«Птенцы гнезда Петрова»

«Птенцы гнезда Петрова»

Любой мало-мальски культурный и даже просто учившийся в советской школе человек помнит строки входившей в обязательный курс пушкинской «Полтавы»:

И Шереметев благородный, и Брюс, и Боур, и Репнин,

И счастья баловень безродный полудержавный властелин.

Это те люди, которые сделали возможной блистательную победу русских войск под Полтавой, повернувшей Северную войну к торжеству Российского государства.

Талантливый полководец Борис Шереметев сначала верно служил первым представителям дома Романовых: царям Федору и Ивану, правительнице Софье. При Петре он постоянно жил в нервном напряжении, поскольку вся его деятельность вызывала высочайшие гнев и раздражение. Царь поручил Михаилу Щепотьеву осуществлять надзор за действиями фельдмаршала. Шереметев, представитель одного из знатнейших родов России, оказался в унизительном положении, фактически в подчинении у сержанта. Не видно никаких поощрений, отсутствуют благодарственные и просто добрые письма к нему. Может быть, виной было высокое происхождение «настоящего аристократа» Шереметева, иной душевный склад или отстранение от буйных забав царя. Даже его личная жизнь регламентировалась Петром.

Когда Шереметев захотел уйти в монастырь — видно, несладко было служить Преобразователю, — тот заставил пожилого полководца вступить в брак со своей теткой Анной Петровной Салтыковой, вдовой его дяди Льва Кирилловича Нарышкина. Не исключено, что злопамятный царь не мог простить Шереметеву, что тот был одним из первых обладателей «шведской полонянки» Марты.

Впрочем, Родион Христофорович Боур тоже числился в числе ее временных владельцев. Происходя из Померании, из семьи потомственных военных, он служил прусскому королю, затем перешел к шведам, а в 1700 году предложил свою шпагу Петру и получил в командование драгунский полк. Конница Боура разгромила корпус генерала Левенгаута под Раевкой; в Полтавском сражении он командовал кавалерией правого крыла русской армии. За отвагу Петр наградил его своим портретом, украшенным бриллиантами, и богатыми земельными владениями. Он не брезговал царскими застольями, хотя в «соборе» замечен не был. Но чужеземец Боур находился вдали от двора и от Петра и воевал до самой своей смерти в 1717 году.

Совсем другой характер — Яков Брюс. Его интересы были далеки от бесконечных попоек самодержца и его всепьянейших соратников. Астроном, навигатор, переводчик «Космотеороса» X. Гюйгенса, издатель и библиограф, он к тому же был храбрым и умелым военачальником, участвовал почти во всех военных походах Петра и находился в самом близком его окружении. Но Брюс не упивался до рвоты в застольях царя — умел пить, не пьянея, не давил голым задом куриные яйца, не кукарекал петухом — держал дистанцию и в истории остался не столько «птенцом Петровым», сколько чернокнижником, колдуном, волшебником.

Князь Никита Репнин был одним из тех «породистых сверстников», которые составляли еще детское «шутейное» войско Петра. Рюрикович, потомок князей Черниговских, он являлся представителем так сильно не любимого Петром титулованного боярства. Действительно, царь недолюбливал Репнина, несмотря на его фамильную доблесть. За храбрость, проявленную в Азовском походе, он пожаловал князю чин генерала. Репнин участвовал во всех главных сражениях Северной войны и всегда проявлял смелость и инициативу. Но под Головчином он был разбит Карлом. В неистовстве Петр приказал его казнить, но приближенные уговорили сохранить князю жизнь. В сражении при Лесной Репнин бился столь отчаянно, что царь возвратил ему генеральское звание и вновь приблизил к себе. При Полтаве князь командовал центром русской армии и был удостоен ордена Андрея Первозванного. Но вот Петра не стало — и Репнин требует возвести на престол не «портомою Марту», а сына царевича Алексея Петра II.

Видно, справедливо не доверял император сыновьям благородных домов!

Не только для боя, но и для кабинетной работы Петр выпестовал себе помощников.

Петр Толстой не отличался благородством происхождения, не был под Полтавой. Но он представлял собой, пожалуй, самую сложную и противоречивую личность среди соратников Петра. В истории он остался славен как блестящий дипломат, российский посол в Константинополе, обласканный царем. Но путь его к Петру был долог и извилист.

