ЧАС «X» ДЛЯ ФЛАГМАНА[33]

ЧАС «X» ДЛЯ ФЛАГМАНА[33]

В истории советского Военно–морского флота было достаточно событий, не попавших в официальную историческую хронику. Среди них — самая крупная в XX столетии военная катастрофа на море, происшедшая в мирное время: гибель флагмана эскадры Черноморского флота линкора «Новороссийск». Сам факт этой беспрецедентной трагедии до недавнего времени тщательно скрывался властями от общественности страны. Не в последнюю очередь, видимо, оттого, что не все в ее обстоятельствах и сегодня выяснено до конца.

Линкор «Новороссийск» — бывший итальянский линкор «Джулио Чезаре» («Юлий Цезарь») — достался советскому ВМФ в счет репараций после окончания Второй мировой войны. Он был построен в Генуе, на верфи «Ансальдо». Заложен в 1910 году, спущен на воду в 1911 году, вступил в строй в 1914 году. Дважды— в 1920—1930–х годах — прошел модернизацию, в ходе которой претерпел значительные конструктивные и иные изменения, в результате чего был, по существу, полностью переделан. В частности, у него была удлинена на 10 метров носовая часть, которую надстроили обтекателем–булем, и реконструирована машиннокотельная установка, что способствовало повышению скорости хода; заменено артиллерийское вооружение, усилены бронирование и противоминная защита и сделано многое другое. Эти усовершенствования позволили резко повысить его боевые и технические возможности, но в то же время привели к увеличению его водоизмещения и ухудшению остойчивости, а значит — непотопляемости…

Военно–морской флот в Италии традиционно являлся гордостью нации, а офицерами в нем служили выходцы из элиты общества. Для строительства кораблей, наряду с государственными субсидиями, широко использовались различные формы привлечения денежных средств от населения. Поэтому раздел ВМФ Италии между союзниками — победителями во Второй мировой войне был воспринят многими в итальянском обществе весьма болезненно, а процесс передачи кораблей в победившие страны проходил с большими трудностями. В прессе и по радио звучали призывы сделать все, вплоть до совершения диверсионных актов, с тем чтобы не допустить плавания итальянских кораблей под чужими флагами. А соответствующие силы и средства для этого в Италии имелись. Задолго до Второй мировой войны в стране уделялось много внимания развитию подводно–диверсионных формирований, способных выводить из строя и топить корабли противника. Этим специально подготовленным подразделениям в ходе Второй мировой войны при ведении боевых действий на Средиземном море удалось достичь немалых успехов.

Для передачи советской стороне линкор «Джулио Чезаре» был переведен итальянской командой в Албанию, в порт Влера, где 3 февраля 1949 года сразу же по его прибытии на него перешла советская команда. За короткий срок экипаж сумел разобраться в устройстве линкора, системах, приборах и освоить их в такой степени, чтобы обеспечить благополучный перевод этого ранее незнакомого корабля на Черноморский флот. Утром 6 февраля 1949 года на линкоре был спущен итальянский и поднят советский военно–морской флаг. Кораблю было присвоено новое название — «Новороссийск».

После небольшого ремонта линкор официально вступил в строй эскадры Черноморского флота и уже летом 1949 года принял участие в большом походе кораблей эскадры по Черному морю с заходом в порты Кавказского побережья.

Экипаж «Новороссийска» по советскому штату составлял 1462 человека, 70 из них — офицеры, 266 — старшины. Линкор имел мощное — по тем временам — артиллерийское вооружение, сильное бронирование и достаточную дальность плавания, хороший ход. Несостоятельны разного рода толки о том, что из?за своего «итальянского происхождения» линкор был недостаточно изучен и освоен советскими моряками. Один лишь перевод его из Средиземного моря в Черное силами советских моряков свидетельствует об обратном. Не говоря уж о том, что доскональному освоению личным составом всех его механизмов и устройств уделялось на корабле первостепенное внимание с самого первого дня ввода линкора в боевой состав флота, где он находился в числе кораблей первой линии. Ведь недаром же на нем стал держать свой флаг и штаб командующий эскадрой контр–адмирал Пархоменко. Да и командующие Черноморским флотом, часто бывавшие на его борту во время походов и учений, всегда отмечали хорошее содержание корабля и высокую выучку экипажа.

В череде флотских будней и праздников незаметно пролетели шесть лет. Наступил 1955 год. Весной «Новороссийск» вышел из продолжительного ремонта, в ходе которого был выполнен ряд модернизационных работ, усиливших его боевые возможности, и начал плановую боевую подготовку со сдачей установленных курсовых задач. К тому времени линкором уже год командовал капитан 1–го ранга А. П. Кухта, старпомом стал капитан 2–го ранга Г. А. Хуршудов. Летом линкор сдал установленные курсовые задачи и провел зачетные артиллерийские стрельбы главным и зенитным калибром. В конце сентября 1955 года после небольшого похода корабль прибыл в Севастополь.

