ЕКАТЕРИНА I

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

ЕКАТЕРИНА I

Романовы и Гольштейн-Готторпы

Прежде чем перейти к рассказу о последующих событиях, коротко познакомимся с основными вехами династической истории Романовых с 1725 по 1762 год, чтобы при чтении дальнейших сюжетов было легче разобраться в сложных родственных отношениях между членами царствующего дома.

Исходя из этого, вашему вниманию, уважаемые читатели, предлагается краткая историко-хронологическая справка о судьбе «первых персон» дома Романовых с 1725 по 1762 год, тем более что браки в это время преимущественно заключались с представителями других династий.

После смерти Петра I престол перешел к его жене Екатерине I, незадолго до его смерти им самим коронованной венцом императрицы. Она процарствовала всего два года и умерла в 1727 году. Столь же непродолжительным было и следующее царствование внука Петра I – Петра II, отцом которого был царевич Алексей Петрович.

Петр II умер четырнадцати лет от оспы 18 января 1730 года. С ним кончился по мужской линии род Романовых.

Затем наступило десятилетнее правление Анны Иоанновны – племянницы Петра I, дочери его старшего брата Ивана V. После смерти бездетной Анны Иоанновны 17 октября 1740 года правительницей стала внучка Ивана V по женской линии – Анна Леопольдовна. (Дочь Ивана V – Екатерина Ивановна – в 1716 году была выдана за Мекленбург-Шверинского герцога Карла Леопольда, в 1718 году от их брака и родилась Анна Леопольдовна.)

Анна Леопольдовна с трех лет жила в Петербурге, двадцати лет была выдана замуж за Брауншвейг-Люнебургского герцога Антона Ульриха и в 1740 году родила сына – будущего российского императора Ивана VI Антоновича. Регентшей при Иване VI стала его мать – Анна Леопольдовна. Однако правление ее оказалось более чем быстротечным. 25 ноября 1741 года она была свергнута гвардейцами, возведшими на трон дочь Петра I – Елизавету Петровну. Анна Леопольдовна была арестована и вместе со своим сыном отправлена в ссылку, где и умерла через шесть лет. А ее несчастный сын до двадцати четырех лет скитался по ссылкам и тюрьмам, пока не был убит в Шлиссельбургской крепости 5 июля 1764 года.

Елизавета Петровна процарствовала двадцать лет и оставила престол своего племяннику – Петру Федоровичу, ставшему императором Петром III. Он был сыном дочери Петра I и Екатерины I – Анны Петровны. В 1725 году Анна Петровна вышла замуж за Шлезвиг-Гольштейн-Готторпского герцога Карла Фридриха и 10 февраля 1728 года родила сына, названного Карлом Петром Ульрихом. Через три недели Анна Петровна умерла от воспаления легких, а ее осиротевший сын в 1742 году был объявлен бездетной Елизаветой Петровной наследником российского престола. В 1745 году шестнадцатилетний Карл Петр Ульрих вступил в брак с пятнадцатилетней принцессой Софьей Ангальт-Цербстской – будущей русской императрицей Екатериной II. Приняв православие, они переменили свои имена на Петра Федоровича и Екатерину Алексеевну. Родная тетка Петра Федоровича – Елизавета Петровна – умерла 25 декабря 1761 года, и ее племянник стал императором Петром III.

Однако и ему не привелось долго управлять Россией. 5 июля 1762 года, всего через полгода после занятия трона, он был убит в результате еще одного дворцового заговора, совершенного сторонниками его жены – Екатерины Алексеевны.

Восшествие Екатерины I на трон

Петр I умер, не оставив завещания. Наследниками престола могли считаться, во-первых, сын казненного Алексея – Петр, во-вторых, дочери Петра I и Екатерины – Анна и Елизавета, в-третьих – родные племянницы Петра I, дочери его старшего брата Ивана Алексеевича – Анна, Екатерина и Прасковья (Анна занимала в это время герцогский трон в Курляндии, Екатерина была герцогиней в Мекленбурге, а Прасковья жила в Москве, не будучи замужем), в-четвертых – венчанная императорской короной Екатерина Алексеевна.

Через три часа после смерти Петра в соседнем зале собрались сенаторы, члены Святейшего Синода и генералитет – генералы и адмиралы всех рангов, статские чины – от действительных статских советников до канцлера. Они собрались по собственному почину, как только узнали о смерти императора. Однако, когда все они пришли в соседний с «конторкой» зал, там уже были офицеры обоих гвардейских полков, стоявшие тесной группой в одном из углов зала.

Споры о праве на опустевший трон развернулись мгновенно. Каждый из сановников так или иначе выражал свои симпатии и антипатии, но офицеры хранили молчание. Когда же П. А. Толстой первым высказался в пользу императрицы, гвардейцы дружно его поддержали.

Противники Екатерины зароптали, но присутствовавший в зале подполковник Преображенского полка Иван Бутурлин подошел к окну, толкнул раму и махнул рукой. Через распахнутое окно в зал донесся барабанный бой… Этот аргумент, оказавшийся самым веским, перечеркнул все соображения сановников о преимуществах родства и права любого из возможных претендентов на трон. Немаловажным было и то, что вторым подполковником преображенцев был светлейший князь и генералиссимус всех российских войск Александр Данилович Меншиков, в чьих симпатиях к Екатерине никто из присутствовавших не сомневался.

