6. Последний союз

6. Последний союз

1 октября Махно в обращении к действующим на Украине повстанцам призвал их прекратить боевые действия против большевиков. «Оставаясь безучастными зрителями, — говорилось в нём, — украинские повстанцы помогли бы воцарению на Украине либо исторического врага — польского пана, либо опять царской власти, возглавляемой германским бароном»[725]. На следующий день махновцы перебазировались в Старобельск.

2 октября в Харькове было подписано соглашение красных и махновцев. Его подписали командующий Южным фронтом М. Фрунзе, члены РВС фронта Б. Кун, С. Гусев с одной стороны и уполномоченные РВС Повстанческой армии (махновцев) В. Куриленко и Д. Попов — с другой. Характерно, что СРПУ здесь назван по стандартам Красной армии — РВС. Политическую (первую) часть соглашения подписал представитель Украинского правительства Я. Яковлев. В соответствии с этой частью соглашения, состоявшей из трёх пунктов, объявлялось «немедленное освобождение и прекращение преследования в дальнейшем на территории советских республик всех махновцев и анархистов за исключением вооружённо выступающих против Советского правительства». Они получали право на пропаганду своих идей «без всякого призыва к насильственному свержению Советского правительства с соблюдением военной цензуры», на участие в советах и в выборах на V съезд советов, намеченных на декабрь[726]. В соответствии с военной частью соглашения армия махновцев поступала в оперативное подчинение красного командования, но «сохраняет внутри себя установленный ранее распорядок, не проводя основ и начал регулярных частей Красной армии». Махновцы обязались не принимать дезертиров из РККА, но бывшие махновцы с территории, занятой белыми, могли вернуться в махновскую армию, даже если какое-то время служили у красных. Семьи махновцев приравнивались в льготах к красноармейцам. Стороны выпускали воззвания о заключённом соглашении[727].

Махновцы изложили свои предложения по дальнейшему сосуществованию с большевиками: «Ввиду того, что одной из существенных сторон махновского движения является борьба за самоуправление трудящихся масс у себя на местах, повстанческая армия махновцев выдвигает 4-й пункт политического соглашения, а именно: организация в районе действия махновской армии местным рабоче-крестьянским населением вольных органов экономического и политического самоуправления, их автономия и федеративная связь с государственными органами Советской Республики»[728]. Представители УССР Затонский и Яковлев согласовали с махновскими представителями приемлемую для них редакцию 4-го пункта[729], но оттягивали подписание под предлогом необходимости одобрения Москвы[730]. Переговоры по поводу нового пункта велись вплоть до нового разрыва отношений между махновцами и большевиками[731].

16 октября соглашение было ратифицировано президиумом ЦИК Украинской советской республики[732]. От командования Южного фронта махновцы получили 100 миллионов рублей[733] — довольно скромную по тем временам сумму, которая воспринималась скорее как акт доброй воли, чем реальная помощь союзнику.

Часть махновцев категорически не поддержала этот союз. Отряды общей численностью 8 тысяч человек не пошли за Махно[734]. «Спустя некоторое время Каменев, Бондаренко, Пархоменко, Фомин и другие писали нам, примерно, следующее: «Мы не хотели мира с большевиками, которые способны обмануть. Мы не желаем проливать свою кровь на Врангелевском фронте лишь потому, что нашими плодами воспользуются большевики. Мы не признаём их революционерами и боремся с ними, как с государственниками, властителями и законниками. Желаем вам успеха в деле разгрома Врангеля и умоляем не ложить пальцы в рот большевикам — откусят»»[735], — вспоминал Белаш о пророчестве ушедших. Несмотря на отказ от союза с красными, отколовшиеся отряды с 10 октября прекратили активные боевые действия.