Войдя на внутренний рейд базы, «Новороссийск» занял не свое обычное штатное якорное место между швартовными бочками № 14, самыми дальними от входа в гавань, установленными возле режимной (охраняемой) части побережья Северной бухты, а встал на «чужие» бочки № 3, ранее принадлежавшие линкору «Севастополь», к тому времени выведенному из боевого состава Черноморской эскадры и переведенному к причалу завода. Эти якорные бочки находились ближе к боновым воротам, перекрывавшим вход в базу, и располагались в очень удобном месте: в середине южной линии постоянных швартовных бочек, выставленных в обширной Северной бухте (где обычно стояли крупные корабли — линкоры и крейсеры), возле наиболее населенного тогда побережья Корабельной стороны города. От бочек № 3 до него было менее двух кабельтовых (300 метров). Тут местные жители могли купаться и держать около уреза воды свои частные, в т. ч. рыбацкие плавсредства. На этом якорном месте «Новороссийск» простоял более месяца, занимаясь текущими делами. В Севастополе линкор должен был пробыть до конца октября, и поэтому командир корабля капитан 1–го ранга Кухта ушел в отпуск. С его возвращением — после ноябрьских праздников — намечался выход линкора в Новороссийскую военно–морскую базу. Там линкор должен был сдать на береговые склады остатки итальянских боеприпасов для орудий главного калибра и взять на борт новые советские снаряды и заряды к ним.

28 октября 1955 года, в пятницу утром «Новороссийск» под командованием старпома Г. А. Хуршудова снялся с бочек и вышел в море для уточнения маневренных элементов корабля и подготовительных артиллерийских стрельб. Вечером того же дня, выполнив все намеченное, линкор возвратился в Севастопольскую гавань и снова встал на бочки. Но швартовка к носовой бочке прошла неудачно: корабль, управляемый не очень опытным в этом деле старпомом, проскочил ее на добрую половину своего корпуса. Хотя Хуршудов и отдал, как полагалось, якорь, стараясь удержать нос линкора у носовой бочки, однако сделал это с опозданием и несколько в стороне от обычного места отдачи якоря, из?за чего потом пришлось подбирать основательно вытравленную якорь–цепь, проволочившуюся при этом по грунту и описавшую во время разворота буксиром кормы линкора к кормовой бочке почти полуокружность, тем самым как бы «протралив» дно вокруг бочки. Да и корпус «Новороссийска» в результате такой швартовки занял между бочками нештатное положение, сдвинутое на несколько метров от носовой к кормовой бочке. Его выравнивание из?за наступившей темноты отложили до утра… Вдаюсь в эти детали постановки «Новороссийска» на якорь и обе бочки потому, что, не зная их, невозможно судить об истинных причинах его подрыва на этом месте.

После постановки на якорные бочки на линкоре проводились обычные мероприятия, предусмотренные распорядком дня: ужин, увольнение офицеров, старшин и матросов на берег, баня, стирка, вечерний чай, проверка личного состава, отбой ко сну. Перед ужином на корабль прибыла очередная партия нового пополнения — бывших солдат, переведенных из береговых частей на флот для продолжения службы на кораблях. Это делалось в связи с происходившим тогда сокращением вооруженных сил и уменьшением морякам срока их службы, потребовавшим замены значительной части экипажа «Новороссийска». Таких новобранцев на линкоре уже насчитывалось до двухсот человек. Перед приходом на корабль их переодевали в матросское рабочее платье — робу, но оставляли сапоги. На ночь бывших солдат, накормив ужином вместе с экипажем, временно разместили в одном из носовых помещений корабля — в шпилевом отделении.

Вместе с большинством корабельных офицеров сошел на берег в увольнение до утра и врио командира линкора Хуршудов, оставив за себя старшим капитана 2–го ранга З. С. Сербулова, опытного моряка. По возрасту он вскоре должен был уволиться в отставку. Обязанности старшего механика (также находившегося в это время в отпуске) исполнял командир электротехнического дивизиона инженер–капитан 3–го ранга Е. М. Матусевич. Аза старшего артиллериста, сошедшего на берег, остался командир дивизиона главного калибра капитан–лейтенант В. В. Марченко. Среди остальных двадцати офицеров, оставшихся на линкоре и замещавших тех, кто сошел на берег, преобладала молодежь — лейтенанты и «старлеи».

К полуночи на «Новороссийске» все затихло. Бодрствовала лишь дежурно–вахтенная служба во главе с дежурным по линкору — капитаном 3 ранга М. Р. Никитенко, недавно пришедшим служить на корабль. В 1 час ночи вахтенным офицером заступил лейтенант В. П. Лаптев — замполит дивизиона движения линкора, бывший фронтовик, воевавший на сухопутье, ставший Героем Советского Союза за форсирование Днепра в Великой Отечественной войне, но, увы, новичок в морском деле. Он должен был нести вахту до 4 часов утра в самое тяжелое, неудобное, «собачье» время.

В 1 ч 30 мин вахтенный старшина на юте линкора, как обычно, пробил в рынду — корабельный колокол — три склянки. Едва затих звук от последнего удара, как в носовой части «Новороссийска» прогремел взрыв. Огромный, закованный в броню корпус линкора содрогнулся от мощного удара. Сильный толчок выбросил из коек спавших моряков. На всех палубах корабля сразу же погасло электрическое освещение, и он погрузился в темноту…

Моряки бросились на бак линкора. Те, кто добежал туда, увидели перед первой артиллерийской башней главного калибра — в мертвенном свете луны и отблесках прожекторов, включенных с соседних крейсеров, — многометровый пролом в средней части верхней палубы, с трещинами в ней, доходившими почти до бортов. Рваные, вспученные края брони были загнуты вовнутрь. Из широкой и глубокой пробоины исходил сильный запах пороховой гари, доносились стоны, крики, шум клокотавшей воды… Все вокруг — покореженная палуба, заклиненные якорные и вздыбленные над нею швартовные шпили, носовые башни главного калибра, часть надстроек фок–мачты было залито и забрызгано слоем густой черной массы, пахнувшей сероводородом, — придонным илом. Рядом с проломом и внутри его лежали искалеченные тела моряков, выброшенные из носовых кубриков, через которые, сокрушая все внутри корабля, прошел огненный смерч взрыва. Жуткое зрелище!