«Коронные перемены» – дело семейное

Когда трон переходит от отца к сыну, дочери или жене, то самая высокая политика превращается в обычное семейное дело, окрашенное всеми цветами государственного интереса.

Царствование Екатерины I продолжалось чуть больше двух лет – она скончалась 6 мая 1727 года, незадолго перед тем перешагнув рубеж своего сорокалетия. В связи с краткостью ее правления целесообразно будет вначале рассказать о политической истории этих двух лет, а потом уже – об историях личных, которые, впрочем, почти всегда переплетались между собой, ибо самодержавная, монархическая форма правления зиждилась на признании всего российского государства вотчиной его хозяина или хозяйки, для которого не было никакой разницы между их собственным поместьем и страной, кроме размеров. И потому события в царской семье всегда были событиями государственными, которые непременно влияли на ход русской истории.

Свадьба принцессы Анны с герцогом Карлом Фридрихом

Одним из наиболее значительных событий такого рода была свадьба старшей дочери Петра и Екатерины – Анны Петровны, – состоявшаяся 21 мая 1725 года. На сей раз зятем императрицы стал двадцатипятилетний Шлезвиг-Гольштейн-Готторпский герцог Карл Фридрих. Именно этот брак положил начало господству практически новой династии. Сохранив за собой формально прежнюю фамилию Романовых, императорская семья фактически стала династией Романовых-Гольштейн-Готторпов, так как подавляющее большинство женихов и невест для российского императорского дома рекрутировалось из Северной Германии, которая вследствие этого часто именовалась «племенной конюшней дома Романовых».

Однако первый же выходец из «новой конюшни» сразу же вполне определенно и недвусмысленно заявил о своих правилах игры: проведя первую ночь в одной постели с молодой женой, Карл Фридрих три последующие ночи там не появлялся. Анна Петровна вскоре отплатила молодому мужу той же монетой. Герцогу не следовало недооценивать свою молодую жену, ведь она была дочерью Петра и Екатерины, а такая наследственность не могла не сказаться. Во всяком случае, по нраву и характеру Карл Фридрих вполне пришелся ко двору, ибо петербургский двор в обычаях и отношениях оставался таким же, как и при покойном императоре.

Организация высшей государственной власти

Если говорить о делах политических, то высшая бюрократия разделилась на явных сторонников Екатерины и ее скрытых недоброжелателей. Возле первого человека в государстве, Меншикова, оказались его испытанные «камрады» – начальник Тайной канцелярии П. А. Толстой, генерал-адмирал Ф. М. Апраксин и канцлер Г. И. Голов-кин. Их поддерживала большая и могущественная группа стойких сподвижников Петра, прежде всего военных и дипломатов.

Скрытая же оппозиция опиралась на правительствующий Сенат, состоявший из одиннадцати членов, и потому первой важнейшей задачей Екатерины и Меншикова было, оставив Сенат как учреждение, отобрать у него функции правительствующего органа. Это было сделано 8 февраля 1726 года учреждением нового правительственного органа – Верховного тайного совета. В его состав входили: Меншиков, Толстой, Апраксин, Головкин, герцог Гольштинский Карл Фридрих, вице-канцлер Остерман и сенатор князь Голицын. Возглавляла Верховный тайный совет, не входя в него, сама императрица. Ведению Совета подлежали все дела, относившиеся к внешней политике, и дела, «которые до ее Величества собственного решения касаются», то есть те, которые не подлежат ведению Сената. Более того, Сенат перестал официально именоваться «Правительствующим», а был переименован в «Высокий Сенат». Самым же существенным было то, что три важнейшие коллегии – Иностранных дел, Военная и Адмиралтейская – были изъяты из подчинения Сенату и переданы в ведение Верховного тайного совета, получив в отличие от прочих коллегий название «государственных».

Из других событий важнейшим следует считать официальное открытие Академии наук и художеств, произошедшее в декабре 1725 года. А из правительственных распоряжений на первое место следует поставить ряд указов, направленных на сокращение непомерно тяжелого налогового бремени и довольно значительное уменьшение государственных расходов.

Жизнь императрицы и ее двора

И все же даже после существенного сокращения расходы эти оставались еще весьма велики. И в первую очередь это касалось затрат на содержание двора. Датский посланник в Петербурге Вестфаль утверждал, что за два года царствования Екатерины I при ее дворе было выпито заграничных вин и водок на миллион рублей, в то время как весь государственный бюджет достигал десяти миллионов.

Конечно же, это сильно преувеличено, но бесспорно, что пьянство во дворцах было повальным.

Как и прежде, отличались в нем не только мужчины, но и дамы. И особенно сильно – неувядаемая и несгибаемая княгиня игуменья Анастасия Петровна Голицына. Только за одну неделю – с 12 по 19 октября 1725 года – она дважды получала от императрицы сначала 20, а потом 15 золотых червонцев за то, что выпивала по два кубка вина. А ведь петровский кубок вмещал три литра!

