НЕОБЫЧНАЯ ЛЮБОВНАЯ ПЕРЕПИСКА КОРОЛЕВСКОЙ ЧЕТЫ, ПРИНУЖДЕННОЙ К БЕГСТВУ
НЕОБЫЧНАЯ ЛЮБОВНАЯ ПЕРЕПИСКА КОРОЛЕВСКОЙ ЧЕТЫ, ПРИНУЖДЕННОЙ К БЕГСТВУ
«Они любили друг друга, и в сумятице краха Империи не переставали говорить о своей любви».
Шарль Боэн
Прежде чем покинуть резиденцию французского двора близ Жювизи, Наполеон наскоро написал императрице несколько слов.
«Друг мой! Я стремился сюда, чтобы защищать Париж, но время упущено. Вечером город был сдан. Я собираю армию в Фонтенбло. Чувствую себя хорошо. Для меня мучительно, что страдаешь ты.
Н.
Французский двор, 31 марта, три часа утра».
Затем он сел в карету и выехал в Фонтенбло, не подозревая, что эта записка положила начало самой удивительной переписке, когда-либо существовавшей между монаршими супругами. Каждый день на протяжении месяца — а часто и по несколько раз в день — Наполеон и Мария-Луиза обменивались письмами, исполненными любви, нежной заботы и участия. Эта супружеская чета, еще вчера владевшая самой могущественной в мире Империей, поддерживала друг друга в несчастье, как самые обыкновенные буржуа, перемежая политику с семейными проблемами, отвлеченные соображения — финансовыми затруднениями, жалобы — с самыми безосновательными надеждами. Эта переписка, единственная в своем роде за всю историю человечества, навеки запечатлела поразительный диалог низложенного императора и императрицы в изгнании.
И если Мария-Луиза предстает в письмах сентиментальной, нерешительной, влюбленной женщиной, которую житейские невзгоды часто заставляют сетовать на судьбу, то Наполеон, напротив, ни о чем не жалеет, и его письма лишены горечи или гнева, скорей они кажутся слегка наивными и трогательными в своей нежной заботливости.
Первого апреля, когда Наполеон уединился в Фонтенбло, в Париже при содействии Талейрана было сформировано временное правительство.
Второго апреля, узнав, что Сенат проголосовал за его низложение. Наполеон отправился к водоему кормить карпов и при этом что-то напевал. В полночь к нему вошел Коленкур и объявил, что ему ничего другого не остается, как только отречься от престола. Наполеон весьма благосклонно отнесся к этому предложению.
В четыре часа утра прибыл курьер с письмом от Марии-Луизы. В миг обретя свою обычную порывистость, Наполеон схватил пакет, сорвал печать и жадно начал читать.
«Дорогой друг. Спешу поблагодарить тебя за нежное письмо от 31-го, полученное мною сегодня в три часа утра. Оно меня очень порадовало: ведь мне так необходимо знать, что ты рядом и хорошо себя чувствуешь. И все же меня огорчает, что ты одинок и что с тобой мало преданных людей. Я боюсь, как бы с тобой не приключилось беды. Мысль об этом меня убивает. Пиши мне как можно чаще. Мне нужно знать, что ты не забываешь меня и по-прежнему любишь.
Король написал мне, что ты хочешь, чтобы я ехала в Орлеан или в Блуа. Я выбираю Блуа, так как думаю, там мы будем в большей безопасности. Враг уже однажды подходил совсем близко к Орлеану. Ближайшую ночь я проведу в Вандоме, а завтра заночую в Блуа. Расстояние между нами можно покрыть за 16 часов; но, путешествуя на твоих лошадях, мы не делаем больше 10 лье в день.
Сегодня нам пришлось провести ночь в отвратительной грязной гостинице. К счастью, нашему сыну отвели лучшую комнату, а это самое главное. Чувствует он себя прекрасно, а сейчас вот плачет и требует игрушки. Одному Богу известно, когда я смогу исполнить его желание.
