7.2. Микоян против Бухарина

7.2. Микоян против Бухарина

Отрывки из жизни

Бухарин: У больших людей — большие масштабы

«Родился 27 сентября (по старому стилю) 1888 г. в Москве, — писал Николай Бухарин в автобиографии, — отец был в то время учителем начальной школы, мать — учительницей там же. По специальности отец — математик (окончил физико-математический факультет Московского университета). Воспитывали меня в обычном интеллигентском духе…» Так что не было ничего удивительного, что и сын пошел учиться в Московский университет. Удивительное было в другом. Участвуя в первой русской революции 1905–1907 гг., Бухарин стал членом партии, когда ему не исполнилось и 18 лет, т. е. в августе 1906 г.

…Начались аресты. В 1911 году из архангельской ссылки бежал за границу, где работал под руководством Ленина. Так что, как говорится, было не до университетов. Позже вождь в связи с этим скажет: «Его теоретические воззрения очень с большим сомнением могут быть отнесены к вполне марксистским, ибо в нем есть нечто схоластическое (он никогда не учился и, думаю, никогда не понимал вполне диалектики)».

Между тем такие слова вождя не помешали Бухарину занять чрезвычайно высокое положение. Во многом произошло это благодаря тому, что он прославился беспощадной борьбой вначале с Троцким, а потом с Зиновьевым и Каменевым. Однако, когда в 1929 году сам занял позиции, объявленные большинством ЦК «правым уклоном», Сталин, опираясь на ленинскую характеристику, поставил вопрос: «Тов. Бухарин как теоретик». Вывод был ошеломляющий: Бухарину следовало бы быть скромнее, учиться диалектике, а он через год после смерти Ленина печатает в сборнике «Революция права» статью «К теории империалистического государства», не принятую при Ленине.

В итоге Апрельский Объединенный пленум ЦК и ЦКК 1929 года решает, что действия Бухарина Николая Ивановича расходятся с политикой партии. Его освобождают от должности ответственного редактора «Правды» — главной газеты страны, которой он руководил с декабря 1917 года. Но Бухарин от своих взглядов не отказывается и продолжает выступать против генеральной линии ВКП(б). И тогда (через полгода) уже Ноябрьский пленум выводит его из Политбюро, членом которого он был с 1924 года, а кандидатом в члены избран еще в 1919-м…

Такими были последствия выступления Бухарина против, по его мнению, необоснованного форсирования темпов индустриализации и против чрезвычайных мер, введенных в связи с хлебными затруднениями и ударивших по зажиточному крестьянству. Эта тема подробно освещалась в средствах массовой информации, а вот о том, что было потом, знают только посвященные. Поэтому есть смысл представить один из самых скандальных документов того времени. Документ связан с именем по сей день не изученной личности «непотопляемого члена Политбюро» А. И. Микояна, про которого вместо характеристики знаменитый шеф КГБ В. Е. Семичастный предложил мне два анекдота. Первый: «Без инфаркта и паралича — от Ильича до Ильича». То есть от Ленина до Брежнева. Второй: «На улице ливень. Вбегает Микоян. На нем ни дождинки. — Анастас Иваныч, как это вам в такой дождь удалось остаться сухим? — А я между струй… Между струй!!!» «Вот! В этом весь Микоян», — заключил Семичастный.

Возвращаясь к личности Бухарина после такого «лирического» отступления, стоит заметить: видимо, поняв, что дело заходит слишком далеко, 25 ноября 1929 года Бухарин обращается в ЦК с заявлением о признании своих ошибок. Однако даже такой шаг не помогает ему вернуться в состав высшего политического руководства СССР. Таким образом, 1929 год становится в судьбе Бухарина переломным.