Одним из первых на бак линкора добрался — в темноте, через кучи ила — оставшийся за командира Сербулов. Он вместе с другими подоспевшими офицерами и старшинами сразу же стал руководить спасанием людей, оказавшихся отрезанными от выходов во внутренних носовых затапливаемых помещениях, и тех, кто оказался выброшен взрывной волной за борт корабля и теперь взывал о помощи. По его команде боцманы достали из кладовых и нарезали концы пеньковых тросов. Моряки стали опускать их в пролом и с их помощью вытаскивать плававших там людей. Были спущены на воду и корабельные шлюпки, подобравшие тех, кто барахтался в воде за бортом.

Как позже было установлено, взрыв (некоторым он показался двойным) был такой силы, что пробил насквозь — от днища до верхней палубы — весь многопалубный бронированный корпус линкора, образовав в нем огромный проем. Оставшиеся в живых моряки, находившиеся в нижних помещениях, вдруг увидели над собой луну и звездное небо… В громадную (как оказалось потом— 150 кв. метров) подводную пробоину хлынули потоки забортной воды, перемешанные с мазутом и кровью погибших. Вода быстро распространялась по нижним и особенно средним помещениям корабля, затапливая их и сокрушая верхние, как оказалось, — непрочные водонепроницаемые переборки…

Все эти страшные разрушения пришлись по самой густозаселенной части корабля, где в носовых кубриках, расположенных на нескольких палубах–этажах, спокойно спали на своих 2–3–х ярусных койках сотни матросов и старшин. По оценкам, при взрыве сразу же погибло 150—175 человек и было ранено более 130. Они стали первыми жертвами этой трагедии…

После некоторого замешательства на линкоре была объявлена сначала аварийная, а потом, по приказанию Сербулова, и боевая тревога. Для этого пришлось использовать рынду, для дублирования — подавать сигналы вахтенным и дневальным с помощью свистков боцманских дудок, а также голосом, так как корабельная звуковая сигнализация и радиотрансляция не работали из?за выхода из строя системы электропитания. Тем не менее экипаж довольно быстро занял места согласно боевому и аварийному расписанию. Были задраены водонепроницаемые переборки, люки и горловины, усилено наблюдение за воздухом и водой. Прозвучала команда: «Осмотреться в помещениях, в артиллерийских погребах и отсеках!» Были поданы к зенитным орудиям боевые патроны — многие моряки подумали, что началась война, корабль подвергся нападению с воздуха и в него попала бомба или же он подорван торпедой с подводной лодки, проникшей в базу… А после, когда это не подтвердилось, решили, что взорвался боезапас в первой башне главного калибра.

Тем временем по приказанию заместителя начальника штаба флота капитана 1–го ранга П. И. Овчарова, прибывшего на береговой флагманский пункт, экипаж линкора стал готовить корабль к буксировке на отмель. На соседних крейсерах, где дежурно–вахтенной службой был зафиксирован взрыв на «Новороссийске» и где тоже объявили боевую тревогу, собирали людей и аварийное имущество. Медицинским группам приказали направиться на помощь подорванному линкору, и они вскоре начали на своих баркасах подходить к его борту.

А на линкоре все три корабельные аварийные партии самоотверженно боролись с подступавшей водой. Наиболее тяжелая обстановка складывалась в носовой части корабля — в ее быстро затапливавшихся темных и тесных помещениях и отсеках, входы и выходы из которых разрушил взрыв и где еще оставались живые люди. Моряки нижней команды, действиями которых руководили из поста энергетики и живучести (сокращенно — ПЭЖ) Матусевич и командир дивизиона живучести инженер–капитан–лейтенант Ю. А. Городецкий, предпринимали оперативные меры по локализации последствий взрыва. Личный состав линкоровских аварийных партий (лишь одной из них командовал офицер — инженер–лейтенант А. Е. Михалюк, остальными руководили старшины) устанавливал на носовых переборках помещений, на дверях и люках — по путям распространения воды — сразу несколько эшелонов защитных подпоров. Аварийщики пытались подключить для откачки воды переносные водоотливные средства, ибо большинство стационарных на линкоре вышли из строя, но действия моряков затруднялись из?за отсутствия электропитания. С пуском резервного дизель–генератора оно было восстановлено лишь в некоторых местах линкора.

Артиллеристы корабля во главе с командиром артдивизиона главного калибра капитан–лейтенантом Марченко по приказанию Сербулова занялись осмотром погребов с боезапасом, особенно в носовых артиллерийских башнях главного калибра. Мысль о возможной детонации снарядов и о затоплении погребов не покидала многих.

