ЖОЗЕФИНА УМЕРЛА ОТ ТОГО, ЧТО ЦАРЬ ВЛЮБИЛСЯ В ЕЕ ДОЧЬ

ЖОЗЕФИНА УМЕРЛА ОТ ТОГО, ЧТО ЦАРЬ ВЛЮБИЛСЯ В ЕЕ ДОЧЬ

«Любовь великих мира сего до добра не доводит».

Народная мудрость

В первые же дни своего пребывания в Париже царь Александр, раззадоренный восторженными рассказами Фредерика-Людовика де Мекленбург-Шверина, бывшего любовника Жозефины, изъявил желание посетить Мальмезон.

Он решил, что неплохо бы к победе коалиции над Францией присовокупить и скромную личную победу над бывшей женой Наполеона.

Креолка, зная, что все парижанки без ума от русского императора, без колебаний согласилась принять его.

Через два дня Жозефине доложили о его приезде. Выбежав навстречу этому светловолосому, голубоглазому красавцу-кавалеристу, она, как пишут историки: «ощутила слабость во всех самых чувствительных местах». И забыв, что перед ней победитель Наполеона, пустила в ход все доступные ей способы обольщения.

Не прошло и получаса, как покоренный ее чарами Александр уже был готов изгнать Бурбонов из Франции и вернуть трон Жозефине… Как близкие друзья рука об руку прогуливались они в парке и на одной из аллей повстречали гулявшую с детьми Гортензию.

— Позвольте представить вам мою дочь и внуков, — обратилась Жозефина к царю.

Александр бросил быстрый взгляд на экс-королеву Голландии, старавшуюся не выдать своего волнения при виде такого красавца, и моментально переключился с матери на дочь.

— Отныне, — горячо сказал император, — я беру их под мое покровительство. — И, нагнувшись к Гортензии, прибавил: — Что я могу для вас сделать?

Будучи, как все старые кокетки, сводней, Жозефина удалилась, оставив свою дочь наедине с императором. Когда она вернулась, Александр уже обещал Гортензии герцогство…

Однако русского императора одинаково влекло и к матери, и к дочери, и он частенько наведывался в Мальмезон, часами прогуливаясь в парке то с одной, то с другой королевой. Но вскоре он стал отдавать явное предпочтение Гортензии, и, та, со своей стороны, не осталась равнодушной к его обаянию. Между ними завязался флирт, что дало повод злым языкам утверждать, что в иные вечера он заводит их так далеко, что они оказываются в укромной комнате.

Мы не располагаем никакими доказательствами их связи. Но лукавые и игривые письма молодой женщины к русскому царю вполне могли послужить поводом для злых сплетен.

Как бы там ни было, но очарованный Гортензией император, пользуясь своим влиянием на союзников и на Людовика XVIII, добился для семьи Богарнэ особых привилегий, ошеломивших роялистов. Мало того, что за Жозефиной сохранялись дворцы в Мальмезоне и в Наварре, приносившие миллионный доход, но и владения Гортензии в Сен-Лё получили статус герцогства, и ей была установлена ежегодная пенсия в 400000 франков.

Чтобы отпраздновать столь невероятную удачу, новоявленная герцогиня пригласила на 14 мая в Сен-Лё мать, брата и царя Александра.

Но именно на этот день а Париже была назначена торжественная панихида по казненным во время революции Людовику XVI и Марии-Антуанетте, и все союзные коронованные особы должны были присутствовать на этой церемонии. Но Александр, извинившись, сел в коляску и уехал к Гортензии; при дворе были этим скандализованы.

После завтрака молодая женщина предложила покататься. Было холодно и сыро, и Жозефине, которой немного нездоровилось, лучше было бы оставаться дома в тепле. Но она не могла устоять перед искушением пококетничать с Александром и, согласившись ехать, поступила очень опрометчиво.

Прогулка длилась два часа, и Гортензия, согревавшая ножки на коленях у царя, казалось, не замечала, как дрожит ее мать в легком кисейном платье.

Когда они вернулись, Жозефина почувствовала себя очень скверно, ее знобило, иона, отказавшись от обеда, легла в постель. В Мальмезон она уехала только через день.

