Глава I «САМЫЙ КРАСИВЫЙ РЕБЕНОК, КАКОГО Я ВИДЕЛ»

Глава I

«САМЫЙ КРАСИВЫЙ РЕБЕНОК, КАКОГО Я ВИДЕЛ»

Ранним утром 8 декабря 1542 года вооруженные гонцы галопом вылетели из дворца Линлитгоу, оставив позади тепло караулок. Их дыхание превращалось на морозе в пар, а копыта лошадей высекали искры из замерзших булыжников внешнего двора. Всадники миновали церковь Святого Михаила и спустились с крутого склона холма в город, а там разъехались в разные стороны по обледеневшим дорогам. Сильные снегопады укрыли страну снежным ковром в ту зиму, одну из худших за столетие. Всадники несли важные вести: Мария де Гиз, королева Шотландская, благополучно разрешилась от бремени. Поскольку ранее двое ее детей умерли, были приняты особые меры предосторожности в отношении этого ребенка, появившегося на свет в палате на втором этаже дворца, а гонцы находились в состоянии полной готовности с того момента, как начались роды.

Из всех гонцов самым важным был тот, что направлялся к королевскому охотничьему замку Фолкленд, где лежал тяжело больной Яков V. Зимние дни коротки, а замена лошадей была предусмотрена лишь однажды, поэтому гонец, вероятно, остановился на ночлег через двадцать миль, в Стирлинге, прежде чем свернуть к востоку через Файф. Его запечатанный пакет был надежно спрятан в седельной сумке, а сам он не знал содержания послания, хотя в караулках ходили слухи о том, что роды королевы прошли хорошо. Поскольку ему выдали два заряженных пистолета в придачу к палашу и кинжалу, он понял, что послание — огромной важности, а значит, учитывая слухи о состоянии здоровья короля, скорость имеет первостепенное значение.

В Стирлинге он спал не раздеваясь, положив палаш рядом с собой, а пистолет — поверх пакета под подушку. Рано утром, когда было еще темно, он покинул Стирлинг, чтобы проделать последние тридцать пять миль до замка Фолкленд, и наконец доставил свое донесение. Придворный немедленно распечатал пакет, прочел послание, поморщился и отправился с новостями к больному королю Якову, лежавшему в постели. На первый взгляд новость была хорошей, так как королева благополучно разрешилась от бремени здоровым младенцем. Плохо было то, что родилась девочка, которую назвали Марией. Это было имя ее матери, кроме того, на 8 декабря приходится праздник Непорочного зачатия Девы Марии. Возможно, на самом деле Мария родилась на день раньше, а запись была изменена позднее, чтобы даты удачно совпали.

Яков V не был с женой во время родов, но, поскольку короли редко присутствовали при подобных событиях, это не стоит считать чем-то из ряда вон выходящим. Необычным было то, что всего несколькими днями раньше Яков вел за собой армию из 18 тысяч шотландцев к переправе Солуэй Мосс на английской границе. Вторгнуться в Англию Генриха VIII в то время означало раздразнить очень сердитого медведя, и Яков об этом знал.

Во время похода Яков расположил свою штаб-квартиру в двадцати милях к северу от границы, в Лохмейбене, и оттуда отряд налетчиков под командованием презираемого всеми его фаворита, Оливера Синклера, отправился к переправе на реке Эск. Отряды налетчиков не были редкостью в пограничном крае, где невозможно было провести точное размежевание территорий, а частые угоны скота, похищения и вымогательства совершались под патриотическими лозунгами.

Эта территория была известна как Спорные земли, и даже сейчас впечатлительных туристов ее несомненная красота тревожит ощущением, что за ближайшим холмом, возможно, ждут в засаде всадники врага.

Налетчики вторглись в Англию и сожгли имущество, принадлежавшее Грэмам, но ничего не достигли, лишь предупредили англичан, что шотландская армия неподалеку. Помощник смотрителя Западной марки нагнал шотландцев, когда они пересекали реку Эск в обратном направлении, по пути домой. «В сопровождении копейщиков из Пограничья, готовых обрушиться на врага, он напал на их задние ряды и многих убил». Шотландцы оказались в ловушке, устроенной быстро поднимающимися приливными водами в заливе Солуэй, и отступление превратилось в беспорядочное бегство. Поднимающийся прилив утопил многих, а остальные завязли в болотах Солуэй Мосс или просто сдались тем, кого могли найти, чтобы только избежать смерти. Небольшая группа беглецов была захвачена в Лиддсдейле и отправлена домой босиком, в одних рубахах. Немногие пережили это испытание ноябрьскими холодами. Англичане продолжали преследование до 12 декабря и, чувствуя себя правыми, занялись угоном скота. Их добыча, помимо пленников, составила 1018 голов крупного рогатого скота, 4240 овец и 400 лошадей.

Когда Яков V осознал размеры потерь, он впал в отчаяние и повернул на север, сопровождаемый лишь личной свитой. Сообщают, что он сначала отправился в замок Танталлон, стоящий на юго-восточном берегу реки Форт, чтобы проститься с любовницей, вверенной заботам жены Оливера Синклера, но затем, вероятнее всего, поскакал в Эдинбург, чтобы привести в порядок личные дела, прежде чем навестить жену Марию, ожидавшую родов в Линлитгоу.

Замок Линлитгоу, строго говоря, личная собственность королевы, был роскошно отделан в соответствии с последними веяниями французской моды. Жаркое пламя каминов, богатые гобелены и вся роскошь, которая только могла окружать государя, встретили Якова, когда он проехал сквозь арку южных ворот, выстроенных по образцу ворот Венсенского замка близ Парижа. В парадном дворе находился фонтан, замерзший, но тем не менее впечатляющий; он был украшен изящными рельефами с изображениями русалок, менестрелей и геральдических зверей, выдержанными в современном французском стиле; он был построен Яковом, чтобы порадовать королеву. Но король был слишком подавлен, и на него не произвела впечатления окружавшая его роскошь. Он провел два дня с беременной женой, и в это время придворные дамы делали все возможное, чтобы не позволить его грусти расстроить ее, а затем попрощался и уехал в свой охотничий замок в Фолкленде (графство Файф).

