Взгляды Гитлера на военно-морской флот
Взгляды Гитлера на военно-морской флот
Вскоре после этого я делал свой первый официальный доклад новому рейхсканцлеру в присутствии генерала фон Бломберга, нового военного министра. Доклад мой был целиком посвящен состоянию военно-морского флота, степени его боеготовности и его задачам. По этому случаю Гитлер изложил мне свою концепцию будущей германской военно-морской политики и закончил свою речь заявлением о своей твердой убежденности при любых обстоятельствах жить в мире с Англией, Италией и Японией. «Я ни в коем случае не хочу воевать с Англией, Италией или Японией, – сказал он. – Роль германского флота лежит в рамках его обязанностей в имеющей место европейской континентальной политике».
При этом он не назвал страны, которые могли бы стать нашими противниками. Поскольку советские военно-морские силы можно было не принимать во внимание, единственной европейской страной, имевшей флот, соизмеримый по своей мощи с германским, оставалась Франция.
В этот период французский флот в течение долгого времени постоянно наращивал как количество кораблей, так и численность личного состава. Процессом этим руководил ветеран министр военно-морского флота Жорж Лег, и рост флота продолжили его преемники: министр Пьетри, адмирал Дюран-Вьель и Дарлан. Символом этого наращивания сил стало строительство серии французских линейных крейсеров класса «Дюнкерк». И все же ни в то время, ни позднее не было каких-либо разговоров о подготовке или хотя бы возможности войны против Франции или России.
Вскоре после этого Гитлер сообщил мне, что у него нет никаких намерений оспаривать претензии Британии на превосходство на морях, соизмеримое с ее интересами на мировой арене; что, напротив, он хотел бы подтвердить это путем заключения англо-германского договора, в котором была бы оговорена относительная мощь британских и германских военно-морских сил с тем, чтобы Британия могла бы быть совершенно уверенной в невозможности возникновения конфликта между двумя флотами – по крайней мере, пока он, Гитлер, находится у власти. Он сказал, что думал о соотношении 1:3 как о разумном превосходстве британской морской мощи. В ходе этого разговора Гитлер продемонстрировал хорошую осведомленность о предыдущих концепциях относительно этого предмета, например, он знал о предложении адмирала фон Тирпица в 1912 году зафиксировать относительную морскую мощь двух наших стран в соотношении 10:16.
Идея о заключении подобного соглашения с Британией принадлежала исключительно Гитлеру, но я был целиком согласен с ним в этом. Однако по практическим соображениям я предложил назвать долю германского флота в 35 процентов от английского вместо 33 1/3 процента – предложение, на которое он сразу же согласился.
Сразу понятно, какие далеко идущие последствия такое соглашение, будь оно заключено, могло бы иметь для германских военно-морских сил. Прежде всего оно раз и навсегда устранило бы все споры относительно места военно-морского флота во внешней политике Германии. Установление мощи германского военно-морского флота в процентах по отношению к британской привело бы к тому, что Германию на будущих конференциях по разоружению или по морским флотам невозможно было бы обвинить в гонке вооружений. С другой стороны, подобное соотношение стало бы моделью для развития флота в том, что касается рейхстага или правительства, обеспечивая тем самым финансирование постоянной программы строительства кораблей.
Столь же понятно, что предложенное соотношение 35:100 было чрезвычайно выгодно и для Британии. Коль скоро перевооружение германского флота в некоторой степени было неизбежным, то подобное установленное соотношение избавляло бы Британию от постоянной неуверенности и беспокойства в отношении своей собственной военно-морской программы.
Совершенно естественно, что подобная уступка не могла бы быть сделана без требования в обмен на нее определенных политических компенсаций. Согласие Англии на такого рода соглашение автоматически отменило бы статьи Версальского мирного договора о разоружении, которые в том, что касалось германского военно-морского флота, были бы заменены этим добровольным соглашением.
Намерение Гитлера о достижении здравого и дружеского соглашения с Великобританией находилось в полном соответствии с моими собственными идеями. Достойно сожаления, что подобное соглашение о соотношении военно-морской мощи не было достигнуто перед Первой мировой войной. Мы в германском военно-морском флоте полностью отдавали себе отчет в том, что именно британская и американская морская мощь поставили нас на колени, несмотря на одержанные Германией победы на суше и коллапс России. Подобная ситуация не должна была повториться.
