ДУХ САДДАМА

ДУХ САДДАМА

Сказанное бен Ладеном подтвердилось в первые же месяцы оккупации Ирака, когда войска Соединенных Штатов осознали гибридный характер повстанческого движения, которое им противостояло¹. Вторжения в Багдад Саддам Хусейн не ожидал. Но он тщательно подготовил свой режим к другому сценарию конца света — к мятежу внутри страны, организованному либо иракским шиитским большинством, либо курдским меньшинством². С помощью США обе эти группы населения подняли голову в конце первой войны в Персидском заливе, за что и были подвергнуты массовому уничтожению (с молчаливого согласия Америки). Чтобы не допустить вновь революционного брожения, в промежуток между войнами Саддам создал мощный подпольный контрреволюционный аппарат и принял меры по укреплению силовиков. Он расширил одно из подразделений своей личной охраны, «Федаин Сад дам», и выдал лицензию на создание учебных центров для подготовки ополченцев³. В своей истории второй войны в Персидском заливе Майкл Гордон и генерал Бернард Трейнор указывают на то, что задолго до прибытия первого американского солдата в Ирак «по всей стране была создана сеть конспиративных квартир и складов оружия, в том числе и материалов для изготовления самодельной взрывчатки, предназначенных для военизированных формирований… Все это отвечало стратегии борьбы с повстанцами — теми, кто, по мнению Саддама, представлял наиболее серьезную угрозу его режиму»⁴.

Человеком, который проанализировал эту стратегию и понял, что за сопротивлением, оказанным после вторжения, стоит свергнутый режим, — и это не «вопросы, на которые нет ответов», как сказал Дональд Рамсфелд, министр обороны США — был полковник Дерек Харви, офицер военной разведки, работавший в возглавляемой генералом Рикардо (Риком) Санчесом Объединенной боевой группе 7, в штабе американских войск в Ираке⁵.

По оценкам Харви, армию сопротивления составляли от 65 000 до 95 000 военнослужащих, прежде входивших в Специальную республиканскую гвардию, «Мухабарат» (структуру, руководящую разведывательным управлением Ирака), «Федаин Саддам» и субсидируемые государством подразделения ополченцев. Всех этих людей Пол Бремер, назначенный Бушем главой Временной коалиционной администрации (ВКА), одним росчерком пера лишил работы и средств к существованию, подписав указ о роспуске иракских вооруженных сил. Многие из уволенных офицеров присоединились к зарождающейся кампании, целью которой было изгнание из страны экспроприаторов. Также к их числу следует добавить многих недовольных иракцев, пострадавших от противоречивой политики «дебаасификации», объявленной Бремером через 10 дней после его появления в Багдаде⁶.

Ситуация усугублялась и тем, что в свое время Саддам разрешил функционирование в Ираке серого рынка, чтобы обходить санкции, наложенные ООН, — и это привело к созданию криминальной сети, возглавляемой вице-президентом Иззатом Ибрагимом ад-Дури. Ад-Дури, член суфийского[10] ордена Накшбанди, прямое начало которому, как утверждали, положил Абу Бакр, первый исламский халиф, родился в деревне ад-Дур вблизи Тикрита, родного города Саддама. В самом центре суннитского региона ему удалось показать себя ловким функционером-баасистом. Став вице-президентом, он с помощью своих сподвижников-суфиев снабжал оружием спецслужбы и армию режима. Это была одна из форм этнического покровительства, которое в 2006 г., после казни Саддама, проявилось в создании «Армии мужчин ордена Накшбанди» — одной из наиболее мощных суннитских повстанческих группировок в Ираке. Позже, в 2014 г., она помогла ИГИЛ установить власть в Мосуле.

Ад-Дури был опытным контрабандистом и возглавлял прибыльный бизнес по импорту роскошных европейских автомобилей в Ирак через иорданский порт Акаба. Как объяснил нам Харви, его автобизнес охватывал все сферы: ад-Дури курировал также и автомастерские, через которые проходили эти незаконно ввезенные автомобили. Там их либо переоборудовали, либо оснащали самодельными взрывными устройствами, превращая в смертоносное оружие, применявшееся против американских войск в Ираке.

