Дамьетта взята

Дамьетта взята

[284]

В первый день мая великое множество пилигримов начало отступать, оставляя нас в великой опасности. Но наш добрый и милосердный Отец Небесный, наш предводитель и товарищ по оружию, Иисус Христос, «щит для всех, уповающих на него»[285], не позволил неверующим напасть на нас, пока не прибыли новые пилигримы с помощью. Они привезли запасы продовольствия и лошадей. Поэтому в день праздника Вознесения Господа нашего[286], когда число воинов Христа умножилось, враги наши согласно своим обычаям устремились на нас и по суше, и по воде. Они не смогли взять верх, хотя их было больше, и они делали много попыток, нападали на наших людей совсем рядом с лагерем, терпя и нанося потери. 31 июля они собрали все свои силы и после нескольких атак сумели преодолеть укрепления перед армией рыцарей Храма. С яростью уничтожая преграды на своем пути, они обратили пеших солдат в бегство, настолько поспешное, что вся христианская армия оказалась под угрозой. Французские рыцари и солдаты трижды пытались оттеснить их обратно, но не смогли. Сарацины, когда наши деревянные укрепления были разрушены, бросили на нас своих конников, да и пеших солдат тоже. Пока они готовились, все это множество оскорбляло и язвительно насмехалось над нами. Страх закрался в души христиан, но дух, снизошедший на Гидеона, оживил тамплиеров. Магистр с маршалом и другими братьями, находившимися рядом, организовал решительную атаку сквозь узкий проход и обратил неверных в бегство. Тевтонцы, а также графы и другие рыцари разных народностей, видя, что тамплиеры в опасности, пришли на помощь. Таким образом, пешие солдаты сарацин бросили свои щиты и были убиты, за исключением тех, чье безоглядное бегство отделило их от преследователей. Наши пешие солдаты двигались за всадниками. Враги отошли на небольшое расстояние, но продолжали держаться то здесь, то там, пока вечерние сумерки не положили конец сражению. Сарацины ушли первыми. Тела убитых врагов устилали землю перед нашими укреплениями, только раненых они увели обратно в лагерь. <…> Несколько наших людей были убиты или попали в плен.

Почти все машины, приготовленные для осады города, были сожжены во время вылазок защитников Дамьетты. Пизанцы, генуэзцы и венецианцы утверждали, что нападут на город, используя четыре своих корабля, на которых были лестницы. Но только «они не были от семени тех мужей, руке которых предоставлено спасение Израиля»[287]. Они хотели лишь славы для себя. <…> Легат апостольского престола[288] выдал им обильные запасы из общего источника, король и другие доставили в изобилии веревки и якоря – столько, сколько было необходимо. И, атакуя город, они убили и ранили многих еще в первый день. Впоследствии чем больше атак они устраивали, тем активнее защитники укрепляли стены деревянными башнями и частоколами. Защитники сопротивлялись атакующим еще упорнее, и лестницы, поврежденные огнем и уже несколько раз починенные, пришлось оставить на берегу. Очередная попытка атаки провалилась, и стало очевидно: только Бог может отдать Дамьетту в руки христиан.

Но мы, не имеющие представления и невнимательные к благам и чудесным деяния Господа, которые он совершил, оскорбили очи славы его[289] леностью лидеров наших и жалобами последователей. <…> Поэтому так случилось, что в день памяти св. Иоанна Крестителя[290], подгоняемые общими ошибками, хотя вряд ли можно было найти кого-то, кто остался бы под защитой лагеря, мы повели вперед морскую и сухопутную армии и направились к лагерю вавилонян между морем и рекой, где не было пресной воды для питья. Они собрали палатки и сделали вид, что бегут, а когда наши люди подошли к месту, где стало ясно, что наши противники не хотят встречаться с нами в открытом бою, наши лидеры начали долгий спор, идти нам дальше или отступить. <…> А тем временем армия рассеялась, за исключением тех, кто считал своим долгом подчиняться военной дисциплине. Рыцари с Кипра[291], которые были на правом фланге, показали свою робость сарацинам, когда те атаковали их. Итальянские пехотинцы обратились в бегство первыми, за ними всадники разных наций и некоторые госпитальеры св. Иоанна. Легаты апостольской церкви и патриарх[292], который нес крест, горячо просили их остаться, но тщетно. Солнце нещадно палило, пешие солдаты были нагружены своим оружием. Идти по жаре было тяжело, и те, у кого было с собой вино, пили его, не разбавляя, чтобы утолить жажду, поскольку воды не хватало. Все это происходило одновременно, и те, кто храбро защищался, и те, кто обратился в паническое бегство, оказались уничтоженными, они пали без ран. Но король с тамплиерами, тевтонцами и госпитальерами св. Иоанна, графы Голландии и Вида, Саарбрюкена и Честера, а также Вальтер Бертхаут, несколько графов из Франции и Пизы и другие рыцари сдерживали преследователей. Король едва не был сожжен греческим огнем; эти люди были защитой для тех, кто бежал. Как только они показывались противнику, противник обращался в бегство, но, поскольку враг со временем возвращался, этим людям приходилось снова и снова сдерживать его удары. <…> Тридцать три тамплиера были взяты в плен или убиты с маршалом госпитальеров св. Иоанна и некоторыми другими братьями того же ордена. Тевтонцы тоже не обошлись без потерь. Армия тамплиеров, которая обычно собирается первой, отступает последней. Поэтому, появившись на наших укреплениях, она оставалась до конца. Наши преследователи в конце концов вернулись, чтобы увести пленных и собрать добычу, и подарили султану, как мы узнали позже от сарацина, пять сотен голов христиан. Наших людей охватила печаль, но не отчаяние. Ведь мы знали, что это несчастье дано нам в наказание за грехи наши и что наказание все равно меньше, чем того требовала наша вина, ибо тот смягчает наказание, кто говорит грешной душе: «А ты со многими любовниками блудодействовала, – и, однако же, возвратись ко мне»[293]. И султан, послав одного из наших пленных, начал переговоры о мире или перемирии, во время которых мы быстро починили разрушенные укрепления. <…>