Вступили на престол два брата, правила царевна Софья; Толстой был ей предан, и только падение правительницы заставило его по-новому взглянуть на будущего самодержца, примириться с Нарышкиными, начать служить Петру. Он сумел понравиться самому Меншикову, но царь ему не доверял, несмотря на то что пятидесятиоднолетний Толстой добровольно отправился в Европу с дворянскими недорослями для обучения наукам и овладел почти всеми европейскими языками. Самым ответственным среди связанных с иностранными дворами поручений оказалось улестить и вернуть в Россию царевича Алексея. Современники были убеждены, что только Толстой мог добиться успеха в этом труднейшем и важнейшем для Петра деле. И далее Толстой проявил не меньшую энергию в ходе следствия над Алексеем и суда над ним. Наградой для него стало полное и безоговорочное доверие Петра. Это доверие выразилось и в ценных наградах, и в назначении Толстого начальником Тайной канцелярии. После смерти монарха он продолжал служить его вдове и много сделал, чтобы возвести «портомою Марту» на российский трон.

Выходец из литовских земель, сын ничтожного органиста лютеранской церкви в Москве, семнадцатилетний Павел Иванович Ягужинский был одним из тех безродных и неизвестных, которых так охотно брал к себе на службу Петр.

Ягужинский обладал привлекательной наружностью, остроумием и холерическим темпераментом. Своими успехами он был обязан смазливой внешности. «Как красивый мальчик, он был взят в пажи Головиным, а два года спустя в услужение государем». Говорили, что это услужение имело весьма предосудительный характер. Денщики Петра быстро продвигались по служебной лестнице. Царь награждал щедрой рукой, если убеждался в их деятельном характере, организаторских способностях, преданности и способности поспевать за его собственными замыслами.

Генерал-прокурор, обер-шталмейстер — таких чинов достиг Ягужинский при своем покровителе, который называл его «оком государевым»…

Его наружность и небрежная, но очень изящная щеголеватость производили большой беспорядок в сердцах дамской половины петербургского высшего общества.

Павел Иванович рано женился на дочери такого же, как он сам, иноземца Фридриха Аша и прижил несколько детей. Но как только он занял место в окружении царя, неродовитая жена оказалась обузой. Тем более что появилась возможность породниться с Петром, женившись на дочери Головкина, троюродного брата царя со стороны Нарышкиных. Гаврила Иванович относился к числу той немногочисленной родни, которой Петр искренне дорожил и с которой общался искренне и по-домашнему.

Но что же делать с матерью многочисленных детей Анной Аш? Ягужинский, которому Петр дал почетное имя «друга правды», дружил с ней не всегда. В делах избавления от ставших неудобными жен Петр — большой авторитет. При его поддержке Анна была объявлена мужем душевнобольной и в мае 1722 года помещена в один из московских монастырей. В ноябре этого же года Ягужинский вступил в брак с дочерью великого канцлера Анной Гавриловной Головкиной.

Анна Аш-Ягужинская не могла примириться с заточением, несколько раз бежала из монастыря, чтобы повидать детей. Бывший муж ходатайствовал перед духовенством о переводе ее подальше от столиц, куда-нибудь на север. Там она и умерла, разлученная со всеми своими близкими.

Смерть Петра не изменила положения Ягужинского. Он стал фаворитом императрицы. Сначала, правда, вызывало тревогу возвышение Меншикова, но падение Светлейшего возвысило его еще больше: он получил чин генерала от кавалерии и капитан-лейтенанта от кавалергардии. Изворотливость Павла Ивановича проявилась в подготовке брака старшей дочери Екатерины с племянником царицы Евдокии Лопухиной, двоюродным братом царевича Алексея и, следовательно, дяди Петра II.

Востребованный новой властью Ягужинский умер в возрасте пятидесяти трех лет, его потомство растаяло в последующих царствованиях, как не бывало.

Марфа Апраксина пробыла царицей всего несколько месяцев. Но и недолгого ее пребывания на престоле хватило, чтобы вышли в люди ее не особо знатные братья, ставшие ближайшими и довереннейшими сподвижниками Петра, — Федор и Петр Матвеевичи — и не разгулялся во всю свою молодецкую силу младший — Андрей. Последний был спасен от кнута мольбами царицы Марфы, но наречен Андреем Бесящимся и низведен до положения наполовину шута, наполовину — объекта для издевательств.

