Клермонская проповедь

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Клермонская проповедь

В Клермоне Урбан призвал латинский Запад взять в руки оружие ради достижения двух связанных между собой целей. Первой он назвал необходимость защитить восточные границы христианского мира в Византии, подчеркнув узы христианского братства и якобы неминуемую угрозу мусульманского вторжения. Согласно одному из рассказов, он потребовал, чтобы его слушатели бежали со всех ног на помощь своим братьям, живущим на восточном берегу [Средиземного моря], потому что турки заполонили их территорию до самого Средиземного моря. Но эпическое предприятие, о котором говорил Урбан, не заканчивалось оказанием военной помощи Константинополю. От нее он мастерски перешел к более масштабной задаче, поставив дополнительную цель, которая не могла не затронуть сердца франков. Объединив идеалы войны и паломничества, он представил экспедицию, которая проложит дорогу к Святой земле и там овладеет Иерусалимом, самым священным местом во всем христианском мире. Урбан говорил о святости этого города, который является пупом земли, источником всего христианского учения, местом, где жил и страдал Христос.[20]

Несмотря на то что идея нашла широкий отклик, как любому правителю, призывающему людей на войну, папе необходимо было придать своему делу ауру законности, оправданности и острой необходимости, и здесь он столкнулся с проблемой. В недавней истории не было события, которое могло бы вдохновить мстительный энтузиазм масс. Да, в Иерусалиме правили мусульмане, но так было начиная с VII века. И если Византия действительно оказалась перед угрозой турецкой агрессии, западному христианству пока не грозило вторжение и уничтожение от рук ближневосточных приверженцев ислама. Учитывая отсутствие примеров ужасающей жестокости и непосредственной угрозы, Урбан решил создать ощущение безотлагательности и вызвать тягу к возмездию, как можно более очернив врага предлагаемого Крестового похода.

Мусульман он изобразил нечеловечески жестокими дикарями, склонными к варварскому надругательству над христианством. Урбан рассказал, что турки убивали и уводили в плен многих греков, разрушали церкви и опустошали Царство Божие. Он также утверждал, что христианские паломники на Святую землю подвергались издевательствам и эксплуатации со стороны мусульман, богатых лишали богатств незаконными поборами, а бедных подвергали пыткам.

Жестокость этого безбожного люда дошла до того, что они, думая, что несчастный проглотил золото или серебро, или добавляют скаммоний в его питье и заставляют опорожнить свои внутренности, или — и это чудовищно — они растягивают в разные стороны покров внутренностей, вспоров живот клинком, вынося на свет то, что природа держит в тайне, калеча тела.

Относительно христиан, живущих под мусульманским правлением в Леванте, было сказано, что они мечом, грабежом и огнем низведены до положения рабов. Жертвы постоянных гонений, эти несчастные подвергаются насильственному обрезанию, потрошению или приносятся в жертву. Что же касается насилия над женщинами, сообщил папа, об этом хуже говорить, чем умолчать. Урбан весьма умело использовал яркие и наглядные образы, разжигающие ненависть, сродни тем, которые в современном мире могут быть связаны с военными преступлениями или геноцидом. Его обвинения не имели практически ничего общего с реальностью мусульманского правления на Ближнем Востоке, но невозможно оценить, действительно ли папа верил своей пропаганде, или сознательно вел кампанию манипулирования и искажения действительности. В любом случае его откровенная дегуманизация мусульманского мира послужила превосходным катализатором «крестоносного» дела и позволила ему утверждать, что борьба против «чужих» была предпочтительнее, чем война между христианами и внутри Европы.[21]

Решению Урбана II осудить ислам предстояло иметь крайне неприятные и длительные последствия в предстоящие годы. Но важно понимать, что в действительности идея конфликта с мусульманским миром не была записана в ДНК крестоносного движения. Урбан представлял себе религиозную экспедицию, санкционированную Римом и направленную прежде всего на защиту и повторное завоевание святой территории. В некотором смысле его выбор ислама в качестве врага был случайным, и нет оснований предполагать, что латиняне или их греческие союзники действительно считали мусульманский мир своим заклятым врагом до 1095 года.[22]

Возбуждающая идея о возмездии за «отвратительные надругательства», возникшая благодаря обвинению мусульман во всех смертных грехах, могла захватить слушателей Урбана в Клермоне, но его «крестоносное» послание содержало и более мощный соблазн, затронувший саму природу существования средневекового христианина. Воспитанные в религиозной вере, которая подчеркивала страшную угрозу греха и проклятия, латиняне Запада были втянуты в отчаянную духовную борьбу, продолжавшуюся всю жизнь, за уничтожение порочности в своих душах. Постоянно стараясь найти искупление, они были абсолютно покорены, когда папа сказал, что экспедиция на восток будет считаться священным предприятием и участие в ней даст освобождение от всех грехов. В прошлом даже «справедливая война» (то есть насилие, которое Бог приемлет как необходимое) все же считалась греховной. Но теперь Урбан заговорил о конфликте, который преступал традиционные границы. Его дело должно было стать освященным, приобрести характер священной войны, с которой Бог не просто мирился, а активно поддерживал и одобрял. Как утверждает один из свидетелей, папа даже заявил, что «Христос приказывает верующим» вступать в ряды крестоносцев.