Екатерина после смерти мужа стала в полном смысле слова «веселой вдовой». Возле нее разом появились несколько фаворитов – Сапега, Левенвольде, Девьер, о которых подробнее речь пойдет чуть ниже, и периодически возникавшие кратковременные счастливчики, среди которых оказывались даже дворцовые служители. Под стать императрице были и три ее камер-фрау. Первой из них была уже известная Анна Крамер. Две другие камер-фрау – Юстина Грюнвальд и Иоганна Петрова – мало чем отличались от Анны Крамер. Не отставали от них и две их русские товарки – Голицына и Толстая. Да и что могло перемениться, если и место действия, и все главные действующие лица остались прежними? Сам Меншиков, приходя поутру, запросто, в спальню императрицы, начинал беседу с вопроса: «А чего бы нам выпить?»

Курляндская герцогиня Анна Иоанновна

Вскоре в Петербурге все чаще стала мелькать и еще одна фигура, впрочем, уже известная нам, – герцогиня Курляндская Анна Иоанновна. Мы встретились с ней, когда она только-только стала женой герцога Фридриха Вильгельма. Это случилось в 1710 году, и было Анне Иоанновне тогда всего семнадцать лет. А теперь ей уже перевалило за тридцать, и имеет смысл рассказать кое-что о прошедших пятнадцати годах, хотя бы ради того, чтобы повествование оказалось связным.

Ее брак оказался более чем быстротечным: молодой муж умер через полгода после свадьбы, в январе 1711 года, от перепоя, и его молодая вдова утешилась тем, что стала владетельницей оставшегося после него герцогства. Однако Анна Иоанновна горевала недолго – молодость и пылкость натуры взяли свое, и она вскоре утешилась тем, что стала все чаще и чаще появляться в Петербурге, который не шел ни в какое сравнение с бедной захолустной Митавой. Более всего Анну Иоанновну петербургский двор привлекал своими беспрерывными празднествами и богатством. В год смерти Петра ей исполнилось тридцать два года, и при том, что курляндская вдова от природы была крепка здоровьем и склонна к самым разнообразным наслаждениям, двор ее августейшей тетки Елизаветы предоставлял множество возможностей к получению всего, что могло привлекать одинокую женщину.

Следует заметить, что Анна Иоанновна весьма спокойно относилась к питиям и брашнам, обходясь двумя-тремя рюмками венгерского в день, но весьма неравнодушна была к амурным утехам. Анна Иоанновна, приезжая в Петербург, оказывалась совершенно своей среди тех, кто окружал Екатерину I. Посланником герцогини Курляндской в Петербурге, или, как тогда говорили, «резидентом», был швед Рейнгольд Густав Левенвольде, бывший офицер Карла XII, перешедший на русскую службу после поражения шведов под Полтавой. Он был любовником Анны Иоанновны и честно соблюдал ее интересы в Петербурге, ибо в значительной мере эти интересы были и его собственными. Левенвольде был фаворитом и императрицы Екатерины, и потому как порядочный человек, офицер и дворянин должен был соблюдать и ее интересы, которые, впрочем, были в какой-то мере и его собственными.

Кроме шведа Левенвольде, Анна Иоанновна приблизила к себе уже известного нам шурина Меншикова, португальского еврея Девьера, а затем еще и польского магната молодого красавца Петра Сапегу. И Девьер, и Сапега, подобно Левенвольде, также состояли в разряде талантов императрицы.

Фавориты вдовствующей императрицы

Оставив на время Анну Иоанновну, возвратимся к новоиспеченной самодержице – Екатерине I. Она все чаще стала болеть и сразу после вступления на престол почти отошла от государственных дел, целиком передав их Меншикову, сама же с головой окунулась в устройство своих собственных, семейных и любовных, дел. Как сообщает в книге «Правда о России», изданной в Париже в 1861 году, П. В. Долгоруков, ее первым талантом оказался молодой красавец Рейнгольд Густав Левенвольде, происходивший из древнего аристократического немецкого рода, осевшего в Ливонии еще в XIII веке. Как и Виллим Монс, Левенвольде сначала был камер-юнкером Екатерины, а при ее восшествии на трон стал камергером. Кроме того, как мы уже знаем, он был и резидентом курляндской герцогини. Однако в силу особого статуса Курляндии его нельзя было равнять с другими иноземными резидентами.

24 октября 1726 года Рейнгольд Густав Левенвольде и его брат Карл Густав получили титул российских графов. Вслед за тем Рейнгольд стал кавалером российского ордена Александра Невского, а кроме того получил осыпанный бриллиантами портрет Екатерины для ношения на шее.

Как только Екатерина умерла, Рейнгольд Густав покинул Петербург и уехал в свои ливонские поместья. Вскоре он вновь появится на страницах этой книги, но уже в связи с другим сюжетом: восшествием на престол императрицы Анны Иоанновны. А пока фаворитом Екатерины I в самом конце ее жизни и царствования стал уже упоминавшийся нами князь Петр Сапега. Его отец, Ян Казимир Сапега, еще в начале XVIII века претендовал на корону Польши, а потом, отказавшись от борьбы за трон для себя, стал ревностным поборником другого претендента – Станислава Лещинского – и столь же ярым врагом еще одного соискателя короны – Августа II Сильного. Из-за того что Август II был союзником России, Сапега воспринимался Петром I как политический противник, и Екатерине нужно было резко переменить отношение к нему и его сыну в сознании петербургского двора. Сапеги появились в Петербурге, когда Ян Казимир вновь попытался добиться королевского титула и решил привлечь на свою сторону Россию. С этой целью в начале 1726 года он посватал своего сына Петра за дочь Меншикова Марию, обещая со своей стороны помочь Александру Даниловичу стать герцогом Курляндским.

