4. ХРОНИКИ ДОМА ТОГАРМА

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

4. ХРОНИКИ ДОМА ТОГАРМА

Итак. Я склонен полагать, что под именем мосохов и тобельцев в Библии (и не только в Библии) фигурируют тохарские народы. Безусловно, за время своего пребывания в Малой Азии и на Кавказе данные общности впитали в себя немалое количество стороннего элемета и, в конце концов, растворились в народах Кавказа, поучаствовав в формировании армян, грузин и некоторых других этносов. Самое любопытное состоит в том, что кроме мосохов и тобельцев также оказались замечены библейскими авторами и собственно тохары. Они вошли в библейскую историю под именем Тогарма (Фогарма).

Тогарма упоминается в книгах Бытия и 1-я Паралипоменон среди сынов Гомера (Быт. 10:3, 1Пар. 1:6). В книге Иезекииля: «Из дома Фогарма за товары твои доставляли тебе лошадей и строевых коней и лошаков» (Иез. 27:14). И здесь же при описании противников евреев, наряду с Рош, Мешехом и Фувалом: «Гомера со всеми отрядами его, дом Фогарма, от пределов севера, со всеми отрядами его» (Иез. 38:6).

Не ошибаюсь ли я, отождествляя тохар (тогар) и библейскую Тогарму? Я думаю, что нет, при том уточнении, что Тогарма это не этноним, а, скорее всего, политоним. Подобное отождествление не отвергается историками, к примеру, таким видным номадистом, как С. А. Плетнева. Впрочем, она утверждает, что «в древнееврейской литературе Тогармой (Тогаром) именовали все тюркские народы»{510}. Как бы там ни было, но утверждение С. А. Плетневой вызывает определение сомнения.

К примеру, еврейский аноним (Кембриджский документ) сообщал в свое время: «во дни царя Аарона воевал царь аланский против казар, потому что подстрекнул его греческий царь. Но Аарон нанял против него царя турок, так как тот был [с ним дружен], и низвергся царь аланский перед Аароном, и тот взял его живым в плен»{511}. Речь здесь, конечно же, не идет об османских турках, но тем более ясно, что евреи дифференцировали тюрков и хазар. Но при чем здесь хазары? — может спросить читатель.

Сейчас следует обратиться к материалам т. н. «еврейско-хазарской переписки», т. е. к письму хазарского царя Иосифа к советнику кордовского халифа, еврею Хасдаю ибн-Шафруту, которое начинается следующим образом: «Письмо Иосифа, сына Аарона, царя Тогармского…(выделено мной. — К.П.) Ты спрашиваешь в своем письме, из какого народа, какого рода и племени мы (происходим). Знай, что мы (происходим) от сынов Иафета, от сынов его сына, Тогармы. Мы нашли в родословных книгах наших предков, что у Тогармы было десять сыновей, и вот их имена: первый — Агийор, (затем) Тирас, Авар, Угии, Биз-л, Т-р-на, Хазар, 3-нур, Б-л-г-д, Савир. Мы происходим от сыновей Хазара; это седьмой (из сыновей)»{512}.

Являлись ли хазары тюркоязычным народом? Этот вопрос тем более уместен, что как утверждает видный востоковед Ю. С. Худяков: «Определенные затруднения для анализа доступных материалов создает расширительное толкование термина «тюрк». Уже в эпоху раннего Средневековья этот термин приобрел значение политонима. Им именовались не только древние тюрки, но и тюркоязычные кочевники, подданные тюркских каганов, а иногда и вообще все номады, обитавшие в степях Евразии, на территории, сопредельных с мусульманскими странами. Эта расширительная трактовка термина «тюрк» во многом унаследована современной исторической наукой, в том числе археологией…»{513}. Тюрки, финно-угры, равно как и индоевропейцы в настоящее время — лингвистические общности.

Ранние хазары не были тюркоязычны. Выше, в первой части, мы об этом уже говорили. Об их языке вполне достоверно известно, что он не принадлежал ни к тюркским, ни к иранским, ни к славянским, и вообще, по мнению ал-Бекри не походил ни на один из известных в его время, но был сходен с языком булгар. Так на каком же языке общались хазары? Для ответа на данный вопрос следует вспомнить о происхождении хазар, по меньшей мере, их правящего слоя, а он является ветвью Дома Ашина. Как было упомянуто в первой части книги, исходную форму имени Ашина следует искать не в тюркских языках, а в иранских и тохарских диалектах Восточного Туркестана{514}. Однако, если хазары не общались на иранских диалектах, то вполе возможно, что они говорили на одном из диалектов тохарского, как и их сородичи булгары. Отсюда и наименование их правящего дома — Тогарма.