Гений Урбана позволил ему создать идею Крестовых походов в рамках существующей религиозной практики, таким образом, чтобы, по крайней мере говоря языком XI века, связь, установленная им между войной и спасением, имела ясный рациональный смысл. В 1095 году латинские христиане были привычны к понятию о том, что наказание за грехи может быть отменено покаянием и выполнением искупительных действий, таких как молитва, пост или паломничество. В Клермоне Урбан соединил знакомое понятие спасительной экспедиции с более смелой концепцией сражения за Господа, требуя, чтобы любой человек, не важно, к какому классу он принадлежит, беден он или богат, рыцарь или пеший солдат, присоединился к тому, что должно было стать, по сути, вооруженным паломничеством. Это монументальное предприятие, чреватое опасностями и угрозой ужасных страданий, приведет его участников к воротам Иерусалима, главной цели христианских паломников. В качестве такового оно будет иметь огромный искупительный потенциал, станет суперискуплением, способным избавить душу от любых прегрешений.

От осквернения Святого города чуждыми Богу людьми до обещания нового пути к искуплению Урбан сотворил убедительную и эмоциональную мешанину образов и идей в поддержку своего призыва к оружию. Эффект был очевиден, «глаза одних были полны слез, другие дрожали». Сделав решительный шаг, который, вероятнее всего, был предварительно запланирован, епископ Адемар первым выступил вперед и объявил о своем участии. На следующий день он был объявлен папским легатом (официальным представителем Урбана) в предстоящей экспедиции. Как ее духовный лидер, он должен был продвигать планы папы, не последним из которых было ослабление напряженности в отношениях с греческой византийской церковью. В то же самое время прибыли посланцы от Раймунда Тулузского, сообщившие о поддержке графом крестоносного движения. Речь Урбана имела большой успех, и в течение следующих семи месяцев он продолжал проповедовать в самых разных городах, доводя свое послание до ума французов.[23]

И все же, хотя Клермон может считаться местом зарождения Первого крестового похода, было бы неверно называть Урбана II единственным создателем идеала крестоносного движения. Ранние историки по праву указывали на его долг перед прошлым, в первую очередь имея в виду папу Григория VII и его исследование теории священной войны. Но также важно признать, что идея Первого крестового похода — его природы, намерений и наград — претерпевала постоянное органичное развитие на протяжении всей экспедиции. В действительности этот процесс продолжался и после события, поскольку мир стремился понять и истолковать столь эпохальное мероприятие. Слишком просто говорить о Первом крестовом походе как об одной хорошо организованной группе людей, которые, откликнувшись на призыв папы Урбана, двинулись в Иерусалим. В действительности после ноября 1095 года движение шло отдельными, не согласованными между собой волнами. Даже группы, которые мы обычно называем «главными армиями» похода, начали первую стадию путешествия не как единая сила, а скорее как неорганизованное скопление мелких формирований, уже в пути организовавших общее управление.

Не прошло и месяца после первой проповеди Урбана II, как разные народные (и прочие несанкционированные) проповедники по всей Европе начали призывать к Крестовому походу. У этих очевидных демагогов некоторые тонкости, окружавшие духовные награды, связанные с экспедицией, — индульгенции крестоносцев — выветрились. Урбан, вероятнее всего, планировал, что предлагаемое отпущение будет применяться только к мирскому наказанию за признанные грехи; довольно сложная формула, но придерживающаяся строгого церковного закона. Судя по более поздним событиям, многие крестоносцы думали, что получили точную гарантию небесного спасения, и верили, что, если умрут во время кампании, станут святыми мучениками. Такие идеи ассоциировались с Крестовыми походами еще несколько веков и являлись сутью противоречий между официальной и народной концепцией священных войн.

Следует отметить, что папа Урбан не изобрел термин «Крестовый поход». Экспедиция, начало которой было положено в Клермоне, была настолько новой и в некоторых отношениях эмбриональной по своей концепции, что для ее описания не существовало слова. Современники называли Крестовый поход просто iter (путешествие) или peregrinatio (паломничество). Только в конце XII века появилась более специфическая терминология — слово crucesignatus (тот, кто обозначен крестом) — «крестоносец», и со временем было повсеместно принято французское слово croisade, которое грубо переводится как «путь креста». Впоследствии историками был принят термин «Крестовый поход» для обозначения христианских священных войн, которые велись после 1095 года. Но мы должны понимать, что это придает обманчивую ауру связи и сходства с ранними «Крестовыми походами».[24]

Данный текст является ознакомительным фрагментом.