Глава II ГРЕЗЫ И РЕАЛЬНОСТЬ

Глава II

ГРЕЗЫ И РЕАЛЬНОСТЬ

Толкования, которые предлагали Карнаку и вообще мегалитическим памятникам в течение нескольких веков, бесчисленны, противоречивы и очень часто полностью игнорируют реальные проблемы. Причина таких, иногда бредовых, толкований — отсутствие точных сведений. Ведь всякая нехватка информации разжигает воображение, особенно когда отчаянно стараешься понять, какую цель могли преследовать те таинственные народы, которые потрудились вывернуть из земли неимоверные каменные глыбы, чтобы воздвигнуть их в этих местах, а не в других.

Верное представление о ситуации дает один современный анекдот, хорошо известный в среде археологов. Рассказывают, что в 1944 году, во время освобождения, американцы, впервые увидев аллеи менгиров Карнака, воскликнули: «Ох эти немцы, они никогда не умели возводить противотанковых заграждений!» Это не хуже римских солдат, обращенных святым Корнелием в камень! А с тех пор доводилось слышать еще и не то.

С момента, когда вопросами происхождения мегалитов, пользы от них, их объяснениями начали заниматься «антиквары», возможным стало все. Сначала они были уверены, что эти аллеи менгиров, как и большую часть дольменов под могильными холмами, возвели римляне. Если исходить из постулата, согласно которому до римлян наши предки были варварами в чистом виде, способными жить разве что в деревянных хижинах, очевидно, что любая постройка, требующая какого-то понимания архитектуры, а тем более приложения значительных технических усилий, могла считаться только римской. Однако так как аутентичных римских образцов найти не удалось, а внешне мегалиты были не слишком похожи на римские памятники, от этой гипотезы очень быстро отказались. Надо было идти дальше, в более отдаленные времена.

В результате возник новый постулат: коль скоро римляне пришли, чтобы дать цивилизацию галлам, а эту территорию до них занимали именно галлы и никакого ясного представления о народах, предшествовавших римлянам, кроме как о галлах, не было, появилась тенденция считать все галльским. Итак, менгиры и дольмены стали галльскими. Но утверждать, что дольмены могли служить жилищами, было трудно.[44] Таким образом, от идеи гражданской архитектуры отказались, чтобы пойти в других направлениях. Военная цель? Так вопрос ставился несколько раз. Разве «Холм Цезаря», иначе говоря, курган Тюмиак, не был прекрасным наблюдательным пунктом, позволявшим следить за всем, что происходит в окрестностях? И это не единственный мегалитический памятник, который можно было так оценить. Но поскольку возможности военного использования выглядели весьма скудными, особенно у народов, едва ли поднаторевших в стратегии, перешли к рассмотрению вопроса с религиозной стороны.

Это, впрочем, было не ново: ведь еще из эдикта Карла Великого от начала IX века известно, что в те времена, когда о христианстве уже не спорили и ему ничто не грозило, сельское население все-таки продолжало почитать мегалиты. Император, запретив всякий языческий культ менгиров и дольменов и даже повелев их разрушить, действовал в русле иконоборческих идей своего времени. Но это значит, что сельское население все еще помнило: мегалиты — это сакральные камни. С тех пор духовенство постаралось либо христианизировать некоторые менгиры, украсив их крестами, либо уничтожить. А в новые времена над этими обломками древних эпох восторжествовали бульдозеры — экономические потребности, уже не имевшие никакого отношения к Сакральному.

Итак, дольмены, в основном с конца XVIII века, стали «алтарями друидов». И авторы того времени не преминули с невероятным обилием подробностей описать, как друиды умерщвляют своих злосчастных жертв на этих алтарях суеверия. Любопытно, что никому не пришел в голову, казалось бы, очевидный факт: чтобы что-то делать на столах дольменов, друиды должны были отличаться огромным ростом. К тому же все дольмены когда-то были накрыты могильными холмами, что сразу исключает всякое представление о жертвенных алтарях. Но этот образ оказался живучим, и его еще долго можно было встретить на страницах якобы серьезных книг, в том числе учебников по истории для начальных школ.

Объяснение появления менгиров могло быть только иным и даже гораздо более изощренным. Какую пользу могли принести эти стоячие камни, тем более их группы, вообразить было трудно. Одиночный менгир в крайнем случае мог служить межевым столбом, ориентиром или даже религиозным символом, по аналогии с распятиями, которые встречаются на перекрестках дорог или вдоль тех же дорог. Но аллея менгиров вызывала больше любопытства.

Романтики на полнейшем серьезе решили, что эти памятники воздвигли галлы (о кельтах тогда еще не было речи), а поскольку образ друида, найденный в лавке забытой утвари, стал очень популярен, они вообразили, что друиды, становясь напротив менгиров, вбирали в себя таинственную силу земли. Впрочем, другие говорили, что менгиры — настоящие конденсаторы небесной энергии, у подножия менгиров они набирались вдохновения и вступали в контакт с богами. Скептики наперекор всем считали менгиры аллей просто-напросто могильными камнями: Карнак не более чем гигантское кладбище. Беда в том, что у подножия менгиров так и не нашли ни малейших следов погребений. То, что менгиры — и аллеи менгиров — не имеют никакого надгробного характера, можно утверждать с полной уверенностью.