Любая идея о будущем вооруженном конфликте с Соединенными Штатами считалась в нашей среде совершенным бредом, поскольку мы не могли себе представить, каким образом какая бы то ни было германская континентальная политика могла втянуть нас в войну с Соединенными Штатами. Следовательно, если бы военно-морское соглашение с Великобританией могло устранить вероятность войны с этой державой, мы смогли бы избежать тех трудностей и опасностей, которыми обернулась наша внешняя политика накануне Первой мировой войны. Я, например, был убежден, что Германия накрепко затвердила уроки, вынесенные ею из своих былых поражений.
Тем временем, считал я, пока подобное военно-морское соглашение не было достигнуто, нам следовало, избегать даже видимости того, что могло бы быть истолковано как нарушение условий разоружения – другими словами, «перевооружения», – которыми мы были все еще связаны. Несмотря на то что Гитлер в декабре 1933 года дал разрешение включить в бюджет 1934 года финансирование строительства еще одного «карманного» линкора, он вплоть до июня 1934 года не мог дать свое однозначное согласие на усиление огневой мощи двух «карманных» линкоров, уже включенных в бюджет 1934 года, посредством добавления к уже заложенному в проект вооружению третьей трехорудийной башни калибра 280 мм. Все, что было для него возможно, – это дать свое согласие на проработку проекта установки такой башни. Линкоры 1934 года были построены с большим водоизмещением с тем, чтобы иметь возможность снабдить их более солидным бронированием. Хотя с военной точки зрения было бы предпочтительнее перейти к 380-мм орудиям главного калибра, но политически такой шаг был бы ошибочным. Кроме того, если бы мы пришли к решению установить 380-мм орудия на линкорах 1934 года, получивших позднее имена «Шарнхорст» и «Гнейзенау», то пришлось бы пересматривать всю их конструкцию, что намного затянуло бы строительство. Мы ничем не нарушили статьи Версальского договора, заложив на стапеле киль нового «Нюрнберга», крейсера класса «Дрезден», и выдав контракты на строительство четырех эскадренных миноносцев. Конструкция этих последних кораблей легла в основу разработанных позднее миноносцев водоизмещением 1850 тонн.
Но в бюджете флота не было достаточных средств на строительство всех кораблей, которые должны были бы появиться на свет согласно нашему «плану строительства кораблей для замены устаревших». Бюджет флота на 1933 год составлял 186 000 000 марок, что лишь немногим превышало бюджеты предшествующих лет. Эти средства были распределены в соответствии с планом. В феврале 1933 года военно-морской флот дополнительно получил 14 000 000 марок, к которым в апреле добавились еще 21 700 000, большая часть которых приходилась на «текущие работы». В конце апреля флот получил еще 80 000 000 марок. Соизмеримые суммы нам были определенно обещаны на каждый год.
Если флот надеялся получить более обширный бюджет, то было просто необходимо продемонстрировать, что выделяемые средства используются наилучшим образом. Твердо усвоив урок, полученный при фон Тирпице, флот теперь подчинил свой бюджетный отдел непосредственно начальнику адмиралтейства.
Для обеспечения расходования этих средств в полном соответствии с намерениями рейхстага бюджетный отдел должен был вести точный учет расходов вплоть до самых, казалось бы, незначительных сумм. Это и делал наш бюджетный отдел с такой тщательностью, что я мог немедленно получить справку о каждом сделанном платеже, произведенном без малейшего перерасхода или какого-либо иного нарушения бюджетного регулирования. Помня печальные последствия дела Ломана, я поддерживал тесный контакт с министром финансов и постоянно держал его в курсе всех финансовых вопросов, особенно тех, что касались новых должностей для гражданских лиц. Чтобы избежать любых возможных обвинений в личном фаворитизме или необдуманности, все кандидатуры для назначения на эти должности всегда обсуждались в министерстве финансов и отбор осуществлялся в строгом соответствии с правительственными указаниями по этим вопросам. В то же самое время мы постепенно снижали количество гражданских служащих по отношению к военно-морскому персоналу, чтобы избежать любого возможного разрастания конторской бюрократии.
Каждый год я информировал все подчиненные мне службы о необходимых военных потребностях, особо подчеркивая то, что основа основ – это строительство новых кораблей и подготовка необходимых для них кадров. В решении этих вопросов не допускалось ни малейшего промедления. И я не уставал напоминать подчиненным, что их обязанности увеличиваются пропорционально тем громадным суммам, которые выделяются в их распоряжение.
