Алъгамар, основатель Альгамбры

Алъгамар, основатель Альгамбры

Гранадские мавры считали Альгамбру чудом искусства и от века наделяли царя—основателя ее чародейским даром, ну, хотя бы алхимическим ведовством, которое помогло ему раздобыть золото, нужное для построения крепости. Окинем взором историю его правления — и поймем тайну его богатства. В арабской летописи он известен как Мухаммед Ибн аль-Ахмар, однако ж имя его обычно пишется просто Алъгамар, и даровано оно ему было, как говорят, потому, что он был краснолицый[54].

^{Фердинанд Святой. Средневековая миниатюра}

Род его был знатный и богатый — Бени Насар[55] из колена Насридов, родился он в Архоне в 592 год хиджры (1195 г. от Р.Х.). Звездочеты, как это заведено на Востоке, составили гороскоп новорожденного, гороскоп весьма благоприятный; и дервиш тоже предсказал ему блистательное будущее. Расходов не жалели, лишь бы сбылось предреченное. Он еще не достиг совершеннолетия, когда битва на Тулузской равнине (1212) сотрясла мавританское государство и проложила рубеж между испанскими и африканскими мусульманами. В Испании правоверные скоро начали враждовать, и различные вожди состязались между собой за первенство на полуострове. Альгамар стал военачальником у Бени Насара и во главе его войска сокрушил честолюбивые замыслы Абен Гуда[56], который укрепился в горах Альпухарры и объявил себя повелителем Мурсии и Гранады.

Немало сражений было между этими враждующими полководцами; Альгамар отвоевал у неприятеля несколько важных крепостей, и войско провозгласило его эмиром Хаэнским, но он уповал на владычество над всей Андалузией, ибо был ретив духом и метил высоко. Отваге его сопутствовало великодушие: покорив мечом, он затем пленял сердца, и по смерти Абен Гуда (1238 г. от Р.Х.) ему предались все прежние подданные этого могучего вождя. В том же году он вступил в Гранаду при восторженных кликах толп: в нем приветствовали объединителя и прекратителя раздоров, грозивших повергнуть царство к ногам христианских государей.

Столицей своей он сделал Гранаду и положил начало царствованию славного рода Насридов. Он тут же начал готовиться к обороне от неминуемых нападений соседей-христиан: отстроил и усилил пограничные крепости, укрепил столицу. Но, довольствуясь мусульманским узаконением, согласно которому, все мужчины суть воины, он образовал постоянное войско и разместил его по крепостям, наделив каждого защитника границы землей для прокормления себя, коня и семьи, — и так приохотил их сражаться за свой дом. События показали, что эти мудрые меры были приняты не зря. Христиане воспользовались мусульманскими крамолами и стремительно отвоевывали старинные свои владения. Хай-ме Завоеватель[57] покорил всю Валенсию, а Фердинанд Святой[58] явился во главе войска под стены Хаэна, гранадской твердыни. Альгамар попытался было противостоять ему, но был разбит наголову и укрылся в столице с остатком войска. Хаэн, однако ж, держался, и неприятель простоял перед ним всю зиму, но Фердинанд поклялся не снимать лагерь, пока не возьмет города. Выслать подмогу осажденной крепости было невозможно; Альгамар понимал, что падение ее означает осаду столицы, а тягаться с могучим кастильским государем у него сил не было. Приняв внезапное решение, он отправился без свиты в христианский лагерь, предстал пред очами короля Фердинанда и объявил, что он и есть повелитель Гранады.

«Я здесь, — сказал он, — по чести и по совести и отдаюсь под ваше покровительство. Примите все мое достояние: отныне я — ваш подданный». Сказав так, он преклонил колена и поцеловал в знак преданности руку короля.

Фердинанд был тронут таким доверием и решил не уступить в благородстве. Он поднял с земли недавнего врага, дружески обнял его и, отказавшись от его сокровищ, предоставил ему прежние владения, наложил ежегодную ленную подать, обязал — как вельможу — к участию в кортесах и к военной службе с таким-то числом конников. Фердинанд посвятил его в рыцари и самолично препоясал.

Вскоре после этого Альгамар был призван на войну помогать королю Фердинанду в его знаменитой осаде Севильи. Мавританский властитель выступил с пятьюстами лучшими всадниками Гранады, не превзойденными в езде и обращении с копьем. Это была безотрадная служба, ибо пришлось обнажить меч против единоверцев.

Альгамар сражался с отчаянной удалью, и скорбная слава осенила его, но больше чести ему за то, что он преподал Фердинанду обычай милосердия в делах войны. Когда в 1248 году достославный град Севилья покорился кастильскому монарху, Альгамар возвращался печальный и озабоченный судьбой своего царства. Он понимал, что все мусульмане под угрозой, и у него вырвалось восклицание, обычное бо дни забот и тревог: «Сколь тесной и жалкой была бы наша жизнь, когда б не столь великая и непомерная надежда!» («Que angoste у miserable seria nuestra vida, sino fuera tan dilatada у espaciosa nuestra esperanza!»)

Приближаясь к Гранаде, он увидел триумфальные арки, воздвигнутые в честь ратных подвигов. Народ радостно толпился, людям не терпелось увидеть государя, ибо его благодатное царствование было всем по сердцу. «Эль Галиб!» («Победитель!») — выкрикивал народ при виде его. На это Альгамар грустно качал головой. «Wa le ghalib ile Alah!» («Один Аллах победитель!») — промолвил он. Слова эти стали его девизом, унаследованным потомками; их и сейчас можно прочесть на гербах в чертогах Альгамбры.