Мое здоровье ухудшилось, но я не падаю духом, и обо мне не беспокойся. У меня достанет сил перенести все невзгоды, которые выпадут на нашу долю, прежде чем мы окажемся в безопасности. Бог даст, скоро ты пришлешь нам весточку, и с ней известие о мире. Эго единственное, чего я желаю в этой жизни. Остаюсь твоей верной подругой.
Луиза
Шатодён, 1 апреля 1814 г., 10 часов утра».
Вечером того же дня она послала еще одну записочку, в которой жаловалась на расходы, связанные с пребыванием короля и королевы Вестфалии.
«Эти коронованные особы, — писала она, — воображают, будто и они, и их двор должны существовать за твой счет. Это стоит больших денег и как раз тогда, когда тебе приходится быть особенно бережливым».
В Блуа Мария-Луиза по-прежнему выступала в роли регентши Империи, хотя никакой реальной власти не имела. Но ей так хотелось «доставить удовольствие Наполеону», поддержать его.
3-го апреля она писала ему:
«Друг мой! Ночью я получила твое второе письмо от 31-го и очень обрадовалась. Сейчас, когда на нас обрушилось столько невзгод, это мое единственное утешение. Расположились мы в здании префектуры, мне здесь очень нравится и твоему сыну тоже; из окон — великолепный вид на Луару. Завтра я принимаю городские власти… И на завтра же назначен Совет министров. Эти господа полагают, что в сложившихся обстоятсльствах ты позволишь отправить к тебе кого-нибудь, кто непосредственно от тебя получил бы ответ на многое, о чем не напишешь в письме. К примеру, куда мне направиться, если я буду вынуждена покинуть Орлеан. Так вот, если не возражаешь, назови, пожалуйста, кому это поручить».
Наполеон незамедлительно составил и послал записку. Мария-Луиза прочла ее, и впервые мысль о возможности австрийского покровительства пронзила ее и блеснула лучом надежды.
«Друг мой! У тебя есть следующие возможности:
1. Оставаться в Блуа;
2. Прислать ко мне любого, кого ты сочтешь нужным;
3. Я предоставляю тебе полную свободу действий, как то, обращаться с воззваниями к народу, собирать Советы, иными словами, делать то же, что временное правительство в Париже;
4. Написать прочувствованное письмо отцу и вверить ему судьбу свою и сына. С письмом отправь герцога Кадора. Дай почувствовать отцу, что мы нуждаемся сейчас в его помощи… Навеки твой.
Н.»
4 апреля, отправив нежное послание императрице, проделав лечебные процедуры (нехорошая болезнь продолжала его беспокоить), он составил акт отречения от престола в пользу своего сына, Наполеона II при регентстве императрицы.
Этот трудный для императора день был, к счастью, несколько скрашен исполненным искренней любви письмом Марии-Луизы.
«Милый друг! Я ничего не знаю о тебе со вчерашнего вечера. Как долго тянется время! Я буду счастлива, если сегодня ночью получу от тебя весточку и узнаю, что ты по-прежнему в Фонтенбло и у тебя все в порядке.
Вчера я провела заседание Совета министров, о чем я тебе уже писала. Все пришли к заключению, что при теперешнем положении дел мир совершенно необходим, и его надо достичь любой ценой. Господа министры готовы письменно изложить доводы в пользу этого. Что касается меня, мое единственное желание, чтобы мир был заключен и мы опять были вместе.
После обеда я получила письмо от тебя и отправила — тебе. Мне необходимо чаще получать от тебя известия, это поддерживает меня и помогает не падать духом. Да, наше положение не блестяще, и поскольку я бесконечно люблю тебя, мне очень тяжело.
Блуа, 3 апреля, восемь часов вечера».
6 апреля по настоянию маршалов Наполеон подписал новый акт отречения, в котором отказывался за себя и своих наследников от трона Франции и трона Италии.
В очередном письме Марии-Луизе он умолчал об этом, дабы не огорчать ее.
А 8-го полученная от Марии-Луизы весточка немного ободрила его.
«Друг мой! Я страшно обеспокоена отсутствием вестей от тебя — именно теперь, когда ты так несчастлив… Умоляю, напиши поскорее!
У нас были волнения среди гвардейцев из-за задержки жалованья. Посоветовавшись с королем, я велела выдать г-ну Молиену 500000 экю на покрытие издержек.