Вскоре вода стала проникать в погреба первой башни главного калибра, а потом и второй. Несмотря на установку дополнительных креплений на их носовых переборках, они не выдерживали ее многотонное давление. Быстрое распространение забортной воды по кораблю вызвало крен: сначала — на правый борт, где находилась пробоина, а потом — на левый. При этом в воде оказались нижние бортовые иллюминаторы кают, часть которых оказалась незадраенной — их жильцы, сошедшие на берег в увольнение до утра и запершие их, ключи захватили с собой. Через незадраенные иллюминаторы вода хлынула внутрь помещений, еще более увеличивая крен… Задраивать иллюминаторы пришлось с помощью легких водолазов. Но, несмотря на принимавшиеся меры, положение линкора ухудшалось. Вода, продавливая переборки, попадала в основном в помещения по левому борту корабля, расположенные выше броневой палубы и ватерлинии, создавая в них большие, крайне опасные свободные водные поверхности. Тем самым верхняя часть корпуса линкора становилась тяжелее нижней и остойчивость его резко ухудшалась. Создавался так называемый опрокидывающий момент…

Через полчаса после взрыва на линкор прибыли все высшие руководители Черноморского флота: командующий вице–адмирал В. А. Пархоменко, член Военного совета вице–адмирал Н. М. Кулаков, начальник штаба вице–адмирал С. Е. Чурсин. Пархоменко всего как полгода принял флот у адмирала С. Г. Горшкова (убывшего на повышение в Москву). Теперь все действия на аварийном корабле выполнялись только по его приказам и распоряжениям. И от него — человека с двумя черными «пауками» (так между собой моряки называют большие адмиральские звезды) на золотых погонах — зависела судьба всех людей, находившихся на борту «Новороссийска». Совсем недавно Пархоменко, как командующий эскадрой, принимал линкор, часто плавал на нем и должен был знать его особенности. И вот теперь, когда подорванный корабль все глубже и глубже уходил носом в воду, одновременно кренясь на левый борт, все, кто был на нем, ждали от него спасительных решений и действий. А командующий флотом метался со своей свитой по накренившемуся кораблю с юта на бак и обратно, требуя докладов о состоянии корабля и мер по его спрямлению…

Прибыв на линкор, Пархоменко приостановил начатую было буксировку подорванного корабля и стал вникать в сложившуюся аварийную обстановку. К этому времени почти вся передняя часть линкора уже ушла под воду вместе со шпилями и толстенными якорь–цепью и цепным бриделем, которыми он крепко держался за якорь и носовую бочку (отсоединить их можно было лишь при помощи специальных резаков, доставив их на линкор, что требовало немало времени). Все это уже не позволяло отбуксировать корабль к отмели или отойти к ней своим ходом. Запоздалое приказание Пархоменко о возобновлении буксировки линкора к берегу не давало результатов — носовая часть корабля уже осела на грунт. Буксирам удалось лишь развернуть линкор кормой к берегу (при этом оттягивая ее влево и еще более увеличивая крен на левый борт!). Пошел третий час после взрыва…

Прибывший на линкор за 45 минут до роковой развязки Хуршудов, видя, что поступление воды остановить не удается, а крен на левый борт увеличивается, обратился, как того требует флотская субординация, к и. о. командующего эскадрой контр–адмиралу Н. И. Никольскому с просьбой предложить Пархоменко эвакуировать значительную часть моряков — до тысячи человек, скопившихся к тому времени в корме корабля после затопления носовых боевых постов и помещений, а также прибывших на помощь, но не задействованных. На это Никольский ответил: «Я уже дважды обращался к нему с таким предложением, но комфлотом резко отказал, заявив: «Не будем разводить панику!» Адмирал, видимо, не терял надежды на спасение подорванного линкора, рассчитывая на небольшую глубину под кораблем: она была около 18 метров. Но лишь ширина линкора составляла более 28 метров, не считая высоких бортов, надстроек, труб, мачт, и при критическом крене корабль мог только лечь на борт (глубина места стоянки линкора, как выяснилось впоследствии, оказалась ложной — грунт, фиксировавшийся лотами и хорошо державший корабельные якоря, состоял из почти сорокаметрового, уплотнявшегося с глубиной слоя придонного ила).

Однако вскоре после доклада начальника техуправления флота Иванова о том, что крен подходит к критическому, Пархоменко разрешил свести часть моряков, не занятых борьбой с водой, на берег. По кораблю пошла по–разному понятая личным составом команда, поданная вахтенным офицером Лаптевым: «Прибывшим с других кораблей и не занятым борьбой за живучесть — построиться на юте!» Эту запутавшую многих на линкоре команду (замечу, что ее двусмысленность спасла многих, успевших выйти наверх) из?за того, что внутрикорабельная трансляция работала не везде, смогли передать в нижние, наглухо задраенные помещения корабля, в основном голосом и по телефонам внутренней связи, на что ушло немало времени. Матросы, старшины и офицеры стали выходить наверх через узкие люки и горловины внутренних помещений, палуб, надстроек, башен и строиться на верхней палубе, на юте линкора. Группы моряков начали было производить посадку на подошедшие суда. Оперативный дежурный штаба эскадры получил приказание перейти на соседний крейсер и, распорядившись выключить «флагманский огонь», направился к трапу со своими документами.

Но тут накренившийся корабль как?то странно дернулся, немного выпрямился, потом снова резко накренился на левый борт. Погас свет… Крен продолжал стремительно нарастать. Плотные шеренги моряков, стоявших в строю на юте в ожидании подхода баркасов, стали скатываться в воду, в темноту с уходившей из?под ног палубы… А сверху, с надстроек и башен, начали сваливаться со своих штатных мест и со страшным грохотом падать на стальную палубу зенитные установки, оборудование, арматура… Срывавшиеся в воду и катившиеся по кренящейся палубе предметы калечили и убивали попадавших под них людей.