В середине 1934 года я набросал общий план развития флота, снабдив его оценочными значениями средств, необходимых для этих целей. План этот послужил основой доклада, который я, как и главы других видов вооруженных сил, должен был сделать лично Гитлеру в Берхтесгадене в августе 1934 года. Доклад мой, наряду с теми конкретными цифрами, которые я мог привести, был одобрен в целом, особенно Ялмаром Шахтом, президентом Рейхсбанка. Он расценил запросы флота как умеренные и отнюдь не утопические. Достигнутое понимание на государственном уровне сделало наши дальнейшие расчеты гораздо более простыми.
В 1934 году произошло еще два важных события, которые, будучи по существу своему прежде всего политическими, стали заметными вехами и для флота. Первое из них произошло 30 июня, когда на военно-морской верфи Вильгельмсхафена был спущен на воду наш третий «карманный» линкор. Корабль этот был назван «Адмирал граф Шпее» в честь вице-адмирала графа Шпее, под командованием которого мне довелось служить на старом линкоре «Дойчланд» в походе по Юго-Восточной Азии и чьи подвиги при Коронеле и Фолклендских островах я описал в двух томах, посвященных действиям крейсеров, «Истории германских военно-морских операций». Я был горд, получив предложение произнести речь при спуске этого корабля на воду. В присутствии многих флотских офицеров, большой толпы зрителей и до обидного небольшой группы участников битвы при Фолклендах, во время которой адмирал фон Шпее погиб вместе с двоими своими сыновьями, я отдал долг памяти старому крейсеру, его отважному экипажу и его незабвенному командиру. Когда «Адмирал граф Шпее» скользнул по рельсам стапеля в воду, Хуберта, дочь адмирала, разбила о его форштевень бутылку с шампанским, нарекая его именем отца.
В этот самый период по всей стране происходили весьма драматические события. То, что впоследствии было названо мятежом начальника штаба CA Эрнста Рема, который был подавлен силой по личному приказу Гитлера. Как было первоначально объявлено, этот мятеж представлял собой серьезную угрозу безопасности государства, и срочные и жесткие меры по его подавлению были официально санкционированы министром юстиции доктором Гюртнером, который не был членом гитлеровской партии.
На следующий день военный министр генерал фон Бломберг выпустил обращение, в котором подчеркивал, что вооруженные силы, будучи защитниками нации в целом, не должны принимать участия во внутренних политических битвах. Разумеется, военно-морской флот никоим образом в них не участвовал.
Постепенно, однако, просочилась и другая информация, согласно которой во время этой правительственной полицейской операции имели место меры, которые были не только морально неоправданны, но и являлись в высшей степени незаконными. Это в еще большей степени убедило меня, что флот, равно как и все другие вооруженные силы, должен оставаться совершенно в стороне от всех политических баталий и возвести непреодолимый барьер перед теми, кто пытается подвигнуть его на обратное.
Другим событием государственной значимости была смерть фельдмаршала фон Гинденбурга, президента Германии, последовавшая 2 августа 1934 года. Он был одним из величайших людей нашего времени, и я был горд тем, что служил под его началом в составе пяти сменивших друг друга кабинетов министров. Его четкая концепция отдельных сфер солдата и политика и его неколебимая верность конституции всегда оставались для меня примером.
Когда в качестве преемника фон Гинденбурга Гитлер стал также и главнокомандующим всеми вооруженными силами, я, естественно, присягнул на верность ему, как это сделали и генерал фон Бломберг, генерал от артиллерии барон фон Фрич и генерал авиации Геринг. Поступая так, никто из нас не испытывал ни малейшего колебания, поскольку, будучи законным преемником фон Гинденбурга в глазах мировой общественности, выдвинутым на этот пост самим фон Гинденбургом, его назначение в качестве рейхсканцлера никем не оспаривалось и германский народ неоднократно своим голосованием выражал ему доверие. Надо признаться, что в то время общественное доверие Гитлеру было таково, что никто бы не смог назвать другого политика, больше него подходящего для поста президента.
Как только мы все принесли присягу в письменной форме, Гитлер по собственной инициативе заверил нас в том, что не следует ожидать каких-либо кардинальных перемен в структуре вооруженных сил. Разумеется, никто из нас, армейцев, не мог в тот момент предвидеть развитие событий в будущем.
В тот момент чаяния флота были сконцентрированы в основном на строительстве новых кораблей и подготовке экипажей для них. Разрешенные Германии по Версальскому договору 15 000 офицеров и матросов были недостаточны даже для того, чтобы укомплектовать личным составом те корабли, которые было нам разрешено иметь тем же договором, не говоря уже о тех, что мы надеялись получить в 1933-м и 1934 годах. Больше всего нас беспокоил некомплект молодых офицеров, поскольку требовалось три с половиной года, чтобы дать новобранцу образование, достаточное для производства его хотя бы в первое офицерское звание.