В более счастливые времена дворец в Линлитгоу был особым проектом Якова и Марии, они вместе следили за его строительством и отделкой. Но на этот раз, когда король приехал в новый дворец, счастье оставалось лишь приятным воспоминанием. Ведь в Эдинбурге, сразу после катастрофы при Солуэй Мосс, ему напророчили, что через пятнадцать дней он умрет. Слуги короля, занимавшиеся необходимыми приготовлениями, спросили, где бы он пожелал провести со своим двором Рождество, и услышали в ответ: «Я не знаю, выбирайте место сами. Я знаю лишь, что на Святки у вас не будет господина, а у королевства — короля». Он удалился в свои покои в Фолкленде безутешным, постоянно вспоминая о потерях, понесенных у Солуэй Мосс.

Хотя убитых было немного, большое число знатных дворян оказались в плену, и выкуп за них должен был обойтись Якову V в огромную сумму, которой он не имел. Он восклицал: «А Оливера взяли? Беги, Оливер!» — пугая слуг. В возрасте тридцати лет Яков Стюарт сломался под бременем власти. Оплакивая потерю людей, которых он сам повел в безрассудный набег, он претерпевал страшные муки и умирал от горя, сокрушаясь о своем неудачном правлении. Хронист Роберт Линдси из Питскотти пишет, что «его почти до смерти задушила» глубокая меланхолия.

Новость о рождении дочери не порадовала Якова, и он, как утверждает легенда, произнес: «Пришло с девчонкой и уйдет с девчонкой», а затем отвернулся к стене, ожидая смерти.

Пророчество — если таковое было — сложно истолковать. Династия Стюартов, несомненно, была основана «девчонкой», когда Марджери Брюс, дочь победителя при Баннокберне[1], вышла замуж за Уолтера Стюарда[2], а корона Дэвида II перешла к их сыну, Роберту Стюарду. Правление Стюартов закончилось в 1714 году со смертью бездетной королевы Анны, однако Яков вряд ли мог это предвидеть. Скорее, пророчество короля означало, что королева одна не сможет управлять раздираемым враждой и мятежами шотландским королевством.

Будущей королеве, которой выпала эта задача, было всего два дня от роду, и в течение первых дней ее жизни ее строго охраняли. В те времена детская смертность была высокой и, что хорошо знала ее мать, не имела почтения к королям. Согласно обычаю, соблюдавшемуся, по крайней мере, во Франции, при родах присутствовал священник, чтобы дитя можно было крестить, как только перережут пуповину. Но нет никаких свидетельств тому, что так поступили и с Марией. Целая команда нянек под началом некоей Дженет Синклер постоянно присматривали за королевской дочерью, которая пока знала только чувство голода и громко кричала, обозначая первый из знаменитых королевских приступов гнева. Ее немедленно вынимали из колыбели и давали кормилице. Эту женщину выбрали с особым тщанием; она должна была выкормить нескольких здоровых детей, включая собственных. Дамы знатного происхождения не кормили своих детей сами, ведь чем раньше прекращался период грудного вскармливания, тем быстрее они оказывались готовыми к деторождению, выполнению своего долга продолжения рода — подобно призовым кобылам в стойлах и породистым сукам на псарнях.

Мария знала, что ее брак с Яковом V был политическим союзом. Реформация Генриха VIII и роспуск монастырей грозили поглотить Шотландию, и, чтобы противостоять напору еретической волны, Яков стремился к союзу с Францией. Поэтому 1 января 1537 года король Франции Франциск I в соборе Парижской Богоматери отдал в жены Якову свою двадцатилетнюю дочь Мадлен. Яков вернулся в Шотландию, счастливый тем, что сумел вступить в католический альянс с величайшим врагом Генриха VIII. Он получил приданое в 100 тысяч ливров и ежегодную пенсию в 125 тысяч ливров — приятное пополнение сокровищницы довольно бедного короля Шотландии. К тому же брак этот, как ни удивительно, был заключен по любви. Яков вел переговоры о руке Марии де Вандом, но, увидев красавицу Мадлен, изменил свое намерение. К несчастью, хрупкая Мадлен умерла от лихорадки через два месяца после прибытия в Шотландию, однако не устрашенный этим Яков вернулся во Францию. На этот раз он обручился с Марией де Гиз Лотарингской, приходившейся дочерью двум самым властным людям Франции. Ее отцом был герцог Клод де Гиз, а матерью — Антуанетта де Бурбон, наводящая ужас мегера, один взгляд которой, как говорят, способен был напугать короля. Мария уже была замужем за герцогом де Лонгвиллем, но овдовела в двадцать два года. У нее был сын, юный герцог, унаследовавший титул отца.

