Второй этап войны: выработка противниками новых оперативных планов и их реализация

Второй этап войны: выработка противниками новых оперативных планов и их реализация

Находясь в Москве, французский император все чаще оглядывался назад, беспокоясь за свои фланги. Он контролировал огромный выступ, уходящий в глубь русской территории к Москве, и имел чрезвычайно растянутые коммуникации. Против войск Витгенштейна и Тормасова он вынужден был уже оставить пять корпусов, не считая мелких частей. Перед движением на Москву из Германии к Смоленску был передвинут один из последних резервов Великой армии – корпус Виктора. У Наполеона вызывало большие опасения наличие у русских неиспользованных резервов, и в первую очередь Дунайской армии адмирала П. В. Чичагова. Поэтому Виктору предписывалось поставить свои возможные действия в зависимость от направлений движения Дунайской армии.

После занятия Москвы Наполеон не имел практически никакой информации о политическом положении дел в России. «Император, – вспоминал Коленкур, – все время жаловался, что он не может раздобыть сведения о том, что происходит в России… Единственные сведения о России, которые получал император, это были сведения, приходившие из Вены, Варшавы и Берлина через Вильно»[379]. Наполеон продолжал находиться в плену довоенных иллюзий, что после взятия столицы царь и дворянство, стараясь избежать внутриполитических осложнений, пойдут на заключение мира. Он не смог принять в расчет ростки народного подъема и решимость армии продолжить войну до полного изгнания врага. Отсюда проистекали его попытки договориться о так необходимом мире, когда французы были морально расслаблены, уверовав, что главная цель достигнута, а Россия уже утратила способность к сопротивлению. С другой стороны, у французского императора в этой ситуации неопределенности появилось чувство растерянности, как у человека, не знающего, что же ему делать и как поступать. «Если у Вашего Величества все еще сохраняются хотя бы остатки Ваших прежних чувств ко мне, Вы благосклонно отнесетесь к моему письму», – писал из Москвы Наполеон Александру I 8 (20) сентября. Нетрудно заметить, что это не интонация победителя, а скорее человека, вымаливающего прощение. В этом очередном, оставшемся без ответа, послании он сообщал о московском пожаре, инкриминируя его возникновение московскому главнокомандующему Ростопчину («Ростопчин ее сжег»), заранее отметая возможные обвинения в свой адрес, поскольку это могло помешать ведению переговоров о мире. Одновременно, апеллируя к голосу разума и гуманизму русского монарха, французский император давал понять, что готов ради мира пойти на многое и поместил в письмо следующую фразу: «Я веду войну с Вашим Величеством без воодушевления; письмо от Вас, перед или после последнего сражения, остановило бы мой марш, и я был бы в состоянии пожертвовать выгодой вступления в Москву»[380]. Он все еще тешил себя мыслью заключить столь необходимый мир!

В дальнейшем в поисках мирного выхода из сложившейся ситуации Наполеон цеплялся за любой повод вступить в переписку с российским императором или установить контакт с русским командованием. Но русские никак не шли на переговоры, поэтому уже через некоторое время перед ним все чаще вставал вопрос: что делать? В выборе решения он проявлял известные колебания и, судя по переписке этого периода, рассматривал три возможных варианта.

1. Зимовать в районе Москвы.

2. Найти удобную позицию (в районе Смоленска) и вести переговоры.

3. Продолжить наступательные действия, догнать Кутузова и дать новое сражение.

Наполеон колебался и советовался со своим окружением, маршалы же высказывали самые полярные мнения.