Ни в коем случае не попадает под описание тюркского погребального обряда и описание погребального обряда тугю, т. е. «княжеского» народа, который являлся родным для Дома Ашина. По словам китайских авторов он выглядел следующим образом: «Потом в избранный день берут лошадь, на которой покойник ездил, и вещи, которые он употреблял, вместе с покойником сожигают: собирают пепел и зарывают в определенное время года в могилу. Умершего весною и летом хоронят, когда лист на деревьях и растениях начнет желтеть или опадать; умершего осенью или зимою хоронят, когда цветы начинают развертываться. В день похорон, так же как и в день кончины, родные предлагают жертву, скачут на лошадях и надрезывают лицо. В здании, построенном при могиле, ставят нарисованный облик покойника и описание сражений, в которых он находился в продолжение жизни»{515}. Резали и царапали себе лица и руки так же и славяне (сакалиба), кроме того, скифы, гунны, чжурчжэни, бохайцы, уйгуры, согдийцы и белые дадани. Может быть и еще кто-нибудь, но о том мне неведомо. Славяне так же ставили домовину и собирали пепел в погребальные урны.

Тюркский погребальный обряд достаточно явно отличался от обычаев индоевропейских народов. Как отмечает С. А. Плетнева: «…благодаря раскопкам кочевнических курганов мы знаем, что погребальный обряд тюркоязычных народов в общем необычайно однообразен (выделено мной. — К.П.), а это значит, что общие положения, которыми руководствовались кочевники при сооружении погребальных комплексов, были фактически идентичны»{516}. Что из себя представлял тюркский погребальный обычай, к примеру, в X веке?

Ибн Фадлан описывал собственно тюркский (гузский) погребальный обычай следующим образом: «А если умрет человек из их числа, то для него выроют большую яму в виде дома, возьмут его, наденут на него его куртку, его пояс, его лук… и положат в его руку деревянный кубок с набизом, оставят перед ним деревянный сосуд с набизом, принесут все, что он имеет, и положат с ним в этом доме… Потом поместят его в нем и дом над ним покроют настилом и накладут над ним нечто вроде купола из глины… Потом возьмут лошадей и в зависимости от их численности убьют из них сто голов, или двести голов, или одну голову и съедят их мясо, кроме головы, ног, кожи и хвоста. И, право же, они растягивают все это на деревянных сооружениях и говорят: «Это его лошади, на которых он поедет в рай». Если же он когда-либо убил человека и был храбр, то они вырубят изображения из дерева по числу тех, кого он убил, поместят их на его могиле и скажут: «Вот его отроки, которые будут служить ему в раю»{517}.

В случае же с народом тугю мы имеем дело с обычаем кремации, характерном, в первую очередь, для большинства индоевропейских народов. Несмотря на то, что данный обычай был характерен для немалого числа народов Евразии, однако и присутствие арийских этносов так же зафиксировано чуть ли не во всех евразийских уголках. Сжигание лошади вместе с покойником было характерно, прежде всего, именно для арийских народов{518}, к примеру, для славян, как пишет Э. Б. Тайлор в книге «Первобытные культуры»: «Древние рассказы о славянском язычестве описывают сжигание умерших с одеждой и оружием, с лошадьми и собаками, с верными слугами и женами»{519}. Видный исследователь Южной Сибири и Центральной Азии Д. Г. Савинов отмечал, что «сопроводительные захоронения коней известны и в чуждых скотоводческому укладу обществах, например, у древних славян и литовцев»{520}.

Таким образом, несмотря на то, что мы, пока, не можем однозначно утверждать, что тугю, называемые Л. Н. Гумилевым тюркютами, являлись арийским народом, мы, тем более, не имеем права однозначно утверждать, что тугю были тюрками в каком-то этническом смысле этого слова, а не в социально-бытовом (кочевники). Между тем, без выяснения некоторых моментов ранней тюркской истории мы нечего не выясним и в ранней истории восточных славян.

В настоящее время, прародина тюрков размещается наукой в районе Южной Сибири (Алтая), каковое положение подтверждается данными тюркской ландшафтной лексики и лексики относящейся к растительному и животному миру{521}. Вопрос заключается в следующем. К какому расовому типу, в общем случае, принадлежали «исходные» носители пратюркского языка? К европеоидному или монголоидному? Если к европеоидному, то кого представляли из себя монголоиды, вошедшие в состав тюрков? Существовала ли какая-то субстратная этническая среда монголоидного типа, в которую попали европеоидные мигранты или же, наоборот, местные европеоидные народы подверглись натиску монголоидных пришельцев и, в конечном итоге, оказались ими ассимилированы? Т. е. каким образом, хотя бы в общем плане, происходило взаимодействие европеоидных и монголоидных этносов на том же Алтае?

Дело в том, что тюркские народы крайне неоднородны по антропологическому составу. В настоящее время среди тюркоязычных народов встречаются как практически чистые европеоиды: азербайджанцы, турки, туркмены, кумыки, карачаевцы, балкарцы, гагаузы, так и практически чистые монголоиды — тувинцы, якуты и др., но многие тюркские этносы смешаны, в той или иной степени, в расовом отношении. Причем общее усиление монголоидности идет к востоку с запада. Что, в принципе, и неудивительно.

Так вот, главная проблема не состоит в вопросе, откуда в Южной Сибири появились монголоиды, она заключается в вопросе, откуда здесь появились европеоиды?

