Голос забытой Родины

Голос забытой Родины

Его могилу я впервые увидел ночью, в Москве — явился сон, и голос указал, где искать. Я не знал, как она выглядит, но знал, что она существует… Вещий сон не был случайностью. Ему предшествовала работа, в которой архивный поиск подчинил себе все мои силы, время и воображение: сотни страниц книг, тысячи километров дорог, долгие часы бессонных раздумий не проходят бесследно. Тогда, видимо, и стали замыкаться разрозненные линии поиска, позже прорисовавшие во сне ту картину.

Казалось бы, умер человек, значит, есть и его могила. Однако для святого Георгия это утверждение потеряло смысл: на сегодняшний день известны шесть его захоронений. Или больше? Впрочем, можно назвать еще тридцать шесть — ни одно из них не связано с биографией святого, ни одно не согласуется с историческими документами. Просто кому-то захотелось, чтобы было так.

Исторический курьез? Нет! В христианских храмах хранятся примерно десять голов Иоанна Крестителя. И каждый храм настаивает на подлинности своей реликвии. Шесть могил одного человека — это не предел. Но историки Церкви сложившееся даже не называют курьезами, они ссылаются на несовершенство человеческого ума, для которого непостижимо многое… Возможно.[89]

Для обозначения своей позиции скажу, я считаю, Георгий — реальное историческое лицо, совершившее поступок, за который его признали святым. Это значит, и Георгий, и его деяние интересны только такими, какими были замечены Богом. В них ничего нельзя менять! Иначе они не будут святыми и потеряют божественность.

Образ Георгия меня поразил все-таки не своей многогранностью, а гнетущей неизученностью: примитивные шаблоны чередуются с высокой поэзией, вульгарный вымысел — с серьезными исследованиями. Свою работу я начинал не с изучения его жизни. Только Великая Степь манила меня, как неоткрытый остров влечет путешественника. Так бы и продолжалось, пока однажды на степной дороге я не увидел путника, пошел к нему — он и оказался святым Георгием… Неоткрытые острова, видимо, для того и существуют, чтобы их открывали. Желая восстановить забытые события, я написал две книги о своем народе — о кипчаках.[90] После каждой поездки Степь все глубже проникала в сознание, будила генетическую память. Увлеченный деяниями предков, я по крупицам вылавливал в реке Времени наше драгоценное прошлое — нашу рассыпавшуюся память: Азербайджан, Башкирия, Казахстан, Северный Кавказ, Сибирь, Украина, Донская Россия.

Мой поиск не знал границ. Но как-то раз в руки попали записки древнего восточного летописца Фавста Бузанда.[91] Живя в V веке, он застал эпоху Великого переселения народов — степная культура тогда становилась достоянием Европы. В те годы предводители кипчаков уверенно сидели на коне. Монархи искали расположения царя кипчаков, под пятой которого был мир.

Об империи Аттилы написано немало — вся черная краска излита на бумагу, чтобы унизить степной народ, опорочить его… Но задумывался ли кто, какие «дикие орды»?! Какие «кочевники»?! Кипчаки возвели сотни городов и станиц, проложили тысячи километров дорог, навели переправы через крупнейшие реки. Владея секретами выплавки железа, они уже в I веке обрабатывали землю чугунными сошниками, а урожай убирали железными серпами.[92] Европейским историкам о степняках разрешалось писать любую глупость. Но только не об их высокой культуре, которая позволила тюркам покорить и освоить необозримые пространства.

…Записки Фавста Бузанда охватывали период, когда степняки заявили о себе на Кавказе. Начиналось IV столетие. Кавказ превращался в театр грандиозных по своим последствиям действий. Конечно, не весь Кавказ, а лишь восточные его земли — те, что были ближе к Степи и позже получили название «Гуннский проход». Эту узкую полоску степи между морем и горами природа оставила в нынешнем Дагестане, оставила для сотворения чуда. И чудо там свершилось! О чем и сообщил летописец.

Степняки, как известно, были конным народом. Конь прекрасно их пронес по степи, был незаменим в городах и станицах, в горах же преимущества коня терялись. Поэтому кипчакское воинство не пошло в горы Кавказа, а остановилось у города Дербента, на степном берегу Каспийского моря, точнее, в «Гуннском проходе».

Дербент был для них не просто городом, который преградой встал на пути Великого переселения народов: у его стен степняки столкнулись с цивилизацией, не ведомой им прежде. Здесь начинались (или заканчивались) Персия и Римская империя. От Дербента шли дороги в глубь Ближнего Востока и Европы… Это был единственный на всем Кавказе удобный сухопутный проход из Азии в Европу, будущее сердце Шелкового пути. Здесь, на этой полоске земли, сходились Восток и Запад!..

Чем больше узнавал я о Дербенте, тем сильнее ощущал, что в истории Европы есть «белое дербентское пятно». Сообщение Фавста Бузанда как раз и проливало свет на эту тайну. Историк писал о Григорисе, молодом христианском проповеднике из Армении, который первым дерзнул прийти сюда, к нагрянувшим степнякам.

Конечно, Фавста Бузанда читали многие исследователи. Его текст перевели на русский… В общем, он хорошо известен, подлинность его вне сомнений. Однако никто из читавших, кажется, не заметил, что человека, который первым принес идеи христианства в Степь, летописец называл Григорисом, в то время как сами степняки звали его Джарган или Гюрджи. На русском языке его имя звучит Георгий или Егорий.

Что это, разноголосица имен или что-то другое?.. Она относится к одному и тому же человеку, совершившему поступок, который никто, кроме него, не совершал! Все происходило в одно время и в одном месте — у стен восточного города, как говорит легенда. Так на горизонте моих поисков и появилось конкретное историческое лицо. Я знал о нем немного — он не был всадником, как мои предки, но был первым среди них проповедником христианства, иначе говоря, носителем западной культуры.

Поначалу смутная догадка лишь обожгла и исчезла, потом вернулась болью. Я оказался в плену у святого Георгия. Правда, ясным было лишь малое — святой Георгий (вернее, Григорис) первым из европейцев пришел в стан к кипчакам с миром, без оружия, все последующие события требовали серьезной проверки. А вместе с ними проверялась бы и вся моя гипотеза о Великой Степи… В науке, как известно, есть правило, если гипотеза позволяет предсказывать результат, то она уже называется теорией. (1500-летие Киева, отмеченное недавно на Украине, было первым приятным результатом такой проверки.)