4.2. Политтехнологи нацистов

4.2. Политтехнологи нацистов

Провал «пивного путча» вызвал временный распад национал-социалистической партии. Когда в 1925 году Адольф Гитлер вышел из тюрьмы, его партия оказалась разбитой на мелкие группировки, яростно враждовавшие между собой. Однако довольно скоро ему удалось объединить их и стать вновь бесспорным лидером.

Новая стратегия НСДАП выглядела значительно более степенной и благоразумной, чем прежняя. Гитлер прекратил призывать к силовому захвату власти. Теперь он ратовал в пользу терпеливой пропагандистской кампании, в результате которой рано или поздно будет одержана победа на демократических выборах. Его даже называли «Адольфом-законником», что принесло ему популярность среди консерваторов.

Гитлер привлекал к деятельности на благо партии молодых и энергичных людей. Например, именно в тот период членом НСДАП стал журналист с дипломом философа Пауль Йозеф Геббельс (Paul Joseph Goebbels) – будущий министр пропаганды Третьего Рейха.

Гитлер мечтал о создании такой политической организации, какой Германия еще не видела. Он намеревался построить своего рода государство внутри государства, резонно полагая, что во главе готовых «параллельных» государственных структур будет легче взять власть в подходящий момент.

Сначала все шло достаточно медленно, поскольку экономическое положение Германии к середине 1920-х годов наконец-то стало улучшаться. С приметами благополучия к немцам пришло чувство облегчения и уверенности в завтрашнем дне. Понятно, что для Гитлера и для национал-социализма новая ситуация не сулила ничего хорошего: экономическая стабильность и довольство масс – не та атмосфера, в которой могут процветать радикальные политические движения.

Сыграли свою роль и другие факторы. Так, после неосторожного выступления Гитлера перед соратниками, в которой он выразил уверенность в скорой гибели своих политических противников, ему на некоторое время вообще запретили выступать, что сделало его беспомощным в качестве «трибуна», нуждающегося в аудитории. Затем внутри самой партии началась дискуссия о перспективах НСДАП. Среди членов партии и штурмовиков хватало тех, кто считал законный (а потому медленный) путь к власти над Германией неприемлемым. Их устраивала не долговременная осада крепости, а только ее штурм – революция. По этому поводу Гитлеру и его окружению пришлось столкнуться с недовольством рядовых членов не только в тех городах, где ячейки НСДАП были малы, но и в сердце нацистского движения – в Мюнхене.

Пропагандист нацистов Йозеф Геббельс

И все же партия продолжала существовать и расширяться. В конце 1925 года в НСДАП числилось 27 тысяч человек. К концу 1928 года, после трех лет тяжелой работы, членство увеличилось почти в четыре раза. Однако на общегерманских выборах в том же году места в Рейхстаге получили только 12 нацистских представителей из общего числа в 491 депутатов – ничтожный процент, не способный влиять на принятие решений.

Только Великая Депрессия, начавшаяся со знаменитого краха нью-йоркской биржи 1929 года, предоставила Гитлеру шанс, на который он рассчитывал и которого терпеливо дожидался. Экономическая жизнь Запада оказалась парализованной. Банки закрывались один за другим. Частные и государственные предприятия оказались на грани разорения. Торговля остановилась. Миллионы людей были уволены без возможности устроиться на работу вновь. Повсюду воцарился хаос. В семьи вновь пришел голод. Такая ситуация наблюдалась во многих странах Запада, но хуже всего пришлось Германии. Метрик Иоахим Фест писал по этому поводу:

«Дух безнадежности парил надо всем. Прокатилась беспрецедентная волна самоубийств. И, как всегда в подобные моменты истории, у людей пробудилась иррациональная страсть к полной переделке мира. Шарлатаны, астрологи, ясновидящие и всякие медиумы процветали вовсю. В период всеобщего бедствия они вызывали псевдорелигиозные чувства, придавали жизни утраченные смысл и значение.

Обладая исключительной интуицией, Гитлер лучше других политических деятелей уловил подсознательные стремления масс. <…>

У его противников, несмотря на знание обстановки и достаточное красноречие, не хватало веры в будущее. Гитлер же, наоборот, оказался оптимистичным, напористым и необычайно уверенным».