Тем не менее Бухарин не сдается и неоднократно пытается восстановить свое прежнее положение. Что отчасти удается. После его речи на XVII съезде ВКП(б), состоявшемся с 26 января по 10 февраля 1934 года, «Известия» 31 января публикуют это выступление. А вскоре Бухарина назначают ответственным редактором этой второй газеты страны. С 22 февраля 1934-го Бухарин начинает подписывать «Известия» в печать.

Наивно было бы думать, что такой поворот событий мало-помалу все расхождения Бухарина с ВКП(б) сведет на нет. Еще в июле 1928 года (если верить архивным данным Хогтонской библиотеки Гарвардского университета), в разговоре с «опальным» Каменевым Бухарин признался: «Разногласия между нами и Сталиным во много раз серьезнее всех бывших у нас (т. е. у Бухарина, Рыкова и Томского, — НАД.) разногласий с Вами».

Эти самые «разногласия со Сталиным» будут только обостряться и в конце концов закончатся тем, что в 37-м году Февральско-мартовский пленум исключит Бухарина из состава ЦК ВКП(б) и членов партии. Он будет арестован, осужден и 13 марта 1938 года расстрелян. Остаться в живых не помогут никакие прошлые заслуги. Ни то, что весной 1917 года вернулся в Россию, чтобы наладить революционную работу в Петрограде. Ни то, что на VI съезде РСДРП(б) как особо активный революционный деятель был избран членом Центрального Комитета партии и стал одним из руководителей Октябрьского вооруженного восстания в Москве. Ни то, что долгое время был в числе лидеров Коминтерна. Ни то, что много лет посвятил разработке новых подходов к экономике страны и в 1929 году был избран действительным членом Академии наук СССР. Ни то, что, будучи уже академиком, работал в Конституционной комиссии над новой Конституцией…

После отставки в 29-м он продолжал слишком по-своему смотреть на происходящее в СССР, хотя на словах признавал правоту курса партии. Его еще продолжали избирать в члены ЦК, как это было на XVI съезде ВКП(б) в 1930-м, потом — кандидатом в члены ЦК, как это было на XVII съезде в 1934-м, и членом ЦИК СССР, как это было в 1935 году. Но с каждым разом уровень этих избраний становился все ниже и ниже. Пока его совсем не свели на нет…

Бухарина реабилитировали через 50 лет. 4 февраля 1988 года пленум Верховного суда СССР отменил приговор и прекратил дело, а 21 июня в том же году КПК при ЦК КПСС восстановил его в рядах Коммунистической партии… посмертно!

Доживи Бухарин до тех дней, когда по инерции Перестройки пересматривали и его дело, вряд ли бы он не оказался среди тех, кто счел для себя за благо не оставаться в рядах партии, как это сделали Ельцин, Яковлев, Шеварднадзе и Горбачев… Да и само восстановление его «в рядах Коммунистической партии» Бухарин счел бы за медвежью услугу, потому что (как свидетельствуют главные написанные им труды) действительно «его теоретические воззрения очень с большим сомнением могут быть отнесены к вполне марксистским». Он чистой воды социал-демократ… русского разлива. Недаром в его партдокументах в графе «национальность» было написано — русский! Последователями Бухарина можно назвать Маленкова, Хрущева, Горбачева, Ельцина и, конечно, Берию, оказавшегося истинным отцом советской «оттепели». Что же касается пролитой крови соратников по партии, то кто в этом не преуспел… в той или иной мере?! Не случайно А. Н. Яковлев как председатель комиссии по реабилитации жертв репрессий сказал: «Например, Хрущев… крови на его совести не меньше, а по сравнению с кое-кем и больше».