В последующие дни она чувствовала постоянную усталость, и ей стоило больших усилий принимать посетителей. А к ней, как нарочно, приезжали засвидетельствовать свою признательность многие роялисты, которым она в свое время оказывала помощь. Узнав, что бывшая императрица живет открытым домом, в один прекрасный день к ней, как ураган, ворвалась стремительная мадам де Сталь.

Бестактная, требовательная, язвительная, она целых два часа без умолку болтала и чрезвычайно утомила Жозефину, которая едва держалась на ногах.

Как только мадам де Сталь, этот несносный синий чулок, отбыла, Креолка в изнеможении упала на диван.

— У меня сейчас был очень неприятный разговор, — пожаловалась она одной из приближенных дам. — Можете себе представить, помимо прочих вопросов, коими забрасывала меня мадам де Сталь, ее интересовало, люблю ли я по-прежнему императора? Могу ли я, любившая его, когда он был на вершине славы, охладеть к нему сейчас?

24 мая она слегла. Был срочно вызван доктор Оро, постоянно пользовавший экс-императрицу, который поставил диагноз: ангина. 26-го больной стало трудно дышать. 28-го она была настолько слаба, что царь не осмелился войти к ней в комнату; а 29-го, в день Святой Троицы, Креолку соборовали и она, с остановившимся потусторонним взглядом, произнеся имена Наполеона и римского короля, тихо скончалась.

Узнав об этом, Фредерик-Людовик де Мекленбург-Шверин помчался в Мальмезон. При виде набальзамированного тела он стал громко кричать. Пришлось препроводить его в Париж.

2 июня он вернулся и присутствовал на погребении. Мадемуазель Кошле, горничная Гортензии, рассказывает, что в часовне у гроба Жозефины «он, стоя на коленях, плакал, молился и целовал край траурного покрова».

В полдень погребальное шествие двинулось из дворца в церковь, где тело Жозефины должны были предать земле. Во главе процессии шли два внука покойной, два малыша, одному из которых суждено будет царствовать под именем Наполеона I…

Жозефина скончалась от инфекционной ангины. Однако несколько лет спустя распространился слух, будто бы она была отравлена. Говорили, что экс-императрица заболела после того, как ей передали от Талейрана букет отравленных цветов.

Для чего понадобилось князю Беневентскому совершить это преступление?

Хорошо осведомленные люди под большим секретом шепотом пересказывали друг другу разные таинственные версии относительно смерти Жозефины. И лишь книга «Неизвестные факты из жизни Людовика XVII», принадлежавшая перу Лабрели де Фонтена, библиотекаря герцогини Орлеанской, пролила свет на это событие.

Лабрели де Фонтен в своей книге утверждает, будто бы Жозефина открыла русскому царю, что Людовик XVII не погиб в Тампле, а до сих пор скрывается в Вандее, выжидая, когда он сможет занять французский престол. Глубоко взволнованный, Александр обратился якобы к Талейрану и предложил восстановить на престоле законного монарха. И тогда князь Беневентский, пишет автор, отправил Жозефине печально известный букет.

Разумеется, это получило широкую огласку, и в декабрьском номере газеты «Законность» за 1897 год напечатано следующее: «Это я, — сказала Александру императрица Жозефина, — действуя сообща с Баррасом, вызволила дофина из Тампля. Нам это удалось благодаря моему слуге, уроженцу Мартиники, которого я не без труда устроила сторожем в Тампль вместо Симона. Баррас подменил дофина чахлым, золотушным ребенком и, чтобы спасти от революционного террора, отправил в Вандею, откуда он ненадолго отбыл в Бретань, и потом возвратился на родную вандейскую землю. После четырехлетнего заточения в венсенском замке опять-таки я помогла дофину бежать — таким образом я хотела отомстить за себя Наполеону и эрцгерцогине Марии-Луизе». В этом месте Александр прервал императрицу, вскричав: «Завтра же я скажу Талейрану, что французский трон принадлежит сыну Людовика XVI, а не графу Прованскому». И, действительно, на другой день у Александра с Талейраном состоялся по этому поводу разговор. И после этой встречи Жозефина получила отравленный букет, ставший причиной ее смерти, наступившей спустя три дня. Узнав о ее внезапной кончине, император Александр сказал: «Это дело рук Талейрана».

Приведенный выше текст, за исключением некоторых деталей, содержится в еще неизданных мемуарах Франсуазы Пеллапра. Вполне возможно, что редактор «Законности» именно оттуда и позаимствовал его.