Граф Апраксин, сват Петра, прославился как самый сухопутный адмирал, ничего не смысливший в делах и не знакомый даже с началами мореходства. Но он был радушным хлебосолом, из дома которого нельзя было уйти трезвым. Цепной пес Преобразователя, однако затаенный противник его реформ и смертельный ненавистник иноземцев, Федор Апраксин так и не показал Петру своего истинного отношения к его великим делам. Но царь и сам все понимал. «Я читаю в твоем сердце, что, умри я прежде тебя, ты один из первых осудишь все, что я сделал», — с горечью констатировал царь.

Казанский губернатор Апраксин, брат генерал-адмирала, представлял фальшивые ведомости о придуманных им новых доходах. Как бы из них он подарил Петру около миллиона рублей. Для этого он обязал инородцев своей губернии покупать казенный табак по немыслимой цене. Но прибыль оказалась себе дороже: угнетаемые инородцы многотысячной массой (более 33 тысяч дворов) ушли из губернии, причинив казне убыток чуть ли не в трое больше апраксинской прибыли.

Еще одна категория доверенных людей Петра вышла из его детства и ранней юности.

Иван Бутурлин, как и Репнин, — всегдашний участник петровских игр, один из командиров потешных, Иван Семеновский, шутейный противник Ромодановского. В только что сформированном Преображенском полку он получил чин премьер-майора. Но детские шутки оправдываются делом. Молодой офицер прекрасно показал себя в первых же боях. Это он привел под Нарву для сражения со шведами Преображенский, Семеновский и еще четыре пехотных полка, при которых в чине младшего офицера находился и сам Петр. Но здесь удача изменила Бутурлину — десятилетний шведский плен разлучил его с Преобразователем. Возвратившись в Россию, он служил, сражался, участвовал в разгроме шведов при Гангуте, занимался кораблестроением, но в целом ничем, кроме шутовства и пьянства, не отличился. Его имя вспоминается при рассмотрении версий о гибели царевича Алексея. После смерти Петра сделал попытку свалить Меншикова, но она не удалась; Бутурлин был сослан и умер вдали от двора.

Головкин, троюродный брат (или дядя) Петра, «никакого языка кроме русского не знает и умом весьма недалек», — писали иностранные дипломаты. Он и во время правления Софьи выказывал приверженность Петру, но, может быть, другого ему и не оставалось, царевна сама не желала приближать родственника Нарышкиных. Головкин слепо исполнял все прихоти Петра и пользовался его неизменным доверием. Он сопровождал Петра в Великом посольстве, работал с ним на верфи в Саардаме. Царственный родственник наградил его званиями и титулами, даровал вновь учрежденную должность государственного канцлера, сделал сенатором и доверил возглавлять Коллегию иностранных дел. Граф Головкин был очень богат и очень скуп. Такими качествами он и запомнился современникам.

Зато Федор Алексеевич Головин блестяще вел все важнейшие государственные дела: управлял Монетным двором и одновременно вновь образованным Приказом воинского морского флота. Генерал-адмирал, генерал-фельдмаршал, он первым получил орден Андрея Первозванного в день его учреждения Петром 10 мая 1699 года. С именем Головина связана будущая Морская академия — Навигацкая школа, открывшаяся в Москве в 1701 году в перестроенной и надстроенной для этого Сухаревой башне. С 1699 во 1706 год он определял политику России, направлял действия полномочных послов, добивался европейской поддержки в борьбе со шведами. Всегда в делах, всегда в движении, он не нашел времени заняться своим здоровьем и умер по дороге в Киев, куда его вызвал Петр, в июне 1706 года. Английский дипломат Чарльз Уинтворт отмечал, что многие весьма сожалели о нем, вспоминая «его доступность, добрый нрав и вежливое обращение».

Под стать ему был и Петр Павлович Шафиров, родившийся в еврейской семье, выкрестившийся, то есть принявший Православие, и сумевший своими дарованиями достичь самых высот карьеры. Многодетный отец, он, кроме того, — барон, дипломат, президент Коммерц-коллегии — «обширный умом и познаниями, советник совершенный, если б умел обуздать пылкий дух свой». В 1723 году обвинен в казнокрадстве и приговорен к смертной казни, которую Петр, ценя его многочисленные таланты, отменил прямо на эшафоте. Барону повезло больше, чем князю Матвею Гагарину, который был повешен за казнокрадство.

И при преемниках императора Шафиров не потерял своего веса и значения, но служил не личности, а титулу.

Так что верно замечали русские историки, что со смертью Петра пришел конец всем его преобразованиям.