Меншиков благосклонно принял эту идею и пригласил Петра Сапегу приехать к себе. Светлейший поселил двадцатишестилетнего жениха у себя в доме, чтобы получше узнать будущего зятя. А следом за женихом приехал и его отец. Ян Казимир Сапега 10 марта 1726 года, за два дня до объявленного обручения его сына с дочерью Меншикова, был пожалован чином российского фельдмаршала, а его сын в тот же день стал камергером. В списке фельдмаршалов, с момента учреждения этого чина Петром I, Сапега был седьмым, но в отличие от всех своих предшественников не имел перед Россией никаких военных заслуг и ни одного дня не служил под ее знаменами. Говорили, что Екатерина I удостоила его этого звания за то, что он помог отыскать в Литве ее родственников, но гораздо вероятнее, что чин фельдмаршала был дан Сапеге стараниями Меншикова, в расчете на то, что новый фельдмаршал в случае, если возникнет необходимость воевать за Курляндию, встанет во главе русской или объединенной русско-польской армии.

12 марта Екатерина I в присутствии всего двора сама обручила Петра с княжной Меншиковой и в тот же день влюбилась в чужого жениха, отличавшегося необычайной красотой. Екатерина подарила Петру Сапеге полностью меблированный роскошный дом и огромные поместья, но сделала все, чтобы расстроить намеченную свадьбу. А для искусного прикрытия подлинной причины отказа от свадьбы с Марией Меншиковой подставила молодому красавцу свою племянницу – графиню Софью Карловну Скавронскую. Правда, и эта свадьба состоялась только 19 ноября 1727 года, уже после смерти императрицы. Из-за того что положение бывшего фаворита оказалось очень непрочным, Петр Сапега продал и дом, и поместья за два миллиона рублей серебром и уехал вместе с женой в Литву.

Сиятельные графы Скавронские, Гендриковы и Ефимовские

А теперь настал черед рассказать и о жене Сапеги – Софье Карловне, в девичестве графине Скавронской, и о ее родственниках – братьях, сестрах, племянниках и племянницах Екатерины.

Первой из двадцати родственников российской императрицы предстала перед ней ее родная сестра Христина. Это случилось в мае 1721 года, когда Петр и Екатерина были в Риге.

Там к Екатерине пришла крепостная крестьянка из имения помещика фон Вольфеншильда-Левенвольда по имени Христина, а прозвище ей было «Сковорощанка». Она назвалась родной сестрой русской царицы, и Екатерина, увидев ее, тут же признала крестьянку своей сестрой, а при расставании дала ей двадцать золотых червонцев. С 1722 года по приказу Петра генерал-фельдмаршал князь Аникита Иванович Репнин, тогдашний лифляндский генерал-

губернатор, начал долгие, весьма осторожные поиски родственников Екатерины. Розыск тянулся с конца 1722 по январь 1726 года и был завершен уже после смерти Петра.

За это время были найдены родные братья императрицы – Карл и Фридрих Скавронские с их семьями, а также две родные сестры – Христина и Анна с детьми и мужьями. Однако никто из них, кроме Фридриха, не соглашался ехать в Петербург. Тогда всех их под конвоем перевезли в окрестности столицы и поселили на мызе Стрельня, в недавно построенном дворце, стоявшем в прекрасном парке на берегу Финского залива. Карл Скавронский с женой, двумя дочерьми и тремя сыновьями переехал из Стрельни в Петербург в конце 1726 года. Екатерина подарила ему роскошный дом с окнами на Неву, богато меблированный, прекрасно отделанный. И вот именно его старшая дочь Софья, ставшая фрейлиной Екатерины I, вскоре после смерти императрицы вышла замуж за Петра Сапегу.

Средняя дочь Анна была замужем за графом Михаилом Илларионовичем Воронцовым, дослужившимся до высшего гражданского чина – канцлера – и возглавившего Коллегию иностранных дел. Из трех сыновей Карла Скавронского что-то заметное представлял из себя только один – Мартын. В царствование Екатерины II он был обер-гофмейстером и генерал-аншефом. Что же касается их родителей – Карла Самуиловича и его жены Марии Ивановны, – то отзывы о них единодушны и однообразны: даже на фоне

распущенного и вечно пьяного окружения Екатерины I они прослыли горькими пьяницами, а Мария Ивановна, как деликатно заметил Гельбиг, еще и «необузданными излишествами относительно мужчин». Карл и все его семейство 5 января 1727 года получили титулы графов, а глава семейства еще и придворный чин камергера, соответствовавший по «Табели о рангах» армейскому полковнику. Второй брат императрицы – Фридрих Скавронский, – сразу же переделавший свое немецкое имя на русское имя Федор, был возведен в «графское Российской Империи достоинство» в тот же день, что и его старший брат Карл.