Бывшая любовница Наполеона, кроме того, пишет:

«Мадам Жубер, родившаяся в 1767 году и проживающая в Монжуре, 34, по дороге на Орлеан, уверяла меня, что когда в Париже объявили о смерти дофина, ее старшая сестра опровергла это. А она была хорошо осведомлена, поскольку удостоилась чести ухаживать за мадам Богарнэ, когда та отравилась, выпив в качестве очистительного масло „Пальма Кристи“, а оно оказалось не то прогорклым, не то в него что-то подмешали, — словом, у нее начались сильные боли и повысилась температура, продержавшаяся несколько дней».

Итак, что из всего этого следует?

Была ли Жозефина отравлена по приказу Талейрана?

— Нет. — уверен Фредерик Массой.

— Да! — утверждает доктор Кабанес. На самом деле это кажется маловероятным. И уж если какой-нибудь цветок ее и отравил, то это, несомненно, была геральдическая лилия.

Наполеон узнал о смерти Жозефины из газеты, привезенной камердинером из Генуи.

Это известие его глубоко опечалило, и искренность его чувств не вызывает сомнений.

— А ведь эта женщина любила меня, — прошептал он и, закрывшись в своей комнате, проплакал два дня.

Утолив таким образом печаль, он подвал Маршана и приказал готовить кареты и провизию.

— Мы будем завтракать на пляже, — весело сказал он. — Чтобы жить, нужно уметь забывать. Мне необходимо искупаться. Море будет моей Летой.

Наполеон обожал разного рода пикники. Местные жители не без удивления часами наблюдали, как император резвится, прыгая по прибрежным камням, играет в прятки в зарослях кустарника или гоняет камешки по песчаному берегу.

Его любовь ко всякого рода эскападам толкала его на невероятные сумасбродства. «Как-то, — пишет Поль Бартель, — после восхитительной трапезы на берегу моря, он в присутствии придворных и сэра Нейла Кэмпбелла выкинул такую штуку, которую иначе как мальчишеством не назовешь. Проделав то, что делают все люди, он заметил на песке кучку мелкой рыбешки, просочившейся, очевидно, сквозь ячеи рыбацкой сети. Он быстро нагнулся, взял пригоршню этой мелочи и, подойдя к гофмаршалу, незаметно опустил ему в карман. Затем, сделав вид, что потерял носовой платок, попросил Бертрана одолжить ему свой. Бертран тотчас же сунул руку в карман и стремительно ее отдернул. Клейкая, трепещущая масса вызвала у него чувство гадливости, а плавники покололи ему пальцы. В восторге от того, что он так славно подшутил над гофмаршалом — постоянной жертвой его проказ, Наполеон громко расхохотался, а Бертран, недовольно бурча, вытряхивал карман и приводил в порядок мундир, залитый морской водой».

Забава вполне невинная, но свидетельствующая, — что Наполеону было не чуждо ребячество.

Новому властелину Эльбы нравилось завтракать на лоне природы в обществе красивых женщин, из которых с первых дней ссылки составился маленький гарем. Там он черпал тайные наслаждения, когда «весеннее томление будило в его естестве непреодолимое желание».

Маршан, наконец, приготовил все необходимое для пикника и пригласил барышень, которые по очереди, на софе или канапе позволяли «себя пощупать», как тогда запросто выражались молодые люди, не попавшие еще под вредное воздействие романтизма.

Через два часа коляски, в которых разместился Наполеон со своим двором, подпрыгивая на ухабах, двинулись в сторону моря, к защищенному от ветра пляжу.

Во втором по счету экипаже, окруженная всеобщим вниманием и всеобщей завистью, находилась та, кто была в данный момент фавориткой императора — достойная резца скульптора Адель Болли, супруга Яниса Теологоса, турецкого дипломата греческого происхождения, приехавшего на остров Эльбу с единственной, казалось, целью — стать рогоносцем благодаря стараниям человека, который был его кумиром.

Наполеон не упустил счастливый случай.

К одиннадцати часам небольшая компания прибыла на место. Император тут же скрылся в скалах, чтобы переодеться. И очень скоро появился оттуда в чем мать родила в сопровождении двадцати гвардейцев, которые в полной парадной форме следом за ним стоически вошли по пояс в воду.