Полагаю, принцессы и короли подумывают о других резиденциях для себя.
…Король Жозеф жаловался на острую нужду. По его словам, уезжая, ты обещал ему два миллиона, и теперь он просит выдать по сто тысяч экю всем членам семьи, что составит девятьсот тысяч франков. Ты должен был распорядиться о том, как поступить с государственной казной, и где ее хранить. Боюсь, как бы она не попала в руки казаков.
Захвачен Шартр, англичане уже в Сенте, и Тур теперь не такое уж безопасное место. И это окончательно укрепило наше решение остаться в Блуа. Да и куда нам податься? Положение ужасное, но твое во много раз хуже, и это разрывает мне сердце.
Сын целует тебя. Он здоров и в своем неведении, бедняжка, вполне счастлив.
Целую и нежно люблю.
Твоя Луиза Блуа, 7 апреля».
В тот же день Наполеону пришлось сообщить Марии-Луизе о предстоящей высылке на остров Эльбу. И он постарался сделать это так, чтобы ситуация не выглядела совсем безнадежной.
Заметим, к слову, что в своем письме он говорит не о ссылке, а о «полном державном обладании островом»…
«Друг мой! Получил твое письмо от 7-го числа. Меня порадовало, что здоровье твое много лучше, чем можно было бы предположить, зная, в каких заботах и волнениях ты живешь. Подписана амнистия, и адъютант русского императора должен выехать за тобой и сопровождать тебя сюда. Сделай все, чтобы остаться в Орлеане, так как я сам готовлюсь к отъезду и жду только, пока Коленкур уладит с союзниками связанные с моим отъездом дела. Александр желает, чтобы я жил на острове Эльбе, отданном мне в полное владение, а ты и наш сын — в Тоскане. Это позволило бы тебе быть поблизости от меня, пока ты не начнешь скучать; кроме того, это прекрасная страна с благоприятным для твоего здоровья климатом. Однако Швариенберг противится этому, ссылаясь на твоего отца. Похоже, злейший наш враг — твой отец. Пока я еще не знаю, чем все закончится.
Невыносимо тяжело осознавать, что я не могу предложить тебе ничего иного, как разделить со мной мою горькую участь. Я покончил бы с жизнью, если бы не знал, что от этого возрастут и умножатся твои страдания. Если мадам Монтескью выразит желание довести до конца воспитание короля, пусть решает сама, но ты не проси ее об этом. Полагаю, мадам Мегриньи вернется в Париж. Планов герцогини я не знаю, но мне кажется, она захочет сопровождать тебя. Распорядись выдать 1 000000 франков королю Жозефу и столько же королю Луи, королю Жерому, королеве-матери, принцессам Полине и Элизе, что составит в целом 6 000 000. Издай на этот счет указ, и пусть принцессы уезжают через Лимож в Марсель и Ниццу — это сократит твои расходы. Государственные советники и министры могут вернуться в Париж. С собой в карету возьми миллион золотом. Столько же вели положить в карету короля. Подумай, как сократить расходы на твое содержание, но при этом не отказывая себе в привычном комфорте.
Из соображений экономии возьми для сопровождения двух придворных дам и Богарнэ с Альдобрандини. Прикажи выплатить жалованье всем, включая и тех, кто поедет с тобой, вперед до 14 июля. Дальнейший путь мы проделаем на упряжных лошадях из наших конюшен и на верховых лошадях.
Прощай, милая моя Люсиль! Мне жаль тебя. Напиши отцу и попроси для себя Тосканское королевство, мне же ничего не нужно, кроме острова Эльбы.
Прощай, друг мой. Поцелуй сына.
8 апреля».
Полковник Гальбуа, которому было поручено передать письмо, был также уполномочен сообщить Марии-Луизе, что Наполеон отрекся от трона. Услышав это, императрица упала в обморок.
Мария-Луиза, полагая, что она свободна, выехала из Блуа, надеясь добраться до Фонтенбло, чтобы «разделить с императором выпавшее на его долю несчастье».