Сам Федор был бездетен, но у его жены были две дочери от первого брака. Однако и жена Федора Скавронского, и его падчерицы наотрез отказались ехать в Петербург и остались жить в своей деревне.

Федор, получив графский титул, стал и владельцем вотчины около Москвы, а потом женился на Екатерине Родионовне Сабуровой, происходившей из древнего и знатного рода, откуда вышли и две московские царицы: жена Василия III – Соломония, а также и жена сына Ивана Грозного – Евдокия. Новоявленный граф ненадолго задержался в Петербурге, вскоре уехав в одну из своих подмосковных деревень.

Графских титулов были удостоены и члены семейств двух сестер Екатерины – Христины и Анны. Христина, вышедшая замуж за крестьянина Симона Генриха, не имевшего фамилии, приехав в Петербург стала именоваться графиней Гендриковой. Нетрудно догадаться, что фамилия ее была произведена от имени ее мужа. Симон не знал грамоты и потому не мог быть определен в какую-либо службу. Он, как и графы Скавронские, получил большие поместья и чин камергера.

У Симона и Христины были две дочери и два сына. Все они породнились со знатнейшими русскими фамилиями, однако только один из сыновей – Иван – сделал блестящую карьеру, став генерал-аншефом и командиром корпуса кавалергардов. Брат же его, Андрей, как и его отец, был удостоен придворного чина камергера, не служив ни одного дня.

Другая сестра Екатерины – Анна – была замужем за польским крестьянином, не имевшим фамилии, как и все крепостные, а прозывавшимся только по имени – Иоахимом. В русской транскрипции это имя произносилось «Ефим», и потому в России фамилия сестры Екатерины и ее мужа была Ефимовские. В отличие от своих сородичей графский титул Ефимовским был дан в царствование Елизаветы Петровны, 25 апреля 1742 года, а когда они появились в России, то Ефим-Иоахим, подобно Скавронскому и Гендрикову, получил все тот же придворный чин камергера, роскошный дом и богатые поместья. Четверо сыновей Анны и Михаила Ефимовских ничем особым не отличились, хотя и сделали придворную карьеру только благодаря своему происхождению.

Нравы во всех четырех семействах новоявленных графов были самыми низменными, а отношения между братьями и сестрами необычайно скандальными. Часто, живя в одних и тех же деревнях, которые были пожалованы им всем в общее владение по частям, все они дрались друг с другом, завоевав дурную славу стяжателей и ябедников.

Их второе и третье поколения были уже другими людьми, но словно какой-то рок преследовал и Скавронских, и Ефимовских, и Гендриковых. В Россию приехали двадцать братьев, сестер, племянников и племянниц Екатерины, а к 1800 году все три фамилии пресеклись, не оставив ни одного продолжателя.

Предсмертная конвульсия императрицы

Между тем как Екатерина совершенно устранилась от государственных дел, сила и влияние Меншикова продолжали расти. Он становился уже не полудержавным властелином, как при Петре I, а, пожалуй, почти самодержцем. Это заставило «верховников» опасаться того, что Светлейший скоро превратит их не более чем в марионеток.

Врагами Меншикова оказались Толстой и Голицын, а вне среды «верховников» – все еще очень влиятельный Девьер, бывший, как уже упоминалось ранее, Санкт-Петербургским полицмейстером.

В апреле 1727 года Екатерина тяжело заболела, и Меншиков нашел повод показать своим противникам, что шутки с ним плохи.

Девьер по приказу Меншикова был арестован и обвинен в том, что он во время болезни императрицы «не только не был в печали, но и веселился, и плачущую Софью Карлусовну (Скавронскую) вертел вместо танцев и говорил ей: „Не надо плакать“. В другой палате сам сел на кровать… говорил Ее Высочеству цесаревне Анне Петровне: „О чем печалишься? Выпей рюмку вина“. И говоря то, смеялся, и пред Ее Высочеством по рабской своей должности не вставал и респекта не отдавал… А были при том многие персоны, которые, когда спрошены будут, объявят о всех непотребных словах и злых поступках, и в какой силе вышеупомянутые злые слова говорил, и где, и с кем, и когда был в совете, и какое злое намерение имел, о всем может объявить при допросе и при розыске». Девьер при допросах и во время пыток не переставал утверждать, что он не умышлял никакого зла интересу ее Императорского Величества и никаких сообщников не имеет, но говорил с Бутурлиным, Толстым, Нарышкиным, Долгоруковым и Скорняковым-Писаревым о свадьбе великого князя (внука Петра – Петра Алексеевича. – В. Б.) на княжне Меншиковой. Потребованные к ответу Писарев и Толстой показали еще и на Ушакова. Из речей их открылось, что все они более или менее опасались силы Меншикова и советовались между собою, как бы воспрепятствовать сватовству великого князя на его дочери. Ожидаемый переход трона к Петру Алексеевичу грозит и тем, говорили Девьер и его сообщники, что он «без сомнения возвратит из заточения бабку свою, царицу Евдокию, а она нраву особливого, жестокосердна, захочет выместить злобу».

