Союз равных?

Союз равных?

Вместе с тем говорить о «равноправном союзе» (такова точка зрения грузинских историков) оснований нет. Вообще, назвать документ, подписанный в Георгиевске, «союзным договором» достаточно сложно. Вся дальнейшая переписка между Тбилиси и Петербургом выдерживалась в строго подчиненной тональности, с неуклонными повторениями типа «всенижайше прошу признавать рабов ваших меня и детей моих за таковых ваших наивернейших рабов, которые во всякое время по высочайшим и по всемилостивейшим вашим повелениям находятся в готовности и в покорности и желают по возможности оказывать услуги свои так усердно, как и собственную жизнь». Тон и форма говорят обо всем. Разумеется, наличие слова «раб» вовсе не означает, что Ираклий II, царь Картли-Кахетинского царства, и его семья стали «двуногой собственностью» Екатерины II Алексеевны, императрицы Всероссийской. Но протокол есть протокол. Согласно нерушимым правилам того времени, в официальной (на личном уровне вольности позволялись) переписке между равными друг другу монархами использовалась формулировка «Ваш брат» («Ваша сестра»). Если равенство по положению дополнялось династическим родством, формула расширялась: «Ваш брат и кузен», если государства состояли в союзе, подписывались «Ваш брат и друг». При этом просто «Ваш друг» или даже «Ваш добрый друг» считалось унижением адресата (именно за это, как известно, Наполеон очень обиделся на Александра I). Если один из монархов был в той или иной степени подчинен другому, под письмом, как в посланиях Станислава Понятовского императрице, значилось «Ваш брат и слуга», если речь шла о полной подчиненности, как в переписке Биронов, герцогов Курляндии, с Санкт-Петербургом, «Ваш покорный слуга и друг». Таким образом, самоопределение «раб» в письме Ираклия II, полностью идентичное самоопределению «холоп» в обращениях его предков к русским монархам, отражает не юридическое бесправие лично дворянина Ираклия Багратиони, а признание им юридически максимально подчиненного (возможно, на уровне курляндского) статуса его государства по отношению к Российской Империи. Но не более того.

Это был очевидный договор о протекторате, очень напоминающий многочисленные договоры британской Ост-Индской компании с индийскими княжествами или голландской Ост-Индской компании с раджами Индонезии. Грузия оставалась независимой во всех внутренних вопросах, отказываясь от самостоятельной внешней политики и обязуясь поставлять России «сипаев» в ее войнах (с Турцией, безусловно, ибо Иран в сферу интересов России не входил). Россия, со своей стороны, обещала защищать Грузию от турок и горцев, гарантируя это, в частности, вводом в страну своего «ограниченного контингента», а также – в случае войны с Турцией и победы – способствовать возврату Грузии земель, отторгнутых турками. Важнейшим отличием Георгиевского договора, резко отличающим его от классических английских и прочих шаблонов, был пункт, согласно которому границы двух стран становились прозрачными, разрешалась взаимная миграция, а грузинские и русские дворяне, духовенство и купечество уравнивались в правах. Фактически это был договор о «двойном гражданстве», то есть то, о чем и мечтать не смели никакие индусы, малайцы, арабы и прочие субъекты интереса Западной Европы. И еще раз: для России данный договор имел значение «отдаленное», в контексте еще не идущей, но неизбежной войны с Турцией. Для Ираклия, напротив, очень и очень сиюминутное: опираясь на Россию, он мог дать по ушам горцам и показать туркам (не султану, а паше из сопредельного Ахалциха, поскольку само по себе «грузинское» направление было не уровнем Стамбула), что отныне шалить становится себе дороже. Паша намек понял и в сентябре 1786 года предложил Ираклию подписать договор о ненападении. Естественно, сепаратный и, естественно же, подразумевающий неучастие Восточной Грузии в любых войнах с Турцией (поскольку его пашалык, как ни крути, самостоятельной единицей не являлся). Выгодно ли это было паше? Да. Он мог спокойно докладывать в Стамбул, что силы противника в надвигающейся войне будут хоть сколько-то минимизированы. Выгодно ли это было Ираклию? Безусловно. Он получал – уже сейчас! – спокойствие на турецкой границе (чего, собственно, и хотел более всего) и мог пользоваться влиянием паши на горцев, чтобы те, не имея помощи от паши, хоть сколько-то угомонились. Фишка, однако, в том, что сам по себе факт ведения переговоров с пашой был грубейшим нарушением важнейшего 4-го артикула Георгиевского трактата, прямо исключающего ведение Грузией внешнеполитической деятельности без консультаций с Санкт-Петербургом и одобрения ими грузинских инициатив.