По дороге на них напали казаки. Полумертвая от страха, доехала она до Орлеана, где адъютант царя, граф Шувалов, уведомил ее, что ее встреча с Наполеоном будет возможна только после того, как она увидится с отцом. В действительности же царь уже принял решение, что супруги больше никогда не увидятся.
Позабыв все пережитые ужасы, Мария-Луиза из Орлеана посылает Наполеону проникнутое нежностью письмо.
«Дорогой друг! Получила оба твоих письма. Мне бесконечно тяжело, что ты оказался в такой беде; единственное, о чем я мечтаю, — это иметь возможность утешить тебя и доказать, как я тебя люблю. Я убеждена, что имею большое влияние на отца и смогу многого добиться. Только что я отправила письмо, в котором прошу его о встрече. До этого я решила подождать и не ехать с тобой.
Целую и люблю всем сердцем.
Твоя верная Луиза.
Орлеан, 10 апреля, утро».
Узнав, что Мария-Луиза намерена встретиться с отцом, Наполеон ужаснулся. А вдруг, несмотря на всю свою любовь к нему, она не сможет противостоять влиянию семьи? Для него, только что лишившегося империи, мысль потерять жену была нестерпима. Чувствуя себя бесконечно несчастным, Наполеон, вопреки этому, пытается в письме Марии-Луизе соблазнить ее перспективой счастливой жизни на острове Эльбе.
«Милый друг! Получил твое письмо. Я принимаю близко к сердцу твои страдания, и это единственное, что я не в силах перенести. Постарайся все же преодолеть превратности судьбы. Сегодня вечером я сообщу тебе об окончательном решении относительно нашей дальнейшей жизни. По договору в Фонтенбло мне отдают остров Эльбу, а тебе и нашему сыну — Парму, Пьяченцу и Гуасталлу. Доход от этих территорий с населением в 400000 человек составляет примерно 3-4 миллиона в год. По крайней мере, у тебя будет свой прекрасный дом и богатые владения на случай, если пребывание на моем острове станет для тебя тягостным, а я — наскучу. Так, наверное, и случится: ведь когда я состарюсь, ты будешь еще молодой.
Меттерних сейчас в Париже. Где твой отец, я не знаю. Хорошо бы устроить так, чтобы ты встретилась с ним по пути. Если не удастся получить Тоскану, и твоей судьбой уже распорядились, проси у отца Люккское княжество, а также Каррару, Масса и анклавы с тем, чтобы твои владения имели выход к морю.
Как только все будет готово, я выезжаю в Бриар, и жду тебя там, оттуда мы с тобой вместе направимся в Специю, где сядем на корабль…
Чувствую себя хорошо. Мужество не покинуло меня, и я не падаю духом. Мне покойно на душе от того, что ты довольствуешься моей печальной судьбой и даже думаешь, что будешь и впредь со мной счастлива. Прощай, друг мой, мыслями я с тобой, и мне тяжело от того, что ты страдаешь.
Навеки твой. Н.
Фонтенбло, 11 апреля, 9 часов утра».
Мария-Луиза не помышляла о разлуке с мужем навсегда. И 11 апреля, после отъезда королевы-матери и кардинала Феша в Рим, она пишет очередное нежное письмо Наполеону.
«Дорогой друг, не имея от тебя вестей и не зная, что с тобой, я просто не нахожу себе места. С нетерпением жду твоего письма, также от папа и надеюсь на свидание с ним. Может, мой печальный вид смягчит его сердце, и он соблаговолит меня выслушать, а я буду отстаивать интересы твоего сына, а значит, и твои. Надеюсь на успех, и никакие трудности, в особенности, когда дело касается тебя, не могут остановить меня. Я ведь и так страдаю! И только мысль о тебе удерживает меня на этом свете. Я должна жить ради тебя, ради твоего спокойствия.
Я стараюсь держаться и не падать духом в ожидании встречи с папа. Не забывай ту, которая еще никогда так трепетно не любила тебя.
Твоя верная Луиза.
Орлеан, 11 апреля 1814 года, вечером».