Что случилось

Бухарин: История сорвалась в 1917 г. со своих ржавых цепей…

…14 октября 1930 года Бухарин, не находя себе места, решается написать Сталину очень откровенное письмо: «Коба. Я после разговора по телефону ушел тотчас же со службы в состоянии отчаяния. Не потому, что ты меня «напугал» — ты меня не напугаешь и не запугаешь. А потому, что те чудовищные обвинения, которые ты мне бросил, ясно указывают на существование какой-то дьявольской, гнусной и низкой провокации, которой ты веришь, на которой строишь свою политику и которая до добра не доведет, хотя бы ты и уничтожил меня физически так же успешно, как ты уничтожаешь меня политически…

Я считаю твои обвинения чудовищной, безумной клеветой, дикой и, в конечном счете, неумной… Правда то, что несмотря на все наветы на меня, я стою плечо к плечу со всеми, хотя каждый божий день меня выталкивают. Правда то, что я терплю неслыханные издевательства. Правда то, что я не отвечаю и креплюсь, когда клевещут на меня… Или то, что я не лижу тебе зада и не пишу тебе статей a la Пятаков — или это делает меня «проповедником террора»? Тогда так и говорите! Боже, что за адово сумасшествие происходит сейчас! И ты, вместо объяснения, истекаешь злобой против человека, который исполнен одной мыслью: чем-нибудь помогать, тащить со всеми телегу, но не превращаться в подхалима, которых много и которые нас губят».

Вот такое откровенно резкое, но негласное письмо Сталину. Гласно же, буквально через считанные дни, а именно в ноябре 1930 года Бухарин публикует в «Правде» совершенно иное заявление. В нем он признает правильность решений XVI съезда, осуждает любую фракционную деятельность и любые попытки борьбы с руководством партии. Однако это скорее тайный маневр, нежели действительное признание своих ошибок и отказ от того, что он писал Сталину всего несколько дней назад. И Сталин, судя по развитию событий, знает это.

Источником такой информации вольно или невольно оказывается прежде всего бывший с Бухариным, что называется, «на дружеской ноге» партийный функционер В. Н. Астров. (Кстати, в те годы, как сообщил, ссылаясь на архивы, А. Н. Яковлев, почти все, словно соревнуясь, участвовали в каком-то дьявольском наваждении по разоблачению врагов народа и писали друг на друга все, что хоть как-то могло содействовать подобному разоблачению. Не были исключением и Астров, и, к сожалению, сам Бухарин…) Особенно роль Астрова проявилась 13 января 1937 года на очной ставке, где он, разоблачая Бухарина, вдруг стал разоблачать и себя, каясь, что еще в 1933 году при аресте многого не сказал и лишь теперь готов сообщить о тайных конференциях «правых», на которых обсуждались террористические планы. За это «признание 9 июля 1937 года уголовное дело Астрова прекратили. После чего его, как свидетельствуют архивы: «Освободили. Оставили в Москве. Дали квартиру и работу по истории». В 43-м году, добиваясь восстановления в партии, Астров просил учесть Берию, что помог разоблачить не только Бухарина, но и других «правых» — например, Рыкова. Позже, в 50–60-е годы, когда решался вопрос о партийности и ответственности Астрова, он уточнил, что у Бухарина были лишь высказывания против деятельности Сталина, однако под влиянием НКВД он, Астров, трактовал эти высказывания как подготовку «правыми» теракта против Сталина и попытку переворота… Как было в действительности, пожалуй, уже не докопаться. Ясно одно: такая помощь следствию сыграла в судьбе Бухарина страшную роль.

Другую, быть может, не менее страшную роль сыграл отчаянный шаг Томского. 23 августа 1936 года «Правда» известила: «…кандидат в члены ЦК ВКП(б) М. П. Томский, запутавшись в своих связях с контрреволюционными троцкистско-зиновьевскими террористами, 22 августа на своей даче в Болшево покончил жизнь самоубийством». И хотя в своем предсмертном письме в адрес Сталина Томский отрицал какую бы то ни было личную антипартийную деятельность, его самоубийство, подобно молчанию, было расценено как знак согласия… с тем, что ставилось в вину ему и его главному единомышленнику Бухарину!

Загадочная ненависть Микояна

Бухарин: все это — злая выдумка!