Мария не отличалась хрупкостью, подобно Мадлен, она была высокой, пышногрудой и ослепительной. Любой современник понимал: эта женщина родит здоровых детей. Генрих VIII сделал ей предложение после того, как умерла Джейн Сеймур, давшая жизнь принцу Эдуарду. Однако Мария ответила: хотя ростом она и высокая, но шея у нее короткая — и отклонила такую честь. Всегда готовый спровоцировать английского короля Франциск I согласился выплатить подобающее приданое по случаю ее бракосочетания с Яковом, и свадьба была сыграна, причем жениха представлял лорд Максвелл. 18 мая 1538 года в присутствии французского королевского двора лорд Максвелл поставил свою ногу на постель рядом с Марией и брак был сочтен совершившимся. В июне Мария прибыла в Шотландию, где было отпраздновано повторное бракосочетание в соборе Сент-Эндрюса, а затем королевская чета отправилась в торжественную поездку по стране. Мария надлежащим образом восхваляла утонченность и цивилизованность шотландцев и, хотя знала, что Яков продолжает наносить визиты любовнице в замке Танталлон, вела себя как достойная дочь Гизов, милостиво улыбаясь всем. Она начала изучать шотландское наречие, которым вскоре овладела в совершенстве, но в то же время слала полные тоски по дому письма матери и сыну Франсуа. Он скучал по матери, но не желал посещать Шотландию. Как все бабушки, Антуанетта писала дочери письма, наполненные сплетнями и советами, особенно во время беременности последней. Марии следовало советоваться только с французскими докторами. «Королева будет чувствовать себя хорошо, если только станет мыть голову хотя бы раз в месяц или отрежет волосы покороче, потому что грязные волосы способствуют простуде. Она не должна позволять пускать ей кровь».

Позднее, когда Мария родила двух принцев и была наконец коронована, она почувствовала, что может ослабить свое дипломатическое восхищение всем шотландским. Королева выписывала мастеров, предметы роскоши и даже саженцы деревьев из Франции. В характере Марии всегда присутствовала практическая жилка, и она высоко ставила собственный комфорт. В результате королевский двор подвергся сильному влиянию французского Возрождения. Теперь же, спустя всего четыре года после свадьбы, трагически потеряв обоих принцев, она вот-вот должна была стать вдовой.

Яков V простился с жизнью в полночь 14 декабря 1542 года, и сразу же поползли различные слухи. Король был отравлен; его задушили подушкой фанатичные прелаты или не менее фанатичные еретики — словом, царила обычная истерия, ведь истина оказалась слишком прозаичной. Король мучился от рвоты и поноса, а до этого заразился венерической болезнью, часто страдал от всевозможных лихорадок, какими изобиловало то время, и находился в состоянии глубочайшей депрессии, потеряв своего фаворита Оливера Синклера и умудрившись навлечь на себя гнев воинственного соседа Генриха Тюдора. Согласно легенде король умер от горя, но сейчас мы бы назвали вероятной причиной смерти дизентерию. Джон Нокс изрек: «Все сокрушались, что королевство осталось без мужчины-наследника». Правителем Шотландии теперь стала девочка шести дней от роду.

Новости, достигшие Англии, поначалу гласили, что ребенок очень слаб, а позднее заговорили, что он умер. Мудрые английские придворные всегда сначала сообщали Генриху хорошие новости, а потом придумывали, как преподнести ему нежелательные известия. Только после смерти Якова V Генриху сказали, что Мария жива и здорова. Дурные новости распространяют с удовольствием, поэтому к Рождеству до далекой Венгрии дошли вести, что мать и дочь находятся при смерти.

На самом деле все было иначе, и как только Дженет Синклер сочла погоду достаточно сухой, а королеву Марию — достаточно окрепшей, младенца завернули в теплые одеяла и пронесли несколько сот ярдов до церкви Святого Михаила, где, облаченного в крестильную сорочку из белой тафты, символизировавшую невинность, крестили в купели. Если бы Мария умерла в течение месяца после крещения, крестильная сорочка превратилась бы в саван. Потом девочку отнесли к алтарю и там конфирмовали как члена Римской католической церкви. Затем участники церемонии вернулись во дворец для празднования, хотя и довольно скромного — ведь двор официально был в трауре.

Генрих Тюдор как двоюродный дед Марии также соблюдал подобающий срок траура. Искушение, возникшее перед стареющим королем, было и в самом деле большим. После разгрома при Солуэй Мосс Шотландия лишилась лидера, многие представители знати находились в английских тюрьмах, а страна пребывала в состоянии хаоса. Но Джон Дадли, виконт Лайл, собиравший для Генриха армию в северо-восточной Англии, писал: «Видя, что Господь по своей воле подобным образом распорядился королем [Шотландии], мы полагаем, что не к чести Вашему Величеству посылать нас, солдат, воевать с мертвым телом короля, его вдовой или младенцем-дочерью». Шотландия была открыта для захвата, однако умный Генрих понял, что при помощи такта и дипломатии подчинит Шотландию правлению Тюдоров мирным путем и задешево, что всегда было важным доводом для Тюдоров.

Подчинение северного соседа было целью жизни Генриха, и он пытался вести переговоры с Яковом V в начале этого же года[3]. Только когда Яков просто не явился для переговоров в Йорк, разъяренный Генрих послал на север карательный отряд. Удачное отражение этого набега шотландцами при Хаддон Риге[4] подтолкнуло Якова к безрассудному ответному рейду к Солуэй Мосс, оставившему Шотландию открытой для возмездия.

Теперь же престол унаследовала девочка, а девочки, выйдя замуж, подчиняются своим мужьям. У Генриха был пятилетний сын Эдуард, из которого мог получиться жених, отвечающий интересам династии, так что король решил пока подождать.

Шотландцев теперь ожидал очередной период регентства при малолетнем монархе. Он был не первым, а сказ о монархии и регентстве при Стюартах печален, но краток. Яков I стал королем в возрасте двенадцати лет, но оставался пленником в Англии, пока ему не исполнилось тридцать; позднее, когда ему исполнилось сорок три, его закололи в дворцовой уборной[5]. Его сыну Якову II было в ту пору шесть лет; он правил до тридцатого года своей жизни (1460), когда пушку, которую он осматривал, разорвало. Яков II был убит наповал, и править стал его девятилетний сын Яков III. Последний в возрасте тридцати семи лет бежал после сражения при Сочберне, а дворяне нагнали его и убили на месте[6], легкомысленно заметив впоследствии: «Король оказался убитым». Его сыну, Якову IV, было тогда пятнадцать, и он был вовлечен в мятеж против отца, за что совершал покаяние в течение всей оставшейся жизни, нося на теле под одеждой железный пояс. Он успешно правил шотландским двором до тех пор, пока его не настигла смерть во время безумной резни под Флодденом[7]; на престол сел его сын, Яков V, в возрасте восемнадцати месяцев. Мария оказалась самой младшей из монархов, но она была отнюдь не первым ребенком, унаследовавшим престол.