В 2007 году в Германии проходила выставка скифской материальной культуры, на которой были представлены шедевры древнего искусства скифов. Выставка не обошлась и без откровенных признаний. «Мы установили, что в Центральной Азии вплоть до скифских времен жили европеоиды. Это подтвердила найденная в вечной мерзлоте Горного Алтая мумия скифского воина — высокого блондина. Но кто об этом знал раньше?», — так поведал слушателям директор Немецкого археологического института Г. Парцингер{522}. По его словам, на значительной части территории Центральной Азии от неолита до самой эпохи скифов жили именно представители европеоидной расы и только потом здесь начинает появляться монголоидный элемент.

Конечно же, о подобных вещах ранее никто не знал, не хотел знать и многие, кстати говоря, до сих пор не желают знать об этом. Между тем, видному французскому антропологу Полю Топинару это было ясно уже в конце XIX века. Тогда же выдающийся русский ученый Г. Е. Грум-Гржимайло писал об этом в своих книгах, но в Германии к концу XIX века уже была в большом ходу теория об индогерманцах как истинных арийцах.

Вышеуказанные слова Г. Парцингера относятся к результатам раскопок кургана Аржан-2, датируемого VII в. до н. э. и находящегося в Туве, в Долине Царей. В данных раскопках он принимал участие лично. По словам начальника Центрально-Азиатской экспедиции, научного сотрудника Эрмитажа К. В. Чугунова, находкам в кургане Аржан-2 нет аналогий в археологии. Исследование кургана «переворачивает представления об азиатской кочевой культуре: о происхождении и развитии скифского искусства, превосходящего по уровню развития даже современное ему искусство Архаичной Греции, можно говорить совсем в ином ключе. Древность находок говорит о том, что скифские племена пришли в Причерноморье из Центральной Азии»{523}. Более подробно о раскопках кургана Аржан-2 можно узнать в Сети по адресу http://arzhan2.nw.ru/, здесь опубликованы статьи ведущих археологов экспедиции с приложенными к ним фотографиями.

К настоящему времени достаточно хорошо известно также и о результатах раскопок на плато Укок (Алтай) кургана Ак-Алаха-3, в результате которых была обнаружена мумия женщины европеоидной расы (так называемая Алтайская принцесса). Данная находка относится к пазырыкской культуре{524}, т. е. к скифской археологической культуре железного века (VI–III вв. до н. э.), основные находки которой были сделаны в Горном Алтае. Носители этой культуры обитали так же и на смежных территориях Казахстана и МНР.

Впрочем, для человека знакомого с сообщениями китайских источников о хагасах (енисейских кыргызах), бома, хунну и др. подобные археологические открытия не являются чем-то необычным. Напомню, что переводы Н. Я. Бичурина (о. Иакинфа), члена-корреспондента Санкт-Петербургской академии наук с 1828 года, члена Азиатского общества в Париже с 1831 года, так вот, эти переводы были опубликованы в виде труда «Собрание сведений о народах, обитавших в Средней Азии в древнейшие времена» еще в 1851 году. И никто, собственно говоря, не мешал их внимательному чтению. Показания китайских авторов до сих пор, как правило, объясняются или их галлюцинациями или же особенностями их зрительного восприятия.

Посмотрим на антропологические данные, относящиеся к археологическим культурам, бытовавшим на территории Алтая, т. е. территории наиболее обосновано претендующей на роль тюркской прародины.

Итак. В энеолитическую эпоху (сер. III — нач. II тыс. до н. э.) здесь господствовало население афанасьевской культуры, которое знало скотоводство и земледелие, а также занималось металлургией меди, серебра и золота. В 90-е годы прошлого столетия в долине р. Урсул в Онгудайском районе Республики Алтай были произведены широкомасштабные археологические работы, в ходе которых существующий антропологический материал оказался увеличен в более чем два раза{525}. Вновь полученный материал был обработан В. А. Дремовым в Кабинете антропологии Томского университета{526} и в целом подтвердил существующие сегодня воззрения на происхождение афанасьевской культуры.

Как указывает К. Н. Солодовников, который обобщил ранние и проанализировал новые антропологические данные: «В настоящее время в археологии утвердилась точка зрения, согласно которой происхождение афанасьевской культуры является результатом миграции на восток населения с территории древнеямной культурно-исторической области степной полосы Восточной Европы{527}. Эта гипотеза утвердилась и в антропологической литературе{528}. Г. Ф. Дебец, одним из первых высказавший ее, считал, что «сходство афанасьевцев с древнеямниками доходит до идентичности»{529}, что является справедливым и в настоящее время, особенно в отношении восточных групп ямников… Если непосредственно обратиться к восточноевропейским материалам, то простое их сравнение с краниологическими типами афанасьевцев позволяет конкретизировать пути решения вопроса о происхождении последних. Черепа афанасьевцев краниологического типа I в среднем практически не отличаются от суммарной серии культуры Средний Стог II{530} и черепов краниологического типа С ямников Калмыкии{531}, носители которого являются потомками среднестоговцев, или метисной группой на основе смешения тех же компонентов, что и у населения культуры Средний Стог II{532}. Афанасьевцы краниологического типа II более всего сходны с ямниками Запорожской области (р. Молочная) и одним из антропологических компонентов «северокавказской» культуры Калмыкии, а из более поздних серий — с абашевцами Пепкинского кургана{533}»{534}. Реконструкцию облика абашевцев из Пепкинского кургана легко можно найти в Сети. На монголоидов они не похожи никоим образом.