На самоубийство Томского толкнуло то же, что заставило Бухарина и Рыкова обратиться к Сталину с заявлениями… Дело в том, что в августе 1936 года в ходе суда над «объединенным троцкистско-зиновьевским центром» Г.Е. Зиновьев и Л. Б. Каменев, руководствуясь личными спасительными мотивами, вдруг признались в своих связях с бывшими лидерами «правых» — с Томским, Рыковым, Бухариным, Углановым, Радеком и Пятаковым. Не выдержав складывавшейся обстановки, Томский застрелился, а Бухарин и Рыков попытались развеять подозрения, потребовав очной ставки. К сожалению, очная ставка с Зиновьевым и Каменевым не состоялась. Они были расстреляны, так и не прояснив своих слов.

Зато состоялась очная ставка Бухарина и Рыкова с Г. Я. Сокольниковым, являвшимся в какой-то мере «подельником» признавшихся лидеров. В присутствии Л. Кагановича, Н. Ежова и А. Вышинского 8 сентября 1936 года он прямо в лицо подозреваемым заявил: «В конце 1933 г. или в начале 1934 г. Каменев мне говорил о своих встречах с Рыковым и Бухариным на почве переговоров о вступлении в блок». В ответ Бухарин назвал сказанное «злой выдумкой». Тогда дело кончилось лишь… нервотрепкой: 10 сентября согласно постановлению прокурора СССР Вышинского было объявлено, что оснований для привлечения к судебной ответственности не обнаружено…

Однако прошло время. Были арестованы очередные подозреваемые, в том числе и причастные к «правому уклону». Их показания снова привлекли внимание к Бухарину и Рыкову. В связи с чем Ежов написал Сталину: «…Я думаю, что мы тогда до конца не докопались». И колесо следствия закрутилось с новой силой. Особенно после того, как 6 декабря 1936 года арестованный Е. Ф. Куликов показал, что «в 1932 году им лично была получена от Бухарина директива о необходимости убийства Сталина»… После таких слов Бухариным занялись вплотную. Это дело НКВД начинал Ягода, а закончил Ежов.

Стараясь оправдать свое назначение на пост наркома внутренних дел СССР, Ежов, уже 7 октября 1936 года, вождю сообщил: «…боевая террористическая группа Славинского (организация «правых», — НАД.) …намечала совершение террористического акта против тов. Сталина в день торжественного заседания 6 ноября 1936 г. в Большом театре… Известно о существовании центра контрреволюционной организации правых в составе Томского, Бухарина, Рыкова…»

Подобные послания (всего около 60) направлялись Сталину одно за другим, создавая у него, естественно, соответствующее настроение. В результате чего терпение вождя должно было лопнуть…

Вопрос о Бухарине и Рыкове в 1936 году вынесли на декабрьский пленум ЦК ВКП(б). Бухарин снова попытался доказать, что в обвинениях против него «нет ни единого слова правды», что Сокольников с ним «о политических делах никаких разговоров не вел, что он говорит со слов Томского — Томского, который к тому времени не существовал…

Я никогда не отрицал, что в 1928–29 гг. я вел оппозиционную борьбу против партии. (Обратите внимание! Это слова самого Бухарина примерно за 3 месяца до ареста. — НАД.) Но я не знаю, чем заверить вас, что в дальнейшем я абсолютно… ни о каких платформах, ни о каких «центрах» абсолютно ни одного атома представления не имел…

Я вас заверяю, что… я всегда, до самой последней минуты своей жизни, всегда буду стоять за нашу партию, за наше руководство, за Сталина…»

Обращаясь к пленуму, Бухарин справедливо напишет: «Все говорят: «я убежден», «нет сомнений» и т. д. Обвиняемому говорят в глаза: а мы не верим, каждое твое слово нужно проверить. А на другой стороне слова обвиняемых — обвинителей принимаются за чистую монету…»

Вот так пытался что-то доказывать Н. И. Бухарин, но его уже толком не слушали… так же, как в свое время не слушал он сам, когда вместе со Сталиным громил Троцкого, Зиновьева, Каменева и других. Впрочем, какое было время, такие были и люди! Или — наоборот?!