Эти постоянно возникавшие кризисы имели два важных последствия. Во-первых, знать привыкла существовать без сильного правителя. Норманны тщательно выстроили феодальную систему, при которой вся власть и право жаловать земли принадлежат королю, однако эта система пошатнулась. Клятва верности государю в обмен на пожалование земли, завоеванной мечом, превращалась в фарс, когда государь оказывался младенцем в колыбели или, в лучшем случае, розовощеким юнцом пятнадцати лет от роду. В двух случаях те самые лорды, которые клялись в верности, являлись участниками убийства отца нового монарха. Они подобающим образом сгибали колени и склоняли головы, но реальность была совсем иной. Шотландия была мятежной федерацией владетельных лордов, объединявшихся в общем совете лишь благодаря семейным связям и необходимости соблюдать внутренний мир. Корона была высшим законом, однако на своих землях лорды обладали правом казнить и миловать. Они не были теми безграмотными головорезами, какими их зачастую рисуют: большинство из них получили классическое образование, свободно говорили на латыни и по-французски, много путешествовали. Хотя они всегда с готовностью пускали в ход шпагу, но были утонченными и культурными людьми из относительно благополучной страны. Их арендаторы жили не хуже, чем обитатели Гаскони, Пьемонта или Эстремадуры, а трудности и лишения, которые они испытывали, были обычными для всех крестьян XVI века. Сам король Яков V «наполнил страну разного рода мастерами из других земель» и даже имел среди своих многочисленных придворных «смотрителя королевских попугаев».

Вторым результатом утраты центральной власти явилось то обстоятельство, что объединить всю знать под началом короля стало возможным лишь в том случае, если возникала необходимость отразить английское вторжение. Королевская кампания, предполагавшая пересечение границы и вторжение в Англию, предпринималась с неохотой. Стремление защитить королевство зачастую отходило на второй план, уступая место мыслям о наживе, а если это оказывалось затруднительным, желание вернуться на север становилось подавляющим. Последним из Стюартов, получившим этот горький урок, оказался в 1746 году Чарлз Эдвард Стюарт[8].

Конечно, чтобы предотвратить сползание к анархии, нужно было как можно скорее назначить регента. Он взял бы под контроль королевские замки и казну и получал бы доходы от королевских поместий до тех пор, пока власть в свои руки не взяла бы новая правительница. Регент оказался бы также самым влиятельным человеком в королевстве. Это место немедленно занял кардинал Дэвид Битон, архиепископ Сент-Эндрюсский. Ему было пятьдесят лет, он был опытным дипломатом и убежденным католиком — несмотря на многочисленных любовниц и незаконнорожденных детей. Он был сторонником франкошотландского союза и непримиримым противником реформации английской церкви, начатой Генрихом VIII. Битон представил шотландцам документ, который, как он утверждал, являлся завещанием покойного короля. Согласно этому завещанию власть передавалась совету четырех: графам Хантли, Морею, Аргайлу и Аррану, причем сам Битон оказывался главой совета и «согласно завещанию наставником» принцессы. О ней он отозвался весьма примечательно, назвав ее «не имеющей значения девчонкой». Поскольку завещание давало подробные наставления относительно воспитания принцессы, Яков должен был его писать в течение четырех дней между 10 и 14 декабря, когда он лежал при смерти. Однако большую часть времени он пребывал без сознания, не вызывал секретарей, не делал распоряжений и явно никакого завещания не составлял. Король умер на руках у Битона, и кардинал, по слухам, сумел заставить короля подписать чистый лист бумаги, который впоследствии и превратился в королевское завещание. Все было проделано очень ловко. Битоновское «завещание» явно представляло собой спешно изготовленную при помощи некоего Генри Бэлфура подделку, и его немедленно оспорил граф Арран.

Джеймс Хэмилтон, второй граф Арран, и сам по себе имел серьезные наследственные права на престол. Его дед был женат на Мэри Стюарт, сестре Якова III, таким образом, в жилах графа текла королевская кровь Стюартов. Впрочем, его дед, возможно, не имел права жениться на Мэри, поскольку его сомнительный развод с предыдущей женой был молчаливо признан без всяких доказательств. Следовательно, Арран мог быть сыном незаконнорожденного. Безусловно законным потомком Стюартов был граф Леннокс, однако его наследственные права передавались исключительно по женской линии и потому были слабее. Именно от этой линии происходил Генри Дарили. Но если бы юная Мария умерла — а такая вероятность оставалась всегда, — Арран мог требовать корону для себя.

Арран, однако, был самым бездарным и нерешительным человеком из всех уроженцев Шотландии. Каждый его шаг был продиктован соображениями личной выгоды и личными амбициями, но ему не хватало ума, чтобы понять, в чем состоит эта выгода и как ее добиться. Сначала он стал сторонником Марии де Гиз и католической Франции, а потом перешел на другую сторону, поддержав Джона Нокса и Реформацию. Тем не менее к январю 1542 года он обеспечил свое утверждение в должности правителя и его первым решением стало назначение кардинала Битона канцлером. Затем он резко изменил мнение — такие крутые повороты впоследствии станут его характерной чертой — и отправил кардинала в тюрьму. Арран вздохнул с облегчением, когда Генрих VIII освободил знатных дворян, захваченных в плен при Солуэй Мосс, без выкупа, но ему не пришло в голову посмотреть в зубы этому дареному коню.