После оставления Москвы в русском лагере был выработан новый взгляд на будущие действия против Наполеона. Растянутость французской коммуникационной линии от Вильно до Москвы и наличие неиспользованных резервов регулярных войск диктовали необходимость удара с флангов и выхода в тыл главным силам Великой армии. Эта идея почти одновременно была выражена Кутузовым и Александром I. Свой первоначальный вариант плана Кутузов изложил в предписаниях Чичагову и Тормасову уже 6 (18) сентября. Предполагая, что войска их уже соединились, он отдал приказ двинуться Чичагову на Могилев к Смоленской дороге, а Тормасову прикрывать его тыл[381]. Но этот приказ не был выполнен, так как 8 (20) сентября к Кутузову в Красную Пахру прибыл флигель–адъютант полковник А. И. Чернышев с планом царя спасения России. Сам план вырабатывался в Петербурге до конца августа и был направлен к Кутузову 31 августа[382]. Историки затрудняются прямо утверждать, что российский император являлся его автором (хотя скорее всего так оно и было), но, бесспорно, утверждался им самим. Проект Александра I (так называемый петербургский план) состоял из предписаний П. В. Чичагову, П. Х. Витгенштейну и Ф. Ф. Штейнгелю об их четко регламентированных по времени действиях. 3-я Западная армия (уже соединенные 3-я Обсервационная и Дунайская армии) под командой Чичагова должна была через Пинск и Минск к 15 сентября достичь Борисова, к этому времени Витгенштейн, действуя от Полоцка, должен был войти в тактическое соприкосновение с адмиралом. Штейнгелю ставилась задача выйти от Риги к Вильно[383]. План создавался еще до оставления Москвы, был прост, базировался на правильных идеях и с точки зрения теории превосходно разработан, но на практике при исполнении неминуемо должен был встретить затруднения. Кутузов, как опытный военачальник, отлично сознавал это. Хотя он, считаясь с мнением императора, полностью принял план (а выполнение своего плана отменил), правда, после совещания с генералом Л. Л. Беннигсеном (специально для него Чернышев за ночь сделал экстракт на французском языке). Но при этом старый генерал–фельдмаршал сделал определенные оговорки, в первую очередь, «чтоб командующие не очень стеснялись бы» установленными сроками[384]. Отбыв от Кутузова 10 (22) сентября, Чернышев уже 17 (29) сентября прибыл в армию адмирала П. В. Чичагова в м. Любомль и вручил для исполнения тому апробированный высшими лицами империи план разгрома войск Наполеона. Анализ основных мыслей и положений «петербургского плана» показывает, что российский император предполагал, что решающая роль будет принадлежать его любимцу Чичагову. Роль же главных сил Кутузова никак не определялась, упор был сделан на действиях усиленных значительными подкреплениями флангов. Возможно, таким образом Александр I старался контролировать положение на периферии, помимо главных сил, находившихся непосредственно под присмотром Кутузова.

Наполеоновская гвардия под Вильно. Гравюра А. Адама. 1827 г.

Сам же Кутузов считал, что центр тяжести основных действий против Великой армии должен лечь на главные силы под его командованием. Оценивая невыгодное положение Наполеона в Москве, он старался любыми средствами затянуть его пребывание там, распуская слухи о бедственном положении русской армии и о всеобщем желании заключить мир с французами. Русская разведка даже составила подложное письмо Кутузова к царю, где главнокомандующий ратовал за мир, так как войска уже не способны долго продолжать войну и занимают слабую позицию. Наполеону удалось перехватить это послание, после чего, по словам Р. Солтыка и А. Коленкура, он решил подождать и продлить свое пребывание в Москве[385].

Русская армия, по мнению многих современников, сознательно не вступала в решительное столкновение с противником. 20 сентября Кутузов писал Витгенштейну: «Поелику ныне осеннее время наступает, чрез что движения большою армиею делаются совершенно затруднительными… то и решился я, избегая генерального боя, вести малую войну, ибо раздельные силы неприятеля и оплошность его подают мне более способов истреблять его…»[386] Малой войной обозначали тогда действия войск небольшими отрядами, в противоположность ведения войны крупными частями и соединениями, или то, что многие военные теоретики тогда относили к партизанской войне. Армейские партизанские отряды возникли еще во время боев на территории Смоленской губернии, но особое распространение получили после оставления Москвы, когда Великая армия оказалась почти блокированной в центре страны. Все дороги, кроме Смоленской, контролировались легкими войсками или ополченцами, а действия армейских партизанских отрядов создавали для французов невыносимые условия для пребывания в центре России. Партизаны ежедневно захватывали пленных и установили непрерывное наблюдение за передвижением французских войск на всех дорогах. У русского командования в этот период не было недостатка данных о противнике, которые черпались из различных каналов.