Э. Б. Вадецкая подчеркивает принадлежность афанасьевцев к европеоидной расе, отсутствие связей афанасьевской культуры с местной неолитической, значительное ее сходство с ямной и единообразие афанасьевских могильников. «Культурно-историческое единство ямных и афанасьевских племен проявляется в их материальной и духовной общности (погребальный обряд), экономике (скотоводческое производящее хозяйство), в близких формах керамики, в принадлежности к одному антропологическому типу»{535}.

Итак, афанасьевская культура выводится большинством исследователей от ямной{536}, а территория, занимаемая последней, принимается многими учеными за прародину тохар{537}. М. Гимбутас усматривала в носителях позднеямной культуры протоиндоевропейцев и полагала их третьей индоевропейской волной, которая вторглась в Центральную Европу около 3000 г. до н. э. и «в корне переменила этническую кофигурацию Европы»{538}. С территории ямной культуры, по ее мнению, индоевропейцы мигрировали на запад, север и северо-восток Европы, а также к Адриатике и Греции. «Ямники» отличались высоким ростом, крепким сложением и, в большинстве своем, долихоцефальными черепами.

По М. Гимбутас позднеямная культура это «курганная III», майкопская — это «курганная II», раннеямная — «курганная I». Зарождение последней она относит ко временам около 5000 г. до н. э. и связывает его с одомашниванием лошади и началом скотоводства{539}. Ареал распространения «курганной I» включал в себя территории по Нижней и Средней Волге, Волго-Донские степи, и междуречье Днепра и Дона. Здесь, как утверждает М. Гимбутас, произошло зарождение и оформление первичной индоевропейской общности.

Сейчас следует добавить, что проф. Ю. Ф. Кирюшиным выдвинута оригинальная гипотеза, согласно которой близость афанасьевцев с древнеямниками объясняется происхождением тех и других из одного района древних цивилизаций Ближнего Востока{540}. Данное предположение, как я понимаю, лежит в общем контексте теории малоазиатского происхождения индоевропейцев.

Господство афанасьевцев на Алтае сменяется господством носителей сейминско-турбинского транскультурного феномена (XVIII–XVI вв. до н. э.), под властью которых находилось население окуневской, каракольской, кротовской, елунинской и самусьской культур, во всяком случае, все они принадлежат к сейминско-самусьскому историко-хронологическому пласту и связаны определенной культурной общностью. Как указывает К. Н. Солодовников, краниологическая серия доандроновского этапа бронзового века Верхнего Приобья, т. е. принадлежащая к культурному горизонту СТТФ, характеризуется как морфологически неоднородная. Ее мужская часть представлена пришлым европеоидным населением, в то время как женская — местным смешанным европеоидно-монголоидным{541}.

Здесь следует обратить внимание на следующие обстоятельства: «Интегрирующим фактором для населения самусьско-сейминского времени юга Западной и Южной Сибири является также присутствие в его составе пришлого европеоидного компонента, представленного, преимущественно, в мужских сериях и типологически сходного в большинстве из них. В составе населения культур окуневского типа Горного Алтая и Тувы он представлен в форме гиперморфного варианта средиземноморского типа. Не исключено его присутствие и у окуневцев Среднего Енисея. Однако основной европеоидный компонент в их составе наиболее сходен с брахикранным протоевропейским типом, что согласуется с выводами A. B. Громова (1997). Одинаковый европеоидный компонент присутствует у населения елунинской и кротовской культур. Он также морфологически наиболее сходен с гиперморфным древнесредиземноморским типом, но, возможно, отличался несколько меньшей шириной лица. Морфологические особенности ярко европеоидных мужских черепов из погребений восточных районов Верхнего Приобья, связываемых с самусьской культурой, продолжают эту тенденцию уменьшения скулового диаметра у пришлого европеоидного компонента в составе населения культур эпохи доандроновской бронзы. Эти черепа проявляют большее морфологическое сходство с узколицыми сериями средиземноморского типа. Европеоидная морфологическая составляющая, выявляемая в расовом составе населения археологических культур эпохи доандроновской бронзы юга Западной и Южной Сибири, по-видимому, происходит из одного источника. Появление этих краниологически несколько различающихся европеоидных вариантов следует связывать с одним миграционным потоком. Его исходным районом, или одним из промежуточных, (выделено мной. — К.П.) но в наибольшей степени фиксируемым с помощью антропологических данных, возможно, являлись территории, непосредственно прилегающие к Кавказу»{542}.