Генрих VIII разделял стремление Аррана к власти, однако в отличие от него точно знал, как ее получить. Самым дешевым и эффективным способом вовлечь Шотландию в свою орбиту был брак юной Марии с принцем Эдуардом, поэтому дворяне были отпущены с условием оказания поддержки этому плану. Были даны клятвы в верности и подписаны соглашения, было обещано вознаграждение, а Арран бездумно приветствовал в Шотландии партию, полностью преданную делу подчинения страны Англии. Лучше быть богатым графом на службе английского короля, нежели бедным и к тому же подчиненным нерешительному правителю и вдове-француженке.

10 января 1543 года Яков V был похоронен со всей подобающей пышностью в Холирудском аббатстве рядом с Мадлен и двумя покойными сыновьями. Его правление не было счастливым. Его безжалостный опыт выколачивания денег напугал духовенство, хорошо знавшее о том рвении, с которым Тюдор — дядя короля — грабил церкви и монастыри, и опасавшееся, что теперь наступала его очередь быть остриженным. Тем не менее Яков заложил основы современного шотландского права, учредив в 1532 году Верховный суд юстициария, следовавший образцу итало-нормандского суда Павии, и оставил в казне 26 тысяч шотландских фунтов. Говорили также, что у него было «много посуды», другими словами, он хранил запас золотой и серебряной утвари. Это была популярная форма вложений, ведь в случае нужды посуду легко было переплавить. То же самое верно и в отношении золотых цепей, которые носили знатные дворяне. Историк Джон Лесли, живший в XVI веке, назвал Якова «королем бедняков — отправлявшим правосудие, исполнявшим законы и защищавшим невинных и бедных».

Вдовствующая королева с дочерью все еще находилась во дворце Линлитгоу, но прекрасно знала о неуклюжих махинациях Аррана. История обвиняла Марию де Гиз во многом, но некомпетентность никогда не входила в число предъявлявшихся ей претензий. Имея свои планы на дочь, она поступила мудро, устроив так, что Мария оставалась на ее попечении в Линлитгоу, а не в руках Аррана. Мария де Гиз понимала, каким важным династическим призом является ее дочь, знала она и то, что Генрих будет только рад заполучить и юную королеву, и ее мать. Назначенный Генрихом смотритель Северной марки, виконт Лайл, сказал о Марии: «Я бы предпочел, чтобы она и ее нянька находились в доме моего государя».

Первое официальное предложение было сделано, когда Марии не исполнилось и четырех месяцев. В Холирудский дворец прибыл посол Генриха сэр Ральф Сэдлер, чтобы вести переговоры о брачном союзе. Сэдлер был «маленького роста… искусен в воинских делах, силен и энергичен». Он был профессиональным дипломатом, обученным на службе Томасу Кромвелю[9], и не был чужаком в Шотландии. В свое время он пытался отвратить Якова V от французского союза, однако Яков «сравнил расточительную щедрость Франциска I с жалким подарком — упряжкой лошадей». Скаредный Генрих VIII прислал в качестве примирительного дара всего лишь шесть меринов.

Теперь, в конце марта, Сэдлер встретился с Арраном, сказавшим ему, что у него нет возражений против брака, а согласие шотландских сословий можно гарантировать, если Генрих станет иметь дело только с ним. Стало ясно, что понадобятся взятки, а также гарантии того, что Арран сохранит свой пост правителя. Сэдлер намекнул на возможность брака между сыном Аррана Джеймсом Хэмилтоном и дочерью Генриха принцессой Елизаветой, но Арран не выказал заинтересованности и ясно дал понять, что его нынешняя цена — единовременная выплата тысячи фунтов. Он обещал Сэдлеру публичную поддержку Реформации Генриха, но в частной жизни оставался католиком. Арран с радостью продал бы Сэдлеру мебель из дворца, которой он как правитель имел право распоряжаться. Англичанин быстро понял, что с Арраном дело можно уладить обычным подкупом или же запугать его и добиться подчинения. Поэтому следующим шагом Сэдлера стала поездка в Линлитгоу для встречи с Марией де Гиз — королевой-матерью, которая, он был уверен, гораздо менее податлива.

По-настоящему осторожный посол, Сэдлер настоял на том, чтобы ему показали ребенка. В этой просьбе не было ничего необычного, и Мария приказала нянькам распеленать пятимесячного младенца. Сэдлеру даже позволили подержать Марию на коленях под неусыпным присмотром королевских нянек. Девочка радостно гукала, и Сэдлер стал первым из многих мужчин, подпавших под чары Марии Стюарт. Он описывал ее как «самого красивого ребенка, какого я видел».

Дитя опять завернули и унесли кормить, пока Сэдлер и Мария обсуждали возможность брака с Эдуардом. Зная преданность Марии католической вере и ее тесную связь с Францией, Сэдлер ожидал, что она будет страстно возражать и ему придется вернуться к корыстному Аррану. Но Сэдлер не знал, что 20 февраля Мария получила письмо от Чарлза Брендона, герцога Саффолка, которого Генрих VIII назначил лордом-лейтенантом Пограничного края. В письме говорилось, что брак будет «не только очень выгоден ее дочери, но и прекратит бедствия и кровопролитие». Это было предложение, от которого Мария де Гиз, как предполагалось, не могла отказаться; но подобные угрозы лишь вызвали мрачную усмешку решимости на ее лице. Мария знала, чего ждал Сэдлер, и перехитрила его, согласившись на все требования. Она «была полностью согласна и горела желанием содействовать целям Его Величества», даже готова была отправить ребенка для безопасности в Лондон. Конечно, на самом деле Мария и не думала так поступать.