Но позже заодно придумали еще одну теорию: друиды, становясь на линию менгиров, могли вступать в телепатическую связь друг с другом. В буквальном смысле беспроводная телефонная сеть. Все это выглядит забавной шуткой, но надо уточнить, что в эту чушь верили многие поколения, потому что не имели никакой возможности что бы то ни было проверить. Вполне очевидно, что менгиры расставлены не как попало, и очень возможно, что они возведены в соответствии с теллурическими линиями, идущими по поверхности земли. Возникла также идея, что аллеи менгиров Карнака соответствовали зоне особого возмущения в земной коре и что эти стоячие камни были поставлены там, как мы говорили выше, чтобы отвести и выпрямить теллурические токи. В общем, менгир был аналогом акупунктурной иглы: воткнутый в землю, он активизировал и упорядочивал глубинную энергию, до тех пор не используемую и рассеянную. На этой точке зрения стоит остановиться особо.

Доисторические люди жили в постоянном контакте с природой. Конечно, в их распоряжении не было ни точных научных данных, ни измерительных инструментов. Но они обладали достаточным практическим опытом, чтобы знать, какие части земли благоприятны для выживания и в каких местностях необъяснимые явления нарушают нормальный цикл жизни существ и веществ. К тому же благодаря наблюдениям, впоследствии вошедшим в предание исторических народов, известно, что благодаря симбиозу с природой эти люди приобрели уверенность: человеческое существо является частью единого целого. Объяснить человеческое существо значит в равной мере объяснить и окружающую его среду. Можно сказать, что строители мегалитов были, не зная об этом, экологистами. Их продолжительное знакомство с климатическими процессами, чередованием времен года, сменой лунных фаз, их наблюдения за прорастанием растений, их размышления о материалах, необходимых для улучшения условий жизни, — все это способствовало накоплению некой «мудрости», которую прежде всего следует рассматривать как понимание рациональных тенденций.

Людям конца неолита не было неизвестно, что человеческая жизнь зависит от качества окружающей среды. Они старались сделать последнюю максимально эффективной, даже если не всегда хорошо понимали, что происходит — не в невидимом мире, а за фасадом вещей. Современная наука родилась из непрерывного столкновения человеческого существа, гордо замкнувшегося в своем сознании, с окружающими его предметами. Когда еще в XX веке некоторые деревенские или загородные дома считались проклятыми, поскольку их обитатели умирали так часто, что это устрашало, — у этого была причина. Люди прошлого это знали, даже если не могли найти этому рационального объяснения и из-за этого делали вывод о вмешательстве вредоносных сверхъестественных сил. В наше время поняли, что у этой «мудрости» было основание: эти так называемые проклятые дома часто стоят на гранитной жиле, содержащей уран в количествах переменных, но достаточных, чтобы вызывать болезни типа рака или лейкемии, потому что радиоактивность здесь сильнее, чем в других местах. Не стоит объявлять старинные обычаи и верования суеверием — это приведет лишь к отрицанию результатов терпеливого и в конечном счете «разумного» наблюдения, продиктовавших некоторые житейские правила и некоторые формы лечения. Меры, принятые благодаря аппаратам вроде радиационного детектора, позволяют оправдать эти «суеверия». «Проклятые» дома вполне были таковыми. Все зависит от того, что понимать под словом «проклятый».

С помощью тех же измерительных приборов можно на удивление просто выяснить, что аллеи менгиров Карнака расположены в зоне, где эта радиоактивность особо высока (гранитные породы с отдельными, но глубокими разломами, наличие в скалах рассеянного урана). Причем тот факт, что строители мегалитов сознательно выбирали глыбы для установки, иногда отыскивая их очень далеко, говорит, что эти народы имели некоторое представление о ценности камней, даже если были неспособны проанализировать их состав. В этом отношении мегалитические знания ничуть не уступают лженауке, господствовавшей в течение девятнадцати веков христианства.

На самом деле, почему, например, в Карнаке использовали глыбы именно такого типа, а не другого? Почему, как в Стоунхендже, голубые камни перевозили так издалека, когда их можно было найти поблизости? Почему, как в больших дольменах под могильными холмами Локмариакера, использовали плиты из камня, добываемого из весьма специфической жилы? Мегалитические памятники не искусственные объекты. Они взяты из самой земли. Это камни движутся, в том смысле, что они живут собственной, особой жизнью, хотя внешне безжизненны. Поэтому можно предположить, что строители, по крайней мере архитекторы, руководившие возведением мегалитов, обладали если не знаниями, то, по меньшей мере, критическим мышлением, а это уже научный подход. А использовали ли при этом сверхъестественные силы или всего лишь уравнения и графики, ничего не меняет в том факте, что в мегалитическую эпоху люди осознали: все, что их окружает, имеет к ним отношение.

Вот почему теорию об акупунктурных точках нервных или мышечных систем земной поверхности нельзя отбрасывать как дурацкую. Теллурические токи существуют, даже если некоторые так называемые просвещенные умы отвергают их как наследие эпохи суеверий. Радиоактивность существует, и отрицать ее никому в голову не приходит. Присутствие многочисленных менгиров в месте с особо сильным теллуризмом и радиоактивностью во всяком случае показывает, что они оказались там не случайно и должны были играть какую-то роль, разумеется, безо всякой магии.