В 4 часа 14 минут линкор «Новороссийск» опрокинулся на левый борт и, задержавшись в таком положении на какие?то мгновения, вдруг быстро перевернулся вверх килем, подняв вокруг себя завесу из водяной пыли, образованную брызгами и струями воздуха, с шипением выходившего из его внутренних помещений. В момент переворота из груди множества людей, оказавшихся в воде возле корабля, при виде накрывавшей их затемненной стальной махины, вырвался глухой тысячеголосый, отчаянно–страшный крик ужаса. Потом все стихло. Судьбу каждого вершил теперь роковой или счастливый жребий…

Начался второй акт трагедии.

То, что происходило в воде возле перевернувшегося корабля, трудно описать. Но самое страшное при этом творилось у его кормовой части. Даже те счастливцы, которым повезло и которым удалось спастись, выбравшись из морской пучины, не могли впоследствии толком передать то, что происходило с ними и на их глазах. Моряки, только что стоявшие в тесном строю на палубе, сваливались с корабля на головы своих товарищей, не успевавших отплывать… В воде они, одетые в бушлаты и матросскую робу, в обуви, образовывали живое скопище барахтающихся, цеплявшихся друг за друга людей. Многие из них, особенно те, кто не умел плавать или плавал плохо — а это были в основном бывшие солдаты из нового пополнения, — быстро тонули, затянутые в глубину моря отяжелевшей от воды одеждой, нередко при этом захватив с собой тех, кто был рядом. В этой человеческой каше даже те, кто умел плавать, не могли вынырнуть на поверхность после падения с высоких надстроек и бортов линкора. К тому же многих накрыл широченный корпус перевернувшегося корабля. Других затянули на дно мощные потоки воды, хлынувшей внутрь корпуса корабля, третьи разбивались об поднявшийся из воды острый бортовой киль…

Люди нечеловеческими усилиями старались удержаться на поверхности и освободиться от мокрой одежды. Если это им удавалось, то из таких моряков — как правило, хороших пловцов, успевших еще и вовремя поддержать тонувших соседей, — создавались связки, особенно, если кому?либо из них при этом удавалось ухватиться за какой?нибудь плавающий предмет, упавший с корабля или брошенный со спасательных баркасов и катеров. Эти связки из нескольких и даже многих моряков, которые поддерживали в воде друг друга, помогали им продержаться до подхода спасательных средств. Но и такие группки, перегруженные ослабевшими, растерявшимися, не умевшими плавать людьми, порой рассыпались… Некоторые выплывшие на поверхность моряки взбирались на огромное оставшееся на плаву днище корабля, раздирая при этом руки и босые ноги в кровь об острые наросты ракушек на обшивке. Но это были мелочи, главное — спаслись!

Спасатели, подоспевшие на плавсредствах, руками и отпорными крюками доставали людей из воды, перемешанной с мазутом; бросали им все, что у них было на борту: спасательные круги, жилеты, деревянные предметы… Все это происходило в кромешной темноте, освещаемой лишь сполохами прожекторов, включенных с соседних и подошедших кораблей… До сих пор спасшиеся тогда моряки не могут забыть ту страшную ночь. Не раз ко многим из них она возвращалась и возвращается в кошмарных снах. Напряжение от пережитого было такое, что у некоторых «новороссийцев», уже спасенных или доплывших до берега, не выдерживало сердце и они, выбравшись из воды, тут же падали замертво…

Высшие флотские чины, прибывшие на линкор, тоже оказались в воде. Почти всем им удалось спастись. Вице–адмирала Пархоменко подобрала одна из спасательных шлюпок и доставила на Графскую пристань, откуда он, промокший и полуодетый, добрался до штаба флота — докладывать о случившемся в Москву.

Тем временем моряки, взобравшиеся на днище перевернувшегося линкора, а также те, которые находились на подошедших спасательных судах, стали различать внутри полупогруженного в воду корпуса «Новороссийска» частые беспорядочные стуки. Это могли делать только живые люди — те, кто не смог выбраться из стальных отсеков линкора! Их отчаянный стук во многих местах огромного корпуса нарастал, сливаясь в сплошную дробь…

Об этом немедленно доложили командованию. Так у тех, кто оказался в «воздушных мешках», образовавшихся в некоторых внутренних помещениях корабля, появился шанс на спасение. Но на деле этот шанс обернулся третьим — последним актом разыгравшейся драмы, самым трагическим…

Часам к 10 утра 29 октября положение корпуса перевернувшегося линкора стабилизировалось. Погружение приостановилось, и корабль (его кормовая часть возвышалась на 2—3 метра над водой) как бы обрел новую ватерлинию. Большой объем сжатого воздуха, находящегося в его задраенных по–боевому помещениях и отсеках, позволял надеяться, что моряки, попавшие в смертельную ловушку, выживут. Слушать их мольбы о помощи и бездействовать в ожидании приказов «сверху» было выше человеческих сил, и моряки со спасательного судна «Бештау», руководимые капитан–лейтенантом И. Г. Малаховым, бросились туда, где стуки различались очень близко, — к кормовой оконечности днища.