Арран отослал французских послов и безуспешно пытался изолировать Марию, перехватывая ее письма. Однако она уже сумела переправить одно письмо матери, собиравшей союзников при дворе Франциска I на случай возможных волнений в Шотландии. Полностью, хотя и неискренне, согласившись с Сэдлером, Мария вывела Аррана из игры. Теперь Сэдлер мог иметь дело напрямую с королевой-матерью и забыть об Арране. Сэдлер мог уверить Генриха в том, что имеет влияние на реальную власть, тогда как Мария втайне продолжала следовать своему замыслу.

Мария знала, что дворец Линлитгоу не выдержит осады; она также знала, что Арран прибегнет к насилию, если расстроить его планы. Она звала Аррана «самым непостоянным человеком в мире, ведь что бы он ни решил сегодня, назавтра он передумает». Чтобы не потерять опеки над дочерью, Мария уже начала отсылать тайные конвои с казной, утварью и мебелью в свой замок Стирлинг, гораздо лучше защищенный.

Замок Стирлинг, который принадлежал Марии как часть выделенного ей по брачному соглашению имущества, стоит, как и Эдинбургский замок, на высокой скале, с которой открывается широкий вид на окрестности. Он был практически неприступным. Там ее дитя было бы в безопасности. Но пронюхавший о ее планах Арран запретил Марии покидать Линлитгоу. Вдовствующая королева продолжала обманывать Сэдлера, говоря ему, что Арран нарушит свое слово, дождется смерти Генриха, а затем выдаст Марию Стюарт замуж за своего сына и сам захватит престол. У Марии де Гиз не было тому доказательств, не считая того, что большинство людей были готовы поверить худшему, если речь шла об Арране, и Сэдлер был склонен верить ей. В конце концов оказалось, что перебираться в Стирлинг необязательно, поскольку французские связи Марии де Гиз стали приносить плоды.

Сведения из Франции гласили, что Франциск предоставил дяде Марии Стюарт, герцогу де Гизу, средства, чтобы тот в случае необходимости собрал армию. Так или иначе, Франциск отправил в Шотландию Мэтью Стюарта, графа Леннокса, — соперника Аррана, также обладавшего правами на престол.

(Живя в изгнании, Леннокс стал французским подданным и изменил написание фамилии Stewart на французскую версию — Stuart.) Леннокс прибыл готовым к схватке и занял свой замок Дамбартон на северном берегу Клайда — еще одну неприступную крепость на скале. Кардинала Битона — его Генрих VIII называл «лучшим французом в Шотландии» — перевели из тюрьмы в его собственный замок в Сент-Эндрюсе, и вокруг него собирались католические лорды. Нетерпеливый Генрих, уставший от отсутствия результатов в Шотландии, приказал Аррану перевезти девочку в Эдинбургский замок. Бессильный Арран, не имевший реальной возможности сделать это, не вступив в противостояние с Марией, Ленноксом и кардиналом Битоном, тянул время. Он вяло оправдывался, говоря, что у девочки режутся зубы и перевозить ее нельзя. Теперь Мария, Битон и Леннокс пользовались усиливавшейся поддержкой Франциска и на их попечении находилась юная королева Мария. На стороне Аррана были немногие лорды, выполнявшие обещания, данные Генриху во время плена после Солуэй Мосс, а сам Генрих дышал Аррану в затылок, требуя действий.

Тюдоры не отличались терпением, и у Генриха оно уже кончилось. «Его королевское величество приказывает собрать на границе войска и оружие, и в случае, если обещания, мягкое обращение и разумные уговоры не возымеют действия, его королевское величество может использовать свою власть и силу». Английский король дал знать Аррану, что отправляет к нему для подписания договор, и если подписи под ним не появятся немедленно, Шотландии следует ожидать английского вторжения. Речь шла о Гринвичском договоре, и 1 июля 1543 года он был подписан, хотя и без особого энтузиазма. Генрих VIII прежде всего хотел, чтобы Шотландия была связана с ним узами соглашения и не могла воззвать о помощи к Франции, тогда как он сам обретал свободу выискивать за Ла-Маншем возможности для вторжения во Францию. Поэтому условия договора были на удивление благоприятны для Шотландии. Мария Стюарт должна была оставаться в Шотландии до тех пор, пока ей не исполнится десять лет, а Генриху надлежало прислать знатного дворянина с женой, которые ведали бы образованием девочки, когда она достигнет соответствующего возраста. Другими словами, король желал, чтобы невеста Эдуарда говорила по-английски, а не по-французски или на шотландском наречии. На свой десятый день рождения Мария должна была выйти замуж за Эдуарда в Англии; предполагалось, что она больше не вернется в Шотландию. Стороны пришли к соглашению относительно приданого, хотя знали, что его всегда можно изменить. Удивительно, но Генрих VIII согласился, чтобы королевство Шотландия «сохранило свои законы и вольности». Он гарантировал независимость Шотландии на протяжении десяти лет, а обещанный брак откладывался на этот срок. Заключая подобный договор, все заинтересованные стороны знали, что за данный отрезок времени может произойти все что угодно, и стремились извлечь из него как можно больше сиюминутных выгод.

Тем временем Сэдлер получал неизбежные просьбы о деньгах, которыми надлежало обеспечить верность шотландских лордов. Выплаты варьировались в размере от ста фунтов графу-маршалу[10] и графу Энгусу до трехсот фунтов лорду Максвеллу и тысячи фунтов самому Аррану. Арран уверил Сэдлера в том, что способен контролировать шотландских лордов: «Если они не исполнят своего долга, он сообщит всему миру об их вероломстве и станет искать помощи Англии и всего мира, чтобы покарать их». Если его противники выступят против него, он «будет держаться» Генриха, а все крепости к югу от Форта «будут готовы по приказу английского короля». Теперь Арран хотел заключить договор о браке Елизаветы и своего сына и намекал, что, приобретая лояльность лордов Генриху, он переплавил на монеты часть своей драгоценной утвари, однако выплата тысячи фунтов уладила бы дело. Мудрый Сэдлер придерживал деньги, чувствуя, что Арран использует их «безрезультатно», но в июле наконец заплатил. Результатом стало лишь то, что в августе Арран попросил еще пять тысяч фунтов.