Можно возразить, что мы забираемся слишком далеко, тогда как ответ очевиден — менгиры, составляющие аллеи Карнака, не что иное, как ложные и символические могилы: в мегалитические времена место в Ином Мире резервировали заранее и, чтобы застолбить его, за свой счет возводили менгир в составе большого ансамбля — либо своими руками, либо поручая профессионалам. Этим якобы объясняются исключительные размеры Карнака — места, наиболее богатого теллурическими схождениями и наиболее пригодного для контактов с небесными силами. Достоинство этой теории в ее чрезвычайной простоте: Карнак ни более и ни менее чем памятник мертвым. Но она далеко не убеждает, потому что погребальный характер аллей менгиров ничем не доказан.

Есть сексуальная теория. Никаких сомнений, что менгир имеет фаллический характер. Менгир, введенный в землю женского рода (богиню-мать), имеет довольно ясное сексуальное значение: это сакральное соитие между человеческим и божественным началами, иерогам, устанавливающий контакт между небом и землей. Почему бы нет? Фаллические культы в древности не редкость, и вовсе не исключено, что они существовали и в доисторическую эпоху. Символ фаллического менгира и вагинального дольмена настолько очевиден, что становится банальностью. Это отметил даже Гюстав Флобер в романе «Бувар и Пекюше». В этой «психоаналитической» интерпретации нет ничего абсурдного, и она очень часто воспроизводится. Погребальная камера дольмена бесспорно символизирует матку — матку Богини Холмов, а входной коридор — очевидное влагалище. Когда покойника помещают в эту камеру, в глубину дольмена, это делается затем, чтобы дать ему новую жизнь, загробную, которая может быть обретена только при скрупулезном соблюдении ритуалов. Эта концепция, конечно, не противоречит представлению о солнечной комнате, где совершается возрождение существа в присутствии космических сил, пробужденных лучами солнца. И если пещера дольмена имеет характер матки, то менгир — фаллический характер, он вздымается в небо не затем, чтобы улавливать космическую энергию, а затем, чтобы попытаться установить связь с невидимым горним миром. Кстати, по многочисленным наблюдениям известно, что менгиры притягивают молнию: каждый год много камней разбивается и рушится от ударов молний. Но менее известно, что молния, вопреки оптической видимости, не падает: она взмывает в небо. В таком случае менгир действительно можно рассматривать как фаллос, из которого выбрасывается семя, теряющееся среди звезд. Этот образ может стать эротическим. Тем не менее он остается сакральным и отражает как некое метафизическое построение, так и реальные знания о феномене молнии.

Кстати, сексуальный аспект мегалитических памятников не может не просматриваться и в народных традициях. В армориканской Бретани известны многие менгиры, прежде всего одиночные, вокруг которых по ночам танцуют девушки. Это элемент ритуала плодородия, что очень удивило бы юных танцовщиц, если бы им объяснили точное значение их поведения. Однако в других случаях сексуальный смысл вполне осознается участниками «языческих» литургий, которые христианское духовенство давно искореняет, но окончательно в этом так и не преуспело.

В иных местах, скажем еще раз, менгиры представляют собой объект достаточно специфического «культа». Женщины, отчаявшиеся зачать ребенка, приходят к ним, чтобы потереться о них животом. Иногда для совершения ритуала приходят вместе муж и жена, обнажаясь и даже совокупляясь у подножия менгира. В этих обычаях отражена память о древнем фаллическом культе, но вместе с тем уверенность, что стоячий камень сам по себе — знак счастливого плодородия. По некоторым лежащим менгирам женщины скользят обнаженным телом (и даже «обдирают» его о поверхность). Это, конечно, хорошее средство войти в контакт с таинственными божествами былых времен, что потом отнюдь не препятствует женщинам благочестиво исповедаться, не забыв признаться в этом отступлении от догматов христианской религии. Практика «обдирания кожи» распространена абсолютно во всех местностях, где есть менгиры, и в общем представляет собой элемент обычаев предков.

Но самые ходовые теории, одни из которых научные, другие чисто конъюнктурные, хоть и наукообразные, — это теории, связанные с астрономическими данными (а попутно и с астрологическими, потому что астрономия и астрология некогда были одной и той же дисциплиной). Давно замечено, что аллеи менгиров расположены точно в определенных направлениях, хоть и с некоторыми вариациями, и что в общих чертах, в большинстве случаев, они проложены с востока на запад. То же относится к дольменам, вход в которые очень часто — но не всегда — находится на востоке. И на основе этих констатаций попытались выяснить, из каких астрономических законов — даже тайных и эзотерических — исходили строители мегалитов.

Проблема очень сложна и не имеет простого решения по той причине, что известные нам мегалитические памятники, в частности аллеи менгиров, составляют лишь часть того, что существовало в свое время: в такой ситуации трудно делать по-настоящему научные выводы, располагая заведомо неполными данными наблюдений. Но есть совпадения, показывающие, что теории этого рода имеют все шансы приблизиться к истине. Главное — не слишком выходить за пределы установленного, увлекаясь соображениями, связанными с магией, астрологией или герметизмом как таковым. А перешагнуть этот порог нетрудно.