Между тем, и выше мы об этом упоминали, исходной территорией экспансии носителей СТТФ следовало бы считать территорию Волго-Окского междуречья, где сосредоточена основная масса кенотафов. Абашевцы, т. е. носители евразийского компонента в комплексе сейминско-турбинских бронз, в иерархии СТТФ занимали высокую, но не главенствующую позицию. Однако, наибольшее число схождений с Кавказом, Малой Азией и Ближним Востоком наблюдается именно у синташтинцев принадлежащих к абашевской общности. Еще один нюанс, о котором выше также было упомянуто, состоит в том, что неолитическое население Прибалтики, Волго-Окского и Днепро-Донецкого регионов, обнаруживает явное сходство по многим антропологическим признакам с неолитическим населением Барабинской степи, что характерно и для мезолитических времен. В эпоху СТТФ на территории Барабинской лесостепи и Среднего Прииртышья располагались кротовская и елунинская культуры, объединенные одним и тем же европеоидным комплексом.

Так вот, если вести речь об истоках тюркской общности, то, возможно, подчеркиваю, возможно, ее истоки следует искать именно во временах господства на Алтае носителей СТТФ, когда пришедший из Восточной Европы воинский контингент брал себе жен из местного населения, как европеоидного афанасьевского, так и местного, сибирского. Потомки таковых брачных союзов в детстве усваивали туземный язык матери, а по достижении возраста начального воинского обучения, очевидно, переходили на язык отца. Возможно на почве подобного двуязычия и были сложены некоторые тюркские, монгольские и древнеманьчжурские (чжурчжэньские) диалекты.

Дело в том, что некоторое время назад Н. Д. Андреевым была проведена работа по восстановлению праиндоевропейской лексической системы, в ходе которой были выявлены 203 корневых слова принадлежащих к наиболее древнему индоевропейскому словообразовательному слою. При этом выяснилось также, что из этих 203 корневых слов 198 присутствуют как в составе уральских, так и в составе алтайских производных форм, а остающиеся 5 обнаруживаются, по крайней мере, в одной из этих двух языковых групп. Кроме того, «весьма существенно то обстоятельство, что для РИЕ, уральских и алтайских корневых согласных найдены вполне строгие законы звуковых соответствий, позволяющие с достаточной определенностью сформулировать итоговую гипотезу о бореальном праязыке»{543}. Положим, что между индоевропейским и урало-алтайскими праязыками действительно существует определенная генетическая связь. Должна же данная связь в чем-то выражаться еще и исторически при всем том, что ностратический (по сути, тот же бореальный) язык связывается с большой европеоидной расой?

Алтайские культуры времен господства СТТФ сменяет андроновская (федоровская) культура (II тыс. до н. э.), родственная более ранней абашевской, которая, так же как и афанасьевская, характеризуется ярко выраженым европеоидным населением{544}. Андроновская культурно-историческая общность представляет собой целый блок культур, распространенных на территории Средней Азии, Южного Урала и Западной Сибири. Следует отметить, что вторжение андроновцев на Алтай сопровождалось вытеснением отсюда туземного населения{545}.

Андроновскую культуру на Алтае сменила карасукская культура (кон. II-го — нач. I тыс. до н. э.). Проф. Л. С. Клейн выводит ее непосредственно от фатьяновской и усматривает в карасукцах тохар, но Вл. А. Семенов из Института истории материальной культуры РАН подвергает его выкладки суровой критике{546} и отмечает, что на территории Синьцзяна (здесь обнаружены памятники тохарской письменности) кроме карасукских, существуют еще и памятники афанасьевской культуры Кэрмуци и Туцю около Керумчи{547}, которые Вл. А. Семенов и связывает с носителями прототохарских языков.

Кстати, что касается Синьцзяна… Как сообщает уйгурский историк Т. Алмас, в своей монографии «Уйгуры» (WWW), в результате археологических изысканий в 1971 году в районе реки Кончи, экспедицией Академии общественных наук Синьцзяна, обнаружено и исследовано захоронение, в котором найдены останки молодой женщины и ребенка. Географический факультет Нанкинского университета по результатам проведенного лабораторного анализа определил, что они скончались 6412 л.н. О чем и было сообщено сначала в «Женьминь Жибао», а затем и в «Шинжан гезити» 24 февраля 1981 года. Т. Алмас приводит описание захоронения: «Это захоронение обнаружено в возвышающемся песчаном кургане. Над могилой установлены две доски, и, таким образом, с земли видно ее внутреннее устройство. Сама могила прокопана вертикально. Останки лежат справа. Сверху расположены доски, на них шкура барана и войлочная ткань. Останки завернуты в груботканное шерстяное полотно. На голове женщины войлочный колпак. Ее рыжие, длинные волосы ниспадают до середины тела. Глаза у нее большие, ресницы — длинные, высокий прямой нос. Среди этих древних останков обнаружены очень тонкотканные корзины, в которые были завернуты зерна, истлевшие и превратившиеся в муку. Захороненные с трупом ребенка матерчатые пакеты-корзины сохранили в себе зерна пшеницы».

