НАЧАЛО ВОЙНЫ С РОССИЕЙ (1941)

НАЧАЛО ВОЙНЫ С РОССИЕЙ (1941)

Удивительно, что, несмотря на постоянную подозрительность и недоверчивость к партнерам, СССР оказался застигнутым врасплох как в политическом, так и в военном отношении. Возможно, русские считали, что раз война все равно начнется, то это будет происходить постепенно, в традиционной дипломатической манере, то есть путем подачи жалоб, ответов, ультиматумов и только затем военных действий. Но даже недавнее нападение Гитлера на Югославию и Грецию их ничему не научило. Очевидно, Россия думала, что для Германии, находившейся в трудном положении, неразумно открывать второй фронт и игнорировать такой положительный для нее фактор, как нейтральная Россия, которая снабжает рейх сырьем.

И теперь война с Россией наконец началась.

Я был глубоко потрясен. Хотя я выступал против русско-германского договора от 23 августа 1939 года, в равной степени я возражал и против его нарушения 22 июня 1941 года. Следующий неверный шаг последовал незамедлительно. Через неделю после вторжения в Россию Риббентроп предложил японцам, чей «тыл мы будем оберегать от русских», присоединиться к войне против Советского Союза. Иначе говоря, нарушить свой нейтралитет и договор с СССР спустя два месяца после его подписания.

Чтобы побудить японцев принять необходимое нам решение, наше правительство использовало отчаянные меры. 1 июля 1941 года Германия признала прояпонское марионеточное правительство Ван Цзинвэя, находившееся в Нанкине. Это означало разрыв отношений с Чан Кайши, то есть с настоящим Китаем. Жертва с нашей стороны оказалась огромной, но мы не получили никаких благодарностей от Японии. Она не испытывала желания вступать в войну с Россией и не имела для этого оснований. Последняя беседа с китайским послом, одним из культурных, аристократичных представителей своей страны, оказалась для меня необычайно болезненной.

Спустя всего несколько недель стало очевидным, что русские защищают себя более храбро и отчаянно, чем думал Гитлер, что у них больше оружия и танки гораздо лучше, чем мы предполагали. В этих обстоятельствах Гитлер не использовал знакомую фразу о «жестокой необходимости». Он сказал: «Какое счастье, что нам удалось предупредить их действия и мы смогли вовремя предотвратить опасность». Для меня эта формулировка ничего не значила, я полагал, что она насквозь фальшива. Я впал в разновидность политического паралича, мне казалось, что внешняя политика больше не существует. В первые несколько недель после вторжения в Россию я погрузился в рутину, интенсивно занялся организацией того, чтобы граф Шуленбург вместе со своим персоналом германского посольства в Москве мог благополучно вернуться домой через Турцию в обмен на отправку Деканозова. Осуществив поставленную задачу, я позволил себе первый за последние три года отпуск. Мы провели его далеко, отдалившись от мира на знакомом нам северном побережье датского острова Зеландия, и находились там до тех пор, пока не узнали, что наш сын Рихард ранен в России и прибыл в Берлин на лечение.

Я не участвовал в разработке программы перемирия с Россией, которое, как провозгласил Гитлер, должно было состояться в октябре. Вместо этого в августе над Верховным главнокомандованием начали сгущаться тучи, поскольку события развивались совсем не так, как рассчитывали военные. Встретившись с Риббентропом 5 сентября в его поместье Лендорф у Штейнорта в Восточной Пруссии, я нашел, что он вполне откровенен. Риббентроп заявил, что еще до наступления зимы Россия перестанет быть союзником Англии. Но русская кампания оказалась трудной и тяжелой, будет большим счастьем, если мы завершим ее до начала 1942 года. Возможно, мы увидим крушение России, но нам не стоит связывать наши надежды с оппозицией русских генералов, такие генералы встречаются только в Германии или Франции. Как он заметил, Гитлер полностью погрузился в военные дела и следует избегать любого обсуждения с ним политических проблем, от постоянной жизни в убежище его здоровье также ухудшилось. Он, Риббентроп, лично знакомит Гитлера только с хорошими новостями, в частности рассказал ему, что английские консерваторы, стремившиеся к миру, вскоре, возможно, станут к нам прислушиваться. После некоторых дальнейших политических предложений Риббентроп заметил, что Гитлер не может обойтись без него, иначе бы он, оставив свой пост министра, присоединился с винтовкой в руках к фронтовикам.

Спустя неделю Гитлер оправился от своей депрессии. Из одного надежного источника я вынес следующее суждение о том, что «Гитлер размышляет над вопросом о возможности ухода Сталина. Он считает, что если мы загоним Сталина в Азию, то, возможно, даже удастся заключить с ним мир. Гитлер считает маловероятным, что Сталина ликвидируют генералы. Особую пристрастность Гитлер продолжает питать к Англии. Его видение будущего основывалось на идее, что через некоторое время Германия присоединится к Англии в общей борьбе против США». Эта фантастическая идея часто посещала Гитлера.

