ЮГ. НОВЫЕ РУБЕЖИ ИСЛАМА
ЮГ. НОВЫЕ РУБЕЖИ ИСЛАМА
XV столетие — время быстрого распространения ислама. Лишь иногда дело сводилось к прямому завоеванию мусульманами земли иноверцев, понимаемой как «территория войны» (дар-ал-харб). Чаще ислам шел иными путями, как в африканском Сахеле. Мусульманские купцы, занятые в транссахарской торговле, и проповедники селились в городах, занимая отдельные кварталы, мало общаясь с местными жителями. Правители быстро осознавали, что новая вера может укрепить их власть. Приняв ислам и реорганизовав общество, они придавали старым конфликтам характер газавата и воевали с соседями успешнее прежнего. Те либо покорялись, либо переходили в ислам, либо сопротивлялись, отвергнув новую веру, но это достигалось путем существенных изменений конфессиональной и административной основы. Так, к XV в. в Западной Африке народы хауса в основном приняли ислам, а племена моей (совр. Буркина-Фасо), не отказавшиеся от анимизма, создали воинские сообщества, которые настолько успешно противостояли мусульманам, что португальцы предположили в них воинов легендарного «царства пресвитера Иоанна».
Второй путь исламизации предполагал относительно мирную интеграцию мусульманских купцов в местные сообщества. Зона арабо-африканского синтеза тянулась вдоль Индийского океана от Африканского рога до современного Мозамбика. Пришельцы из Аравии и Персии (Шираза) смешивались с африканцами. В итоге образовалась «береговая» культура суахили (от арабского сахелъ — «берег»), основу которой составляли самоуправляющиеся города, ведущие торговлю с Южной Азией. К XV в. их насчитывалось около трех десятков, самым процветающим был Занзибар.
Оба варианта распространения ислама можно наблюдать и в Юго-Восточной Азии XV в., хотя первый путь был более характерен. К началу века гуджаратские купцы-мусульмане усилили свое присутствие на Суматре и на Малаккском полуострове, обращая в новую веру местных контрагентов. Опираясь на мусульманских купцов, яванский принц Парамешвара принял ислам и встал во главе созданного им Малаккского султаната под именем Искандер-шаха. Ислам способствовал укреплению власти султана, что привело к быстрому территориальному росту Малаккского султаната. Вскоре малайские купцы и проповедники распространили ислам на Суматре, Борнео, Молуккских островах, южных Филиппинах и на юге современной Камбоджи. Культура, основанная на индийском влиянии, отступала под натиском малайско-мусульманской культуры, предлагавшей малайский язык как средство межэтнического общения.
Произошла бы полная исламизация всего этого региона, если бы в XVI в. сюда не пришли европейцы? На пути ислама здесь встречались общины китайских колонистов, с которыми конфессиональных конфликтов не возникало, возможно потому, что среди выходцев из Поднебесной было немало хуэйцзу — китайских мусульман (вспомним, что мореплаватель Чжэн Хэ и его спутники были приверженцами ислама). Однако конфуцианская государственная традиция представляла собой действенную альтернативу политической исламизации. Традиционно сильным было конфуцианское наследие на севере Вьетнама, и Дайвьет укрепил свое влияние в регионе. Ле Лой, восстановивший независимость страны от династии Мин, осуществил преобразования, вполне созвучные китайскому образцу государственности. Весьма успешное государство Аютия придерживалось скорее буддистской, чем конфуцианской традиции (оно было основано тайцами, которые бежали из Наньчжао, завоеванного монголами, а затем династией Мин). Но за века соседства с Поднебесной тайцы впитали китайские политические традиции. Аютию отличала значительная обезличенность в отношениях между бюрократией и подданными, что делало власть устойчивой.
Некоторое время растущей мощи мусульман противостояла империя Маджапахит, господствующая на Яве и других островах Индонезии. Местные махараджи пытались консолидировать общество, способствуя индуистско-буддийскому симбиозу. «Шива и Будда различны, но едины» — гласил «девиз» этой империи, сохранившийся в гербе современной Индонезии, полностью мусульманской.
В Индии в XIV–XV вв. расширению исламских государств сопротивлялась империя Виджаянагар, контролировавшая большинство земель, населенных дравидийскими народами. Внешняя угроза — со стороны Делийского султаната, а затем государства Бахманидов — способствовала консолидации земель Юга, и правители последней индуистской империи многое заимствовали у северных противников, пытаясь утвердить систему служилых наделов, создать своеобразное фискально-бюрократическое устройство. Доходы от морской торговли через Гоа позволяли Виджаянагару закупать арабских скакунов для кавалерии и держать наемные войска. До XVI в. северяне не считали войны с Виджаянагаром священными. В войсках императоров служило немало мусульман.