Продолжим разговор о карасукской культуре. Вопрос о ее происхождении весьма сложен и на этот счет в исследовательской среде нет единства мнений. Д. А. Авдусин, к примеру, полагал, что предшествующее население, вытесненное в зону тайги вторгшимися андроновцами, со временем организовалось и предприняло определенные усилия по возвращению утерянных земель. «В результате этого процесса на Енисее сложилась новая (карасукская. — К.П.) культура, в какой-то степени наследовавшая традиции своих предшественниц и долгое время соседствовавшая с андроновской»{548}. Карасукцы, одержавшие победу над андроновцами, не изгоняли последних с территории Алтая, поскольку в составе карасукского населения, присутствует еще и андроновский элемент{549}.

Вопрос, однако, состоит вот в чем. В антропологическом типе афанасьевцев никакой монголоидной примеси не выявлено{550}. Данная примесь в европеоидном населении Алтая начинает проявляться со времен господства СТТФ. А. Н. Багашев так характеризует, в общем виде, взаимодействие европеоидного и монголоидного комплексов в эпоху бронзы в Южной Сибири: «В эпоху бронзы усиливается смешение европеоидных групп с центральноазиатскими монголоидными, особенно в Минусинской котловине. Как компонент (выделено мной. — К.П.) центральноазиатские элементы отмечаются в составе окуневских и карасукских популяций{551}, с представителями которых данный антропологический комплекс продолжает медленно инфильтроваться в состав западносибирских племен{552}»{553}.

С чем связано появление монголоидного компонента в европеоидном населении Алтая именно в эпоху СТТФ (окуневская популяция)? Может быть с военной экспансией центральноазиатских монголоидных племен? Тем более, что E. H. Черных и C. B. Кузьминых выводили первоначальный импульс экспансии носителей СТТФ с восточных окраин феномена. Но тогда получается, что некие центральноазиатские монголоидные амазонки, с боевыми топорами в руках, захватывали в плен холостяков-европеоидов и принуждали их к брачному союзу?

Это, безусловно, любопытная гипотеза, однако, как мне представляется это дело, все происходило несколько иначе и значительно проще. Афанасьевцы мигрировали на Алтай, скорее всего, с семьями и всем домашним скарбом и какой-то потребности в захвате женщин из числа местного населения не испытывали. Сейминцы же, наоборот, таковую потребность испытывали очень остро, поскольку они прибывали на территорию Алтая в качестве военных поселенцев и не были отягощены женщинами. Засим, партии новоприбывших бойцов, организовывали военные экспедиции по окрестностям в поисках брачных партнерш и, надо думать, находили их, хотя, в принципе, вариант агрессии здесь не обязателен.

Таким образом, карасукцы — это, по большей части, потомки афанасьевцев и сейминцев с некоторой монголоидной примесью. О составе их языка мы сейчас можем только гадать, однако вполне позволительно заключить, что это был индоевропейский (скорее всего, тохарский) язык с включением туземной лексики. Поскольку участие монголоидных групп в этногенезе карасукского населения не представляется значительным, то вряд ли следует полагать, что эти группы смогли навязать свою фонетическую систему и радикально повлиять на грамматику данного языка.

Характерные для карасукской культуры вещи известны также по находкам в Монголии и Северном Китае, а именно в столице древнего Иньского царства Аньяне, основание которой относится к XIV–XIII вв. до н. э. М. И. Артамонов полагал, что этим же временем следует датировать и возникновение самой карасукской культуры{554}. A. B. Поляков допускает, что общая хронология карасукских памятников может выглядеть следующим образом: I этап — XIII–XII вв. до н. э., II этап — XII–XI вв. до н. э., каменноложский этап — X–IX вв. до н. э.{555}.

Находки колесниц в Аньяне, как было упомянуто выше, большинство исследователей связывает с индоевропейским вторжением. В. В. Иванов и Т. В. Гамкрелидзе усматривают в данных завоевателях несомненных индоевропейцев, возможно лингвистических тохар, но полагают, что вторжение имело отправной точкой Переднюю Азию{556}. Ю. С. Худяков{557}, равно как и М. И. Артамонов, ассоциируют вторжение с археологическими карасукцами. Таким образом, ничего удивительного в том, что карасукское население являлось тохароязычным нет, и быть не может. Данная гипотеза тем более обоснована, что в этногенезе карасукцев участвовали афанасьевцы, принимаемые рядом исследователей за лингвистических тохар, а также, что вполне вероятно, сейминские мигранты из Волго-Окского междуречья.

Здесь следует отметить еще одно обстоятельство. Культурой, производной от карасукской, является следующая за ней татарская, что, как утверждает Э. Б. Вадецкая, было ясно с самого начала ее изучения. Она же указывает, что «уже в карасукскую эпоху было создано вооружение, типичное для татарского воина, а также зародился «звериный» стиль в искусстве, расцветший у тагарцев»{558}. Определеные сомнения вызывало некоторое несходство антропологических параметров карасукцев и тагарцев.