Междудонное пространство корпуса здесь, в районе дизель–электростанции № 4, было сравнительно тонким и располагалось близко к наружной обшивке. Его стали прорезать автогеном, проделав отверстие, через которое вскоре по очереди вышли семь моряков. Этот успех окрылил спасателей. Были предприняты и другие попытки прорезать обшивку днища в тех местах, откуда слышались стуки, но они ни к чему не привели — из прорезей со свистом выходил лишь воздух…

Не хочется, но приходится рассказывать об этом — о том, как можно, сделав одно благое дело, потом, по неведению, натворить такое, что оно многократно перечеркнет не только все содеянное, но и принесет еще большую беду… Как оказалось, из?за этих не до конца продуманных и слишком поспешных действий были обречены на гибель многие десятки моряков, ждавших помощи. Это произошло прежде всего из?за того, что работа спасательных судов не была должным образом организована, не координировалась и, по существу, не управлялась растерявшимся руководством Черноморского флота.

Вскоре из?за выхода воздуха из «воздушных мешков» еще удерживавшаяся на поверхности воды кормовая часть линкора стала медленно погружаться. Запоздалые попытки заварить прорези и приспособить для создания воздушного подпора один из отсеков списанной подводной лодки — «малютки» со шлюзовой камерой, с помощью которой можно было, приваривая его поочередно в разных местах днища, прорезать обшивку без опасения стравить воздух внутри корпуса линкора, ничего не дали.

В ходе спасательных работ применялся проходивший испытания на флоте опытный образец прямой разговорной звукоподводной связи. С его помощью с полдня 30 октября была установлена связь — к сожалению, односторонняя — с оказавшимися в западне, но еще живыми моряками. По этой связи в последние мгновения перед погружением корпуса линкора в воду было слышно, как моряки, находившиеся в чреве корабля, прощаясь с жизнью, пели «Варяга»…

Спустя сутки с помощью той же звукоподводной связи были обнаружены живые люди в одном из нижних кормовых кубриков линкора. Туда были немедленно отправлены четыре водолаза. С риском для жизни, подстраховывая друг друга, они сумели пробиться и вывести из почти затопленного кубрика двух полуживых матросов. Таким образом всего было спасено 9 человек. А ведь на команду: «Откликнуться, кто живой!», переданную утром 29 октября по звукоподводной связи в корпус перевернутого линкора, ответили тогда стуками во многих местах корабля…

К 1 ноября водолазы перестали слышать какие?либо стуки из отсеков. Продолжая работать, они поднимали наверх только трупы. Так закончился третий, и последний, акт трагедии.

Уже 29 октября 1955 года, спустя несколько часов после взрыва и переворота «Новороссийска», решением Совета министров СССР была создана правительственная комиссия по расследованию причин и обстоятельств гибели линкора. Ее руководителем стал заместитель председателя Совмина В. А. Малышев. К исходу того же дня Малышев с членами комиссии и большой группой военных и гражданских специалистов, в том числе сотрудников КГБ, прилетел в Севастополь.

В центре внимания комиссии сразу же оказалась версия о том, что линкор погиб от взорвавшегося боеприпаса, хранившегося в артиллерийских погребах 1–й башни главного калибра. Многое подтверждало реальность такого предположения: место и характер взрыва, а также то, что накануне, 27 октября, на линкоре проводились работы по выгрузке значительной части боекомплекта главного калибра, в т. ч. и из носовых башен. При этом в ходе работ кто?то мог по халатности плохо закрепить снаряд в стеллаже, откуда тот вывалился… Вспомнили, jtrro в начале 1955 года при таких же работах взорвался по не до конца выясненным причинам (вероятнее всего, при падении с вершины штабеля) именно такой же 320–мм снаряд. Тогда все обошлось взрывом лишь одного снаряда, разбросавшего — без детонации — соседние по штабелю. Но взрыв все?таки был… Почему не могло быть и нового?

Таким образом, довольно быстро причина взрыва была «найдена», тем более что проверить, так ли это, цел ли боезапас в артпогребах первой башни, было сложно — ведь линкор затонул. И лишь только после того, как Малышеву доложили, что водолазы, обследовавшие затонувший линкор, ясно видят признаки наружного взрыва — края пробоины в обшивке его корпуса загнуты вовнутрь, — комиссия обратилась к поиску иных причин гибели линкора.

Малышев вызвал в Севастополь видных военных и гражданских специалистов по кораблестроению и вооружению, представителей различных научных и технических организаций. Из них были созданы экспертные подкомиссии, перед которыми стояла задача определить — что взорвалось? Бомба, торпеда, мина или какой?нибудь другой снаряд? Им также предстояло выяснить причину потери линкором живучести и плавучести, приведших к его опрокидыванию. Для выяснения всего этого отводилось лишь несколько дней (ведь приближалась очередная годовщина революции!). Работа велась круглосуточно, в условиях строжайшей секретности. Были допрошены все уцелевшие члены экипажа линкора и другие свидетели трагедии — несколько сот человек, выполнен огромный объем различных расчетно–аналитических исследований и экспериментов, в том числе два сравнительных подрыва донных магнитных немецких мин.