Анализируя результаты опроса пленных, Кутузов следующим образом прогнозировал будущие события: «…неприятель намерен ретироваться по Смоленской дороге. Нынешняя позиция армии дает нам удобность в скорости, если надобно будет, к сей дороге приближиться… Ежели подозрения на ретираду неприятельскую по Смоленской дороге сделаются основательнее, тогда не теряя времени, потянусь параллельно сей дороге к Юхнову; с сего пункта действовать можно двояким образом. Неприятель искать будет непременно дорогу, которая еще не разорена, то есть правее или левее Смоленской. С сего пункта удобно будет на него действовать в обоих сих случаях, или по сей стороне Смоленской дороги, или, перерезав оную перейти на ту, где неприятель действовать будет»[387]. Важное значение придавалось в замыслах главнокомандующего Тарутинскому укрепленному лагерю, замыкавшему Старую Калужскую дорогу. Для Кутузова было желательно, чтобы противник, оставив Москву, предпринял атаку на эту позицию, хотя среди генералитета высказывались сомнения по поводу желания Наполеона дать новое генеральное сражение у Тарутино.

Анализ планов русского командования в этот период дает основание утверждать,, что существовало два плана – принятый к исполнению проект императора, которым руководствовались командующие войсками на флангах, и не реализованный в деталях замысел Кутузова, исходящий из конкретной обстановки на главном театре войны. Расхождение в способах действий, нестыкованность по времени, отсутствие общей согласованности – вот факторы, которые неизбежно должны были привести к затруднениям в реализации идеи полного уничтожения противника.

Планам Наполеона на осень 1812 г. в советской литературе специально посвящена статья Б. С. Абалихина. Автор, подробно разобрав точки зрения историков, проанализировав переписку Наполеона, Кутузова, действия обеих сторон, пришел к выводу, что Бонапарт после оставления Москвы пытался осуществить «план прорыва французских войск на Украину». Именно с этим планом Б. С. Абалихин связывал совпавшую по времени активность наполеоновских войск на юго–западном направлении и наступление на Мозырь и Ельню. Правда, он смог лишь указать общее направление по этому предполагаемому плану, но вероятный маршрут Наполеона на Украину был никак не обозначен и не конкретизирован даже гипотетически. Автор показал, что Кутузов исходил из предположения о направлении движения Великой армии из Москвы в «изобильные наши провинции»[388]. Но это отнюдь не означает, что и Наполеон в своих действиях руководствовался именно этим планом. В целом наличие специальной статьи не освобождает от необходимости дальнейшего исследования этой темы, так как с главным выводом, сделанным Б. С. Абалихиным, трудно согласиться.

Автор статьи, находясь в плену выработанной им концепции, готов принести в жертву собственному одностороннему взгляду решительно все – начиная с фактической последовательности событий и кончая нормами здравого смысла. Моделирование ситуации, предложенное Б. С. Абалихиным, не выдерживает серьезной критики. Для этого достаточно проанализировать переписку Наполеона и ту ситуацию, в которую он попал.

На наш взгляд, остается верным тезис, давно сформулированный еще К. Клаузевицем, что Наполеон не мог при отступлении из враждебной страны резко переменить или бросить на произвол судьбы существующую операционную линию. Не следует забывать, что Н. Бонапарт был не только полководцем, но и императором, поэтому постоянно нуждался в связи с Францией через Вильно. В Москве он был очень раздражен, если почта из империи прибывала с запозданием. После выхода из Москвы сохранилось его прямое свидетельство на этот счет: «Я имею большую нужду, – писал он 10 (22) октября Э. Богарне, – получать и отправлять эстафеты»[389].

Бегство Наполеона из России. Гравюра Ф. Кауслера по оригиналу Х. В. Фабер дю Фора. 1840-е гг.