Бахманидские султаны отличались веротерпимостью, ведь на подконтрольной им территории на плоскогорье Декан мусульмане составляли меньшинство. Не желая ссориться с вассальными раджами, султаны не взимали джизью — налог с «неверных». Вместе с тем, ведя происхождение от иранских шиитов, бахманиды поощряли переселение персов. Это вызвало соперничество между местными мусульманами декани и чужеземцами афаки. Одним из афаки был Махмуд Гаван, персидский купец, ставший визирем и носивший титул «господина купцов». При нем могущество султаната достигло апогея: был захвачен порт Гоа, султанат занимал территорию от Малабарского до Коромандельского берега, правители попытались добиться эффективности системы военных держаний. Визирь пал жертвой интриг декани. Султанат лишился своих завоеваний.
Гуджаратские султаны боролись с независимыми кланами воинов-раджпутов. Иногда они побеждали и брали неприступные раджпутские замки, но не проводили насильственную исламизацию, предоставив значительную свободу раджпутским вотчинникам-заминдарам. Благодаря этому султаны получали значительные доходы от торговли и ремесла, позволявшие им до середины XVI в. сохранять независимость. Гуджаратский султанат был не только центром торговли в Индийском океане, но становился и «мастерской Индии». Многочисленные ремесленники и крестьяне-надомники изготовляли ситцы и шелковые ткани, расходившиеся по миру.
Делийский султанат как «страна плохих мусульман» был разбит Тимуром. Сами же делийские султаны гордились тем, что им удалось сохранить ислам в чистоте и добиться успехов в его распространении. Однако попытки обратить всех подданных в мусульманскую веру встречали сопротивление индуистского большинства. Султаны рисковали потерять власть, проиграв более толерантным соперникам.
В политике и в культуре государств Индии шел синтез мусульманских и индийских традиций. В Южной Индии, в Керале, мусульмане в большей степени были связаны с Аравийским полуостровом, в Гуджарате и на Декане — с Персией, в Северной Индии — с афганскими и тюркскими государствами с их сильными кочевыми традициями и «жестким» вариантом распространения ислама. Ислам в Индии настолько видоизменился, что в общине правоверных (умме) проявлялась тенденция раздела на касты. Представители прочих вероучений находились между собой в сложных (иногда конфликтных) отношениях. Но XV в. с его политической раздробленностью, ввиду отсутствия гегемона, каким ранее был Делийский султанат, а позже будет империя Великих Моголов, принес Индии экономическое и культурное процветание. Правители состязались друг с другом в меценатстве и строительстве. Брахманы возводили и украшали храмы на территории мусульманских султанатов. В торговых городах Кералы развивались математические школы, добивавшиеся невиданной точности вычислений вплоть до дифференциальных уравнений.
Особенностью индийской культуры XV в. был поиск духовного синтеза. В Раджастане на основе вишнуизма и джайнизма сформировалась система взглядов бишноев, проповедовавших своеобразную «экологическую» религию, которая базировалась на тезисе родства человека с окружающей природой. В Гуджарате, Синде, Панджабе и Бенгалии в конце XV в. появились синкретические учения, такие как сатпантх («истинный путь») или бхакти («любовь к Богу»). В них провозглашалось равенство людей перед Богом, отвергались нетерпимость и формализм традиционных учений, выражались сомнения в кастовом строе, в роли мулл и брахманов. Новые идеи были порождением городской среды, откуда выходили учителя (гуру), творцы религиозных систем, почитаемых приверженцами разных конфессий. Так, могила ткача-поэта Кабира, учившего, что любовь и правда — не в святых местах, но в повседневных делах человека, стала местом паломничества и мусульман, и индуистов разных толков, а затем и сикхов. Основатель сикхской общины гуру Нанак в конце XV — начале XVI в. призывал прославлять Бога-Абсолюта, невидимого, бесконечного и недосягаемого. Рассказывали, что, странствуя, Нанак заночевал в мечети, вытянув ноги в сторону Каабы. Возмущенному этим служителю Нанак ответил: «Ты думаешь, что если я сплю ногами к дому Бога, то проявляю непочтительность? Но попробуй повернуть их в ту сторону, где не обитал бы Бог…»
Интенсивность духовных исканий в Индии сопоставима с Реформацией в Европе. Помимо отрицания ритуализма и утверждения личной ответственности человека за свое спасение общей чертой был успех новых языков. Подобно тому значению, которое имел перевод псалмов Давида на вернакулярные языки Европы, религиозно-философские песнопения индийских гуру творили литературный язык из диалектов Северной Индии — гуджарати, панджаби, бенгали.
Для региона в целом XV в. — время преобладания морских держав (талассократий) над сухопутными (теллурократиями). Упадок Делийского султаната особенно очевиден на фоне успеха Гуджарата и Виджаянагара, ориентированных на морскую торговлю. В Юго-Восточной Азии примером талассократии является Малаккский султанат. В Африке процветают независимые города на побережье, которые можно сопоставить с политиями Малабарского берега. Доходы от торговли и выращивания пряностей помогали им сохранять независимость и во времена господства Великих Моголов.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.