В перерывах пленума проводились с участием Сталина очные ставки с новыми людьми, но и они ничего не прояснили. В итоге пленум принял предложение Сталина: «Считать вопрос о Рыкове и Бухарине незаконченным. Продолжить дальнейшую проверку и отложить дело с решением до последующего Пленума ЦК».

Между тем ком разоблачений продолжал обрастать новыми, плохо поддающимися проверке, обвинениями, например, в причастности Бухарина к убийству Кирова. Кажется, явный абсурд и в то же время попробуй докажи, что это не так, если кто-то, пытаясь сохранить жизнь себе и своим близким, утверждает обратное. Очередная очная ставка еще больше запутывала дело.

В начале 37-го года Бухарин делает заявление, что не явится на предстоящий пленум, пока с него не снимут обвинения в шпионаже и вредительстве. И еще в знак протеста объявляет голодовку.

На открывшемся 23 февраля пленуме ЦК, посвященном опять Бухарину и Рыкову, с главным докладом выступил Ежов. И если позиция этого, политически и нравственно разложившегося, разумного существа, вскоре оказавшегося на скамье подсудимых, вполне понятна, то поведение на пленуме Анастаса Микояна, — единственного из бакинских комиссаров, оставшегося в живых, — продолжает оставаться большой исторической загадкой. Во всяком случае — для меня. Дело в том, что однажды, будучи по делу в гостях у сына Микояна, я разговорился со Степаном Анастасовичем о Горбачеве и Бухарине и, как бы между прочим, спросил: какие отношения были у его отца с Бухариным? Сын стал уверять, что отец очень уважал Николая Ивановича и даже пытался его спасти… И вот теперь, когда я исследую приводимые ниже архивные данные, я не знаю кому верить: то ли подписи отца, то ли словам сына?!

С содокладом, поддерживающим Ежова, выступил Микоян. Его политические обвинения и оценки ошеломили Бухарина, пожалуй, больше всего. Впечатление, что Бухарин ожидал подобные слова от кого угодно — только не от Микояна: «Товарищи, я хочу сперва сказать несколько слов относительно речи, которую здесь произнес товарищ Микоян. Товарищ Микоян, так сказать, изобразил мои письма членам Политбюро ЦК ВКП(б) — первое и второе, как письма, которые содержат в себе аналогичные троцкистским методы запугивания Центрального Комитета…

Мне хочется, — говорит Микоян, — опорочить органы Наркомвнудела целиком. Абсолютно нет. Я абсолютно не собирался это делать… Относительно политической установки. Тов. Микоян говорит, что я хотел дискредитировать Центральный Комитет. Я говорил не насчет Центрального Комитета. Но если публика все время читает в резолюциях, которые печатаются в газетах и в передовицах «Большевика», о том, что еще должно быть доказано, как об уже доказанном, то совершенно естественно, что эта определенная струя, как директивная, просасывается повсюду. Неужели это трудно понять?..

Товарищ Микоян сказал, что я целый ряд вещей наврал Центральному Комитету, что с Куликовым я 29 год смешал с 32 годом. Что я ошибся — это верно, но такие частные ошибки возможны».

На этом роль Микояна не закончилась. Была образована комиссия под председательством того же Анастаса Ивановича. В ее состав вошли такие известные лица, как Андреев, Сталин, Молотов, Каганович Л. M., Ворошилов, Калинин, Ежов, Шкирятов, Крупская, Косиор, Ярославский, Жданов, Ульянова М. И., Хрущев, Литвинов, Якир, Берия, Буденный, Чубарь, Косарев, Постышев, Петровский, Шверник, Гамарник и др.