Еще до войны Саддам принял и другие контрреволюционные меры. Мы склонны расценивать его режим как светский, и таким он в известной степени и был. Но после первой войны в Заливе Саддам стал укреплять свой режим, опасаясь иностранных фундаменталистов, таких как иранские муллы, а также внутренних противников того же толка, разделяющих концепцию «ближнего врага» и способных бросить вызов его правлению. Поэтому он исламизировал свой режим, украсив иракский флаг фразой «Аллах акбар» («Бог велик») и применяя многочисленные драконовские наказания, большинство из которых основывались на законе шариата: ворам отрубали руки, а уклонистов от армии и дезертиров лишали ушей. Для того чтобы отличать последних от ветеранов ираноиракской войны, саддамисты помечали лбы людей, подвергшихся наказанию, крестами, который наносили раскаленным железом⁷.

Поворот в сторону религиозности имел и еще одну цель: подавить или заглушить критику положения в экономике, пострадавшей от иностранных санкций. Следуя этой цели, режим ввел запрет на использование женского труда, надеясь таким образом сократить официальное количество безработных⁸. Еще более значительным шагом стала Кампания за исламскую веру, в ходе которой был предпринята попытка соединить баасистскую идеологию с исламизмом. Следить за реализацией этого плана религиозного обновления было поручено не кому иному, как верному ад-Дури, крестному отцу мафии, занимающейся контрабандой автомобилей.

Как и следовало ожидать, Кампания за веру оказалась адской смесью прозелитизма и мафиозной экономики. Некоторые из воспринявших новую веру иракцев совершили хадж, то есть ежегодное религиозное паломничество в Мекку, субсидированное государством, в то время как других новообращенных поощрили деньгами, недвижимостью и, естественно, дорогими автомобилями⁹. Полковник Джоэл Рейберн, офицер американской разведки, служивший в Ираке и написавший историю этой страны, отмечает, что одно из самых неожиданных последствий Кампании за веру было в то же время и вполне предсказуемо: «Саддам полагал, что посылает в исламские школы убежденных баасистов и они останутся лояльными и тогда, когда закрепятся в мечетях, из которых режим сможет затем управлять или манипулировать исламским движением. На самом деле произошло обратное. Большинство офицеров, направленных в мечети, не отличались на тот момент глубокой приверженностью баасизму, и многие из них, столкнувшись с учением салафизма, сделались больше привержены ему, нежели Саддаму»¹⁰.

Многие из прошедших обучение по этой программе, отмечает Рэйберн, обнаружили в своем прошлом то, в чем необходимо было исповедаться, а также искупить свою вину; таким образом, обучение обернулось против идеологии, которую должна была внушить Кампания за веру, а значит, и против самого режима¹¹. Некоторые из этих «салафитов-баасистов» даже остались на своих должностях в новом проамериканском иракском правительстве и в то же время тайно совершали террористические акты против американцев. Одним из таких людей был Халаф аль-Олайян, который занимал высокий пост в армии Саддама, а потом стал одним из лидеров «Тавафук», суннитского блока в постсаддамовском иракском парламенте¹². Всю бессмысленность проведения Кампании за веру еще до американского вторжения продемонстрировал Махмуд аль-Машхадани: он стал салафитом и впоследствии был заключен в тюрьму за нападки на тот самый режим, который и инициировал проведение Кампании за веру¹³. (В 2006 г. аль-Машхадани был избран на пост спикера Совета представителей Ирака, а через год после этого он и аль-Олайян оказались причастны к взрыву бомбы в иракском парламенте.)