Стремительное завершение военных действий в Голландии, Бельгии, Франции, Греции и Югославии имело не только минусы, но и плюсы. Под давлением короткого, резкого натиска Германии, прокатившегося по территориям этих прекрасных стран, они пострадали меньше, чем могли бы в случае затяжной и длительной войны. С другой стороны, быстрые победы породили в Германии иллюзию, что наши вооруженные силы могут без труда победить любого противника.

Гитлеру изменило чувство меры. И его противники, находившиеся внутри Германии, утратили возможную поддержку, поскольку смещение лидера, настолько удачливого в войне, неизбежно встретило бы непонимание среди населения. Только после серьезных перемен народ Германии мог осознать, что достичь мира не удастся, пока Гитлер продолжает оставаться у власти.

Германии предстояло выплакать много слез, прежде чем внутренняя немецкая оппозиция снова зашевелилась. Почти двадцать месяцев прошло с того момента, как германские войска вторглись на просторы России, когда их постигла катастрофа под Сталинградом. (Сталинградская битва продолжалась с 17 июля 1942 по 2 февраля 1943 года; 19 ноября 1942 года Красная армия после оборонительных боев перешла в наступление, окружив 23 ноября 6-ю армию Паулюса и другие части и соединения, всего около 330 тысяч человек, 2 февраля эта группировка была ликвидирована, разбиты и другие германские силы, а также союзники немцев – румыны, венгры, итальянцы и др. Всего немцы и их союзники потеряли в Сталинградской битве 1,5 миллиона человек (убитыми, пленными, ранеными), советские войска – 1,03 миллиона человек. – Ред.) Только тогда германский народ протер глаза и начал спрашивать, кто виноват в случившемся.

Теперь едва ли оставалось место для политической активности в традиционном понимании этого слова. Летом 1941 года я стал сомневаться, что западный мир по-прежнему представляет собой единое целое. Лично для меня это означало, что дипломатический корпус в Берлине сузился до минимума, да и внутри этого дипломатического корпуса моя сфера деятельности в Берлине строго ограничивалась. Поэтому мною овладели беспокойство и раздражение.

После начала войны в России я решил постепенно свернуть свою деятельность в Берлине и занять пост за рубежом. В соответствии с задуманным, в сентябре 1941 года я сказал Риббентропу, что хотел бы стать послом в Ватикане, как только эта должность освободится. Почтенным и доверенным лицом, занимавшим эту должность, был тогда фон Берген, который болел и уже превысил возраст, традиционный для отставки.

Ситуация сложилась так, что, находясь в Берлине, я вряд ли мог предотвратить расширение войны, тогда как, будучи в Ватикане, я имел бы возможность проявить свое влияние. Внешне этот пост выглядел весьма пристойно, и я смог бы на нем продержаться, пока не наступят те времена, когда можно реально вмешаться в ситуацию на родине.

Однако мне пришлось ждать полтора года, прежде чем мое желание осуществилось. И в этот промежуток, с осени 1941 года до весны 1943-го, по-прежнему были бульшие возможности для помощи внутри министерства иностранных дел, чем за его пределами; этот период оказался самым нерезультативным за все время моей работы в должности статс-секретаря.

Вопреки своим привычкам я стал читать политические лекции, сначала частным собраниям адвокатов, позже старшим офицерам военного флота, в академии военно-воздушных сил, на собрании Потсдамского полка, в котором служили наши сыновья. Я дал лекциям следующее название: «Цели наших военных противников» – и, завершая их, я обычно делал следующее бесстрастное заключение: «Противник не хочет заключать мир с Гитлером. Переговоры о мире возможны только с сильной в военном плане страной; Германия, потерпевшая поражение, станет легкой добычей, брошенной волкам. Должно быть ясно, что конец Германии Гитлера – это еще не конец великой Германии».

Повторяя этот тезис, я хотел обратиться к здравому смыслу моих слушателей. Я хотел, чтобы они поняли, что прекрасная Германия вовсе не хотела следовать далее за Гитлером в катастрофическую бездну. Существовавшей внутри Германии оппозиции приходилось осознавать, что дальше нельзя ждать и быть безучастной. И я получал удовлетворение, осознавая, что меня поняли. На моей лекции в Потсдаме также присутствовал фон Хассель. Хотя мы больше не находились в приятельских отношениях, после окончания моей лекции он, обратившись к собравшимся, сказал: «Способный слышать да услышит его».

Среди моей аудитории в Потсдаме оказался капитан Аксель фон дем Буше, один из самых бесстрашных воинов, показавших свою храбрость на фронте, его легко оказалось убедить, что для спасения мира недостаточно было добиться только перемены режима, позже он и действовал соответственно.

Иногда я обсуждал внешнеполитические проблемы с фон Шлабрендорфом. Приезжая в Берлин из своего штаба, находившегося на Восточном фронте, он обычно навещал меня, чтобы дополнить картину сложившейся ситуации и получить новые аргументы для предполагаемых действий, направленных против Гитлера.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.