит свой урок,

Идет, куда указывает Бог.

Смирение и вера — светлый рай.

Ты, Крест святой, свернуть с него не дай.

Большую часть своего труда «Библия» Гио де Провен, трубадур, ставший монахом, посвятит Ордену Храма, жизнь которого знал не понаслышке. А суть этой жизни была такова: истинный рыцарь не отступает в бою; он не одинок, он часть Ордена; его шаг отчеканен в общем строю. «Vive Dieu Saint Amour!» — «Да здравствует Бог Святая Любовь!» Никто и не обратил внимания, что фамилия первого великого магистра — Пайен — на старофранцузском означает «язычник»…

Данный текст является ознакомительным фрагментом.