«Кампания за веру заключалась не просто в том, что люди, состоявшие в партии „Баас“, один вечер в неделю уделяли занятиям по религиозному обучению, выполняли домашние задания и тому подобное, — рассказывал нам Харви более чем через 10 лет после того, как он занялся изучением сил, задействованных в иракском сопротивлении. — Речь шла об использовании спецслужб для проникновения в среду исламских ученых и работе с широким кругом религиозных лидеров, таких как Харис аль-Дари (видный суннитский священнослужитель из провинции Аль-Анбар и глава Ассоциации мусульманских ученых Ирака). Даже Абдулла аль-Джанаби, — продолжал Харви, имея в виду бывшего руководителя повстанческой Шуры моджахедов в Фаллудже, — был агентом иракских спецслужб, хотя изначально он не был салафитом, каким мы его изображали, а скорее, суфием, связанным с ад-Дури и орденом Накшбанди. Мы не распознали истинную сущность аль-Джанаби. Он вовсе не был религиозным экстремистом; он был арабским националистом. Общим у всех этих людей была настроенность на свой клан и на самих себя. Это было объединяющим принципом. В этом заключалась сущность арабов-суннитов — в их стремлении вернуть утраченную власть и престиж, которое и подстегнуло суннитский мятеж. Многие, кто пытался разобраться в нем, не учитывали этого. Но если вы поговорите с шиитами, то увидите: они понимают, что это было».¹⁴

После американского вторжения ад-Дури и большая часть его баасисткого сообщества бежали в Сирию, где их приютил Башар Асад. Его отец, Хафез, в течение многих десятилетий враждовал с Саддамом, но Асад-младший считал, что эти беглецы могут пригодиться для организации беспорядков, что их можно считать террористами-резервистами и использовать для срыва эксперимента по созданию новой нации, затеянного в соседней стране Бушем. Ад-Дури, со своей стороны, хотел объединить иракскую и сирийскую партии «Баас», но Асад отказался от этого и некоторое время даже пытался усиливать Иракскую баасистскую партию наперекор планам ад-Дури. (Сирия, как мы вскоре увидим, стала одним из главных государств-спонсоров баасистского терроризма и «Аль-Каиды» в Ираке.)

И Саддам Хусейн, и Асад, и аз-Заркави, и бен Ладен хорошо понимали — а Соединенным Штатам еще только предстояло это понять, прежде заплатив высокую цену кровью и деньгами, — что самую серьезную угрозу для демократического правительства в Багдаде представлял не столько джихадизм и даже не столько лишенный прав и привилегий баасизм, сколько суннитский реваншизм.

Арабы-сунниты составляют не более 20 % общего населения Ирака, в то время как доля арабов-шиитов превышает 65 %. На долю курдов-суннитов приходится 17 %; остальную часть населения составляют демографические меньшинства: христиане, ассирийцы, езиды, туркмены-сунниты и туркмены-шииты. Но Сад дам в течение десятилетий поддерживал систему благоприятствования меньшинства за счет обездоленного большинства. Именно поэтому Джордж Буш-старший, отвечая на обвинения по поводу первой войны в Персидском заливе, никогда не говорил о полной смене политического режима в Ираке, а только о замене руководства правительственных учреждений, из чего, однако, ничего не вышло¹⁵. Буш-старший надеялся, что свержение баасистов, спровоцированное поражением иракских сил в Кувейте, раз и навсегда покончит с Саддамом и откроет дорогу диктатуре более реформистского или западноориентированного толка¹⁶.

Насильственное внедрение демократии означало перестановки во властных структурах Ирака; оно уничтожало то, что многие иракские сунниты считали своим правом, полученным при рождении¹⁷. В своей книге Рэйберн вспоминает, как кто-то рассказывал ему: «Поначалу никто не боролся ни с американцами, ни с Бушем, ни с „Баас“, ни с армейскими командирами, ни с кланами. Но когда американцы сформировали правительство (в июле 2003 г.), в составе которого было 13 шиитов и всего несколько суннитов, люди начали говорить, что „американцы хотят отдать страну шиитам“, и тогда они начали сражаться, а кланы признали „Аль-Каиду“». Лишенные прежних прав саддамисты, укрывшиеся в своих родных городах и деревнях на берегах Евфрата, были только рады принять вновь прибывших, видя в них ту силу, с помощью которой они могли вытеснить американцев и вернуть себе прежнее положение. У джихадистов, однако, были другие планы относительно Ирака.