Критика противников союза сыграла свою роль — в воззвании СРПУ 10 октября, подписанном Махно и Поповым, говорилось: «Революционные повстанцы были и будут непримиримыми врагами Советской власти, где торжествуют бюрократизм, насилие, несправедливость и неравенство. Мы боролись с комиссародержавцами, бюрократизмом, спецами и с их всяким произволом и насилием над трудовым народом. Мы не признавали и не намерены признавать бюрократических Советов, которые являются бременем и тяжестью для трудового народа». Но всё же «поход контрреволюционного барона Врангеля на Украину для нас, революционных повстанцев, является новым порабощением трудящихся масс». Поэтому махновцы пошли на союз с красным командованием и советской властью «для совместной борьбы против контрреволюционной своры». Но они не отказываются от борьбы за достижение «намеченной цели, как то — проявления инициативы в строительстве народного хозяйства (вольных общин) с помощью вольных экономических союзов (Советов), которые без вмешательства какой-либо политической партии должны разрешить назревшие вопросы среди крестьян и рабочих…

Мы по-прежнему будем вести борьбу против насилия государственной власти и нового порабощения трудового народа государством»[736].

Махно именовался теперь председателем Революционной повстанческой армии, а её командующим стал С. Каретников[737]. Таким образом, Махно не попал в формальное подчинение к красному командованию.

1 октября член коллегии ВЧК В. Манцев обратился к Ф. Дзержинскому: «Обещал освободить Волина и Чубенко. Согласны ли Вы на это? Если да, то освободите, временно оставив их в Москве. Об освобождении уведомьте немедленно»[738]. Анархисты были освобождены и развернули свою агитацию по Украине, приняли участие в выборах на очередной всеукраинский съезд советов. «Набат», поддерживаемый авторитетом и ресурсами махновского движения, укрепился организационно, создал секретариаты во многих городах Украины, распространял махновские материалы, установил контакты с предприятиями[739]. На 1 декабря был назначен всеукраинский съезд анархистов в Харькове. Он был санкционирован властями, на него рассылались приглашения российским анархистам Е. Ярчуку, Г. Максимову и др.[740]

В Харькове работало махновское представительство. Первоначально в него входили Хохотва, Чарин и Клейн, а с 9 ноября более влиятельные деятели движения — Буданов, Таратута и Попов. В телеграмме чекиста Балицкого Дзержинскому от 22 ноября говорилось о махновском представительстве: «Даже в Харькове они имеют успех. Вчера только прекратились забастовки на паровозостроительном заводе, вызванные махновской агитацией на почве острого продовольственного кризиса»[741]. Понятно, что большевики не могли долго терпеть существование легальной махновской агитации — рабочие могли перейти на сторону анархистов. Но пока Махно нужен был в качестве военной силы против Врангеля, ВЧК приходилось выжидать.

К 16 октября Махно собрал свои отряды в единый кулак, который теперь составлял 11 тысяч пехоты и 3500 кавалеристов с 900 пулемётными тачанками. 22 октября махновцы вместе с 23 дивизией красных прорвали фронт дроздовской дивизии, пленили почти в полном составе её 4 полк в 4000 человек и на следующий день, покрошив ещё и марковцев, взяли Александровск. Под контролем Махно оказался весь его район от Гуляйполя до Полог. Фрунзе приказал Каретникову двигаться на Перекоп, но махновцы объяснили ему, что не собираются рисковать армией без поддержки красных. Фрунзе отменил авантюристичный приказ[742]. 28 октября, сражаясь плечом к плечу с 42 дивизией — своим прежним и будущим противником, махновцы взяли Большой Токмак. 29 октября крупные силы красных прорвали фронт белых в районе Каховского плацдарма и вышли в глубокие тылы Врангеля. Его армия спешно отступила в Крым. В Махновский район, который в это время распространялся на 32 волости[743], пришёл мир.

* * *

Как только в районе Гуляйполя прекратились военные действия, там была установлена советская власть махновского типа. Был созван волостной совет (именовался также Исполнительным комитетом) — временный делегированный советский орган, в который вошли помимо анархистско-беспартийного большинства 20 эсеров и 5 коммунистов[744]. Секретарём совета до 11 ноября был Попов, а затем — рабочий П. Рыбин. В район прибыло около 100 анархистов, занявшихся культурно-просветительской работой[745]. На сходе 14 ноября население избрало комиссию из 5 человек для выработки инструкции для проведения новых выборов в Совет[746].

В ноябре Гуляйпольцы несколько раз собирались на сход, разрабатывая проект положения «О вольном трудовом совете». Окончательно положение было утверждено Советом 25 ноября, накануне нападения красных на район. Советы провозглашались «вольными» органами самоуправления трудящихся (крестьян, не эксплуатировавших бедноту, и рабочих) и должны были действовать в строгом соответствии с наказами избирателей. Запрещалось избрание в советы членов партий. Таким образом, советы должны быть не многопартийными, а беспартийными, а депутаты выражать волю своих сёл, а не партий. Перевыборы в советы должны были проходить каждые 6–12 месяцев. Положение повторяло идеи, уже разработанные в программных документах движения, несколько конкретизируя их.