Одной из мер, чтобы выйти из такой ситуации, стало увеличение числа набираемых кандидатов в офицеры и выделение двух, вместо одного, учебных крейсеров для подготовки их к производству в офицеры и унтер-офицеры. Другой мерой стал набор в военно-морской флот большого числа молодых специалистов торгового флота для ускоренной подготовки их к производству в офицеры. Имея уже богатый опыт морской практики, они нуждались только в специальной краткосрочной подготовке с учетом военно-морской специфики. Германские судоходные компании любезно согласились отпустить всех, кто выразит желание перейти на военный флот. Эти бывшие специалисты торгового флота оказались превосходным офицерским материалом, и многие из них отличились потом в ходе Второй мировой войны: капитан-лейтенанты Приен, Эндрасс и Блейхродт, ставшие командирами подводных лодок, Колауф и Фельдт, командовавшие торпедными катерами.
Отбор кандидатов в офицеры осуществлялся управлением подготовки кадров в Киле. Его сотрудники хорошо понимали молодых, имели свои концепции надежности и обязательности на флоте. Отнюдь не случайно командиры парусных учебных судов становились потом прекрасными командирами вспомогательных крейсеров и подразделений флота.
После окончания первичной подготовки будущая карьера флотского офицера находилась в руках отдела офицерских кадров адмиралтейства. Этому отделу я уделял особое внимание, считая его одним из главных, бывших под моей командой. Когда вопрос касался отбора и назначения командиров кораблей и флаг-офицеров, все самые важные решения принимались лично мною.
Ответственный момент на флоте – это назначение офицеров на те или иные должности, которым они наиболее соответствуют по своим личным и профессиональным данным. Далеко не каждый офицер соответствует должности, на которую он может быть назначен, исходя из его возраста и предшествующей подготовки. До подобного назначения необходимо тщательно проанализировать должностные обязанности того поста, на котором он находится в настоящее время, а также то, насколько успешно он справляется с нынешней службой. Принимая во внимание разницу в характерах, интеллекте, усердии и здоровье любой полудюжины офицеров, а также невозможность в равной степени познакомиться с ними всеми лично, приходится признать, что при принятии решений о назначении офицеров время от времени неизбежно случаются ошибки.
Я с готовностью признаюсь в том, что и сам порой тоже допускал ошибки при решении о назначении офицера на ту или иную должность, равно как и при решениях о производстве в офицеры. Несмотря на самый тщательный анализ, в котором мне весьма помогали мои кадровики и другие советники, я со временем понимал, что то или иное мое решение было ошибочным. Но я также должен сказать, что за мои решения, как бы горьки они ни были для заинтересованных в них офицеров, никто никогда не держал на меня зла; этого не позволяли те тесные узы дружбы и братства, которые связывали всех служивших на флоте. Столь же верными мне оставались и те немногие офицеры на высших должностях, которых я по причинам расхождения в основных взглядах считал необходимым переместить, или те, которые сами просили о назначении на другую должность. Со своей стороны я никогда не давал основания им считать, что я, так или иначе, утратил к ним доверие из-за наших расхождений во взглядах.
Но хотя я и знаю случаи, когда мое суждение о том или ином офицере было неверным, знаю я и одно решение, о котором могу без тени сомнения сказать, что оно оказалось на редкость верным. Таковым было мое решение назначить в 1935 году капитана 2-го ранга Карла Дёница, только что сдавшего командование учебным крейсером «Эмден», начальником наших совсем недавно организованных подводных сил. Его страстная преданность службе, энергия и командирские качества полностью проявились во время пребывания его на посту командующего подводным флотом, стяжав ему мое уважение и восхищение. А его искренность и честность во всех его отношениях со мной тогда и позже, когда он стал моим преемником, равно заслужили мою благодарность.
Искренность отношений была той чертой, которая всегда восхищала меня в офицерах и штатских, которыми мне приходилось командовать. Они не были тупыми соглашателями с мнением начальства, никогда не боялись излагать свои взгляды, даже расходившиеся с моими. И я был всегда только рад поощрять эту их искренность.