В итоге комиссия сделала следующие выводы:

«1. Линейный корабль “Новороссийск” (бывший итальянский линкор “Юлий Цезарь”) …в результате модернизации, проведенной итальянцами в 1935—1937 гг., имел крупные конструктивные недостатки, был перегружен, что серьезно ухудшало все элементы непотопляемости корабля. Командование Черноморского флота и эскадры, зная о таком неблагополучии в части непотопляемости корабля, не разработало и не приняло дополнительных и специальных мероприятий по устранению хотя бы части конструктивных недостатков корабля… Все это привело к тому, что линейный корабль “Новороссийск”, находясь в строю, подвергался постоянной угрозе…

2. Наиболее вероятной причиной подрыва линкора является взрыв под днищем корабля, в носовой его части, немецкой мины типа “RMH” или “LMB”, оставшихся со времени Великой Отечественной войны…

3. Нельзя полностью исключить, что причиной подрыва линкора является диверсия, так как охрана Севастопольской гавани со стороны моря была неудовлетворительной, ненадежной, а приказы и инструкции по охране водного района крепости… систематически грубо и преступно нарушались… Входные ворота в боновом противокатерном и сетевом противоторпедном заграждении не закрывались неделями и месяцами. После взрыва линкора не были приняты меры по усилению противолодочной обороны, хотя истинная причина взрыва в то время была неизвестна и должно было предполагать нахождение подводной лодки…»

Решение президиума ЦК от 16.11.55 гласило: «…этот тяжелый случай свидетельствует о расхлябанности и серьезных недостатках в ВМС и показывает, что руководство ВМ флотом находится в неудовлетворительном состоянии…» Были отстранены от своих должностей и понижены в воинских званиях адмиралы Пархоменко, Кулаков, Никольский, Калачев, Галицкий и капитан 2–го ранга Хуршудов. Но наибольшее наказание, явно несоразмерное с его личной виной, понес адмирал флота Советского Союза Н. Г. Кузнецов. Он был освобожден от должности главнокомандующего Военно–морским флотом, разжалован до вице–адмирала и уволен из вооруженных сил без права на восстановление. В свете этого странным выглядело сравнительно легкое наказание, которое понесли главные виновники гибели крупнейшего советского военного корабля и множества моряков — Пархоменко и Кулаков. К тому же эта вина довольно скоро, по сути дела, была с них снята: им вернули их прежние воинские звания, и они еще немалое время продолжали свою руководящую деятельность…

По версии правительственной комиссии, линкор подорвался на донной магнитной мине, которые довольно широко использовались немцами во время Великой Отечественной войны. Мины такого типа были выставлены ими в 1944 году при уходе из Севастополя. Перед возвращением Черноморского флота в свою главную базу ее акватории были протралены и обследованы водолазами. Для надежности их еще и пробомбили глубинными бомбами. Но полной гарантии безопасности достичь не удалось. Подобные мины не раз обнаруживались и уничтожались в Севастопольской гавани. Правда, при этом источники электропитания таких мин оказывались практически разряженными, а взрыватели почти у всех неработоспособными. Поиск же донных мин в условиях Севастопольского внутреннего рейда был чрезвычайно затруднен, так как истинное дно его, как выяснилось после трагедии «Новороссийска», находилось много ниже поверхности грунта, ибо было покрыто в разных местах многометровым, уплотняющимся с глубиной слоем ила. В нем, вероятно, и таилась роковая мина…

Тут, правда, возникает немало вопросов. Первый — почему эта мина не взорвалась раньше? Ведь линкор и другие корабли становились на бочки № 3 десятки, если не сотни раз. Специалисты объясняют это так: мина пролежала здесь много лет, глубоко зарывшись в ил, и поэтому была не замечена ни при тралении, ни при водолазном обследовании. А не взорвалась она ранее оттого, что ее часовой механизм был выведен из строя специальными подрывами глубинных бомб. При этом механизм взрывателя застопорился, поэтому мина многие годы не реагировала на проходившие корабли и на те, которые становились на бочки № 3. При неудачной попытке подойти к носовой бочке № 3 «Новороссийск» своей вытравленной на значительную длину якорь–цепью, проволочившейся по грунту и как бы «протралившей» большую поверхность дна, потревожил эту мину, а возможно и подтянул ее к своему борту. От нового сотрясения часовой механизм мины отстопорился и вновь заработал, приведя ее в боевое положение…

Но почему сила взрыва была значительно больше, чем от взрыва обычной немецкой мины (это зафиксировано, в частности, на лентах крымских сейсмографов)? Возможный ответ: да потому что это была, скорее всего, не одна мина, а связка из двух мин или из мины и прикрепленных к ней ящиков со взрывчаткой. Такие ящики с тротилом, а иногда и мины в связке с ними немцы действительно ставили перед своим уходом во многих местах Севастопольского рейда. Это объяснение дает ответ и на вопрос, почему некоторым, кто слышал взрыв, он показался как бы «сдвоенным».

Возникают еще вопросы, на которые нет ответов в докладе правительственной комиссии: почему так странно выглядело после подъема линкора место взрыва в его корпусе? Как свидетельствуют документы и очевидцы, в носовой части днища с правого борта была огромная пробоина и кроме того — большая вмятина вдоль киля (со стрелкой прогиба 2—3 метра) по левому борту. В глубину корпуса пробоина доходила до диаметральной плоскости корабля, а потом круто переходила в вертикальный проем, проходивший через все палубы, в том числе и броневые, насквозь, с выходом на верхнюю палубу бака. То есть взрыв носил явно комбинированный объемно–направленный характер. Экспериментальные же взрывы подобных немецких мин, проведенные специалистами из правительственной комиссии, были намного слабее, да и характер разрушений корпусов кораблей во время войны при взрывах таких мин был иным.