Первая реальная возможность для нацистов получить власть в стране представилась осенью 1930 года. Тогдашний канцлер Брюнинг назначил на 14 сентября национальные выборы в парламент. Он нисколько не сомневался в победе «демократического большинства». Однако Гитлер с соратниками разрушили его планы. За НСДАП проголосовало шесть с половиной миллионов человек – в восемь раз больше, чем в 1928 году! Число депутатов-нацистов в рейхстаге достигло рекордной величины – 107. Буквально за сутки НСДАП стала второй крупнейшей партией Германии.

Так происходит, когда власти предержащие в демократическом государстве не хотят знать или перестают понимать, что действительно нужно рядовому избирателю. Вовсе не 1933, а 1930 год поколебал веру либерально мыслящей элиты в казавшийся неоспоримым тезис, что политическая грамотность народа напрямую зависит от его образованности. К Германии апеллировали многие из либералов того времени: законопослушные и революционно настроенные. Например, марксисты считали, что если в Германии находится самый образованный пролетариат в мире (а это было так!), то в случае ухудшения экономической ситуации неизбежна коммунистическая революция с передачей власти Советам. А их оппоненты из демократического лагеря, опять же уповая на разум просвещенных немцев, надеялись, что республика покажет всему миру пример процветающей демократии, образец для подражания. То, что произошло, опрокидывало все эти расчеты и предположения. Оказалось, что в годы трудностей люди мечтают только о наведении элементарного порядка и готовы ради него поступиться частью своих прав и свобод. Немецкий народ выбрал самую реакционную партию из всех возможных.

Понятно, что не только робкая вера, будто бы радикалы в коричневой форме способны изменить жизнь к лучшему, обеспечила НСДАП невиданный успех на политической арене. Немало сделали для этого сами нацисты. Прежде всего они взяли на вооружение новейшие достижения пропаганды – можно сказать, что нацистские вожди стали первыми «политтехнологами» в том смысле, какой вкладывается в этот термин сегодня. «То> что можно добыть при помощи бумажных пуль, – поучал своих пропагандистов Адольф Гитлер, – не надо будет впоследствии добывать при помощи стальных».

При этом нацисты считали, что уровень пропаганды следует ориентировать на способности восприятия самого ограниченного субъекта из тех, к кому она обращена. Когда французский философ Бертран де Жувенель спросил Гитлера о причинах его успеха, тот ответил: «Говорят о моем голосе, моем даре гипнотизера, моих качествах оратора. Чушь! Мой секрет куда проще: в головах немцев царил беспорядок, а я упростил для них все проблемы».

Пропагандистский плакат НСДАП «Покончим с коррупцией!» (1929 год)

Излюбленные темы нацистской пропаганды – сила, гордость, честь, победа, месть. Преподносить их лучше всего в вечерние часы, когда люди уже утомлены и более склонны подчиняться внешнему информационному давлению.

В нацистской пропаганде не было полутонов: только черное и белое, в нашем лагере все правильно и хорошо, у противников – все глупо и плохо. Считалось, и не без оснований, что если в пропаганде допускается хотя бы мелкая уступка политическому конкуренту, тем самым уже закладывается сомнение в собственной правоте.

Другое обязательное правило – ни в коем случае нельзя выносить сор из избы. Об этом шла речь в специальных циркулярах; такое же распоряжение содержалось в приказе от 5 ноября 1926 года: «Занятие политикой <…> требует отрицать и утаивать все слабости, ошибки, недостатки перед лицом общественности, хотя каждый разумный человек знает, что там, где есть свет, должна быть и тень».

Нацистских пропагандистов не беспокоило, что скажут по их поводу интеллектуалы, главное – завоевать толпу; моральные аспекты и этические мотивы тут неуместны. С другой стороны, нацистские пропагандисты вскоре обнаружили, что народ – не сборище идиотов с простейшими реакциями, что если к людям с улицы найти правильный подход, если их воспринимать серьезно, а не просто льстить их низменным инстинктам – у масс может проявиться чувство великодушия, самоотдачи или даже жертвенности. Поэтому бессмысленно критиковать нацистскую пропаганду с моральной или научной точки зрения: ее доктрины не были разработана в кабинетах, они выросли из тоталитарного массово-психологическо-го опыта ораторов-демагогов, в повседневной политической практике.