Это письмо немного успокоило императора. Но уже 12 апреля, в полночь, он получил другое, написанное в. спешке:
«Дорогой друг, де Сент-Олэр только что передал мне письмо Меттерниха. Он пишет, что нам с сыном будет гарантирована полная свобода, но ради нашего благополучия нам следует перебраться в Австрию, и там ждать, пока все не утрясется.
Луиза.
Орлеан, 12 апреля».
Известие о том, что Марию-Луизу хотят увезти в Австрию, повергло Наполеона в отчаяние… Он, который с необычайным мужеством перенес низложение с престола, не мог перенести разлуку с горячо любимой женщиной.
В три часа утра он лег в постель и принял яд, который всегда носил при себе в походном несессере. Но яд, видимо, выдохся и, вызвав спазмы и рвоту, причинил несчастному страшные муки.
В одиннадцать часов утра, 13 апреля, он доверительно сказал своему доктору:
— Я приговорен к жизни!
Письмо от Марии-Луизы, полученное днем, в очередной раз немного ободрило его.
«Это письмо доставит тебе польский офицер, который привез мне в Анжервиль весточку от тебя. Теперь ты знаешь, что меня вынудили уехать из Орлеана и запретили следовать за тобой, а в случае неповиновения грозят применить силу. Прошу тебя, милый, будь осторожен: нас обманывают. Я очень беспокоюсь за тебя. Но знай, у меня достанет твердости, и при встрече я заявлю отцу, что непременно хочу соединиться с тобой и не потерплю над собой никакого насилия. Мы взяли из казнь; все, что смогли увезти, и при первой же оказии я постараюсь передать это тебе, хотя уповаю на то, что сделаю это сама.
Твой сын сейчас спит, а у меня тревожно на душе. Но я твердо знаю одно: никуда дальше Рамбуйе не поеду, Помни о моей любви и решимости бороться за нее. Люблю и нежно целую.
Твой друг Луиза.
Между Орлеаном и Рамбуйе, 12-13 апреля 1814 года».
Следующее письмо настроило Наполеона оптимистически.
«Дорогой друг! Я восхищена стойкостью, с какой ты переносишь невзгоды. На такое мужество способен только ты! Остров Эльба подходящее место для нас, и там, рядом с тобой, я буду счастлива… Не сомневайся. Никто и ничто не заставит меня уехать в Австрию, — сердечная склонность и долг велят мне быть рядом с тобой. Но, если они все-таки попытаются отправить меня в Вену, я скажусь больной — у меня и в самом деле сильно болит горло и повышена температура… Сын чувствует себя превосходно, мы с ним гуляли возле дома, и, бедняжечка, расспрашивал о тебе. Не волнуйся, я удвоила заботы о нем. Обращаюсь с ним, как с большим мальчиком, позволяю завтракать со мной за одним столом. Это приводит его в восторг и нисколько не увеличивает расходы, которые сейчас непомерно велики.
В целях экономии я назначила Боссе главным кухмистером. Полагаю, ты это одобришь.
Сообщи, пожалуйста, как распорядиться казной: у меня на руках больше двух миллионов. Это для меня очень обременительно, я предпочла бы переправить эти деньги тебе. Прощай и верь: я люблю тебя, и для меня нет большего счастья, чем быть рядом с тобой.
Твоя верная Луиза.
Рамбуйе, 14 апреля, вечер».
15 апреля, одолеваемый недобрыми предчувствиями, Наполеон посылает Марии-Луизе записку:
«Добрая Луиза! По моим расчетам, ты уже виделась с отцом. Мне сообщили, что встреча происходит в Трианоне. Я настаиваю, чтобы ты завтра же прибыла в Фонтенбло, и мы вместе отправились обживать землю, сулящую нам приют и отдохновение. Если ты решишься пренебречь привычным образом жизни и высоким положением, я буду счастлив. Поцелуй сына и верь в мою беззаветную любовь.
Н.
Фонтенбло, 15 апреля».
16 апреля, в ожидании встречи Марии-Луизы с отцом, Наполеон написал Жозефине нежное, лишенное иллюзий письмо.
«16 апреля.