6 мая 1727 года, в последний день своей жизни, Екатерина подписала указ о наказании Девьера и его сообщников. Приговор суда определял смертную казнь Девьеру и Толстому, а остальным – битье кнутом и ссылку в Сибирь. Екатерина заменила смертную казнь на кнут и ссылку, Скорнякову-Писареву предписала кнут, лишение имений, чинов и ссылку в Тобольск, а остальных – Бутурлина, Нарышкина, Долгорукова и Ушакова – понизила в должностях и удалила от двора.

Через несколько часов после подписания приговора Екатерина I умерла. Главный врач Блюментрост, представляя Верховному тайному совету медицинское заключение о причине ее смерти, написал, что с нею «феба приключилась и повреждение в легком быть надлежало, и мнение дало, что в легком имеет быть фомика, которая за четыре дня до смерти Ее Величества явно оказалась… и от той фомики 6 мая с великим покоем преставилась».

Приговор Девьеру и его соучастникам, хотя и был одним из последних актов, подписанных Екатериной, но все же не был самым последним. Гораздо более важным документом было оставлено и должным образом оформленное завещание, по которому наследником трона объявлял Петр Алексеевич – двенадцатилетний внук Петра I. Завещание гласило: «Великий князь Петр Алексеевич имеет быть сукцессором (самодержцем. – В. Б.)». Однако регентом при нем назначался не Меншиков, как можно было ожидать, а «обе цесаревны, герцоги и прочие члены Верховного тайного совета, который обще из девяти персон состоять имеет».

ПЕТР II

Историко-литературный пролог

Екатерина I, процарствовавшая менее двух с половиной лет, оставила трон внуку своего великого мужа, которому не довелось дожить до собственной коронации, он оставил престол тоже через два с половиной года.

Автор предлагает вашему вниманию своеобразный дивертисмент из пяти самостоятельных материалов, принадлежащих пяти авторам. Время появления этих материалов различно. Это «Рассказы о российском дворе», написанные в XVIII веке и опубликованные с комментариями профессора Л. А. Никифорова в журнале «Вопросы истории» (1991, № 12 и 1992, № 1). В «Вопросах истории» (1968, № 3) была помещена статья ленинградского историка С. С. Лурье «Борьба за власть при преемниках Петра I», рассказывающая о царствовании Петра I от начала и до конца и о судьбе фамилии Меншиковых в Березове. Во втором журнале «Вопросы истории» (1994, № 8) историк Е. В. Анисимов из Санкт-Петербурга в серии «Исторические портреты» опубликовал очерк «Петр II», посвященный жизни внука Петра I со дня его рождения и до дня смерти. Четвертый очерк «Государь ты мой, дитятко…», в основе которого лежат записки очевидца – испанского посла при Санкт-Петербургском дворе герцога Лирийского – помещен в журнале «Знание – сила» (1995, № 7) и принадлежит крупному педагогу А. М. Цирульникову, в котором большое внимание уделено вопросам воспитания и образования. И наконец, предлагаю вниманию читателей исторический детектив «Смерть от неволи?», помещенный в журнале «Знание – сила» (1992, № 4) за подписью доктора исторических наук В. Тюрина, сосредоточившего внимание на многих аспектах жизни юного императора.

Перечисленные мною статьи и очерки, помещенные в разных журналах и написанные в разных жанрах, объединяет несколько общих черт: высокое качество, оригинальный подход к решению поставленных автором задач и использование всего доступного круга источников, что делает эти статьи первостепенными для всестороннего освещения проблемы. Я представил лишь маленькие фрагменты этих очерков и статей. Думаю, что авторы будут довольны тем, что их труд востребован многотысячной профессиональной аудиторией, которая сможет отдать им должное.

Детство Петра Алексеевича

Вот как описывает доктор исторических наук Е. В. Анисимов первые годы жизни внука Петра Великого: «Рожденный 12 октября 1715 года в семье царевича Алексея Петровича и кронпринцессы Шарлотты Христины Софии Вольфенбюттельской, он, как и его старшая сестра Наталья (родилась в 1714 году), не был плодом любви и семейного счастья. Брак этот был следствием дипломатических переговоров Петра I, польского короля Августа II и австрийского императора Карла VI, причем каждый из них хотел получить свою выгоду из семейного союза династии Романовых и древнего германского рода герцогов Вольфенбюттельских, связанного множеством родственных нитей с правившими тогда в Европе королевскими домами. Конечно, при этом никто не интересовался чувствами жениха и невесты.

Кронпринцесса Шарлотта, сестра которой была замужем за австрийским императором, надеялась, что брак ее с «московским варваром» не состоится. В письме деду, герцогу Антону Ульриху, в середине 1709 года она сообщала, что его послание ее обрадовало, так как «оно дает мне некоторую возможность думать, что московское сватовство меня еще, может быть, минет. Я всегда на это надеялась, так как я слишком убеждена в высокой вашей милости». Но надежды ее были напрасны: после Полтавы за Петром – победителем Карла XII – стала ухаживать вся Европа, в том числе и герцог Антон Ульрих Вольфенбюттельский. Свадьба была сыграна в Торгау в октябре 1711 года и поразила всех великолепием стола и знатностью гостей.