Такая практика во многих отношениях была уникальной, поскольку до появления Адольфа Гитлера политические собрания партий носили преимущественно информативный характер, а он и его приближенные изменили сам стиль работы с большими аудиториями. Адольф Гитлер и Йозеф Геббельс постоянно держали руку на «пульсе» народа, точно зная, какие лозунги в конкретный момент приведут массы в движение, какие слова разожгут воображение толпы. Каждое собрание и каждый марш завораживали коллективной реакцией, идеологической простотой и размахом. Причем зачастую нацисты использовали реквизиты рабочего движения – от красных знамен до мелодий революционных песен.

Пропагандистский плакат НСДАП «Наша последняя надежда – Гитлер» (1932 год)

На партийных собраниях дискуссия была исключена и могла состояться лишь тогда, когда ею можно управлять. Охрана залов собраний, организованная штурмовиками, исключала подачу реплик, а организованные попытки противников (прежде всего коммунистов) сорвать мероприятия пресекались в жестоких и подчас кровопролитных сражениях. За короткое время гитлеровцы приобрели репутацию динамичной боевой партии.

Нацисты овладели и улицей. Если в конце двадцатых она принадлежала «красным», а нацисты со своими знаменами и лозунгами осмеливались появляться только на грузовиках, то со временем все изменилось. Гитлер использовал опыт итальянских фашистов Муссолини, который направлял вооруженных чернорубашечников во враждебные им провинции, где они громили помещения профсоюзов и социалистической партии. Хотя Адольф Гитлер и не мог открыто прибегать к насилию, как это делал Муссолини, пользуясь анархией в своей стране, но итальянскую тактику освоил и осуществлял, несмотря на давление властей, пытавшихся сохранить законность.

Наиболее характерной чертой гитлеровский политтехнологий была лихорадочная активность – нацисты концентрировались на том, чтобы вновь и вновь вызывать волны эмоций, вовлекая в свои мероприятия как можно больше самых разных людей. Как видно из циркуляра по технике пропаганды от 24 декабря 1928 года, предлагалось время от времени проводить «ударные» пропагандистские кампании, устраивая в пределах какого-либо округа от семидесяти до двухсот (!!!) публичных акций на протяжении семи-десяти дней. Для собраний следовало выбирать не слишком большие залы – такие, чтобы они наверняка были заполнены. Гитлеровцы не рассчитывали заманить людей идеями и лозунгами – обязательной частью нацистского собрания были музыкальные номера, спортивные упражнения, живые картины. Нацистское руководство тщательно изучало ситуацию и культурный контекст в отдельных регионах, после чего рекомендовало концентрировать пропагандистские усилия прежде всего там, где это могло привести к немедленному и быстрому росту организации.

Настоящим спектаклем являлись митинги, на которых выступал Адольф Гитлер. Не менее важным, чем содержание речи, было создание «атмосферы». Ее накаливанию способствовали долгое ожидание оратора (хотя фюрер в то время мог находиться в какой-либо пивной поблизости), громкая музыка, барабанный бой, церемония внесения в зал знамен и прочие трюки, рассчитанные на невзыскательный вкус. Воздействие речей Гитлера основывалось на бесконечном повторении и варьировании одной-двух сентенций, преподносимых на искусственном эмоциональном подъеме, который заражал слушателей. Не только люди, знавшие толк в ораторском искусстве, но и некоторые слушатели, не искушенные в этом (в том числе полицейские чины, наблюдавшие за нацистскими собраниями), отзывались о выступлениях Гитлера отрицательно, отмечая их бессодержательность.

«С точки зрения мысли – пустое место. Наиболее действенный момент – способность прививать возбуждение <…> Таким образом – примитивнейшая ступень ораторского искусства», – оценивал речи Гитлера один журналист, слышавший его в 1927 году.