Я писал вам восьмого числа этого месяца, но возможно, письмо не дошло до вас. Тогда еще шли сражения, и его могли перехватить. Теперь, вероятно, коммуникации восстановлены, и я полагаю: письмо до вас дойдет.
Я смирился со своей судьбой. И теперь не написал бы ничего подобного. В том письме я сетовал на судьбу, а сегодня я ее благословляю. Я потерпел крах (говорят, ко благу Франции), но освободился от тяжелого бремени.
Я удаляюсь на покой и сменю шпагу на перо. История моего правления, несомненно, будет представлять интерес. До сих пор известен был только мой профиль, теперь меня увидят в полный рост. Многие события, а также люди, предстанут в ином свете. Тысячи несчастных осыпал я благодеяниями, но чем же они мне отплатили? Предательством! Да, все изменили мне, кроме доброго Евгения, оказавшегося столь достойным вас и меня.
Прощайте, дорогая Жозефина, смиритесь, как и я, и всегда помните о том, кто никогда вас не забывал и не забудет вовек.
Буду ждать от вас писем на острове Эльба.
Я не совсем здоров.
Н.»
Несчастный, ему было невдомек, что 9 апреля она тоже предала его, написав вице-королю Евгению:
«Все кончено! Он отрекся от престола. Это освобождает тебя от клятвы верности ему. Предпринимать что-либо для него сейчас бесполезно. Действуй только в интересах своей семьи!»
И вот 17 апреля на Наполеона обрушился страшный удар, которого он опасался последнюю неделю. Мария-Луиза сообщила ему о решении своего отца:
«Дорогой друг! Два часа назад приехал отец, и я тотчас встретилась с ним. Он был необычайно нежен и добр, но к чему все это, если он причинил мне невыносимую боль, запретив следовать за тобой и видеть тебя. Напрасно я пыталась убедить его, что это мой долг. Но он не желает даже слышать об этом, и говорит, что я проведу два месяца в Австрии, а потом поеду в Парму, и оттуда уже — к тебе. Это решение меня окончательно убьет. И теперь единственное мое желание, чтобы ты был счастлив без меня. Для меня же счастье без тебя невозможно.
Письмо передаю с г-ном де Флаго. Умоляю тебя, пиши как можно чаще! Я буду всегда о тебе думать и писать каждый день. Не падай духом, Бог даст, в июле я к тебе приеду, о чем, разумеется, я не обмолвилась этим господам.
Чувствую себя с каждым днем все хуже. Я так грущу, что не знаю даже, что тебе сказать. Пожалуйста, не забывай меня и верь: я буду всегда тебя любить. Целую и люблю всем сердцем.
Твой несчастный и верный друг Луиза.
Рамбуйе, 16 апреля 1814 года».
Сраженный этим известием, Наполеон не нашел в себе силы ответить.
На этот раз, действительно, все было кончено!
На другой день он получил еще одно письмо от Марии-Луизы, и, надо полагать, оно его опечалило еще больше.
«Дорогой друг! Сегодня ночью мне было невыразимо грустно. Я никак не могу примириться с разлукой, уготованной нам судьбой. И, кажется, не примирюсь никогда.
Мне сказали, что послезавтра ко мне приедет император Александр. Как это для меня унизительно — принимать русского царя! И какие еще испытания ждут нас впереди?
Но знай: я нежно тебя люблю.
Навеки твоя Луиза.
Рамбуйе, 17 апреля».
Значит, горькая чаша еще не выпита до дна! Значит, победитель жаждет удовлетворить любопытство, созерцая «следы слез на лице французской императрицы»…
Наполеон затворился в своей комнате и плакал.
В половине девятого вечера перед дворцом Фонтенбло остановился экипаж. Из него вышла хрупкая элегантная женщина и легко взбежала по лестнице. Стоявший на часах гвардеец при виде ее остолбенел. Она улыбнулась, вошла внутрь и села в кресло в ожидании, когда появится кто-нибудь из приближенных императора.
Это была Мария Валевская. Представив себе смятение и растерянность Наполеона, она приехала из Парижа, чтобы ободрить его.
Вскоре она увидела Коленкура, который подошел к ней.
— Господин герцог, вы не знаете, где император? — спросила Валевская.