Известно, что направленный взрыв, способный прожечь броню, обычно дает специальный кумулятивный заряд. Значит, одна из мин, подорвавших линкор, имела кумулятивное устройство, которое и привело к таким необычным разрушениям? Но немецкие мины подобного типа их не имели… Многое в вопросе выявления истинных причин гибели линкора прояснил бы химический анализ покрытий корабельных помещений, через которые прошел поток раскаленных газов. Такой анализ не мог не производиться после подъема линкора, поэтому следовало бы поискать его результаты в соответствующих архивах. Они помогут установить, что за взрывчатое вещество было применено.

С выводом правительственной комиссии о том, что линкор подорвался на немецкой донной мине, можно было бы согласиться. Все тут вроде бы довольно логично и убедительно, но уж очень много в этой версии разного рода «совпадений»… Почему?то именно «Новороссийску» в этот злополучный день «не повезло», и он подорвался на старой мине, находясь на бочках, на которые множество раз до этого становился линкор «Севастополь», да и «Новороссийск», и другие корабли тоже. Ведь и у них бывали неудачные подходы к этим бочкам, и все это место было неоднократно «перепахано» якорями и «протралено» якорь–цепями. При этом взрыв при отданном левом якоре произошел… с правого борта, причем в одном из самых уязвимых мест корабля — в районе артиллерийских погребов главного калибра, загруженных мощнейшими снарядами и зарядами. И почему часовой механизм мины после 11 лет покоя и нахождения в воде сработал в самый глухой, полуночный час, а электробатареи взрывателя за такой большой срок не разрядились и сохранили свою работоспособность?

Версия о подрыве линкора на мине конечно же очень устраивала командование Военно–морского флота страны в лице адмирала Горшкова. Эта версия хоть как?то прикрывала вопиющие недостатки, вскрытые правительственной комиссией в организации службы главной базы ЧФ, в особенности в деле охраны Севастопольской бухты. Но в выводах этой комиссии не исключалась и возможность диверсии. Для этого были определенные довольно?таки веские основания…

Кто?то мог использовать близость к берегу последней длительной якорной стоянки «Новороссийска», возле которой находился нережимный участок побережья бухты с пляжем для купания горожан, и мог беспрепятственно подложить взрывное устройство. Этот человек, вероятно, хорошо знал корабль. Поэтому и выбрал одно из самых уязвимых на нем мест, не прикрытое системой противоминной защиты — возле носовых артиллерийских погребов главного калибра, до которых оставались считанные метры…

Если так, то люди, осуществлявшие диверсию (если это была диверсия), знали корабль до тонкостей, что, в свою очередь, указывает на их принадлежность к тем, кто строил и обслуживал линкор до передачи его Советскому Союзу. Исполнителями этого замысла могли стать итальянские специалисты из 10–й флотилии MAC. Ведь именно ее подразделения во время Второй мировой войны базировались в портах Крымского побережья и участвовали в обеспечении боевых действий немецких и итальянских ВМС на Черном море. Это позволило им всесторонне освоить местные условия, облегчившие осуществление диверсии. А как свидетельствуют рассекреченные разведывательные сводки штаба ЧФ, по странному совпадению в самом конце октября в акватории Черного моря находилось несколько итальянских торговых судов, которые к 29 октября покинули его пределы…

В момент срабатывания взрывного устройства мог произойти и одновременный подрыв (детонация) лежавшей рядом с кораблем немецкой донной мины, оставшейся со времен войны, что и привело к большим разрушениям корпуса линкора в носовой его части и по обоим бортам.

Впрочем, в нашем распоряжении имеются лишь косвенные подтверждения «диверсионной» версии. В их числе и те организационные меры, которые предприняло командование Черноморского флота сразу же после катастрофы. В частности, был снят с должности и отдан под суд начальник шумопеленгаторной станции, контролировавшей вход в гавань; снят с должности и понижен в воинском звании адмирал — командир соединения кораблей, отвечавший за охрану рейдов главной базы. А в конце 1950–х годов зарубежная пресса сообщала, что в Италии была награждена высшими военными наградами группа военнослужащих — за выполнение специального задания. Позднее появились сведения о наличии в одном из военно–морских музеев в Милане стенда, на котором находилось фото подрыва некоего иностранного (бывшего итальянского) корабля…

В последние годы была высказана своеобразная «разновидность» диверсионной версии. Суть ее заключается в том, что «Новороссийск» якобы был подорван с помощью двух зарядов, один из которых корабль долгое время носил в глубине своего корпуса, в труднодоступном для обследования месте — нижней части носового трюма, там, где заканчивался его «старый» нос, удлиненный во время предвоенной модернизации. Сюда его тайно заложили итальянцы еще в 1949 году, перед передачей линкора СССР с тем, чтобы подорвать его на переходе из Средиземного моря в Черное. Тогда им по ряду причин сделать это не удалось, и лишь в 1955 году итальянцы?таки осуществили свое давнее намерение. С помощью скрытно доставленного в Севастопольскую бухту и подложенного под днище линкора специального зарядного устройства они подорвали и «старый» заряд, находившийся внутри корпуса линкора. Отсюда — и сдвоенный звук, и странный характер взрыва, и большие разрушения, повлекшие за собой гибель корабля…

Все это выглядит вполне правдоподобно… Кроме одного: место взрыва (а оно после подъема корабля установлено с абсолютной точностью— между 31 и 50 шпангоутами) никак не совпадает с местом установки пресловутого «старого» заряда корпуса корабля! Истинные же обстоятельства того, от чего подорвался и затонул в ночь на 29 октября 1955 года линейный корабль «Новороссийск», а вместе с ним и сотни моряков, еще ждут своего раскрытия.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.