Генерал Отто Герман фон Лоссов, одно время покровительствовавший Гитлеру, а затем оказавшийся в числе его врагов во время «пивного путча», отмечал в 1924 году:

«Необыкновенно захватывающее красноречие Гитлера и на меня вначале произвело большое впечатление. Было> без сомнения, ясно, что Гитлер во многом прав. Но чем чаще я слушал его, тем сильнее меркло мое первое впечатление. Я заметил, что длинные его речи почти всегда содержали одно и то же, что многое в его рассуждениях и так было очевидным для каждого патриотически настроенного немца, а многое другое свидетельствовало о том, что Гитлер теряет чувство реальности и масштаб того, что возможно и достижимо».

И тем не менее талант ораторский талант Гитлера брал свое. На первом публичном выступлении фюрера (после отмены запрета) в Гамбурге осенью 1927 года один из присутствовавших, не принадлежавший к нацистам, обратил внимание на то, как речь Гитлера слушали распорядители, следившие за «порядком» в зале: «На их лицах видно было тщетное старание следить заходом рассуждений оратора. Сквозь произносимые слова они, однако, впитывали в себя нечто, что не складывается в понятия, но воплотится в действие, когда они примут участие в уличной драке во имя свастики…»

Бертольд Брехт указывал на явную «театральность» нацизма, на его способность при помощи сценических средств и ловкой режиссуры подчинять общественные настроения собственным целям. Другие видели в нацистском пропагандистском стиле черты гротеска, судорожности, шаманизма, стремления довести повторение простых лозунгов до пены на губах. Историк Иоахим Фест писал по этому поводу: «Магнитофонные записи того времени ясно передают своеобразную атмосферу непристойного массового совокупления, царившую на тех мероприятиях – затаенное дыхание в начале речи, резкие короткие вскрики, нарастающее напряжение и первые освобождающие вздохи удовлетворения, наконец, опьянение, новый подъем, а затем экстатический восторг как следствие наконец-то наступившего речевого оргазма, не сдерживаемого уже ничем».

Адольф Гитлер и Герман Геринг в Нюрнберге (1928 год)

Адольф Гитлер всегда учитывал, что во время больших акций зрители утрачивают представление о реальном масштабе происходящего. К примеру, прохождение пятидесяти тысяч штурмовиков колонной в четыре человека по узким улицам какого-нибудь провинциального города при соответствующей режиссуре могло продолжаться до восьми часов (!!!), что создавало впечатление чего-то исторически значимого, грандиозного, необъятного. Важнейшим инструментом гитлеровской пропагандистской мобилизации было шествие колонн в ногу – оно принуждало всех к одинаковым движениям и одному ритму, часто имеющему опьяняющее воздействие. У человека в колонне исчезает воля и личные желания – он слушает команды, держит равнение и ногу по идущим рядом.

Одной из разновидностей шествия было прохождение торжественным (церемониальным) маршем, в процессе которого подразделения партии переходили на строевой шаг («прусский» или «гусиный» – с прямой ногой, как это принято ныне в российской армии): шеренга за шеренгой они проходили перед фюрером, демонстрируя ему таким образом высочайшую степень почтения и готовности к повиновению. Другая форма церемониального марша – факельное шествие; партийные режиссеры очень любили это мероприятие, поскольку оно вызывало сильные эмоции у всех без исключения наблюдателей и выглядело необычайно эффектно.

Практически такой же эффект имели и массовые собрания в больших залах: Йозеф Геббельс первым оценил, что чем больше толпа, тем быстрее начинается ее экстаз и тем дольше его можно поддерживать. После одного из митингов в берлинском Дворце спорта в 1932 году будущий министр пропаганды записал в дневнике, что целый час после окончания митинга толпа ревела и неистовствовала, а флюиды фанатизма распространялись на всех присутствующих, глубоко и устойчиво воздействуя на людей…

Пропагандистским целям служила даже униформа. Гитлеровцы исходили из старой прусской традиции, в соответствии с которой военная форма была почетной одеждой мужчины, а форма офицера имела чуть ли не культовое значение. Гитлер всегда подчеркивал, что он является наследником и продолжателем славной прусской традиции. Гитлеровские пропагандисты усугубили отношение к униформе, сделав его инструментом для ликвидации индивидуализма и всеобщей мобилизации.