«Однако, — как пишет Э. Б. Вадецкая, — когда была выделена позднекарасукская (каменноложская) группа памятников, практически не отличающаяся от лугавской культуры, было найдено недостающее звено, связывающее карасукскую культуру с татарской. Связь между каменноложским этапом карасукской культуры и ранним баиновским этапом татарской прослеживается не только в характере надмогильных сооружений и устройстве оград, но в формах и орнаменте многих сосудов и в некотором инвентаре, например в украшениях и пряжках колесничего. Вполне укладываются в понятие недостающего звена и антропологические данные, поскольку каменноложские черепа занимают промежуточное положение между классическими карасукскими и тагарскими{559}»{560}.

Соответственно, в настоящее время каменноложцы признаны всеми исследователями предками тагарцев. Впрочем, H. Л. Членова, выдвинула гипотезу о сложении тагарской культуры из разных локальных групп, сосуществовавших еще в карасукскую эпоху, т. е. до VII–VI вв. до н. э.{561}. Однако все это не так интересно по сравению с другим фактом, о котором сообщает Э. Б. Вадецкая.

«Еще один аспект происхождения тагарской культуры связан со сходством физического типа тагарцев и афанасьевцев, которое очень трудно объяснить. По утверждению антропологов, сходство это настолько специфично по всем признакам, что вряд ли оно могло явиться результатом случайного совпадения или параллельного развития. Скорее всего, оно говорит о генетическом родстве и опосредованном происхождении носителей тагарской культуры от афанасьевской{562}. Возможно, что потомки афанасьевцев, в течение веков жившие в Саянах и Горном Алтае, вернулись в степные районы. Их могли, в частности, вытеснить с Алтайских гор кочевники, и затем они пришли на Енисей вместе с большереченцами Верхней Оби»{563}.

Хронология тагарской культуры такова. Ее нижняя граница датируется VIII–VII вв. до н. э., верхняя — вплоть до I в. н. э.{564}. Таким образом, мы наблюдаем в Алтайско-Иртышском регионе сплошную линию преемственности (если так можно выразиться) афанасьевского антропологического типа, начиная с середины III тыс. до н. э. и, по меньшей мере, до начала I тыс. н. э. В более поздние времена я заходить не стану, поскольку дальнейший разговор является отдельной темой. Однако замечу, что с тагарской культурой генетически связана последующая таштыкская, в которой отмечается «постепенное проникновение на Енисей большой массы южного монголоидного населения»{565}. Э. Б. Вадецкая связывает данную массу с тюркоязычной общностью{566}.

Следует, пожалуй, отметить, что наименование тагарской культуры не связано с тохарами (тогарами). Свое название она получила по острову Тагарскому на Енисее (против Минусинска). Каким же образом получил это имя сам остров остается только догадываться.

Итак. В сегодняшней популярной исторической литературе, особенно с легкой руки Л. H. Гумилева, принято считать чуть ли не все древние и раннесредневековые народы Средней Азии, Северного Китая и Южной Сибири сплошь тюрками и монголами, что, если говорить прямо, крайне далеко от истины. П. Б. Коновалов так характеризует общую картину предстающую перед глазами современных историков: «В наше время археология открыла более глубокую историческую перспективу и более сложную картину распределения и взаимодействия древних культур. Она обнаружила широчайшую издревле «экспансию» индоиранского населения в глубь Центральной Азии и Южной Сибири. Это намного сузило ареал тюркской предыстории (если считать, что она не протекала в недрах индоиранского мира). Кроме того, выяснилось, что история ранних тюрок (не прототюрок!) Средневековья связана не только с западной частью Монголии и Южной Сибири, но и со средней частью Монголии. Это, в свою очередь, сузило и оттеснило на восток (?) ареал монгольской предыстории»{567}.

Сейчас вернемся к предыдущей главе, а именно к вопросу о происхождении гуннов. На сей счет существует две основные гипотезы: первая — о местных истоках этногенеза гуннов от киммерийцев и вторая — о пришествии гуннов из Центральной Азии, откуда общепринято выводить любых кочевников, проявивших политическую и военную активность на просторах волго-донских степей в то или иное время.

Согласно Геродоту, киммерийцы первоначально проживали в Северном Причерноморье, откуда в VIII веке до н. э. были изгнаны скифами. После (в 20-х годах VIII в. до н. э.) киммерийцы фиксируются ассирийскими источниками на северо-западной границе с Урарту, а в дальнейшем их пребывание отмечается на территории Каппадокии{568}. В ассирийский анналах киммерийцы упоминаются как Ga-me-ra-a-a{569}, в Библии они фигурируют под именем Гомер, одним из сыновей которого и является Тогарма.