Бесспорно, что некоторые ряды менгиров, не обязательно представляющие собой геометрические прямые (в Карнаке очень часто наблюдается искривление рядов менгиров), как будто расположены систематически и в достаточно ясных направлениях, связанных с календарем: самые распространенные ориентиры — точки восхода солнца в дни солнцестояния и равноденствия. Наблюдения этого рода доступны всем. Но на пути от этой констатации до вывода, что перед нами, по крайней мере в Карнаке, настоящая звездная карта, — не один ров, не один овраг. Однако некоторые авторы — ссылаясь на знаменитые змеевидные изображения на менгире Лe-Манио — запросто перешагивают этот овраг и даже воображают длинные инициационные процессии, ползущие, как змеи, по аллеям менгиров. В зрелищном плане это идея фантастическая. Легко представить целый спектакль, который хороший режиссер, располагая техническими средствами и многочисленной массовкой, мог бы сделать из этого богослужения.

Некоторые, замахиваясь, правда, на меньшее, то есть рассматривая только петроглифы Нью-Грейнджа, — однако сопоставляя их с ориентацией памятника, — пытались представить этот холм настоящим небесным храмом: авторы, достойные доверия, признали в таинственных знаках, украшающих стены, изображения звезд на небе мегалитической эпохи. Почему бы нет? Но ограничиваться этим — значит забывать, что всю систему символов, кода для проникновения в которую у нас уже нет, можно толковать самыми разными способами.

Правда, в памятнике Стоунхендж увидели настоящую астрономическую обсерваторию, позволяющую предсказывать фазы Луны, солнечные или лунные затмения и движение звезд по небу. Недавние изыскания, проведенные самыми современными методами, при помощи компьютеров, выявили ошеломительные совпадения. Этот опыт интересен в том плане, что дает дополнительные данные о памятнике, который, о чем невозможно спорить, представляет собой солярный храм или по крайней мере святилище, где важную роль играло солнце.

«На самом деле совпадение направленности памятников и расчетных теоретических направлений с астрономическими данными — более чем натяжка, если только его вообще можно оценить, потому что нет ничего более неопределенного и зыбкого, чем понятие центра менгира. Надо признать, что в некоторых случаях совпадение оказывается удивительным, тогда как в других ничего ясного не обнаруживается. Разумеется, надо учитывать изменения астрономических реалий со времен строительства и использования мегалитических систем, изменения природных факторов, маскирующих линию горизонта, в частности, рядов деревьев. Исследователи, очевидно, решили попытаться датировать мегалитические системы на основе изменения угловых параметров в зависимости от времени».[45]

При всем том нам следует рассмотреть некоторые из этих археоастрономических теорий, которые с 1850 года разрабатывали во Франции и на Британских островах, хоть в отношении памятника Стоунхендж теории такого рода начали появляться с 1740 года. Для Карнака и окрестностей первые попытки датируются началом Третьей республики, но они сводились прежде всего к терпеливым измерениям, не убеждавшим ни в правоте, ни в неправоте теории. Солярная теория, так называемая теория солнцестояний, была публично выдвинута в 1900 году одновременно французом, капитаном Девуаром, флотским офицером и уроженцем Лорьяна, и британцем Норманом Локьером. Были сделаны наблюдения для мегалитов севера и запада Финистера и сопоставлены с данными по ансамблю Карнака. Для этой системы было обнаружено, что отдельные линии менгиров приблизительно ориентированы на восход и закат солнца в некоторые конкретные дни с учетом широты Бретани. Но полученные таким образом данные имели некоторый разброс из-за возможных отклонений в одну и другую сторону. В грубом приближении нашли, что для летнего солнцестояния угол составляет 54°, для зимнего — 126°. Это ничего не доказывает, кроме того, что разные архитекторы, строившие мегалиты, похоже, использовали одни и те же направления.

Однако в межвоенный период результаты этих наблюдений использовал архивист Р. Мерле, дополнив их личными наблюдениями в заливе Морбиан и в районе Карнака. Он применил систему солнцестояний к линиям, соединявшим некоторые мегалитические памятники — прежде всего кромлехи Эр Ланник и Кергонан (остров Монахов), разбитый Большой менгир Локмариакера, менгир Мен Ген в Сарзо, кромлех в Сен-Жильдас-де-Рюис и холм Граньоль в Арзоне. Наличие таких связей подтвердились с большой метрической точностью, и по ним даже удалось рассчитать мегалитический фут — меру длины, использовавшуюся в доисторической и протоисторической Галлии для строительных работ, то есть 0,3175 метра — величину, подтвержденную позднейшими работами. Единственная проблема — не очень понятно, почему в эту систему солнцестояний входят только некоторые мегалиты в зоне, где они особенно многочисленны.