Помимо униформирования партии, сильный пропагандистский эффект имело введение различимых партийных символов: красного знамени со свастикой, имперского орла на штандартах подразделений, партийного приветствия поднятием правой руки и возгласа «Sieg heil!». Совокупность символики была важной частью стиля НСДАП. Интересно, что до 1933 года республиканские власти запрещали публичное ношение партийных униформ – на это штурмовики отреагировали довольно остроумно: поскольку ношение партийных галстуков и портупеи не было запрещено, они надевали их прямо на голое тело – смех, вызываемый видом марширующих полуголых колонн СА, также работал на расширение популярности нацистов…

Восхождение Адольфа Гитлера к власти – это, пожалуй, самый поразительный в европейской истории пример победы политической партии, находившейся в положении аутсайдера и пользовавшейся лишь региональной поддержкой избирателей. При попытке объяснить мощный взлет нацистского движения недостаточно учитывать только виртуозную демагогию Гитлера, отличную организацию штурмовых отрядов и благоприятные для Гитлера социально-экономические обстоятельства (Великую депрессию, например) – нужно помнить о той энергии, которую вкладывали нацистские лидеры в рекламу своих идей и программ. Но эта энергия была бы потрачена впустую, если бы Гитлер с соратниками сами не верили в то, что говорили.

Историк Иоахим Фест указывал, что «Гитлер оказался первым, кто – благодаря строго подобранным эффектам, театральным декорациям, исступленному восторгу и суматохе обожания – возвратил публичным зрелищам сокровенный смысл. Их впечатляющим символом был огненный свод: стены из волшебного света на фоне темного> угрожающего внешнего мира. Если немцы могли и не разделять присущий Гитлеру аппетит к пространству его антисемитизм, вульгарные и грубые черты, то сам факт, что он снова придал политике величественную ноту судьбы и включил в нее толику страха, принес ему одобрение и приверженцев».

Нужно особо отметить, что самым большим достижением Гитлера было привлечение на свою сторону всей нации, включая тех, кто до 1933 года был против него. При этом, голосуя за нацистов, большинство немцев инстинктивно стремилось дистанцировать Гитлера от всего, что им не нравилось в нацизме, наподобие того, как в старой России крестьяне наивно верили в «доброго царя». Парадокс заключается в том, что «кровавый маньяк» Гитлер по своему образу мысли и порядку умозаключений (но не по масштабам харизмы) был совершенно заурядным немецким интеллигентом, представления которого о мире не выходили за пределы обычных представлений немцев того времени. В противном случае он не нашел бы генералов для своих войн, не нашел бы такое большое количество добровольных помощников для ликвидации мнимых и настоящих врагов рейха, не получил бы столь массовой поддержки своих действий и политики практически по всем направлениям.

Однако показать потенциальному избирателю «гитлера» внутри его избирательской души было не так уж просто. Тут мало было политтехнологий – тут требовалось верить в собственную силу, в собственную волю к победе, в собственную исключительность, в собственные сверхъестественные способности. И эта вера у Гитлера была.

Как передавали очевидцы, от больших светло-голубых глаз Гитлера исходили почти магические флюиды, зачаровывающие аудиторию, но затем они возвращались к нему, и он еще более воодушевлялся, а его гипнотическое действие возрастало.

Подобный феномен в свое время точно описал Фридрих Ницше: «У всех великих обманщиков можно подметить одно явление, которому они обязаны своим могуществом. Во время самого акта обмана под впечатлением таинственности голоса, выражения лица и жестов среди эффективнейших декораций ими овладевает вера в себя; и именно эта вера так чудесно и убедительно действует потом на слушающих».

Гитлер всегда верил в то, что говорил. И его вера завораживала. Она помогла Гитлеру победить. Она же стала причиной его поражения…

Данный текст является ознакомительным фрагментом.