В 1934 году участился обмен визитами германских военно-морских кораблей и иностранных государств. Британский крейсер «Ахилл» посетил Киль, а корабль ее величества «Леандр», флагман британской 2-й бригады крейсеров, с контр-адмиралом Ноблем на борту провел несколько дней в Штеттине. Пять кораблей из состава 2-й бригады миноносцев посетили Свинемюнде. В свою очередь контр-адмирал Кольбе, командующий нашими рекогносцировочными силами, на борту своего флагмана «Кёнигсберг» вместе с крейсером «Лейпциг» прибыли с визитом в Портсмут. В первый раз после Первой мировой войны германский военный корабль зашел с дружеским визитом в английский порт, и надо сказать, что как британские моряки, так и жители города в целом оказали нашим кораблям теплый прием.
Это имело для нас особое значение, потому что явно символизировало благоприятную атмосферу для обсуждения военно-морского соглашения, которое должно было происходить в Германии или Англии в самом начале следующего года.
Это было то самое соглашение, о котором Гитлер говорил мне, что он надеется достичь его, вскоре после того, как он стал рейхсканцлером. После предварительного зондажа британское и французское правительства поставили в начале февраля 1935 года в известность правительство Германии о том, что они готовы обсудить вопрос вооружения в целом, с тем чтобы заменить новыми статьями о разоружении соответствующие статьи Версальского мирного договора. Германское правительство отнеслось благосклонно к такому намерению, и британская делегация должна была прибыть в Берлин в самом ближайшем будущем.
Но 16 марта Гитлер денонсировал ограничительные статьи Версальского договора и заявил о возобновлении обязательной военной подготовки. Два дня спустя британское правительство заявило резкий протест против этой односторонней акции Германии и созвало межсоюзническую конференцию Франции, Англии и Италии в Стрезе[43], на которой союзники Британии поддержали ее в осуждении германской акции.
В то же самое время Британия запросила о том, согласно ли германское правительство принять британских представителей в Берлине для обсуждения военно-морской ситуации. После утвердительного ответа Германии британский министр иностранных дел сэр Джон Саймон и Энтони Иден прибыли в Берлин 25 марта для их известной встречи с Гитлером.
На этой встрече Гитлер информировал их о своем желании достичь соглашения с Британией об относительной численности двух флотов и заявил, что он был бы согласен иметь флот численностью только в 35 процентов от флота Великобритании. Британская делегация приняла это предложение к сведению, не выразив никакого отношения к нему. Было решено провести предварительное обсуждение на уровне военно-морских экспертов обеих стран в ближайшем будущем.
Чтобы понять готовность британцев начать подобное обсуждение, необходимо сделать обзор военно-морской ситуации Британии с 1919 года.
Накануне Первой мировой войны Британия заявляла о своем традиционном превосходстве флота над соединенными флотами двух следующих за ней сильнейших морских держав. Но Соединенные Штаты были намерены создать американский флот, не уступающий никакому другому флоту. Учитывая такую перспективу, Британия в 1921 году согласилась на американское предложение созвать конференцию пяти ведущих военно-морских держав – Англии, Соединенных Штатов, Японии, Франции и Италии – для обсуждения вопросов национального вооружения. Конференция, состоявшаяся в Вашингтоне в 1921-м и 1922 годах, не привела ни к какой окончательной договоренности, но установила ограничения на тоннаж крупных боевых кораблей для каждой из стран на пропорциональной основе, а также на водоизмещение и калибр орудий кораблей того или иного класса. Великобритания, имевшая многочисленные базы по всему миру, желала ввести строгие ограничения на размеры и калибр орудий крейсеров, но Соединенные Штаты, имевшие мало баз, отстаивали такой же тоннаж своих меньших по количеству крейсеров, но более крупных, более тяжело вооруженных и с большим радиусом действия. Франция и Италия отказались придерживаться ограничений по подводным лодкам и вспомогательным судам. Конечный результат заключался в том, что был объявлен военно-морской мораторий на строительство крупных кораблей, но началась гонка в строительстве легких сил.
Дальнейшие конференции по вопросам разоружения, состоявшиеся в Риме в 1924 году и в Женеве в 1927 году, не принесли никаких результатов, лишь вызвав дальнейшие расхождения во мнениях между британцами и американцами по вопросу крейсеров.
На Вашингтонской конференции было решено заморозить строительство всех крупных военных кораблей на десять лет. На конференции в Лондоне в 1930 году между теми же пятью державами Великобритания и Соединенные Штаты предложили продлить запрет на строительство крупных кораблей еще на пять лет, против чего возразили Франция и Италия на том основании, что Германия начала строительство «карманного» линкора. Позднее Британия попыталась убедить Германию прекратить строительство этого линкора, но канцлер Брюнинг отказался сделать это.