С какой археологической культурой можно отождествить предполагаемых предков гуннов? М. И. Артамонов в свое время полагал, что киммерийцев можно отождествить с кобяковской культурой X–VIII вв. до н. э. бытовавшей в азово-каспийском междуморье и отличающейся этническим своеобразием, как по отношению к культуре Кавказа, так и по отношению к культуре кочевников Приазово-Причерноморских степей{570}. А. И. Тереножкин, к примеру, считал киммерийцев IX–VII вв. до н. э. единственными обитателями степей от Дона до Дуная{571}. Немногочисленность археологического материала относящегося к предскифским временам не позволяет сделать уверенных выводов, а потому, археологи не пришли к единому мнению относительно отождествления киммерийцев с какой-либо материальной культурой{572}. По крайней мере к началу 90-х годов XX в. ситуация являлась именно таковой.

Что касается этнической принадлежности киммерийцев, то общепринятое мнение по этой проблеме таково: «В этническом отношении скифы и киммерийцы были родственны как между собой, так и с мидийцами и персами. Все они говорили на различных диалектах иранских языков»{573}. Сложно сказать насколько обосновано данное утверждение, тем более, что весь киммерийский лингвистический материал, известный к настоящему времени состоит из трех имен — Теушпа, Тугдамме (Лигдамис), Сандакшатру{574}, но что есть, то есть.

На основаниии сообщения Страбона о связи киммерийцев с трерами Ростовцевым М. И.{575} и Блаватским В.Д.{576} была выдвинута гипотеза о фракийской этнической принадлежности киммерийцев. Известный хеттолог Ю. Покорный в 1923 г. полагал, что «мы должны рассматривать тохаров как фрако-фригийских киммерийцев»{577}. В. А. Городцов считал черную инкрустированную керамику Вельского и аналогичных ему городищ Украины, обнаруживающую значительную близость с керамикой древнейшего слоя Джеты-асара (памятник сыр-дарьинских тохаров) — памятником киммерийской культуры{578}. В конце концов, И. М. Дьяконов заявил, что «киммерийцы» — это историческая фикция и это слово в восточных источниках означает «подвижный отряд, вторгавшийся с севера»{579}.

Вторая гипотеза о тождественности европейских гуннов и центральноазиатских хуннов упирается в то обстоятельство, что в поздне-хуннские времена китайские авторы относили к хунну ряд совершенно различных этносов, поскольку хуннская держава представляла из себя военно-политический союз, территория которого занимала огромные пространства. Культура хунну ханьского времени имела многокомпонентный характер, искать прототипы этих компонентов, по-видимому, просто бессмысленно{580}. По словам П. Б. Коновалова, «хуннский археологический комплекс можно было бы связать с любым этносом»{581}, а некоторые характеристики хуннов должные быть этнографическими, таковыми вовсе не являются.

Рассмотрим один пример. Иордан описывает погребение Аттилы следующим образом: «Ночью, тайно, труп предают земле, накрепко заключив его в [три] гроба — первый из золота, второй из серебра, третий из крепкого железа»{582}. Китайские источники о погребении хунну сообщают: «Покойников (знатных. — К.П.) хоронят в гробе; употребляют наружный и внутренний гробы; облачение из золотой и серебряной парчи и меховое; но обсаженных деревьями кладбищ и траурного одеяния не имеют. Из приближенных вельмож и наложниц соумирающих бывает от ста до нескольких сот человек»{583}.

Поскольку погребальный обряд является одним из этноопределяющих признаков, то здесь можно было бы сказать, что перед нами свидетельство этнического тождества европейских гуннов и центральноазиатских хунну. Однако наличие «внешего» и «внутреннего» гробов является не более чем копированием китайского погребального обряда эпохи Чжаньго. Тем самым, по словам A. A. Ковалева, хуннская знать стремилась показать свою равнозначность правящему слою Срединного государства{584}.

В принципе, данный факт свидетельствует в пользу гипотезы о миграции некоей части азиатских хуннов в Европу, но что собой представляла эта часть в этническом и лингвистическом плане сказать очень сложно. Безусловно, в ранне-хунские времена (IV–III вв. до н. э.) термин «хунну» являлся этнонимом, однако предполагаемая миграция к этим временам не относится. Первые известия о европейских гуннах, как известно, датируются 375 г. нашей эры.

О языке хунну известно, что он принадлежал к динлинским диалектам. Так «Вэйшу» гл. 103 сообщает: «Гаогюйцы суть потомки древнего поколения Чи-ди. Вначале они прозывались Дили; уже на севере прозваны гаогюйскими динлинами. Язык их сходен с хуннуским, но есть небольшая разница»{585}. Как утверждает Л. Н. Гумилев, «есть все основания считать динлинов особым народом европейской, т. е. белой расы»{586}. Н. Я. Бичурин приводит сведения из китайских хроник, которые могут прояснить расовую принадлежность хунну: «Девятый (император. — К.П.) был Ши-минь, приемыш из китайцев. Он издал повеление (не позже 352 года. — К.П.) предать смерти всех до единого хунна в государстве, и при сем убийстве погибло множество китайцев с возвышенными носами»{587}. Одной из определяющих расовых черт монголоидов, как известно, является низкая, «вдавленная» переносица.

Как следует понимать, именно после вышеуказанного инцидента хунны «с возвышеными носами» предпочли перебраться на запад, поскольку против разъяренной многомиллионной китайской массы им было не устоять.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.