Но эти исследования наглядно выявили роль календаря, которую могли играть некоторые мегалитические ансамбли. Однако любой календарь, особенно в отдаленные времена, был солнечно-лунным. Поэтому начались поиски в этом направлении среди менгиров и дольменов Ирландии и Шотландии. Потом их сферу расширили, включив в нее группы из района Карнака. Выводы были не слишком удовлетворительны с точки зрения возможности дать рациональное объяснение. Самое большее, что удалось сделать на основе этих наблюдений, — уточнить единицу длины в конце неолита, названную мегалитическим ярдом, которая составляет 0,829 метра, и показать, что при постройке больших ансамблей часто использовали соотношение 3-4-5. По крайней мере, математическая точность этих данных создала очень прочную основу для выдвижения совершенно новых гипотез.

Однако все это имело и еще один результат: возникло убеждение, что некоторые мегалитические памятники или ансамбли мегалитических памятников были настоящими астрономическими обсерваториями. Было даже научно доказано, что Стоунхендж служил вычислительной машиной для расчета затмений. Тот же результат был получен для некоторых кромлехов Шотландии и Уэльса. Эту же возможность отнесли и к армориканской Бретани, хотя, в отличие от Британских островов, круги стоячих камней здесь встречаются редко. Были получены некоторые выводы, вызывающие чрезвычайный интерес.

Основным объектом этих наблюдений стал разбитый Большой менгир Локмариакера. Якобы он был основным элементом системы, созданной для предсказания затмений. В таком случае это объясняло бы внушительный размер, который он имел, когда стоял. Следовательно, этот большой менгир служил визирной маркой или, скорее, мушкой для прицеливания в Луну. Роль прорези для этой мушки якобы играло несколько других менгиров, одиночных и часто очень отдаленных, с помощью которых находили крайние точки лунного склонения. Известно, что этих крайних точек Луна достигает с периодом в 18,6 года — это знаменитый девятнадцатилетний пасхальный цикл кельтских христиан и, конечно, цикл посещений Аполлоном Стоунхенджа на острове Британии, если верить Диодору Сицилийскому. Существует также флуктуация угла наклона лунной орбиты по отношению к эклиптике в период, составляющий 173,3 суток, из-за чего эти крайние точки несколько смещаются. И только в мертвых точках, в восходящем и нисходящем узлах, каждые 9,3 года или около того, человек в состоянии обнаружить проявления малой флуктуации; так вот, согласно этой системе, затмения происходят только в случаях, когда последнее отклонение уже близко или достигло максимума. Значит, чтобы предсказывать затмения, надо было засекать каждое изменение лунного склонения величиной в угловую минуту или даже меньше, для чего были необходимы маленькие реперы, естественные или нет, но в любом случае отдаленные и ясно видные на горизонте. Край солнца или луны проходил позади репера, и наблюдатель смещался в сторону, чтобы точно уловить точку совпадения. После фиксации этого положения наблюдение повторялось на следующий день и через день, пока не достигался максимум.

Так вот, большой менгир Локмариакера видно из восьми мест. Каждое из них должно было использоваться для наблюдения за одним из возможных крайних положений Луны. Самыми далекими были менгир Гульвар на Кибероне и местоположение мегалита в Сен-Пьер-Киберон. Остальными местами были холм Тюмиак в Арзоне, Малая Гора в Арзоне, дольмен Треврас в Лармор-Бадене, мегалит Керран и курган Мустуар в Карнаке. Другая идентичная система якобы функционировала на основе менгира Ле-Манио в Карнаке. Таким образом удавалось предсказывать лунные и солнечные затмения. Можно было также наблюдать за небом. Потому что, хоть в отношении этих солнечно-лунных теорий и можно проявить некоторую сдержанность, нет никакого сомнения, что отдельные мегалитические памятники служили обсерваториями. Организация мегалитической системы предполагает, что религиозная деятельность была активной. Но в те отдаленные эпохи религия и наука имели одну природу, и хранителями знаний бесспорно были жрецы. К тому же, как во всех архаических религиях, требовались предсказания. Предвидение астрономических явлений составляло часть искусства предсказателей. Значит, можно утверждать, что жрецы мегалитов, так же как друиды, их преемники, были также астрономами и астрологами.

Но было выдвинуто и много гипотез относительно процесса строительства мегалитов. Народная традиция, в отсутствие рационального объяснения, имела возможность сослаться на великанов или на фантастические существа. «Скалы Фей» соседствуют с «Камушками Гаргантюа». Иногда, как в Шан-Долане, говорится о камне, упавшем с неба. С момента, когда начались попытки понять, как люди, по всей видимости лишенные технических средств, могли совершать такие подвиги, было предложено много вариантов решения этого вопроса, в том числе и использование исключительных возможностей психики, позволяющих перемещать огромные глыбы без использования человеческих рук.

Бесспорно, камни иногда транспортировали издалека. Но при изучении некоторых мест создается впечатление, что строители не очень утруждали себя поиском где-то еще материала, который можно было найти на месте. Подавляющее большинство дольменов и менгиров построено из камня, найденного на месте или в ближайших окрестностях. Достаточно было выкопать карьер, особенно в Бретани, где гранита хватает — кроме как на центральном выступе. Впрочем, надо сказать, что в некоторых случаях карьер можно было и не копать: повсюду есть глыбы, отколовшиеся от природной жилы вследствие различных атмосферных воздействий. Достаточно было использовать их, а работа в основном сводилась к обтесыванию глыб и, при надобности, к приданию им нужной формы. Так, менгир Мен-Марз в Бриньогане (Финистер) был просто-напросто извлечен из исходной скалы, находящейся совсем рядом с ним. Зато менгир Шан-Долан, возвышающийся на сланцевом субстрате, пришлось транспортировать не менее чем на четыре километра.

