Глава 13 Восток

Глава 13

Восток

Наше путешествие должно было продлиться шесть месяцев. Большую часть лета мы провели в приготовлениях и в конце октября отправились в путь через Париж и Ниццу в Геную. Там мы сели на немецкий корабль водоизмещением восемь тысяч тонн, направляющийся в Сингапур.

Помимо нашей обычной свиты, состоявшей из моей фрейлины мисс Гамильтон, нашего управляющего Рудебека и адъютанта Хейденштама, нас сопровождали еще десять человек: шведские дипломаты, профессора, консул Сиама в Стокгольме и другие.

Путешествие в Сингапур заняло три недели и прерывалось короткими остановками в Порт-Саиде, Адене, Коломбо и Пенанге. Куда бы мы ни пришли, нам везде оказывали официальный прием. Английские губернаторы и представители приходили встречать нас, одетые в белые костюмы, и давали для нас обед в прохладных покоях просторных дворцов, которые казались нам раем после душных маленьких кают нашего корабля.

Мы могли провести на берегу всего лишь несколько коротких часов, а дни, проведенные на борту корабля, тянулись бесконечно. Жара, бездействие, отсутствие комфорта действовали на нервы, а пассажиры, большей частью жители немецких колоний, были совсем не интересными людьми.

В Сингапуре, где нас переправили на яхту короля Сиама, мы познакомились с другими гостями, которые приехали на коронацию издалека.

В Бангкоке нам оказали просто великолепный прием. Моего мужа, меня и других гостей из Швеции поселили во дворце и обслуживали восхитительно. К моей личной свите была приставлена сиамская придворная дама и два камергера, а к свите принца – несколько сиамских адъютантов. У нас были пажи, которые прислуживали, – все мальчики из хороших семей, так как приближаться к персонам королевской крови могли только представители знати. Новенькие автомобили, кареты и верховые лошади постоянно имелись в нашем распоряжении.

Празднества, которые начались, как только мы приехали, были так великолепны и разнообразны, отличались такой поразительной пышностью и такой фантастической красотой, что казались похожими на сон. Я думаю, что никогда в своей жизни так превосходно не проводила время, как во время своего пребывания в Сиаме.

После коронационного торжества все гости разъехались, а мы остались, чтобы посмотреть страну и принять участие в охотах, организованных в честь моего мужа. Мы плыли по рекам на китайских лодках, приспособленных под плавучие дома, в сопровождении целой флотилии лодок с провизией и слугами.

На каждой остановке нас ожидала трапеза под навесом, сделанным из бамбука и крытого пальмовыми листьями. Пока мы ели, местные музыканты тихо наигрывали на тростниковых дудочках, а пестрая толпа приветствовала нас улыбками с берега.

Подарки сыпались на нас дождем: то это был попугай, то обезьянка, то перья редких птиц, то фрукты, то куски шелка.

Путешествуя так, мы достигли моря, где для нас был приготовлен лагерь – просторные палатки, в которых мы разместились с возможным комфортом.

Там мы провели несколько дней, купаясь, наслаждаясь относительной прохладой. Каждый день мужчины охотились. Я никогда не забуду чудесный закат на море и великолепие тропической ночи. Мы посещали знаменитые храмы, где огромные древние Будды, изваянные из камня или позолоченного дерева, смотрели на нас из мрака. Мы останавливались в различных поместьях, принадлежавших королю, где нас принимали с той же самой пышностью, и жили в неслыханной роскоши. Мы видели праздник уборки риса, ходили на охоту, на бега быков и на петушиные бои.

Околдованные этой страной, мы жили здесь больше месяца, а потом уехали из Сиама в Индокитай, где мой муж надеялся вдоволь поохотиться. Я, в свою очередь, хотела посетить развалины Ангкора.

В то время не было дороги между Сайгоном и Ангкором, и только часть пути мы могли проделать по реке. Соответственно планировалась и экспедиция. Мой муж доехал с нами до Пномпеня – столицы Камбоджи. Мы нанесли визит королю Сисовату и провели вечер, восхищаясь его балетом. Затем муж вернулся в Сайгон, чтобы поохотиться там с герцогом Монпансье.

Я ступила на борт небольшого речного пароходика вместе с Анной Гамильтон, двумя-тремя шведами, представителем Камбоджи и несколькими другими сопровождающими лицами. На следующий день мы сошли с пароходика и разместились в больших сампанах – плоскодонных лодках. Они отвезли нас так далеко вверх по течению реки, насколько позволял уровень воды в ней. Там нас пересадили в запряженные быками повозки, в которых мы тряслись до самого места нашего назначения, через овраги, пересеченную местность.

Только часть огромных развалин была откопана. Остальное было покрыто толстым слоем переплетенных ползучих растений. Все это производило впечатление непроницаемой тайны. Мы часами гуляли по слабо освещенным галереям в тишине, прерываемой только криком обезьяны или, ближе к вечеру, звуками крыльев летучих мышей. Мы видели статуи чешуйчатого короля и его жены, лежавшие в траве, и размышляли о великолепии кхмерской цивилизации, похороненной, как и они. Мы взбирались на вершины пагод, вверх по лестницам, по которым нельзя было пройти напрямую, и взирали на океан древесных крон, простиравшийся, насколько мог охватить глаз. Ночью местные жители разожгли костры по приказу представителя Камбоджи. И освещенные этим разноцветным огнем развалины, бунтующие против человеческого вмешательства, угрожающего их холодному спокойствию, еще больше внушали страх.

