А все остальное – Судьба

А все остальное – Судьба

В 1722-м время пришло. Ситуация в Иране обострилась до предела, после многолетней позиционной войны афганцы прорвали фронт, прошли, круша и уничтожая все на своем пути, через Хорасан, в генеральном сражении разбили шахскую гвардию (иранский главком Ростом-хан, родной брат Вахтанга, пал в битве смертью героя) и осадили Исфахан. Для Петра ситуация было идеальна. Ранним летом он двинул войска на Кавказ, призвав Вахтанга идти на соединение. Вопрос был настолько судьбоносен, что вали, обычно решавший проблемы сам, на сей раз собрал Дарбази, совет сословий, поставив перед делегатами вопрос: принимать ли участие в разделе Ирана. Мнения были разные. Кто-то, как всегда случается, поддакнул начальству, но большинство сошлось на том, что время для игр нехорошее, этак можно и дикарей дождаться на свою голову. Впервые не согласился с отцом и Шахнаваз ака Бакар, твердо заявивший, что величие Картли, конечно, дело хорошее и, будь Иран в силе, он первый бы сказал «да», но предавать сюзерена, от которого видели только добро, в трудный час было бы низостью. В итоге Вахтанг, оставшись при своем мнении, уехав из Тбилиси в Гянджу, объявил призыв в войско, намереваясь идти навстречу Петру, а Шахнаваз, получивший из Исфахана бумагу о назначении его главкомом шахских войск вместо погибшего дяди, сделал то же самое в Тбилиси, на предмет похода на помощь осажденному в столице империи шаху. Что из этого вышло, понять несложно: собрать армию не удалось ни тому, ни другому, военнообязанный люд элементарно запутался, а пока они так препирались, Исфахан пал, шах Хусейн попал в плен, а шах-заде Тахмасп, с трудом спасенный, был еще слишком мал. Русские же войска, не получив помощи из Картли, притормозили наступление и остановились во взятом Дербенте. Сам Петр убыл на север, на прощание выразив Вахтангу строгое «фэ».

В общем, вали попал в положение непростое. С сыном он, правда, помирился (спорить теперь было не о чем), но маятник уже пошел. Сосед и родич Махмед-Кули-хан ака Константин, после смерти брата Имам-Кули-хана ака Давида II ставший кахетинским вали и понимавший ситуацию примерно так, как понимал ее Шахнаваз, явившись в Картли с лезгинскими наемниками, выгнал из Тбилиси «неблагодарного предателя» и усадил в кабинет вали уже известного нам Али-Кули-хана ака Иессе. Вот в этот-то самый момент на Кавказ двинулись турки. Чего, в общем, и следовало ожидать. Как и реакции Петра. О турках он, ушибленный Прутским походом, мнения был самого высокого, война с Портой в его планы никак не входила, к тому же уже было ясно, что никаких «40 000 всадников» Вахтанг не предоставит, так что Россия с Турцией заключили договор. За русскими оставались все занятые ими земли Южного Кавказа, включая Баку, а в остальном османы получали свободу рук. Не чая для себя ничего хорошего, картлийские русофилы (хотя какие там «русофилы»…), общим числом до 1200 душ, двинулись вслед за русской армией в эмиграцию, в Россию, где их приняли и расселили, хотя лично Вахтанга приняли довольно прохладно. Позднейшие историки Грузии, от Джавахишвили до Вачнадзе, оценивают это как «еще одно предательство доверчивого союзника», однако все, что мы знаем о Петре, позволяет утверждать, что это неправда. Не секрет, что молдавского господаря Дмитрия Кантемира он в совершенно аналогичной ситуации осыпал милостями, так что, думается, для того, чтобы отношение было теплым, картлийскому вали следовало сделать всего ничего – вместо сидения в Гяндже прийти, как и предполагалось договором, в царскую ставку, хотя бы и – как тот же Кантемир – с парой сотен бойцов. Что Вахтанг собирался поступить именно так, но не смог из-за излишнего благородства сына, в счет, естественно, не шло: Петр, будучи сугубым прагматиком, судил не по намерениям, а по результатам.

Окрыленные легким успехом османы, тем временем, заняли картлийский остан и вошли в Тбилиси, где их с хлебом-солью встретил Али-Кули-хан, срочно заявивший о том, что всегда тяготился «шиитской ересью» и отныне просит считать себя убежденным суннитом по имени Мустафа. Турки, приятно удивленные, похвалили сообразительного туземца и назначили его беглербегом нового вилайета Ахалцихского пашалыка, а через год, после его смерти, передали Картли под прямое управление паши. Зато вали Махмед-Кули-хан Кахетинский, объявив, что грузины никогда не предадут Иран и не пойдут на сделку с «суннитскими собаками», возглавил сопротивление, воодушевил народ и дрался на два фронта, против янычар и лезгин, пока в 1732-м не погиб, попав в засаду. На его место турки назначили племянника Теймураза, а по остану прокатилась волна репрессий. Перепуганное население бежало, куда глаза глядят, наступило время запустения, сравнимого с временами после Аббаса, даже священникам предписывалось присягать султану, как «падишаху и халифу». Доведенные до отчаяния князья готовы были восстать, однако Вахтанг, которого они звали возглавить борьбу, не спешил отозваться, видимо, полагая, что рисковать без малейших шансов на успех не стоит.

Впрочем, черная полоса была уже на изломе. В разрушенном, униженном османами, уже практически не существующем Иране началось нечто типа Отечественной войны. Генерал Тахмасп Кули-хан, талантливый выходец из низов, неожиданно для всех сокрушил казавшихся непобедимыми афганцев, выгнал уцелевших прочь и резко развернулся против Турции, опять-таки неожиданно для всех выбив армию султана с почти всех занятых ею территорий, в том числе и Восточной Грузии. А мимоходом еще и «убедив» Россию, связанную войной в Европе, очистить останы Северного Ирана. После чего в 1736-м, на всеиранском собрании народных представителей, после долгих «увещеваний» дал дозволение низложить династию Сефеви и объявить себя шахом. Но Вахтанга, умершего в 1737-м в Астрахани, эти важные политические перемены уже не интересовали.