Но счастья новобрачным она не принесла. Отношения их не сложились, холодность супруги вызывала недовольство Алексея, а его грубые ухватки и тяжелый нрав пробуждали в Шарлотте только ненависть и презрение. Вскоре после рождения сына она умерла. Алексей, занятый своими делами, а потом – острым конфликтом с отцом, не обращал внимания на детей, и когда летом 1718 года он погиб в застенке Петропавловской крепости, Наталья и Петр остались круглыми сиротами. Разумеется, Петр I не забыл внучат, они оставались членами царской семьи, но постоянно находились где-то на задворках. Лишь в 1721 году дети были переселены в царский дворец, им определили штат придворных и прислуги.

По мнению многих, Петр был далек от интеллектуального труда и интересов, не умел вести себя прилично в обществе, капризничал и дерзил окружающим. Современники считали, что виной тому не столько природа, сколько воспитание. Действительно, в отличие от дочерей Петра Великого внуков его обучали и воспитывали более чем посредственно. Все у них было как бы второсортным – жизнь, учение, будущая судьба. Занимались ими то вдова трактирщика, то вдова портного, то бывший моряк, который преподавал и письмо, и чтение, и танцы. Прусский посланник даже полагал, что Петр I умышленно не заботился о правильном и полноценном воспитании внука. Однако это не так. В 1722 году Петр пригласил в учителя к внуку хорошего специалиста, выходца из Венгрии И. Секани (Зейкина). Он учил детей в семье Нарышкиных, и Петр, отбирая его у своих родных, писал учителю, что «время приспело учить внука нашего». Но занятия начались лишь в конце 1723 года (или даже позже) и оборвались в 1727 году, когда Меншиков, очевидно, по наущению нового воспитателя Петра, Остермана, выслал Зейкина за границу.

После смерти Петра и вступления на престол Екатерины мальчик оставался без внимания. Лишь в 1726 году одиннадцатилетнего Петра и двенадцатилетнюю Наталью стали приглашать на торжественные приемы, что все расценили как повышение статуса великого князя при дворе.

В то время Петр был лишь пешкой в политической игре, как, впрочем, и позже, когда он, а точнее, его имя, титул, родственные связи вновь привлекли всеобщее внимание. Это было весной 1727 году, в самом конце короткого царствования Екатерины I. К этому времени здоровье императрицы, не щадившей себя в бесконечных празднествах, банкетах, вечеринках и попойках, стало резко ухудшаться. За состоянием ее здоровья внимательно наблюдали политические группировки в ожидании очередного этапа борьбы за власть».

Дом Романовых и Меншиков

Когда Екатерина умерла, великому князю Петру Алексеевичу шел тринадцатый год. Он был мягок душой, красив, достаточно развит и весьма неглуп для своих лет, напоминая покойную мать – Софью Шарлотту Вольфенбюттельскую. С самого начала своего неожиданного воцарения мальчик попал в очень непростую ситуацию, ибо кроме него претенденткой на трон могла оказаться и восемнадцатилетняя дочь Петра I и Екатерины I – Елизавета Петровна, его родная тетка. Сторонники Елизаветы стали прочить ей в мужья незаконного сына польского короля Августа II и графини Авроры Кенигсмарк, красавца и ветреника Морица Саксонского, перед тем неудачно посватовавшегося к Анне Иоанновне. (Об этом пассаже будет подробно рассказано впереди.) Сторонники же Петра II сватали ребенка-императора за дочь Меншикова – Марию.

Для примирения двух партий при дворе возник фантастический проект женитьбы Петра Алексеевича и Елизаветы Петровны – племянника и тетки, но ему не удалось осуществиться: Меншиков увез Петра к себе во дворец и там сосватал его со своей дочерью – несостоявшейся супругой Петра Сапеги.

12 мая, когда тело Екатерины еще не было погребено, Петр II возвел Меншикова в звание генералиссимуса, дав ему очевидное преимущество перед пятью жившими и действовавшими в ту пору фельдмаршалами. 16 мая Екатерину похоронили, а уже 24 во дворце Меншикова на Васильевском острове была необычайно пышно отпразднована помолвка Петра II и Марии. Меншикову эта великая удача не вскружила голову, и он демонстративно протянул руку примирения и дружбы ненавидевшим его Голицыным и Долгоруковым. После этого враждебными ему остались лишь Анна Петровна и ее муж – Гольштинский герцог Карл, но и от них вскоре избавился умный и ловкий генералиссимус, пообещав супругам миллион флоринов и выдав им для начала всего 140 тысяч, он отправил Анну и Карла в Голштинию. Им была обещана ежегодная пенсия в 100 тысяч флоринов и поддержка России в деле присоединения к Голштинии соседнего Шлезвига. 25 июля 1727 года герцогская чета отплыла из Петербурга в Киль, сопровождаемая небольшой группой придворных, среди которых были и люди, близкие к российской императорской фамилии.

