Уходящие

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Уходящие

“Я живу в посольстве”. Это пишется гордо, но выговаривается несколько иначе. Точнее — я живу у бывшего члена Государственной Думы Н. И. Антонова, который в свою очередь живет у генерала Мельгунова, а генерал Мельгунов живет у генерала Половцова, а генерал Половцов, собственно говоря, живет в посольстве, получив разрешение от посла А. А. Нератова… Но теперь это так принято — “дедка за репку, бабка за дедку”…

Итак, послы и посольства существуют… нет только державы, от которой они посольствуют…

* * *

Спал я очень хорошо. Без простыни и подушки, но теперь это тоже в высшей степени принято.

У меня, слава Богу, никаких вещей нет. И это тоже “очень прилично”… Неприлично иметь что-нибудь.

* * *

Утром я был еще в постели. Генерал Мельгунов уже встал и брился, а Николай Иванович одевался, когда пришел А. С.

Он уселся на диване, в пальто, держа тросточку в руках, и завязался один из тех разговоров, которые сейчас ведутся.

Он: Я глубоко уважаю барона Врангеля! Но послушай! Его антураж! Это что-то невозможное! Эти люди! Я не знаю! Может быть, я ничего не понимаю… Но это они погубили, они! Когда вы делали “правыми руками левую политику”…

Я: Отчего ты говоришь “вы”, а не “мы”?

Он: Потому что я в этом никакого участия не принимал! Извини, пожалуйста!..

Я: Но ведь и я тоже. И все-таки я думаю, что надо говорить “мы”.

Он: Это почему?

Я: Потому что все качества, которые были причиной… они наши общие… И если бы ты и я принимали участие… то, может быть, было бы только хуже.

Он: Ты так думаешь?

Я: Я так думаю… И очень давно так думаю… Потому что… Потому что все мы очень хорошие люди, очень милые, очень деликатные, очень воспитанные, но властвовать мы не можем… Старый режим пал не почему иному, как потому, что мы уже не могли быть властителями! Конечно! Разве ты не замечал, разве ты не видел?.. Вот, например, в прошлый раз, когда мы собрались как-то… ну, комитет какой-то…

Он: Неудачно! Это верно! Это не то!.. да, ты прав! Это не то!

Я: Это не то, потому что мы не те… Не те, что надо…

Он: Ну, допустим! Допустим, ты прав! Какая же причина?

Я: Причина простая: греческое слово “abulia”… Это значит — отсутствие воли… атрофировалась воля. Что такое знаменитая русская застенчивость? Это и есть отсутствие воли… Волевой человек не может быть застенчивым. Волевой человек постоянно принимает решения… Постоянно… В каждую данную минуту… сказать слово… вмешаться… потребовать… настоять на своем… А застенчивый — жмется под стенку…

Он: Что же мы, трусы, по-твоему?

Я: Ничего подобного! Наоборот! Застенчивость очень легко совмещается с героизмом. Я много видел таких, которые были удивительны под пулеметами и крайне робкими в обращении с людьми… Много таких русских, которые герои в смертном бою, а в обыкновенной жизни — подстеночники…

Николай Иванович: Это верно. Это правильное наблюдение. По-видимому, надо признать, что ежедневное, ежеминутное напряжение воли — это нечто иное, чем вспышки, порыв. Порыв — это даже отрицание воли. Порыв нужен тому, у кого нет воли…

Я: Государь наш был болен тем же. Он умер героически.

Он: Несомненно! Еще бы!

Я: Он был непреклонен в основном, там, где требовался героизм. В Его решении не покориться немцам. И это Он запечатлел героической смертью. Но в обыденной жизни… Разве все не знают, что Он никогда никому не сказал неприятности в глаза… Он был застенчив. Он не мог раскричаться, рассердиться, заставить дрожать перед собой. Он был застенчив на троне. Это его и погубило. А с ним и нас… И мы такие же, как наш Государь. Умирать? Сколько угодно! Но без всякой церемонии убрать от государственного дела такого-то, не обращая внимания на то, что он “наш милейший и симпатичнейший”, — на это мы не способны. Властители — иные. Они ступают по людям… Они побеждают. А мы? Мы умираем…

* * *

А. С. задумался на минутку. Потом:

— Ты знаешь, бедный Николай Николаевич…

— Что?

— Застрелился…

— Как? Отчего?

— Перспектива нищеты… ничего в виду… он уже давно был в меланхолии. Не выдержал бедняга…

* * *

Не выдержал бедный Николай Николаевич…

Ах, ведь он был символом…

Обломок прошлого… безусловно, порядочный человек — традиционно порядочный, “от старого” порядочный… Не способный к измене ни в каком виде… Добрый, страшно добрый… Человек, абсолютно лишенный честолюбия, тщеславия. Всегда готовый броситься на помощь ближнему или общему делу… Живо чувствовавший свою связь с государством, Россией, и какой-то свой долг перед нею… К тому же человек самобичующийся, вечно твердивший “я дрянь, я дрянь — ну, конечно!”… Это все потому, что какой-то остаток жизнерадостности иногда пробивался в нем…

Но никчемный был человек, дорогой Николай Николаевич, и путаник… Виртуозный путаник… При это он обладал “охотой к перемене мест”.

Он вечно носился. Во время Великой войны он был уполномоченным Красного Креста. И вот он бешено вечно мчался по фронту, и ему, очевидно, казалось, что он делает дело… Не успев куда-нибудь приехать, он уже спешил в другое место… При этом даже то время, которое можно было урвать у него, проходило во всяких “переулочных” разговорах, а на главную улицу, на проспект, никак его нельзя было вывести…

За пять минут до отъезда начинались решаться дела, за которыми он собственно приехал. Разумеется, в диком сумбуре… Тут же писались какие-то документы, принималась отчетность, давались деньги… Последние самые важные указания давались уже сидя в автомобиле. Вдруг вспоминалось главное… Тут же на коленях раскрывались чемоданы, доставались печати, бланки…

Все это было если не хорошо, то, во всяком случае, кое-как шло, пока было свое состояние и свои автомобили… Недочеты покрывались из своего кармана, а за забытым делом мчалось вторично, за двести-триста верст, по бешеным дорогам, благо своя машина.

Но когда все это кончилось, революция поставила вопрос “сурово”, — не выдержал Николай Николаевич… Он мог только метаться во все стороны, этим метаньем и хлопотаньем обманывая себя, что он делает дело. Но делать настоящего дела он не мог…

И вот кончил…

Он был символом этих милых, идеальных людей, выросших на старой хорошей еще тургеневской закваске, которые живо чувствовали свой какой-то долг перед Россией, но ничем не могли ей помочь, ибо были великими… “путаниками”…

Мир вам, милые “путаники”…

Вечная память…

Вечная, вечная память, ибо из вашей среды, из вашей глины, вылепились Пушкины, Тургеневы и Толстые, которые не умирают, ибо создали “жизнь бесконечную”.

* * *

Во всяком случае, Николай Николаевич ответил на вопрос “что делать”… Он ушел.

Но мы, остающиеся, какой ответ дадим мы?..