— Нет, мадам.
— Не знаете?!
— Мне известно, где он будет после десяти часов, а сейчас еще нет девяти.
— Будьте любезны, попросите его величество ненадолго принять меня. Я не спешу, и я могу подождать сколько нужно .
Коленкур пообещал и исчез.
Мария терпеливо ждала в своем темном углу, зная привычку Наполеона засиживаться за работой допоздна. К часу ночи она задремала. А в четыре проснулась от холода.
При мысли, что кто-нибудь может заметить, как она ночью выходит из дворца, она пришла в ужас. И было отчего: ведь императрица находилась в Рамбуйе! На цыпочках прокравшись к экипажу, она уехала, не встретив ни души.
В пять часов утра Наполеон, который всю ночь готовился к отъезду, попросил Коленкура пригласить Марию. Когда он узнал, что в галерее ее нет, на глаза ему навернулись слезы.
— Бедная женщина! — тихо сказал он. — Она решила, что я ее бросил.
19 числа генерал австрийской армии Келлер, русский генерал Шувалов, прусский-Вольдбург-Трухзес и английский полковник сэр Нейл Кэмпбелл, — комиссары, которых союзные державы уполномочили сопровождать Наполеона на остров Эльбу, — прибыли в Фонтенбло.
От них бывший император узнал подробности въезда в Париж монсеньера, брата короля (будущего Карла X), вернувшегося, чтобы совместно с временным правительством подготовить восшествие на престол Людовика XVIII.
К одиннадцати часам приготовления к отъезду были закончены, и Наполеон сел писать последнее письмо Марии-Луизе.
«Дорогая Луиза! Завтра в девять часов утра я уезжаю. Заночую в Бриаре, где рассчитываю получить от тебя весточку. Мой путь пролегает через Невер, Мулен, Лион, Авиньон. Меня больше всего угнетает то, что я несколько дней ничего не буду о тебе знать. Надеюсь, что ты хорошо себя чувствуешь, что мужество тебя не покинуло и ты и впредь будешь достойна своего высокого положения и моей судьбы, и ничто не помешает тебе в этом. Поцелуй сына и береги его! Прощай, моя нежная подруга. Навеки твой.
Фонтенбло, 19 апреля, одиннадцать часов вечера».
На следующий день бывший монарх прощался со старой гвардией. Тысяча двести человек выстроилась в каре во дворе для парадов, носившем название двор Белой Лошади. Наполеон вышел к ним, обнял и поцеловал знаменосца и знамя, а потом «как во сне, глядя прямо перед собой, не оглядываясь», быстро вышел, вскочил в большую дорожную «карету, запряженную шестеркой лошадей», и те понесли его к месту ссылки.
Эту ночь он провел в Бриаре.
До Оранжа, куда он въехал 25 апреля, все шло хорошо. Но уже в Авиньоне столпившиеся по обе стороны дороги люди встретили его криками: «Да здравствует король! Да здравствуют союзники! Долой Бонапартишку! Долой тирана!»
В Оргоне на виселице болталось окровавленное чучело, и на нем надпись: «Рано или поздно, это ждет тирана».
Наполеона, забившегося в глубь кареты, спас граф Шувалов.
Но опасность была так велика, что, проехав примерно с четверть лье, экс-император счел нужным переодеться, дабы изменить внешний вид. Он надел старый синий сюртук, круглую шляпу с белой кокардой, сел верхом на почтовую лошадь и поскакал впереди кареты.
Немного не доезжая до Сен-Кана, путешественники остановились в небольшой гостинице. К Наполеону подошла хозяйка.
— Ну как, не попадался вам по дороге Бонапарт? — спросила она.
— Нет! — ответил он.
— Очень хотелось бы мне знать, удастся ли ему спастись. Мне кажется, народ готов разорвать его на части. И негодяй этого заслуживает. Скажите, его отправят на корабле на этот остров?
— Ну, конечно!
— Надеюсь, по дороге утопят.