Направляясь к Киеву по дорогам Орел – Севск или Брянск – Трубчевск – Чернигов (из текста Б. С. Абалихина можно только так предположить), Наполеон, не разгромив полностью Кутузова, бесспорно бы потерял связь с тылом, или бы она была явно непрочной. Движение на Украину заняло бы от 2 недель до месяца. Но возникает вопрос: как бы он двигался туда? Его войска были бы вынуждены совершить массированные марши, и они находились бы в сосредоточенном состоянии. Даже продвигаясь по плодородным районам, как бы французы осуществляли реквизиции и подвоз продовольствия, имея ощутимый недостаток в кавалерии? Но предположим, что цели удалось достичь, что бы Наполеон делал дальше? Расположился бы на зимние квартиры в районе Киева – Чернигова? Но тогда в его тылу оставалась русская крепость Бобруйск, что препятствовало бы его сообщениям с Минском и Могилевом, а на фланге в Мозыре располагался корпус Ф. Ф. Эртеля, как раз на пути возможных коммуникаций с Шварценбергом. Кроме того, опять же в его непосредственном тылу или на правом фланге оказывалась только что прибывшая на театр военных действий свежая армия П. В. Чичагова, о направлении движения которой у наполеоновской разведки не было четко определенных сведений, а с фронта бы по следам французского отступления неумолимо нависал Кутузов с главными силами. В целом весьма безрадостная картина – унылая перспектива многомесячной зимовки в тесном окружении русских войск без каких–либо продовольственных запасов и налаженных коммуникаций. С таким же успехом можно было положить голову в пасть к тигру. И едва ли русские генералы, имея обильные собственные ресурсы и формирующиеся резервы за спиной, оставили бы в покое наполеоновские части. План движения на Украину был явной авантюрой. Реалист и практик такого масштаба, как Наполеон, даже имея под рукой лишь одну карту и минимальную информацию, вряд ли мог это не понимать.

В последние недели пребывания в Москве французский император осознал неизбежную необходимость отступления, если русские не пойдут на переговоры о мире. Сохранились наброски, сделанные им в последние дни сентября – в начале октября, где анализировались все «за» и «против» различных вариантов отступления из Москвы, учитывая, что Чичагов может приблизиться к Кутузову. Два первых варианта – отступление по Старой Смоленской дороге и через Калугу к Смоленску – были рассмотрены в проблемном плане. Рассуждая о прямом отступлении к Смоленску, Наполеон поставил вопрос: «…будет ли разумно искать противника на марше, похожем на отступление, и потерять несколько тысяч человек перед армией, хорошо знающей свою страну, имеющей много тайных агентов и многочисленную легкую кавалерию?» Сам вопрос уже содержал в себе ответ. Французский полководец уже считал Великую армию ослабленной, кроме того, полагал, что Кутузов, укрепившись в Тарутино и «получив подкрепление, сможет защищать каждую пядь земли, а мы же будем иметь три или четыре тысячи раненых; что приобретет вид поражения. Отступление на 7 лье с ранеными при событии, которое противник распишет по своей воле, поставит его в более выгодное положение в общем мнении». Помимо стратегии и тактики, вставал вопрос престижа. Он играл для Наполеона немаловажную роль и являлся одной из веских причин отказа отступать по пути прежнего наступления. Что же касается второго варианта, то в набросках прямо указывалось: «Вся операция на Калугу разумна лишь в случае, если прибытие в этот город будет иметь цель развернуться на Смоленск»[390].

Б. С. Абалихин кратко прокомментировал оба варианта и сделал почему–то вывод, что Наполеон, основываясь на данных об отсутствии продовольствия в Смоленске, «пришел к заключению, что отходить в данные районы невозможно». Такое объяснение грубейшим образом расходится с истинным положением дел. На наш взгляд, автор здесь сместил акценты. Перечисление трудностей принял за отказ. Совершенно неаргументированно прозвучало и его другое мнение: «Отход в направлении на Киев он (то есть Наполеон. – В. Б.) считал наиболее выгодным, но опасным, т. к. туда, по его словам, “направляется Дунайская армия”»[391]. Процитируем начало указанного документа, где единственный раз упоминается Киевское направление: «Противник направляется по дороге на Киев, его цель очевидна: он ожидает подкрепления из Молдавской армии. Двинуться на него, это значит… находиться без опорных пунктов во время зимнего квартирования»[392]. Совершенно очевидно, что под «противником» имелся в виду Кутузов, а не Чичагов, а смысл цитаты – противоположный выводу Б. С. Абалихина.