Однако такая транспортировка, хоть бы и на несколько сотен метров, связана с некоторыми проблемами. Предполагают, что она осуществлялась с помощью катков и выбирался по возможности самый пологий путь. Более десятка лет в попытках открыть секрет строителей мегалитов ставили многочисленные эксперименты. Эти эксперименты показали, что для грузов весом от пяти до десяти тонн самой трудоемкой работой было извлекать использованные катки сзади и снова укладывать их спереди. Разумеется, если хватает людей, чтобы можно было обеспечить коллективную работу. Иногда уверяют, что камни можно было перевозить на чем-то вроде санок во время сильных холодов, когда земля покрыта льдом и снегом. Но для зоны распространения мегалитов суровые зимы не характерны. С другой стороны, при скольжении огромной массы снег или лед неминуемо бы растаял и поклажа быстро бы увязла. Похоже, в эпоху неолита уже были дороги, не мощеные, как в римские времена, а бревенчатые, то есть сложенные из тонких стволов деревьев, срезанных по нужной длине и образующих настоящий деревянный настил, по которому легко могли катиться сани и даже ехать повозки с колесами. Такие дороги обнаружили кое-где в болотах Нидерландов и Сомерсета, в Ирландии же, на больших торфяниках центральной области, они применяются и по сей день. Очень возможно, что для перевозки своих огромных каменных глыб строители мегалитов использовали дороги такого типа.

Менгир не устанавливали без подготовки почвы. Сначала надо было выкопать яму. Потом менгир, приподнятый и направленный с помощью соответствующего приспособления, опрокидывали в эту яму. Известно, что на острове Пасхи такой эксперимент был проведен для колоссальных статуй и не вызвал больших трудностей: двенадцать человек за восемнадцать дней установили на место двадцатипятитонную статую при помощи рычагов и небольших камней, служивших клиньями. В этом нет ничего исключительного — достаточно обладать упорством. По-видимому, у людей мегалитов оно было, потому что работали они на века.

Другим решением могла быть насыпь, служившая аппарелью для сбрасывания менгира в яму. Она должна была иметь довольно значительную длину, чтобы угол наклона был как можно меньше. Когда менгир окончательно заклинивался камнями, подножие уплотняли щебнем и землей, насыпь разрушали, а бревна, вероятно, использовали повторно.

Технология, использовавшаяся при строительстве дольменов, была, должно быть, почти такой же, с той разницей, что возводить насыпи приходилось обязательно ради установки плит — порой огромных, — служивших покрытием. Для постройки дольменов с нависающим сводом надо было выбрать наиболее подходящие камни, при необходимости обтесать их и сложить в кладку. В конечном счете это была всего лишь детская мозаика, которую мог сложить вручную один человек. Когда же дольмен был возведен, начиналась операция покрытия его искусственным холмом из камней, щебня и земли. Но и здесь, вопреки тому, что думали в прошлом веке, камни не бросали как попало: все могильные холмы сложены тщательно, по заранее продуманному архитектурному плану.

Во время раскопок у подножия менгиров, проводившихся очень аккуратно, опасных, потому что глыба могла рухнуть (кстати, так много менгиров теперь лежит именно в результате диких раскопок), обнаружили, что перед установкой глыбы делали ритуальные приношения, из чего можно заключить, что существовала церемония закладки. Эти открытия позволили выдвинуть гипотезу, что некогда в момент возведения менгиров могли в ритуальных целях использовать маленькие деревянные постройки или даже столбики. Чтобы стать реальностью, такая возможность должна быть подтверждена систематическими — и непростыми — раскопками в ближайших окрестностях менгиров.

Перед дольменами под могильными холмами тоже обнаружили ритуальные приношения, а также конструкции, показывающие, что на входе в мегалит располагались деревянные пристройки, над которыми никогда не было курганов. Точно неизвестно, какой могла быть природа этих пристроек, равно как и их назначение. Полагают только, что это могли быть морги, куда укладывали тела покойников перед церемонией похорон, или же культовые строения, поскольку дольмены в основном запирались после каждого нового погребения.

Во всяком случае, для возведения как дольменов, так и менгиров необходимо участие достаточно большого числа людей, которые осуществляли огромный коллективный труд. Конечно, не надо забывать, что большие могильные холмы возводились не за несколько дней — в течение веков их часто перестраивали, что требовало дополнительного времени, но это ничуть не снимает вопроса о рабочей силе, необходимой для работ, которые можно назвать циклопическими.

Если предположить, что эта тяжелая работа делалась без перерывов, единовременно, можно выдвинуть гипотезу, что на каждого работника, выполнявшего только указанную задачу, должен был приходиться еще один, трудившийся, чтобы его прокормить. Это позволяет оценить минимальное время, которое потребовалось бы сообществу для возведения памятника малых или средних размеров, например, который считают построенным почти единым духом. Обратившись к результатам экспериментов, проведенных на юге Великобритании, численность работников, которых возможно мобилизовать на три месяца в год в общине численностью от пятисот до двух тысяч человек, можно оценить не более чем в двадцать процентов. Для строительства первичного каирна в Барненезе, как полагают, понадобилось 150–200 тысяч рабочих часов при работе двухсот-трехсот человек по десять часов в день.