7 ноября собрание рабочих и служащих Гуляйполя решало вопросы социального регулирования. Постановили: «предприятия должны отдать часть производства в кооператив для распределения между всеми членами кооператива»[747]. Кооператив, созданный в июне при профсоюзе[748], был своеобразной кассой взаимопомощи и механизмом уравнительного перераспределения среди трудящихся. Однако рыночные отношения таким образом не отменялись. Рабочим обеспечивался прожиточный минимум (причём не в натуральной форме). Они приобретали муку на связанной с кооперативом мельнице «Кемах» по льготным ценам. Цены (льготные для местных рабочих и более высокие для всех остальных) определяло собрание работников мельницы (там тоже существовало самоуправление)[749]. То же собрание трудящихся 7 ноября избрало в волостной совет трёх представителей[750].

В районе сохранялась производственная демократия. 28 октября, например, собрание рабочих и служащих Гуляйпольского завода «Богатырь» обсуждало вопрос о приобретении необходимых для возобновления работы материалов и приглашении дополнительной рабочей силы. Приобретение материалов было поручено фабрично-заводскому комитету совместно с профсоюзом и заводуправлением. Таким образом, на заводе существовала разветвлённая система органов управления и самоуправления, которая искала выход из кризиса в тяжелейших условиях гражданской войны[751].

15 ноября Гуляйпольский совет обсуждал перспективы «созидательной работы анархии» в районе. Однако высказывались и скептические мнения: «Большевики никогда не позволят нам самоуправляться, не допустят, чтобы в государственном организме было место, заражённое безвластием»[752]. Это заседание приняло решение готовиться к отпору возможному большевистскому вторжению[753].

Упор во внутренней политике Махно в этот период делался на просвещении. Волин так формулировал принципы махновской просветительской политики этого времени: «Компетентность преподавания под контролем со стороны рабочих, приоритет не накопления знаний, а навыков развития свободной личности, способной бороться за справедливое общество и жить в нём, независимость школы от церкви и государства»[754].

Во главе культурно-просветительского отдела совета встал вернувшийся в район Аршинов[755]. Было принято положение о культпросвете, которое определяло, что членом этого отдела «может быть всякий товарищ, разделяющий принципы махновского движения, выраженные в декларации Реввоенсовета армии от 20 октября 1919 г. При этом поведение его в прошлом и настоящем должно отвечать принятому в отделе уровню»[756]. Таким образом, отдел должен был превратиться в безупречное в моральном отношении анархистское ядро (ибо декларация носила анархистский характер), которое могло бы приступить к решению важнейшей задачи на пути к анархическому обществу — изменению мировоззрения и культурного уровня людей. Анархисты читали крестьянам и рабочим лекции об истории американского рабочего движения, о задачах профессиональных союзов. Лекции были выдержаны в анархо-синдикалистском духе: «Рабочие союзы (будут — А.Ш.) неизбежно постепенно отстранять государственные органы от участия в производстве»[757]. Эта позиция, предполагала постепенность ликвидации государственности и перехода к социализму, что вполне соответствовало той реальности, в которой оказалось движение — анархистский анклав в авторитарном государстве.

В районе открывались новые школы, готовились педагогические эксперименты по системе испанского анархиста Ф. Феррера, при которой ученики помогают учителям распространять знания на следующее поколение детей. Учителя содержались крестьянами, но грамотные повстанцы и сами участвовали в преподавании. В программу школы входили в основном гуманитарные предметы: политэкономия, история, теория и практика анархизма и социализма, история французской революции (по Кропоткину) и революционного повстанчества в русской революции. Вновь начал работу махновский театр, ставивший пьесу «Жизнь махновцев»[758].

Готовились и социальные преобразования — махновцы надеялись, что мир с большевиками продлится по крайней мере 3–4 месяца. На 15 ноября был назначен районный крестьянский съезд, но 13 ноября он был отложен из-за обострившейся обстановки[759].