Б. С. Абалихин не прокомментировал третий вариант отступления от Москвы, рассмотренный в документе. В то время в Москве эту идею выдвигал Э. Богарне. В отличие от предыдущих третий вариант был расписан по времени в форме плана с точными маршрутами движения частей. Корпуса Виктора, Сен–Сира и часть войск Макдональда должны были начать наступление на Велиж – Великие Луки, имея цель выйти к Новгороду, чтобы реально угрожать Петербургу. Одновременно Наполеон с гвардией и 4-м армейским корпусом направился бы из Москвы на Велиж через Воскресенск, Волоколамск, Зубцов и Белый для поддержки этого наступления. В главный арьергард при отступлении на Велиж планировались войти войскам Мюрата и Даву, а по Старой Смоленской дороге в виде бокового арьергарда следовали бы корпуса Нея и Жюно. Операция имела цель: «Петербург будет под угрозой, русские должны пойти на мир, а если обстоятельства движений противника не позволят продвигаться вперед, останемся в Великих Луках»[393].

Хотя Наполеон быстро отказался от этого проекта, можно вычленить основную идею, на основе которой базировались его мысли – замаскировать отступление от Москвы под видом наступления в другом направлении, сохранив существующую операционную линию. В дальнейшем он остановил свой выбор на втором варианте – отступление на Калугу – Ельню – Смоленск. В этом случае часть корпуса Виктора должна была поддержать главные силы, хотя первоначально он предназначался для противодействия возможным движениям Чичагова. По сведениям французской разведки, Дунайская армия в конце августа (начале сентября) перешла Днестр. Наполеон выжидал до получения сообщений, куда же двинется Чичагов – на Волынь или к Москве? В последнем случае Виктор получил бы приказ наступать от Ельни к Калуге с целью не допустить соединения русских сил. Когда стало известно, что Чичагов направился на Северную Украину, Наполеон 5 (17) октября отдал приказ лишь дивизии Л. Бараге д'Ильера из корпуса Виктора 7 (20) октября начать продвижение от Ельни к Калуге. Он считал достаточно выделить одну дивизию для поддержки отступления главных сил[394].

Орден Св. Георгия

Суть принятого плана действий Великой армии заключалась в идее маскировки отступления от Москвы. Французский император намеревался около половины своих сил бросить по Новой Калужской дороге, чтобы совершить обходное движение, минуя левый фланг русских войск. Поскольку по прямой от Тарутино до Смоленска ближе, чем от Москвы, то «Наполеону надо было потеснить русскую армию, чтобы уничтожить это ее преимущество»[395]. Кроме того, уже взятие Малоярославца обесценивало Тарутинскую позицию, поскольку угроза флангу и тылу Кутузова заставила бы его отступить. Маневрируя, Наполеон намеревался, не вступая в сражение, отбросить Кутузова, уничтожить русскую тыловую базу в Калуге, а затем совершить безопасное отступление через Ельню или Вязьму к Смоленску.

Детали плана можно уточнить из последующей переписки Наполеона. 7 (19) октября он отправил в зашифрованном виде сообщение Ю. Маре о начале предполагаемого движения. «Армия в походе… я решил идти на Калугу или на Вязьму перед приближением больших холодов и встать на зимние квартиры». Войска Нея и Мюрата должны были отвлечь Кутузова под Тарутином, в то время как главные силы – Богарне, Даву и гвардия – направлялись на Малоярославец. Понятовский получил приказ совершить марш от Вороново к Верее. В Москве остались войска маршала Э. Мортье, но по инструкции они должны были там находиться до утра 12 (24) октября, а затем направиться через Кубинское к Можайску[396].

Большое беспокойство Наполеон проявлял по поводу операционной линии. Было задержано отправление всех эстафет. Его переписка дает основание предполагать, что он планировал постепенно закруглить угол, упиравшийся в Москву, поэтапным переносом операционной линии. Сначала через Фоминское – Кубинское, потом через Верею или Вязьму, а затем по прямой – от Калуги к Ельне. 11 (23) октября он прямо приказал Бертье написать в Смоленск, «чтобы знали, что армия направляется на Калугу, там возьмет операционную линию на Ельню». Войскам же Виктора ставилась не только задача поддержать движение на Калугу, но и организовать операционную линию отступления через Ельню[397].

Данный текст является ознакомительным фрагментом.