О моральных и материальных условиях, в которых производились эти коллективные работы, конечно, ничего не известно.

Вероятно, местные вожди, малые или большие, добивались участия населения всеми средствами, включая принуждение, но в этой сфере возможны любые гипотезы, в том числе и предположение о религиозном рвении, как при строительстве средневековых соборов.

Можно упомянуть теорию К. Мендельсона, считающего, что при строительстве как египетских, так и мексиканских пирамид важны были не сами по себе памятники, а факт их возведения. То есть экономической и политической целью этих крупных начинаний было создание очень централизованного общества. Могло ли так быть и у мегалитических народов? Опять-таки мы упираемся в полное отсутствие сведений. Но трудно недооценить (переоценить?) мистическую мотивацию, подвигнувшую эти народы на совершение столь циклопических трудов.

Это подводит нас к постановке вопроса плотности населения. Во времена мезолита его численность в районе Карнака оценивается очень небольшими цифрами — всего в несколько тысяч человек. К началу неолита она могла постепенно вырасти и достичь плотности один житель на квадратный километр, что дало бы для всей Бретани численность от 25 до 50 тысяч, а к концу неолита, то есть к эпохе строительства мегалитов, плотность могла составлять два человека на квадратный километр, иначе говоря, в Бретани жило от 50 до 100 тысяч населения. Плотность в большой мере зависит от конкретного места. Конечно, такие зоны, как побережье Морбиана, должны были заселиться гораздо плотнее, чем внутренние области с огромными, почти непроходимыми лесами. Впрочем, люди, должно быть, жили небольшими общинами в несколько десятков человек, конечно, объединенными с более или менее близкими соседями в более крупные сообщества, периодически собиравшиеся по политическим причинам или по случаю религиозных праздников. Вероятно, солнцестояния давали особый повод для больших собраний, прежде всего в Карнаке, который по исключительной протяженности аллей менгиров является крупнейшим из известных храмов на открытом воздухе.

Распределение населения зависело от источников воды и условий для охоты или рыболовства. Отнюдь не пренебрежимо малое влияние на плотность населения должно было оказывать и земледелие, только недавно возникшее. Ведь для возделывания бесплодной земли безусловно требовались руки: Бретань — край кислых почв, и рассчитывать на получение реального дохода от земледелия можно, лишь основательно удобрив землю. Так вот, похоже, единственным доступным удобрением очень долго были морские водоросли. Из этого можно заключить, что обработанные земли находились на побережье, и это подтверждается тем фактом, что остатки жилищ гораздо чаще находят в этих районах, чем во внутренних.

Судя по новейшим исследованиям, урожайность в земледельческих областях была неплохой. Орудием пахаря служил топор, который в то же время использовался и для корчевки, и для жатвы. Для работы по мягкой древесине полированные каменные топоры почти столь же эффективны, как металлические. Выжигание достаточно расчищенного участка надо было держать под контролем и проводить не спеша, чтобы уничтожить корни сорняков. После посева почву следовало обработать скребком или палкой, даже мотыгой. Но надо было практиковать смену полей (culture intermittente), чтобы дать земле время восстановиться, потому что после выжигания она дает удовлетворительный урожай только раз или два. На человека требовалось один-два гектара земли, как обрабатываемой, так и находящейся под паром.

В топорах, изображенных на петроглифах Морбиана, некоторые предпочли видеть земледельческие орудия, «топоры-плуги». В таком случае резьба на плите «Стола Торговцев» изображает нечто вроде плуга, в который запряжено четвероногое животное. Но известно, что самые ранние сохи, датируемые концом века металлов, — деревянные. Тем не менее топоры, найденные в неолитических захоронениях, часто асимметричны и явно рассчитаны на такие же рукоятки, как у тесла или мотыги. Знаменитые посохи, изображенные в дольменах Морбиана, тоже интерпретируют как серпы с длинными рукоятями.

Но они вполне могут быть и разновидностью цепов для молочения зерна.

Таким образом, похоже, что в армориканской Бретани в мегалитическую эпоху земледелие играло существенную роль, хоть и на небольших территориях. Практиковалось скотоводство, а именно разведение крупного рогатого скота. Что касается рыболовства, оно несомненно оставалось главным источником питания, прежде всего сбор раковин, которые в изобилии встречаются в районах Карнака, Киберона и залива Морбиан. Сведений о мореходстве у этих народов нет, но соседство с морем и плотность населения в прибрежных районах наводят на мысль, что мореходство здесь активно развивалось. Не надо забывать, что позже обитатели этих мест, знаменитые венеты, станут непревзойденными навигаторами всех побережий Атлантики и Ла-Манша.

Все виды деятельности, отмеченные у строителей больших дольменов Локмариакера и аллей менгиров Карнака, возможны только в рамках сплоченного и хорошо организованного общества. Чтобы иметь возможность строить большие мегалитические гробницы и обширные поля менгиров, требовалась очень эффективная организация. А известно, что жили эти строители очень давно, и это наводит на мысль, что социальная структура у мегалитических народов, особенно в Морбине, значительно опередила свое время.