А тем временем город, изнуренный долгой осадой, голодом и эпидемиями больше, чем это можно описать, возлагал надежды только на заключение мира, который султан обещал горожанам. Голод становился все сильнее, поскольку хорошей еды не было, зато испорченная имелась в изобилии. Ведь зерно Египта долго не хранится, учитывая мягкую почву, в которой оно растет… и, как мы слышали, одну фигу продавали там за одиннадцать безантов. Голод ослабил людей, и их поражали разные болезни. Говорят, они ничего не видели ночью, словно пораженные слепотой, хотя их глаза были открыты[294]. Султан, не желавший, чтобы город сдался, обманывал его жителей ложными обещаниями. В конце концов они заблокировали ворота изнутри, так чтобы никто не мог выйти и поведать нам об их страданиях. Но те, кому удавалось сбежать – через боковые ворота или спуститься по веревке со стен, – были настолько опухшими от голода, что их вид говорил сам за себя. Снабжение продовольствием и фуражом уменьшилось даже для тех, кто осаждал нас извне в армии сарацин. Потому что Нил, который обычно разливается после дня св. Иоанна Крестителя[295] и до Воздвижения Святого креста[296] и орошает египетские долины, в этом году, как обычно, не поднялся до нужной отметки и, как мы узнали, оставил большую часть земли сухой, так что ее невозможно было вспахать и засеять вовремя. По этой причине султан, опасавшийся голода и желавший удержать Дамьетту, предложил христианам заключить мир с его братом Корадином на следующих условиях: он отдаст Святой крест, который ранее был захвачен[297], а также Святой город и всех пленных, которые будут найдены живыми в Вавилоне и Дамаске. Также он финансирует восстановление стен Иерусалима и вообще восстановить все Иерусалимское королевство, за исключением Крака и Монреаля {19}, за обладание которыми готов платить дань в течение всего срока перемирия.

Есть в Аравии два места, где имеется семь очень сильных крепостей, через которые сарацинские купцы и пилигримы обычно проходят в Мекку или возвращаются оттуда. Тот, кто властвует над ними, может очень серьезно повредить Иерусалиму с его полями и виноградниками, если захочет. Король, и французы, и граф Честер с германскими рыцарями твердо верили, что это условие дает преимущество христианам и должно быть принято. <…> Но легат с патриархом, архиепископы и епископы, тамплиеры и госпитальеры, а также лидеры крестоносцев из Италии и многие другие энергично протестовали, доказывая, что прежде всего следует взять Дамьетту[298]. Разногласия породили стычки, которые были быстро улажены из-за общих нужд. А тем временем султан тайно послал множество пеших солдат через болотистые участки в город. Было это в воскресную ночь после праздника Всех Святых[299]. Две сотни и еще сорок солдат напали на лагерь, пока христиане спали, но стража разбудила нас, и, по нашим расчетам, две сотни или более солдат были взяты в плен или убиты.

5 ноября в царстве Спасителя человечества с помощью Пелагия, епископа Альбано, умело и неусыпно выполнявшего обязанности легата Святого престола, Дамьетта была взята. Это произошло без предательства, без сопротивления, без разгульных грабежей и беспорядков, так что победа может быть приписана только Сыну Божьему, который вдохновил своих людей на вторжение в Египет и оказал им помощь. И когда город был взят перед глазами вавилонского царя, он не рискнул, как обычно, напасть через наши укрепления на воинство Христово, которое готовилось к этому нападению. <…> Но сам султан, пребывая в смятении, сжег свой собственный лагерь и бежал. А Господь, который на третий день собрал воды под небесным сводом в одно место, который сам провел своих солдат через морские воды в Дамьетте на третий день месяца мая, повел их через Нил, чтобы осадить город на третий день месяца февраля, и сам захватил Дамьетту на третий день месяца ноября. <…>

Дамьетта! Город, известный среди королевств, гордость Вавилона, правителя моря, грабителя христиан, захвачен с помощью нескольких небольших лестниц. Теперь ты, Дамьетта, смирилась под крепкою рукой Божией[300] и, изгнав прелюбодея, с которым была очень долго, вернулась к прежнему мужу. Ты, которая до этого производила на свет ублюдков, теперь будешь носить законных сыновей за веру в Сына Божьего, ведомая твердой рукой верующих в Христа. Епископ Акры освободил первые плоды душ для Бога, очистив в священных водах крещения твоих младенцев, которые были найдены живыми милостью Божьей, хотя и близкими к смерти. Ты была подвергнута многим наказаниям, потому что, помимо тех, кто был взят в тебе живым, твои мертвые обоего пола с начала осады числом достигли тридцати тысяч, если не более. Господь поразил их без меча и огня.