К беспокойству Сэдлера, Арран по-прежнему добивался контроля над Марией Стюарт, чтобы воспротивиться ее увозу во Францию. Дело все больше выглядело так, как если бы Мария де Гиз вступила в официальный союз с Битоном и Ленноксом и их войска собирались в Линлитгоу. Ходил слух, что у побережья затаились французские корабли, хотя их никто не видел. Сэдлер хотел, чтобы Марию Стюарт перевезли в Стирлинг, подальше от возможного вооруженного конфликта, а поскольку именно к этому и стремилась Мария де Гиз, она с радостью выполнила желание посла.

27 июля Мария Стюарт, сопровождаемая Ленноксом и эскортом из двух с половиной тысяч всадников и тысячи пехотинцев, в парадном шествии достигла замка Стирлинг по той же дороге, по которой мчался гонец, доставивший весть о ее рождении Якову V. Ей было всего восемь месяцев, и она еще нуждалась в кормилице, однако все, кто видел процессию, не сомневались в том, что встретили королеву. Мария находилась под надзором своей матери, и Арран лишился козырей для переговоров.

Стирлинг, даже лучше укрепленный, чем Эдинбургский замок, также удостоился благосклонного внимания Якова V, и там появились великолепные резные геральдические щиты во французском стиле и большой зал, который, по слухам, мог вместить 400 человек. Благодаря тайным перевозкам из Линлитгоу, совершавшимся по приказу Марии де Гиз, замок был обставлен как подобает королевскому дворцу. Он стал первой королевской резиденцией в Шотландии, где построили королевскую капеллу. Внутри замковых стен были разбиты сады, и Мария Стюарт могла расти здесь в безопасности. Даже на Сэдлера, привыкшего к роскоши королевского дворца Хэмптон Корт, замок произвел впечатление; посол сообщал о матери и ребенке: «Она счастлива находиться в Стирлинге. Ее дочь быстро вытянулась, и она скоро превратится в женщину, если только пойдет в мать, ведь та и в самом деле одна из самых высоких женщин». Хотя под конец жизни излишний вес сильно досаждал Марии де Гиз, но и тогда она по-прежнему оставалась статной и привлекательной женщиной.

Генрих VIII, отчаянно пытавшийся сохранить контроль над ухудшающейся ситуацией с расстояния в 500 миль, теперь потребовал, чтобы в замке разместили только юную королеву, а ее мать поместили в городе и ограничили право доступа к дочери. Он был совершенно прав, разглядев суть проблемы: приказы отдавала Мария де Гиз. Требование короля просто проигнорировали.

Однако Сэдлер, осмотрительный, как всегда, вновь потребовал показать ему девочку, и ее покорно привели — здоровую, поправившуюся после ветряной оспы. Осознав, что у него больше нет возможности кого-либо обманывать, Арран, как обычно, решил присоединиться к победителям и встретился с Битоном. Кардинал организовал публичное признание графа в отступничестве и отпустил ему грехи. Арран также отправил своего сына Джеймса Хэмилтона на попечение кардинала в замок Сент-Эндрюс. Теперь вся власть в Шотландии была сосредоточена вокруг юной Марии, а ее мать могла перейти к реализации нового, важнейшего этапа своего плана.

9 сентября 1543 года состоялась коронация Марии. Ей было ровно десять месяцев, и она, конечно, ничего не запомнила. Церемония состоялась в Королевской капелле Стирлинга, по словам Сэдлера, «со всей торжественностью, которая в обычае в этой стране — а она стоит немногого». Арран нес корону — его наследники, герцоги Хэмилтоны, делают это и по сей день; у Леннокса в руках был скипетр, а у Аргайла — королевский меч. Марию несла ее мать, а церемонию проводил облаченный в красную кардинальскую мантию Битон. Корону последний раз надевал Яков V во время коронации Марии де Гиз; теперь кардинал держал ее над крошечной головкой королевы. Она была подобающим образом помазана освященным маслом, смешанным с миррой, и немедленно превратилась в помазанницу Божью. Теперь она обладала долей сакральной власти: например, могла исцелять прикосновением золотуху, «королевскую болезнь», а полученная корона — вместе со светской властью, которую она олицетворяла, — дана была ей по божественному праву.

Новая королева плохо вела себя на протяжении всей церемонии, постоянно разражаясь криками, так что никто не в состоянии был расслышать, как знатные дворяне приносили свою, зачастую лживую, присягу на верность. Герольды, долгом которых было перечислить все длинные титулы Марии, просто сдались, и пока Дженет Синклер устраивала новую королеву в ее колыбели, двор отправился в большой зал дворца на бал. Лорды — сторонники англичан отсутствовали, и казалось, что у них не будет уже никакой возможности выполнить обещания, данные Генриху VIII. Мария де Гиз показала всем, что она не просто королева-мать, которую уважают и тихо игнорируют, но искусная и решительная женщина, представляющая франко-шотландский союз, и с ней нельзя не считаться. Генриху оставался потерявший всякую ценность Гринвичский договор, и он больше никогда не станет доверять шотландцам.

Хотя стояла осень, двор все еще наслаждался соколиной и псовой охотой и танцами. В Стирлинг устремились музыканты и живописцы, и Мария, ненадолго освободившаяся от династических обязанностей, извлекала удовольствие из своего положения молодой вдовы. Ей было двадцать восемь лет, и она была привлекательна, так что простейшим способом обеспечить верность своей вечно ссорящейся знати была брачная игра. Аррана можно было подкупить деньгами и властью, но благосклонность Леннокса приобреталась взмахом ресниц. Леннокс обладал европейским лоском, он служил лейтенантом Шотландской гвардии — отряда наемников-аристократов, являвшихся личной охраной французского короля. Он был утонченным и легко соблазнял придворных дам изысканными манерами.