Завтрак прошел очень весело. После десерта Наполеон заставил всех играть в жмурки, потом в прятки, что позволило ему увлечь в кустарник красавицу-гречанку и изводить ее приставаниями. При этом те, кто водил, почтительно обходили заросли стороной.

В тот день он ни разу не вспомнил о Жозефине.

Вечером того же дня произошла забавная сцена, описанная анонимным автором «Секретной хроники острова Эльбы».

Возвратившись в Порто-Феррайо, Наполеон, которого шалости в кустарнике привели в прекрасное настроение, решил тотчас же продемонстрировать свой пыл красавице Адели. Он уже собрался пригласить ее в дом, когда генерал Друо подал ему донесение, и он заколебался. В донесении сообщалось, что на остров высадился австрийский шпион. А бывший император все еще любил Марию-Луизу и опасался, как бы слухи о его похождениях не дошли до Вены.

«Распаляемый желанием, — пишет неизвестный хронист, — Наполеон быстро нашел выход из положения; подозвал Маршана и велел ему отправиться к красавице-гречанке, захватив с собой мужской костюм.

— Предложи мадам Теологос переодеться и привези ее немедленно сюда, — приказал он.

Маршан повиновался и через час возвратился с резвым молодым человеком в рыбацкой шляпе. Этот головной убор был необходим, чтобы скрыть длинные локоны Адели».

В восторге от своей находчивости, Наполеон отослал Маршана и, бросившись к гречанке, поспешно раздел ее и отнес на постель, где среди скомканных простыней, со своей обычной страстностью, овладел ею.

Ближе к восьми часам вечера экс-император попросил Маршана отвезти мадам Теологос домой. Но злокозненной судьбе угодно было, чтобы на главной площади города у кареты, в которой молодая дама возвращалась к мужу, сломалась ось. Сбежавшиеся отовсюду зеваки стали отпускать замечания в том роде, что «у приятеля Наполеона слуги, мол, задница слишком округлая, какая бывает только у женщин».

Это наблюдение было встречено с восторгом, и бедная Адель в ужасе «подумала, что единственный шанс на спасение — бегство. И со всех ног устремилась в ближайший проулок. Но бравые парни, заподозрив, что загадочная личность, возможно, объявилась в Порто-Феррайо с целью покушения на жизнь Наполеона, кинулись следом за ней».

На бегу с головы Адель слетела шапка.

— Да это женщина! Женщина! — взвыла возбужденная толпа.

Наконец двое мужчин настигли беглянку. Полагая, что имеют дело со шпионкой, они расстегнули на ней мундир, чтобы удостовериться, не спрятаны ли под ним какие-нибудь документы или оружие.

И две очаровательные грудки вырвались на свободу, сверкнув ослепительной белизной под средиземноморским небом.

Женщины разразились хохотом. Что же касается мужчин, то они в растерянности уставились на неожиданное зрелище, причем глаза их горели, как раскаленные угодья. И вдруг, не сговариваясь, они набросились на мадам Теологос и стали цапать грубыми ручищами то, чем только что услаждал себя Наполеон.

Дело кончилось тем, что бедняжку затащили на крытое гумно и там, в углу, двадцать аборигенов одарили ее своим, не слишком деликатным, вниманием.

Когда Маршан, наконец, отыскал ее, она лежала без движения да соломе. При виде камердинера она тщетно пыталась скрыть истинное выражение лица, залитого слезами.

Назавтра весь Порто-Феррадо знал, кто был этим мнимым молодым человеком…

Это приключение всколыхнуло жизнь опального пора, но вскоре она вошла в обычную колею. А в теле навестить сына приехала королева-мать, чему Наполеон несказанно обрадовался. О своем желании приехать сообщила и Полина. Уж не собираются ли выходцы из Аяччо всем кланом обосноваться здесь? Эта мысль многим приходила в голову. Но, как бы в опровержение этого, в конце августа находившаяся в Неаполе Мария Валевская настойчиво попросила удостоить ее чести быть принятой в Порто-Феррадо.

Растроганный, Наполеон дал согласие.

Ввиду отсутствия Марии-Луизы, для которой он так старательно благоустраивал «гнездышко любви», пришлось удовольствоваться «польской женой».

И эта встреча предопределила его дальнейшую судьбу.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.