Следующая конференция пяти держав по разоружению была назначена на 1935 год. Тем временем в Женеве в 1933 году состоялась предварительная встреча. На ней Великобритания представила так называемый «план Макдональда», согласно которому ведущие морские державы могли продолжать вооружаться в рамках особых для них договоров, но менее крупные морские державы должны были сохранять достигнутый ими к тому времени уровень вооружений. Германия тогда была приглашена для обсуждения вопросов разоружения в первый раз, и ее попытались склонить к тому, чтобы программу строительства кораблей для замены устаревших заморозить до 1937 года. В результате «план Макдональда» был отвергнут практически всеми участниками этой встречи.
Затем в 1934 году Япония заявила, что она выходит из совместного соглашения, действующего до 31 декабря 1936 года, поскольку это было крайним сроком предварительного двухгодичного уведомления, предусмотренного Лондонским соглашением 1930 года.
Таким образом, попытка Великобритании создать систему военно-морского разоружения, контролируемую ею самой, совершенно свелась на нет. А потому она была готова принять поддержку от кого бы то ни было. Такая поддержка была предложена ей в виде германского добровольного ограничения своего военно-морского флота до уровня 35 процентов от британского. В качестве quid pro quo[44] Германия просила только отменить статьи Версальского мирного договора о разоружении, которые компенсировались бы новым соглашением.
Подобное соглашение, будь оно подписано, стало бы в первую очередь делом политическим, но никак не военно-морским, и поэтому заниматься им следовало исключительно самому правительству. Гитлер после встречи с двумя британскими посланцами стал тянуть время. Сказать по правде, он никак не реагировал даже на несколько запросов британского военно-морского атташе до тех пор, пока британское правительство не настояло на начале регулярных дипломатических переговоров.
По всей вероятности, на этом этапе Британия отнюдь не желала раздражать своих партнеров по Версальскому мирному соглашению столь активной своей инициативой. Поэтому ее посланцы предложили, чтобы военно-морские эксперты двух стран провели предварительное изучение вопроса.
Для изучения вопроса со стороны германского ВМФ я назначил небольшую комиссию под руководством контр-адмирала Гузе, начальника управления военно-морских операций, в задачу которой была вменена подготовка наших предложений. Поскольку специальный и полномочный посол Иоахим фон Риббентроп, который возглавлял германскую дипломатическую делегацию, не мог ориентироваться в военно-морских делах, я поручил капитану 2-го ранга Бюркнеру, сотруднику моего личного штаба, кратко изложить фон Риббентропу наши проблемы, а также поддерживать постоянный контакт с капитаном 1-го ранга Мюрхедом-Гоулдом, британским военным атташе в Берлине, на всех предварительных этапах переговоров. Контр-адмирал Шустер и капитан 2-го ранга Кидерлен должны были быть представителями германского военно-морского флота в нашей делегации в Лондоне.
Гитлер заверил меня, что в ходе переговоров, поскольку мы добровольно ограничиваем нашу морскую мощь до 35 процентов от британской, никакие жизненные интересы германского флота не будут принесены в жертву политике. В ходе «предварительного обсуждения на уровне экспертов» мы не должны были открывать информацию о ходе строительства кораблей или о наших будущих планах, если только фон Риббентроп не добьется определенного политического успеха.
Чтобы убедиться в том, что фон Риббентроп вполне отдает себе отчет в этом и что никаких уступок за счет флота в Лондоне сделано не будет, была организована частная встреча в доме Гитлера в Мюнхене 31 мая 1935 года. Сначала я имел разговор с Гитлером с глазу на глаз, а потом к нам присоединились министр иностранных дел фон Нейрат, военный министр фон Бломберг, начальник отдела МИДа Ламмерс, специальный и полномочный посол фон Риббентроп и контр-адмирал Шустер. После полуторачасового обсуждения все предложения флота были единогласно приняты. Затем я зафиксировал их в письменном виде. Гитлер также письменно их одобрил, и они были вручены фон Риббентропу. Гитлер особо подчеркнул членам делегации, что если британцы будут настаивать на чем-либо большем, чем было только что оговорено, то делегация обязана прервать переговоры и вернуться домой.
Германская делегация была весьма гостеприимно принята в Лондоне, и 3 июня, спустя лишь день или два после приезда, была приглашена на парад по случаю дня рождения короля. Переговоры начались на следующий после парада день, и германское посольство настояло на том, чтобы на первом заседании присутствовал британский министр иностранных дел. Это еще раз подтвердило убежденность членов нашей делегации в том, что предмет переговоров был скорее политическим, чем военным.