Взятие Дамьетты возродило надежду крестоносцев на то, что они все же смогут сокрушить ислам, захватив Египет. Дамьетта давала им стратегический форпост для последующих операций, и теперь ожидалось прибытие подкрепления. Однако город также дал крестоносцам нечто, о чем они начали спорить и ссориться между собой, и стычки относительно распределения трофеев, а также начало некоторых необходимых строительных работ в городе остановили Крестовый поход. В 1220–1221 годах не было отмечено никаких продвижений вперед, и некоторые крестоносцы вообще покинули армию и возвратились в Европу. Армия, которую все еще собирал император Фридрих II, так и не появилась на Востоке, потому что император был очень занят, стараясь упрочить собственное положение в Германии и Италии.

К лету 1221 крестоносцы отчаялись дождаться армию Фридриха, и воины в Дамьетте стали планировать действия против мусульман собственными силами. Армия двинулась на юг в сторону Каира, но вскоре наткнулась на сильнейшее сопротивление мусульман. В разгар лета все действия существенно замедлились, а к концу августа в армии стала настолько остро ощущаться нехватка продовольствия, что та была вынуждена отступить. К этому времени начался подъем воды в Ниле, и, когда мусульмане открыли шлюзы, сдерживающие воду, армия крестоносцев оказалась в ловушке между мусульманскими силами и наводнением.

Альтернативы сдаче не было. 30 августа было заключено соглашение. Крестоносцам пришлось отказаться от Дамьетты и уйти из Египта. 8 сентября, когда армия султана вошла в город, крестоносцы отплыли в Акру.

Теперь надежды на христианское завоевание Египта сосредоточились на Фридрихе II, юном и красивом императоре Священной Римской империи. В том факте, что христианскому миру пришлось полагаться на Фридриха, заключалась немалая доля иронии, поскольку религиозные чувства Фридриха были значительно ближе к чувствам мусульман, чем православных христиан. Набожность не была слабостью Фридриха, и, хотя он был блестящим лидером и имел множество самых разнообразных талантов, его представление о Крестовых походах было несколько извращенным. Германский император поклялся отправиться в Крестовый поход в 1215 году, но клятва крестоносца для него главным образом являлась способом защиты своего весьма ненадежного влияния в Германии и Сицилии. В первую очередь Фридриха заботило укрепление собственного положения как императора. Именно поэтому он постоянно откладывал выполнение своей клятвы. В конце концов под сильным давлением папы Гонория III Фридрих торжественно поклялся отбыть на Восток в течение двух лет. Тем временем он готовился использовать Крестовый поход для расширения своей империи на восток. В 1225 году он женился на Иоланде, юной наследнице Иерусалимского королевства. Вскоре после этого он потребовал для себя титул короля Иерусалимского. Совратив одну из кузин Иоланды, Фридрих сослал свою 14-летнюю суженую в гарем, который он держал в Палермо, где она в 1228 году родила императору сына Конрада. Меньше чем через неделю после этого события Иоланда умерла, но формально Иерусалимское королевство унаследовал рожденный ею младенец, и Фридриху пришлось бы довольствоваться положением регента при своем сыне, если, конечно, как это было принято в Иерусалимском королевстве, бароны согласятся принять его регентство.

Крестоносная армия тем временем была поднята, и 8 сентября 1227 года император и его армия погрузились на корабли, чтобы отплыть на Восток, – незадолго до истечения лимита времени, установленного папой. Почти сразу после того, как были поставлены паруса, Фридрих заболел. Его врач настоятельно рекомендовал императору вернуться на Сицилию, чтобы поправить здоровье, прежде чем начать трудное путешествие в Палестину. Фридрих последовал этому совету.

Поскольку император постоянно откладывал поход на протяжении последних двенадцати лет, неудивительно, что папа Григорий IX счел эту ситуацию очередной попыткой задержать экспедицию. Охваченный праведным гневом, папа торжественно отлучил Фридриха от церкви. Император ответил манифестом, в котором нападал на претензии папства и, поправив здоровье, продолжил готовиться к экспедиции. 28 июня Фридрих снова отплыл на Восток.

Теперь император был исполнен решимости добиться всей возможной власти и авторитета на Востоке и присоединить остатки крестоносных государств к своей империи. Первым делом он остановился на Кипре, король которого, Генрих, пребывавший в младенческом возрасте, номинально являлся его вассалом.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.