К заседанию комиссии 27 февраля 1937 года был подготовлен проект Протокола с предварительными предложениями. Однако в ходе голосования кое-что в нем под влиянием речи Микояна существенно изменилось. Так Сталин первоначально предлагал Бухарина и Рыкова «исключить из состава кандидатов ЦК ВКП(б) и членов ВКП(б), суду не предавать, а выслать», в то время как Ежов, Буденный, Мануильский, Шверник, Косарев и Якир требовали помимо исключения из партии «предать суду и расстрелять», другие же (Постышев, Шкирятов, Антипов, Хрущев, Николаева, Косиор, Петровский и Литвинов) предлагали «предать суду без применения расстрела». В конце концов Сталин свою самую лояльную из всех позицию с решением «выслать» (именно так когда-то поступили с Троцким) заменил «дипломатичным» предложением: после исключения из партии «суду не предавать, а направить дело Бухарина — Рыкова в НКВД».

Его поддержали: сестра и жена Ленина, Варейкис, Молотов и Ворошилов, а при голосовании и все остальные, в том числе и те, кто выступал со своим предложением. В итоге «единогласно» постановили:

1) Исключить из состава кандидатов в члены ЦК ВКП(б) и членов ВКП(б) Бухарина и Рыкова; суду их не предавать, а направить дело Бухарина и Рыкова в НКВД.

2) Поручить комиссии в составе т.т. Сталина, Молотова, Ворошилова, Кагановича, Микояна и Ежова выработать на основе принятого решения проект мотивированной резолюции».

И подпись: «Председатель А. Микоян».

На основании данных комиссии Пленум принял резолюцию, в которой под воздействием разоблачительной речи А. Микояна был записан особо серьезный пункт № 3, а именно: «Пленум ЦК устанавливает, что записка т. Бухарина в ЦК, где он пытается опровергнуть показания поименованных выше троцкистов и правых террористов, является по своему содержанию клеветническим документом, который не только обнаруживает полное бессилие т. Бухарина опровергнуть показания троцкистов и правых террористов против него, но под видом адвокатского оспаривания этих показаний делает клеветнический выпад против НКВД и допускает недостойные коммуниста нападки на партию и ее ЦК…»

В этот же день, 27 февраля 1937 года, Бухарин и Рыков были арестованы. Комиссия под председательством Микояна сделала свое дело. Судьба Бухарина была выведена, в прямом смысле слова, на финишную прямую и завершилась расстрелом в тот же день, когда был вынесен приговор.

Слезы Бухарина

Архивы донесли до нас последние его слова. Из письма Сталину 10 декабря 1937 г.: «Я не христианин. Но у меня есть свои странности — я считаю, что несу расплату за те годы, когда я действительно вел борьбу… Больше всего меня угнетает такой факт. Летом 1928 года, когда я был у тебя, ты мне говорил: знаешь, почему я с тобой дружу? Ты ведь не способен на интригу? Я говорю — да. А в это время я бегал к Каменеву. Этот факт у меня в голове, как первородный грех иудея. Боже мой, какой я был мальчишка и дурак, а теперь плачу за это своей честью и всей жизнью. За это прости меня… Я пишу и плачу, мне уже ничего не нужно…»

Однако, когда в марте 1938 г. был вынесен смертный приговор, в прошении о помиловании он написал: «Я внутренне разоружился и перевооружился на новый социалистический лад… Дайте возможность расти новому, второму Бухарину — пусть будет он хоть Петровым. Этот новый человек будет полной противоположностью умершему, он уже родился, дайте ему возможность хоть какой-то работы…»

Но и «второму Бухарину» не поверили!

Документ, свидетельствующий о ведущей роли Микояна «в деле Бухарина» Правки и подпись принадлежат руке Микояна (см. следующую страницу).

Документ, свидетельствующий о ведущей роли Микояна «в деле Бухарина». Правки и подпись принадлежат руке Микояна.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.