Альгамар оплатил мир покорством христианскому игу, но он понимал, что поводов для раздора достанет и что древнюю глубокую вражду надолго не замирить. Он поступал по старому совету: «Вооружайся в мирное время и одевайся в летнее», — и употребил передышку, дабы укрепить свои владения, пополнить арсеналы и содействовать обогащению и подлинному усилению царства. В своих городах он поставил начальствовать тех, кто отличился доблестью и благоразумием и полюбился народу. Он учредил надежные караулы и строгими правилами обеспечил внутренний порядок. Нищим и обездоленным доступ к нему всегда был открыт, и он самолично заботился о должном им вспоможении. Он построил богадельни для слепых, престарелых, увечных и немощных и часто навещал их, да не по назначенным дням, с шумом и свитой, а нежданно-негаданно, чтоб не дать возможности привести все в порядок и сокрыть злоупотребления; воочию и путем расспросов он выяснял, каков уход за призреваемыми, исправно ли блюдут их те, кто за них в ответе. Он основал школы и разные училища; точно так же наведывался и туда, присматривая за воспитанием юношества. Он завел скотобойни и хлебопекарни, чтоб обеспечить народ здоровой пищей по правильным, твердым ценам. Он в изобилии снабдил город водой, соорудил бани и фонтаны, воздвиг акведуки и прорыл каналы, чтоб оросить и утучнить Вегу. И прекрасный город зажил довольно и счастливо: торговые караваны тянулись в ворота и из ворот, склады ломились от диковинных товаров всех стран и всякого климата.

Добавлю, что Альгамар награждал и поощрял умельцев-ремесленников, заботился об улучшении пород лошадей и другого домашнего скота, покровительствовал землепашеству; при его содействии природное плодородие почвы возросло вдвое и прелестные долины стали цветущими садами. Он был внимателен к шелководству и шелкоделию, и гранадские шелка превзошли даже сирийские своею мягкостью и тонкостью расцветок. В горах открылись залежи золота, серебра и других руд и начали разрабатывать прииски; первым из гранадских государей Альгамар стал чеканить золотые и серебряные монеты со своим именем, и чеканились они его попечением весьма искусно.

В середине столетия, сразу после возвращения из-под Севильи, Альгамар начал строить великолепный дворец, самолично распоряжаясь работами зодчих и каменщиков.

Свершения его были изумительны, замыслы величавы, а сам он прост обычаем и неприхотлив. Одевался он более чем скромно, почти неотличимо от своих подданных. Красавиц в его гареме было немного, и навещал он их лишь изредка; правда, содержались они в большой роскоши. В жены он брал дочерей своих приближенных и обходился с ними ласково и с уважением. Мало того, они у него все были дружны между собою. Много времени он проводил в садах, особенно в садах Альгамбры, где были разведены редкие растения и прекрасные душистые цветы. Здесь он услаждал душу чтением книг по истории либо же ему что-нибудь читали или рассказывали; порою на досуге он занимался воспитанием трех своих сыновей, препорученных самым ученым и благонравным наставникам.

Он признал себя ленным вассалом Фердинанда доброй волею и без обиняков — и был верен данному слову, не раз доказав свою преданность и благонадежность. Когда этот прославленный монарх скончался в Севилье в 1254 году, Альгамар отправил к его преемнику Алонсо X послов с соболезнованиями; их сопровождали сто благороднейших мавританских витязей, которые во время погребальной церемонии несли караул у королевского гроба с длинными горящими свечами. Эту царственную дань почтения мусульманский государь воздавал весь остаток своей жизни: в каждую годовщину смерти короля Фердинанда Святого сто мавританских витязей отправлялись из Гранады в Севилью и становились на часы с зажженными свечами в центре громадного храма, у кенотафа[59]усопшему.

В преклонных летах Альгамар сохранил ясный ум и твердую руку. На семьдесят девятом году жизни (1272 г. от Р.Х.) он повел в битву с вторгшимся неприятелем конный строй своих лучших рыцарей. Когда войско выезжало из Гранады, один из адалидов, военачальников, скакавших во главе, ненароком преломил копье об арку ворот. Встревоженные этим недобрым предвестием, советники Альгамара заклинали его воротиться. Но мольбы их были напрасны. Он настоял на своем, и к полудню, как свидетельствуют мавританские летописцы, роковое знамение исполнилось. Альгамар внезапно занемог и едва не упал с коня. Его возложили на паланкин и понесли назад, в Гранаду, но ему становилось все хуже, и пришлось разбить шатер посреди Веги. Врачи были в замешательстве и не знали, что посоветовать. Через несколько часов он умер в страшных корчах, изрытая кровь. У его смертного одра был кастильский принц Дон Филипп, брат Алонсо X. Прах его набальзамировали, заключили в серебряный фоб и погребли в Альгамбре, к неподдельной скорби его подданных, оплакивавших Альгамара, как родного отца. Я сказал, что он положил начало династии славного рода Насридов. Могу прибавить, что он основал блистательное царство, навеки запечатленное в истории и легендах, — последний оплот пышного мусульманского владычества на Пиренейском полуострове. Дела его были грандиозны, расходы непомерны, но казна не скудела, оттого и пошел слух, будто он понаторел в чародействе и умеет превращать черные металлы в золото. Те же, кто внимательно прочел, что было сказано о его правлении, легко поймут, каким натуральным волшебством и какой простой алхимией пополнялась его несметная казна.