За два дня мы увидели все, что можно было увидеть, и возвратились в Сайгон. Герцог Монпансье организовал охоту и отвез нас на десять восхитительных дней в совершенно дикие края. Мы жили в бамбуковых хижинах, установленных на сваях для защиты от диких зверей джунглей, и целые дни проводили в седле, охотясь на диких буйволов.

Мы отплыли в Сингапур, оттуда в Бирму, затем в Калькутту. В Индии принц опять охотился, предоставив мне проделать часть путешествия без него. Я начала с города Бенареса, где посетила храмы и увидела беспокойные воды Ганга с его мраморными ступенями и купальщиками с блестящей кожей. На берегу я видела медленно горящие человеческие тела, висящие над кострами, в то время как члены семей усопших равнодушно ждали того часа, когда они смогут бросить их прах в воду. Махараджа пригласил меня в гости и показал индийские танцы и бои зверей.

Нам потребовался месяц, чтобы пересечь всю Индию. Храмы, мечети и памятники, непрекращающаяся жара, пыль, визиты, приемы, белые и темные лица! К концу путешествия я уже так устала, что почти не понимала, что происходит.

Из Бомбея мы отправились назад в Коломбо, где остановились на несколько дней, на этот раз в Канди, освежающе прохладном и зеленом. В конце марта выехали в Европу.

Несмотря на свою безмерную усталость, я чувствовала в себе больше жизни. Это путешествие было для меня в некотором смысле открытием моей собственной личности; оно расширило мои знания о людях и дало мне возможность развить самостоятельность суждений. Теперь я была больше уверена в себе, не так застенчива.

Мне очень не хотелось возвращаться. Отказаться от своей только что обретенной независимости, снова погрузиться в рутину традиций и обычаев – это больше, чем я могла вынести.

Было еще холодно, когда мы возвратились в Оукхилл в конце апреля. Мой сын подрос и казался сильно изменившимся за месяцы нашей разлуки. На сердце у меня было тяжело. Печально я смотрела на деревья в саду, на которых еще не распустились почки, и не чувствовала себя дома.

Эта поездка не изменила отношений между мной и мужем; мое чувство к нему стало почти враждебным. В возрасте двадцати двух лет безрадостно я смотрела в будущее. Я искренне старалась, но не смогла сделать эту семью своей или почувствовать себя в Швеции как дома. Окружающая обстановка оставалась для меня чужой. Мужество покидало меня при мысли о годах, которые ждут меня впереди. Что мне делать? Казалось, все запрещает мне предпринять решительный шаг: принципы моего детства и воспитания, которые были все еще сильны во мне, мое понимание долга, государственные соображения и прежде всего отсутствие поддержки и интереса со стороны моей собственной семьи.

Меня мучили угрызения совести. Действительно ли я все сделала, все испробовала? Разве не могла я подавить эту свою неугомонность и недовольство, это любопытство, которое терзало мой ум? А хотела ли я этого на самом деле? Эти проблемы были слишком велики, чтобы я могла их решить в одиночку; я оставалась одна, неизменно одна в своей тревоге и сомнениях.

Однообразие повседневной жизни вновь вступило в свои права, оно душило меня. Я подчинялась, но нервы мои восставали.

Той весной в Стокгольме проводились Олимпийские игры, и Дмитрий, который должен был принимать участие в конных соревнованиях, приехал со своими лошадьми и конюхами и остановился у меня в Оукхилле. Когда игры начались, мы целые дни проводили на стадионе, великолепном сооружении, построенном по такому случаю. Российские участники, за исключением финской группы, не отличились ни в чем, и офицеры, хоть и все были хорошими наездниками, не завоевали никаких призов. С моим братом все обстояло благополучно, но один из его товарищей неудачно упал.

В течение двух месяцев, что длились Игры, проходило много неофициальных торжеств и вечеринок. А так как со мной был Дмитрий, Стокгольм показался мне совсем другим. И тем большую пустоту я ощутила, когда Игры закончились.

Дмитрий вернулся в Россию. Все наши гости и их поклонники разъехались по всем уголкам земли. Принц ушел в море на крейсере. Я осталась в Оукхилле; иногда ненадолго выезжала в Стенхаммер или навещала родителей мужа в их имении.

В конце осени я взяла своего сына с собой в Париж проведать моего отца, чье положение теперь некоторым образом изменилось. Император не только позвал его назад в Россию, чтобы тот смог присутствовать на принятии Дмитрием присяги и увидеть его отъезд в полк, но и отменил изгнание моего отца по этому же случаю. Я застала его вместе с женой, радостно строящими планы постройки дома в царскосельском имении, резиденции царей. Их сын, мой единокровный брат, уже был отправлен в Санкт-Петербург и поступил в Пажеский корпус, в военное училище.

Я решилась открыться отцу и рассказать ему обо всех своих трудностях. Он терпеливо слушал, но был решительно против идеи развода. По его мнению, не говоря уже о всех моральных и политических аспектах этого дела, я была еще слишком молода, чтобы остаться одна в мире, и моя мачеха поддерживала его в этом мнении.