Подобный флирт с одним мужчиной мог оказаться опасным, если только его не уравновесить флиртом с другим, и Мария нашла отличный противовес в лице Патрика Хёпберна, графа Босуэлла. Его уже изгоняли из страны за надменное самоуправство; он, хотя и несправедливо, считался королевским бастардом — и не сделал ничего, чтобы пресечь распространение подобных слухов. Наследственный лорд-адмирал, Босуэлл имел право на долю дохода от продажи всех кораблей, потерпевших крушение у берегов Шотландии, что давало ему регулярный и надежный источник дохода. Он владел крепостью Крайтон близ Эдинбурга и мрачным замком Хэрмитедж в Пограничном крае. Этот замок он держал от имени короля, но оттуда мог как угрожать любой английской армии, так и оказать ей благосклонный прием, потакая собственному капризу. Поведение Босуэлла было типичным для рыцарей XII века, когда насилие становилось решением всех проблем. Он был женат, но как только понял, что вскоре может стать отчимом королевы, быстро получил разрешение аннулировать брак.

Леннокс и Босуэлл соперничали друг с другом в том, «чья одежда более роскошна», и «в присутствии королевы порой танцевали, порой стреляли по мишеням или же пели, участвовали в турнирах и скачках и прочих рыцарских забавах, которые могли понравиться ей». Их ухаживание было выдержано в стиле, восхищавшем 400 лет назад Элеонору Аквитанскую и ее Суд Любви[11]. Хронист Линдси из Пискотти говорил, что двор Марии де Гиз «был подобен Венере и Купидону в начале мая».

Главным центром притяжения двора была, несомненно, вдовствующая королева, а его самой большой драгоценностью — юная королева Мария. Мария де Гиз требовала, чтобы девочке оказывали подобающее ее сану почтение, и, когда ей разрешали смотреть на придворных, танцующих гальярду и павану, дамы и кавалеры низко кланялись ей, прежде чем начать танец. Когда вечно бдительная Дженет Синклер решала, что Марию пора укладывать спать, лорд-камергер провозглашал: «Королева удаляется!» Танец прерывался, и весь двор преклонял колени. Мария вряд ли видела вооруженных стражников, всегда следовавших за ней на небольшом расстоянии, но она должна была чувствовать внимание, которое ей оказывали те счастливчики-придворные, которым дозволялось к ней приближаться. Суровые вояки типа Босуэлла хвастались потом, что юная королева им улыбнулась, и они снимали шляпы, приветствуя ее, когда она смотрела на кавалькады охотников, выезжавших из замка, с охотничьими птицами на руке. Однако жизнь Марии была слишком драгоценной, чтобы юной королеве могли позволить присоединиться к ним за стенами замка. Мир ее детства был полон музыки, звучавшей на регулярно устраивавшихся балах или еще чаще в Королевской капелле, где мессу сопровождала музыка Роберта Карвера и Роберта Джонсона[12]. Мария не помнила это время в деталях, однако первыми взрослыми увлечениями ее жизни стали музыка, танцы и придворный этикет. Она не знала о дерзких интригах, сплетавшихся под поверхностью этого блистательного двора.

Мария де Гиз знала толк в куртуазном ухаживании, однако Босуэлл испортил всю игру, публично объявив о якобы данном Марией обещании выйти за него замуж. Леннокс почувствовал себя обманутым любовником и, оскорбленный, удалился в свою крепость Дамбартон. Один удар едва не разрушил тщательно возводимое Марией здание всеобщего единства.

Конечно, оставалась реальная возможность получить помощь из Франции, и герцогиня Антуанетта писала дочери: «Я не сомневаюсь, что король со своей стороны окажет тебе всю помошь, какую только сможет. Твой брат, герцог Омаль, и я будем просить его». Поняв, что Мария де Гиз находится в опасности, Франциск I отреагировал на это отправкой к ней флота, денег, оружия и боеприпасов, а также двух послов — де Бросса и Месанжа. Леннокс тут же захватил груз, однако ему напомнили, что, поступая так, он, как французский подданный, совершает государственную измену. Он знал, что французы не церемонились с изменниками, а наказание подразумевало долгую и мучительную смерть, поэтому немедленно примирился с Марией. Теперь Леннокс принудил Марию обещать ему свою руку, и она добилась соглашения с Арраном о том, что Леннокс и он станут управлять королевством совместно. В свою очередь, Леннокс позволил послам распределить среди знатных дворян около 59 тысяч крон, и опасно пошатнувшееся было единство первого сословия, которого добилась Мария, восстановилось.

Арран, как и сама Мария, вовсе не собирался вознаграждать Леннокса и перешел к крайним мерам, которые зачастую предпочитают трусы: немедленно выступил против соперника на Глазго Мьюр[13] и был жестоко наказан. Но Леннокс теперь знал, что его шанс добиться единоличной власти над Шотландией иллюзорен; он бежал на юг, в Лондон, где 29 июня 1544 года женился на племяннице Генриха VIII леди Маргарет Дуглас. Их сыном был Генри Дарнли.

Теперь ко двору Марии де Гиз вернулись французские послы со своими свитами, и она, свободная от политических конфликтов, наслаждалась материнством. Арран и Битон были ее союзниками, а отступничество Леннокса она рассматривала как устранение еще одной помехи. Обожаемая всеми юная королева находилась там, где и должна была быть, — на попечении матери. Мария де Гиз одержала полную победу без единого выстрела, не пролив ни капли крови. От ее внимания не ускользнул тот факт, что французский дофин Генрих и его супруга-итальянка Екатерина Медичи наконец произвели на свет сына, Франциска, так что теперь вполне возможным становился католический династический брак с союзником на континенте.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.