Богатство некоторых морбианских гробниц карнакского типа, имеющих закрытую и, значит, в принципе недоступную камеру, которая одна лишь содержит большую часть украшений, парадных или престижных топоров и драгоценностей, заставляет предположить, что существовал зажиточный класс, и в этой связи можно представить династию князей Арзона, Карнака и Локмариакера, которые и инициировали большие работы в этой местности. Эта княжеская династия могла иметь монополию на торговлю и присвоить себе фантастические права в отношении всего населения. В самом деле, трудно вообразить, чтобы народ и община сами с энтузиазмом бесконечно возводили, ремонтировали, перестраивали эти большие гробницы, тогда как право на них имела лишь ничтожная часть населения.

Таким образом, мы приходим к представлению о мегалитическом обществе Морбиана как о переходном от эгалитарных племен к централизованному государству как таковому. Можно привести примеры такого рода расслоенных обществ с развитой иерархией, какие еще существуют в Полинезии и какие имели возможность осуществлять значительные проекты. Следовательно, мегалитическое общество Карнака представляется открытым для пришельцев, имеющим очень четкую структуру и основанным на законах. Интеграция пришельцев, должно быть, происходила путем участия в частых церемониях, в сложных ритуалах, для которых требовались постоянные жрецы. Значит, класс жрецов должен был играть в общественной жизни первостепенную роль, наподобие той, какую позже у кельтов играли при царях друиды. Здесь должна была существовать тенденция к специализации, к разделению труда, к появлению различных категорий ремесла. Территории, занятые этими обществами, по-видимому, имели постоянные границы: в одних местах правили мелкие вожди, в других — настоящие князья. Судя по данным археологии, регион Карнака — Локмариакера был, конечно, большим княжеством, богатым и могущественным, о чем говорят как плотность населения, так и его экономическая активность. Большие ансамбли, известные нам, не мог бы построить бедный и дезорганизованный народ.

Это почти все, что можно сказать о социальной жизни строителей мегалитов. Конечно, региональные вариации существовали, но в целом археологические работы, постоянно ведущиеся уже век, все в большей мере выявляют значительное единообразие мегалитического мира — и на континенте, и на Британских островах. Таким образом, можно говорить о мегалитической цивилизации.

Но тогда возникает вопрос — откуда взялась эта цивилизация? Импортировалась ли она — и в таком случае из какого региона, или же самопроизвольно зародилась в областях близ побережий Атлантики и даже в Морбиане, который, как бы то ни было, выглядит наиболее активной зоной мегалитизма?

С давних времен считалось, что вся цивилизация происходит с Востока, в частности из Эгейского моря. Было выдвинуто немало гипотез, что колыбелью мегалитической цивилизации был Крит, откуда она распространилась по торговым путям, которые впоследствии стали Оловянным путем. Теперь эту точку зрения отстаивают куда менее категорично. Мегалитизм вовсе не обязательно происходит из Восточного Средиземноморья. Напротив, многочисленные открытия на месте все больше укрепляют противоположное мнение: очень вероятно, что мегалитический феномен зародился на берегах Северной Атлантики.

В таком случае это была автохтонная цивилизация, способная оказывать влияние на другие народы мира. В конце концов, большие холмы Нью-Грейнджа и Гавриниса старше египетских пирамид, но постройку этих памятников вдохновлял совершенно один и тот же дух, соответствовавший почти одним и тем метафизическим и религиозным критериям, одной и той же потребности — оставить для будущих поколений самое прочное и самое прекрасное свидетельство того, что на этой земле жили некие люди, любимые богами.

Но цивилизация не рождается сама по себе. Она всегда является результатом медленного вызревания, а порой — жестокого столкновения двух типов прежних цивилизаций. Она всегда чему-то наследует, потому что по сути она не более чем этап великой эпопеи человечества.

Так вот, эта эпопея человечества не представляется нам непрерывной линией. Это ломаная линия, имеющая в одних местах разрывы, в других отклонения, в третьих дорисовки сверху. Если история полна проб и ошибок, катастроф, войн, возвратов назад, то нет никаких сомнений, что доисторическая эпоха, сведения о которой заведомо смутные, пережила не меньше испытаний.

Мегалитизм — атлантическая цивилизация. К тому все сходится. Тогда встает проблема Атлантиды, этого таинственного исчезнувшего континента — или острова, — о котором точно не известно, существовал ли он на самом деле, но возможность его существования по-прежнему остается бесспорной. Не была ли мегалитическая цивилизация одним из последних обломков той, которая некогда, в безвестные времена, по словам Платона, расцвела где-то на западе мира, в Атлантическом океане, куда греческие мореплаватели упорно отказывались заходить?

И если в этой сфере хватает гипотез, то совпадения, которые можно обнаружить при терпеливом исследовании крайнего Запада, каким он был задолго до появления кельтских народов, а также при изучении жизни самих кельтских обществ, пропитанной наследием автохтонных народов побережий Атлантики, не просто заставляют задуматься. Они заслуживают рассмотрения.