Но британцы были другого мнения; они считали, что обсуждение предмета переговоров морскими и военными экспертами должно начаться до того, как во внимание станут приниматься какие бы то ни было политические соображения, и британский министр иностранных дел покинул конференцию. Однако спустя двое суток британский кабинет министров заявил, что он согласен с германской политической точкой зрения, и дискуссия между морскими экспертами началась. Германская точка зрения была талантливо изложена капитаном 1-го ранга Васснером, германским военно-морским атташе в Лондоне, и обсуждение ее шло быстро и благоприятно.
Но затем в самый последний момент британский МИД принял другой курс. Предварительно было заявлено, что юрисконсульт британской делегации должен иметь возможность «проверить» любые тексты, издающиеся от ее имени. И этот советник без каких-либо указаний включил в итоговый документ преамбулу, которая, в политическом смысле, снова ограничивала все соглашение рамками Версальского мирного договора. Однако британский адмирал Литтл, представлявший на встрече адмиралтейство, и британский заместитель министра иностранных дел сэр Роберт Крейг, вовремя вмешавшись, сгладили конфликт.
Англо-германское морское соглашение было заключено 18 июня 1935 года, а позднее подтверждено путем обмена документами между британским министром иностранных дел сэром Сэмюэлем Хоре и германским послом фон Риббентропом. По некой случайности соглашение было заключено в день стодвадцатилетнего юбилея битвы при Ватерлоо, в которой Наполеон потерпел поражение от объединенных британской и прусской армий.
Соглашение включало в себя следующие принципиальные пункты: силы германского военно-морского флота должны быть равны 35 процентам от сил британского ВМФ, включая морские силы стран Британского Содружества; водоизмещение и огневая мощь кораблей должны соответствовать стандартам, установленным британскими соглашениями с другими странами; Германии был гарантирован паритет с Британией в силах подводного флота. Однако Германии пришлось согласиться на то, что 35-процентное ограничение было установлено не только по отношению к силам флота в целом, но и применительно к каждому классу кораблей, что было весьма важно для Британии. Германия также заявила, что она не планирует иметь подводного флота больше 45 процентов от британского; а также, что если она когда-либо сочтет себя вынужденной обстоятельствами предпринять строительство подводного флота сверх этого ограничения, то она предварительно обсудит этот вопрос с Британией, прежде чем начнет строительство.
Значение этого англо-германского морского соглашения, вероятно, не было в то время в полной мере осознано многими в Германии, частично потому, что британская делегация просила не привлекать к соглашению много шума в прессе. Британцы не без оснований считали, что их бывшие союзники – в частности французы – не придут в восторг от заключения ими самостоятельного соглашения с Германией.
Политический успех этого соглашения для Германии заключался в том, что готовность Британии заменить жесткие статьи Версальского мирного договора добровольным ограничением не только сломала так называемый «фронт Стреза», но также санкционировала право Германии на перевооружение. Теперь, наконец, Германия больше не могла быть обвинена в нарушении статей о разоружении Версальского мирного договора.
Но и британское правительство достигло многого. До сих пор оно было вынуждено выступать на переговорах с другими странами по вопросу о морских вооружениях в одиночестве и обсуждать только локальные сепаратные договоры с каждой из держав. Теперь же оно могло рассчитывать на германскую поддержку в ходе большой международной конференции, которая должна была вскоре состояться для обсуждения общих морских вооружений.
Представлялось вполне нормальным, что наконец-то эти две морские державы должны были восстановить между собой дружеские отношения. В начале своего существования имперский военно-морской флот во многих отношениях строился по образцам былого британского флота. Прежде всего, многие корабли были построены на британских верфях, и вплоть до конца прошлого века они проводили много времени, посещая британские порты. Их парадные церемонии и традиции жизни на борту кораблей были переняты с британского флота, точно так же, как и устав германского флота – «Служба на борту» – был едва ли не полностью скопирован с британского «Королевского регламента». Техническое развитие флота очень часто шло параллельно, и вплоть до Первой мировой войны политические разногласия между двумя правительствами не создавали непреодолимого препятствия для двух флотов. Офицерский корпус каждого флота с уважением и пониманием относился к своим коллегам. В ходе Первой мировой войны германский и британский флоты сражались друг против друга как смелые соперники, но отнюдь не как безжалостные враги. И после поражения Германии британский флот, хотя и преданно следовал политике своего правительства, редко намеренно делал нечто такое, что могло бы усугубить унижение и горечь поражения, понесенного Германией.