Несмотря на заключённое перемирие, наученные горьким опытом лидеры движения относились к коммунистической партии с большой настороженностью и не отказывались от критики в адрес большевиков. 13 ноября совет постановил, что необходимо требовать прекращения репрессий против меньшевиков и анархистов и освобождения их[760]. Несмотря на прежние разногласия и конфликты, махновцы вступились за социал-демократов, забыв, правда, об эсерах.

Был ли махновский район обречён? Думая об этом, нельзя забывать, что в стране набирала силу дискуссия внутри большевистской партии — часть теоретиков склонялась к необходимости демократизации социально-политической жизни. Набирали силу крестьянские восстания. Зрело глухое недовольство рабочих Петрограда и матросов Кронштадта. Не был разгромлен Врангель. Счёт шёл на месяцы. Сложись ситуация несколько хуже для большевиков, уже в начале 1921 г. махновская модель стала бы спасительной для режима составляющей НЭПа. Если бы расстановка сил была иной, если бы район продержался до весны 1921 г., если бы иначе сложились военные события и политические схватки… Но махновцы сами ускоряли ход событий. Не могли не ускорять, потому что мечтали победить белых и тем доказать красным свою силу и искренность.

* * *

Цвет махновских войск под командованием Каретникова (сам Махно был ранен в ногу) был на фронте. Одновременно началась дополнительная мобилизация в РККА, к которой крестьяне отнеслись более благосклонно в свете союза красных и Махно. Часть махновцев действовала на перекопском направлении. Группа Каретникова и отряд пулемётчиков Фомы Кожина (2400 сабель, 1900 штыков, 450 пулемётов и 32 орудия)[761] выдвинулись к Сивашу.

Отношения между махновцами и красноармейцами были относительно благожелательными. Вспоминает курсант И. Мишин: «Совершая марши, наша бригада нередко останавливалась в одних населённых пунктах вместе с махновцами. За весь период наступления наших армий не наблюдалось какого-либо антагонизма между курсантами и махновцами. Махновцы называли нас «курсаками», приглашали к себе для проведения свободного времени. Что ж, говорили, вы, курсаки, так скучно живёте? Песен не поёте, горилку не пьёте? То ли дело у нас! Однако никакого разобщения между курсаками и махновцами не чувствовалось и в выполнении поставленных командованием Красной армии задач»[762]. Впрочем, не всё было так гладко. Махновцы испытывали острую нехватку одежды и обуви. Начались спонтанные нападения на небольшие части красных ради захвата одежды. Махновский командир Дерменджи писал в штаб: «т. Белаш, нужно сделать распоряжение и приказ по полкам, чтобы проходящие части ни в коем случае не раздевали. Началась полная грабиловка, насилие и убийство»[763]. Как мы увидим, махновский штаб принял суровые меры.

Тем временем, красные решили ещё раз «рискнуть» махновцами и приказали Каретникову в ночь на 6 ноября форсировать Сиваш. Красная пехота ещё не подошла, и шансы на успех были очень малы. Каретников стал тянуть время, пока красные не смогли выставить силы, необходимые для поддержки махновской ударной группы. «Видимо, махновцы не совсем доверяли мне…»[764], — вспоминает командующий фронтом М. Фрунзе. Переговоры затрудняло и то, что большевики опять не выполнили соглашение относительно снабжения махновцев. Как пишет комиссар штаба фронта А. Осинкин, Каретников «говорил, что не может выступать, потому что армия чего-то не получила». Судя по предыдущему опыту этим «чем-то» могли быть, например, боеприпасы. Фрунзе попытался приструнить Каретникова: «Скажите, как поступают в войсках Махно с тем, кто отказывается выполнить распоряжение вышестоящего начальника?» На что Каретников ответил: «Этого у нас не бывает… У нас в войске революционная дисциплина и все приказы обсуждаются с начальниками частей»[765]. Фрунзе пришлось обсуждать с махновцами свои приказы. После того, как разногласия были урегулированы, подошли две красные дивизии, кавалерия Каретникова начала переходить Сиваш,

Белые не смогли выдержать внезапного удара махновцев и красных со стороны Сиваша. Они не думали, что значительные силы противника смогут пройти через это ледяное болото. После ожесточённых боёв на Литовском полуострове 8–11 ноября, в котором махновцы составляли ударную силу красных, оборона Врангеля рухнула. Махновцы вышли к Юшуню, в тыл укреплений Перекопа, а после эвакуации остатков белой армии расположились в районе Евпатории.