— Я тоже на это надеюсь, — отозвался Наполеон. Естественно, этот диалог не мог его успокоить и заставил принять более строгие меры предосторожности. Вот что пишет об этом генерал Вольдбург-Трухзес:
«Наполеон упросил адъютанта графа Шувалова, чтобы тот надел на себя синий сюртук и круглую шляпу, то есть то, в чем Наполеон приехал в гостиницу, с тем расчетом, чтобы, если дело примет плохой оборот, вместо него подвергся оскорблениям или даже был убит адъютант.
Буонапарте пожелал, чтобы его принимали за австрийского генерала, для чего он надел австрийский генеральский мундир с орденом Святой Терезы, на голову нахлобучил мой (прусский) походный картуз, а поверх мундира набросил плащ русского генерала Шувалова.
Лишь после того, как комиссары союзных держав экипировали его таким образом, кортеж тронулся в путь. Однако, прежде чем выйти из гостиницы, мы условились, в каком порядке мы будем двигаться дальше. Итак, во главе шествия должен был идти генерал Друо, за ним — мнимый император (адъютант генерала Шувалова), далее — генерал Келлер, Наполеон, генерал Шувалов и я. Таким образом мне выпала честь следовать в арьергарде вместе с наполеоновской свитой.
Так прошествовали мы сквозь оторопелую толпу, пытавшуюся отыскать среди нас своего «тирана», как они называли Наполеона.
Адъютант Шувалова, майор Оленьев, сел в карету Наполеона, а Наполеон продолжил путь с генералом Келлером в его открытой коляске.
Жандармы, спешно посланные в Экс, по приказу мэра разогнали толпу, и мы спокойно продолжали пугь.
…Об одном обстоятельстве мне хотелось бы умолчать, но как историк я не вправе этого делать. В силу близкого общения с Наполеоном, — мы ведь все время находились с ним рядом, в одной комнате, — очень скоро обнаружилось, что он страдает венерическим заболеванием. Он этого не скрывал и, не стесняясь нашим присутствием, принимал лекарства и совершал необходимые процедуры. От его личного врача мы узнали, что он заболел во время последнего пребывания в Париже.
Где бы мы ни останавливались, тотчас скапливался народ, встречал нас возбужденными криками: «Да здравствует король!», а также ругательствами и проклятьями по адресу Наполеона. Но никаких более агрессивных действий толпа не предпринимала.
Однако Наполеон все время нервничал. Он продолжал путь в коляске австрийского генерала и даже попросил кучера закурить, полагая, что такая бесцеремонность, немыслимая в присутствии императора, послужит к его пользе. Больше того, он обратился с просьбой к генералу Келлеру, чтобы он напевал. Услышав в ответ, что у генерала нет голоса, Буонапарте сказал: «Ну тогда насвистывайте!»
Так он и ехал, забившись в угол коляски и делая вид, будто дремлет, убаюканный мелодичным свистом генерала и обкуриваемый кучером».
26 апреля Наполеон прибыл в замок. Буллиду близ Лукки, где в то время гостила сестра Наполеона Полина.
Маршан в своих воспоминаниях описывает следующую трогательную сцену:
«При виде горячо любимого брата Полина, забыв о своих переживаниях, с плачем протянула к нему руки, называя его ласкательными именами. Но разглядев, что на нем мундир австрийского генерала, она побледнела и замолчала на полуслове.
— Что это значит? Чья это форма? — спросила она дрожащим голосом.
— Полетга, — отвечал Наполеон, — ведь ты не хотела бы, чтобы меня убили?
— Я не могу вас обнять в этой форме, — глядя на него с негодованием, сказала княгиня. — О, Наполеон, зачем вы это сделали?
Император молча удалился в отведенную для него комнату и, надев вместо австрийского мундир старой гвардии, вышел к сестре. Полина бросилась к нему и с такой нежностью обняла и поцеловала, что свидетели этой сцены прослезились. Сам Наполеон тоже был взволнован»
Три дня спустя, 28 апреля, Наполеон в матросской шапочке поднялся на палубу английского корабля «Неустрашимый» и отплыл из Фрейжюса к месту назначения в Порто-Феррайо, и прибыл туда 3 мая.
Повелитель Европы, он превратился в опереточного правителя маленького острова…
Данный текст является ознакомительным фрагментом.