В одном случае, верно, существовали все возможности для появления такого духа: во время капитуляции германского военно-морского флота. Но затопление контр-адмиралом фон Ройтером этого флота в Скапа-Флоу устранило эти корабли как камень преткновения будущего соперничества и личной вражды. Гордые слова, сказанные там британскому адмиралу: «Я сделал только то, что сделал бы на моем месте любой британский адмирал», были именно теми, которые прекрасно поняли столь же гордые британцы. Теперь англо-германское морское соглашение 1935 года, казалось, должно было навсегда развеять призраки тех потопленных в Скапа-Флоу кораблей.
Я думаю, что в изрядной степени смягчением отношений между нашим и британским флотами мы обязаны адмиралу Джону Джеллико, этому выдающемуся моряку, которому его страна доверила командование Гранд-флитом во время битвы при Скагерраке, а позднее сделала его первым лордом адмиралтейства[45]. Занимая этот высокий пост, он всегда стремился достичь как можно более тесного взаимодействия Англии и Германии. Он стал первым англичанином, который после окончания Первой мировой войны возобновил сотрудничество с германским флотом. Именно по его предложению Британский легион, британское общество ветеранов войн, пригласило вице-адмирала фон Трота, начальника штаба адмирала фон Шеера, принять участие в его сессии 1927 года. На следующий год адмирал Джеллико послал приглашение адмиралу Шееру, своему противнику в битве при Скагерраке, как он тактично выразился, «чтобы обсудить некоторые вопросы, которые историки каждой из сторон пока еще оставили открытыми». К сожалению, последовавшая вскоре после этого смерть адмирала Шеера не дала осуществиться такой встрече двух великих адмиралов Первой мировой войны.
Со своей стороны я тоже стремился любыми возможными путями поощрять эту добрую волю. Помимо все расширяющихся взаимных визитов кораблей наших двух стран, я возродил на новой основе Кильскую неделю, организовав серию парусных регат на приз военно-морского флота, открытых для участия спортсменов всех стран. Британские яхтсмены активно участвовали в этих состязаниях.
В год подписания англо-германского морского соглашения 20 ноября скончался адмирал флота лорд Джеллико. Британское правительство приняло решение поместить его прах в лондонском соборе Святого Павла, где уже покоился прах другого величайшего английского моряка, лорда Нельсона. Я искренне уважал адмирала Джеллико, с которым познакомился еще в первые годы своей флотской службы на Дальнем Востоке в 1898 году, где он командовал британским крейсером «Центурион». Ныне я постарался продемонстрировать не только глубокое уважение нашего флота к покойному адмиралу, но также и наше желание установить на будущее самые сердечные отношения между нашими двумя флотами. Поэтому я опубликовал памятный панегирик нашему благородному противнику, а также, поскольку служебные обязанности не позволяли мне покинуть Берлин, поручил вице-адмиралу Форстеру, начальнику штаба германского флота, представлять германский флот на церемонии погребения адмирала Джеллико.
Британский флот понял мои искренние намерения и предоставил вице-адмиралу Форстеру место в числе двенадцати членов почетного эскорта, отобранных среди самых известных военных и морских лидеров. После завершения этой церемонии принц Уэльский, представлявший заболевшего короля Георга V, поблагодарил адмирала Форстера и заверил его от имени своего отца и английского народа в своем дружеском отношении к Германии.
Я также отдал приказ, чтобы на всех кораблях германского флота, как находящихся в территориальных водах, так и за границей, в момент опускания в могилу останков командующего Гранд-флитом в Первой мировой войне, адмирала флота Джона Рашуорта Джеллико, виконта Скапа, графа Саутхемптонского, флаги были наполовину приспущены как последняя дань памяти этому великому моряку и нашему былому доблестному сопернику.
Оглядываясь теперь назад, я могу сказать, что это была высшая точка в развитии наших взаимоотношений и моих надежд. Морское соглашение с Великобританией, как я надеялся, заложит основу для мира с Германией и остальной Европой на долгие годы. А эти мирные отношения с нашими соседями и свобода, пришедшая после горьких лет Версаля, мечталось мне, смогут успокоить и наши внутренние страсти. За полтора десятилетия после окончания Первой мировой войны германский военно-морской флот, ни на йоту не выходя за пределы своих собственных задач, смог избежать политических и социальных беспорядков нашего времени и достиг изрядного прогресса в качестве защитника морских границ своей страны. Я считал, что у меня есть все основания с надеждой смотреть в будущее еще и потому, что руководитель германского правительства Адольф Гитлер все время страстно повторял, что о нападении на Англию впредь невозможно и помыслить.
Величайшей трагедией моей жизни стало то, что наше будущее пошло совершенно другим путем.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.