* * *

Почему белые проиграли? Почему Колчак, Деникин, Краснов, Юденич, Врангель и другие генералы, контролировавшие большую часть территории страны, в конце концов были разгромлены? Ведь на их стороне была поддержка государств Антанты, только что победивших Германию, военная опытность офицеров, авторитарная дисциплина не хуже, чем у большевиков. Иногда их мобилизации имели успех, и им удавалось достичь численного превосходства в сражении.

Но для народной массы России (в широком смысле слова, включая Украину и другие территории бывшей Российской империи) генералы были чуждой силой. К тому же, как уже говорилось, они не имели существенных преимуществ перед красными, являясь вариантом того же зла со своими дополнительными недостатками. Их борьба за «законность» (что не мешало белым грабить и расстреливать без суда, не говоря уже о типичных для всех сторон гражданской войны зверствах) означала для крестьян возвращение сословных унижений и новый передел земли — назад, не в их пользу. В этом отношении белые казались более страшной силой, чем красные.

В то же время коммунистический режим, самой своей идеологией ориентированный на максимальную централизацию управления всеми ресурсами, показал большие способности к мобилизации сил. Ведь даже численное превосходство красных — заслуга организационного таланта Ленина и его товарищей. Их порыв в будущее увлекал деятельных людей всех слоёв общества, но прежде всего из низов, большевистская революция открывала невероятные возможности для тех, «кто был ничем». Белые же предлагали возвращение прав прежней элиты, если не аристократии, то уж во всяком случае собственников. Происхождение этой собственности было настолько сомнительным, что социальным целям белого движения могло сочувствовать лишь меньшинство граждан.

Сопровождавшие большевистскую революцию разрушения и общественные катаклизмы порождали иррациональные надежды. Радикальные лозунги большевизма дезориентировали другие революционные силы, не сразу определившие, что РКП(б) преследует цели, обратные задачам антиавторитарного крыла Российской революции. В этом отношении взаимоотношения Махно с красными и белыми вполне показательно.

Надежды на скорое улучшение жизни подкреплялись резким ростом социальной мобильности, карьеры, самореализации, приобщения к великому делу. Коммунисты вобрали в свои ряды миллионы активных людей, которые не могли реализовать себя в условиях Российской империи. То же самое можно сказать и о других партиях, но большевизм предложил наиболее последовательную и простую стратегию диктатуры бедноты, которая нашла наиболее массовую поддержку у городских низов. Но в результате притока бедноты культурный уровень членов коммунистической партии был невысок, они привыкли к применению насильственных методов достижения целей, к разрушению. Это способствовало победе коммунистов в гражданской войне, но создавали большие препятствия для дальнейшей созидательной работы по восстановлению хозяйства и созданию основ социалистического общества.

Лозунги коммунистов соответствовали революционным настроениям широких масс. Эти лозунги были по форме близки популярным в народе идеям эсеров, меньшевиков и анархистов, но большевики казались более решительными сторонниками социалистических преобразований, потому что предлагали действовать быстрее, радикально разрушать старые капиталистические отношения. В действительности методы, применявшиеся большевиками, противоречили провозглашённым целям преодоления угнетения и эксплуатации. В условиях коммунистического режима угнетение сохранилось иногда в более тяжёлых формах, чем при царе и при белых. Но широкие массы считали, что это вынужденные меры на время войны, и после победы над белыми и интервентами большевики установят общество всеобщего братства и свободы. Коммунисты, таким образом, выиграли идеологическую войну против белых и умеренных социалистов. Они смогли заручиться наиболее массовой поддержкой, создать хорошо организованную и многочисленную армию, по частям разбить уступавшие им по численности белые армии и разрозненные крестьянские восстания.

Но эти источники победы красных в «большой» гражданской войне 1918–1920 гг. вели к продолжению гражданской войны после разгрома белых. Обеспечив победу красных, распалённые борьбой трудящиеся массы потребовали «расплаты по векселям», выданным коммунистической партией во время войны с белыми. И когда коммунисты отказались менять политику, разразилась «третья революция», направленная против режима «военного коммунизма». Народ снова повернулся к коммунистам лицом Махно.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.