Среди них прежде всего следует отметить девятнадцатилетнюю Мавру Егоровну Шепелеву, особенно доверенную «конфидентку» Елизаветы Петровны. Ее дядя – Дмитрий Андреевич Шепелев – был женат на родственнице пастора Глюка Дарье Ивановне и благодаря этому был близким человеком в семье Петра и Екатерины. Сохранил он свое положение и во все последующие царствования, особенно возвысившись при Анне Иоанновне. Его-то родственница, Мавра Егоровна, и отправилась в Гольштинию, выполняя двоякую роль – и фрейлины Анны Петровны, и сердечной подружки Елизаветы Петровны. Находясь в Киле, она сообщала Елизавете Петровне обо всем происходящем во дворце и городе. Образчиками ее писем могут служить, например, такие: «Сестрица ваша ездила в санях по Килю, и все люди дивовались русским саням». Или: «Еще ж доношу, что у нас балы были через день, а последний был бал у графа Бассевича, и танцевали мы там до десятого часа утра, и не удоволились в комнатах танцевать, так стали польской танцевать в поварне и в погребе. И все дамы кильские также танцевали, а графиня Кастель, старая, лет пятьдесят, охотница великая танцевать, и перетанцевала всех дам, и молодых перетанцевала». В этом же письме Шепелева просила «поздравить с кавалериею», то есть с награждением орденом, одного из первых любовников Елизаветы – Александра Борисовича Бутурлина.

Письмами от 12 и 19 февраля 1728 года Шепелева сообщала о рождении у Анны Петровны сына Карла Петра Ульриха и о церемонии его крестин. (Чуть позже мы еще встретимся и с Маврой Егоровной, и с ее любовником Эрнстом Бироном, и с ее мужем графом Шуваловым.)

Не успели письма Шепелевой дойти до Петербурга, как в Киле случилось неожиданное несчастье: скоропостижно умерла молодая мать новорожденного – Анна Петровна. Произошло это из-за того, что в Киле по случаю рождения принца Карла Петра Ульриха – будущего российского императора Петра III – были устроены великие празднества, завершившиеся грандиозным фейерверком. Анна Петровна после родов еще недомогала и потому лежала у себя в опочивальне, не принимая участия в торжествах. Но когда она увидела за окнами своей спальни всполохи огней и россыпи звезд фейерверка, то не удержалась от соблазна полюбоваться этим зрелищем, встала с постели и настежь распахнула одно из окон. Сильный холодный ветер ворвался в комнату – за окном стоял февраль, и герцогиня простудилась. На следующий день она заболела воспалением легких и через десять дней умерла.

Торжества и в Киле, и в Петербурге сменились глубоким трауром. Особенно скорбел овдовевший Карл Фридрих, ибо со смертью жены сильно уменьшались его собственные шансы возвращения в большую европейскую политику, так как петербургский двор становился для него почти недосягаем, по крайней мере до совершеннолетия сына-младенца.

Падение «полудержавного властелина»

В Петербурге всесильный Меншиков укрепился еще больше. Избавившись от гольштинской герцогской четы и разослав остальных неугодных ему сановников из Петербурга, он, казалось, достиг вершины могущества, но вдруг внезапно сильно заболел и на несколько недель отошел от государственных дел. Этого оказалось достаточно, чтобы Петр II, рано созревший и чувственный юноша, прочно попал под влияние своей столь же чувственной и весьма распущенной семнадцатилетней тетки Елизаветы, которая ни на шаг не отходила от племянника, всячески поощряя его к распутству и пьянству. Ей помогали в этом товарищи Петра – такой же, как и он, подросток Александр Меншиков и великовозрастный по сравнению с ними восемнадцатилетний Иван Долгоруков.

Об этой «золотой» молодежи рассказывали невероятные вещи, приписывая им всевозможные пороки. А когда Александр Меншиков официально был награжден орденом Святой Екатерины, которого удостаивались только женщины, то пересуды об его отношениях с императором приобрели вполне определенное направление, получив вроде бы серьезное фактическое подтверждение. Все это привело к тому, что Петр совершенно остыл к Марии Меншиковой – девушке нравственной и холодной, носившей среди юнцов прозвище «мраморная статуя». Когда же будущий тесть попробовал приструнить распоясавшегося юнца, то тринадцатилетний император закусил удила и пошел на открытый разрыв со всесильным еще вчера временщиком.

Петр II приказал забрать из дома Меншикова императорские экипажи и свои вещи, а 7 сентября 1727 года приказал арестовать Меншикова. Через два дня и сам Александр Данилович, и несостоявшаяся невеста Мария Меншикова, и все семейство генералиссимуса были отправлены в ссылку, – пока еще в Рязанскую губернию, в роскошное имение Раннебург. 11 сентября 1727 года Меншиков отправился в ссылку, сопровождаемый ста двадцатью семью слугами и обозом в тридцать три экипажа. В изгнании оказался самый влиятельный вельможа империи, о чем свидетельствовал и принадлежавший ему в то время титул: «Светлейший князь Святого Римского (то есть Германской империи. – В. Б.) и Россииского государств, князь и герцог Ижорский, в Дубровке, Горках и Почене граф, наследный господин Ораниенбаумский и Батуринский, Его Императорского Величества Всероссийского над войсками командующий Генералиссимус, Верховный Тайный действительный Советник, Рейхсмаршал, Государственной военной коллегии президент, Адмирал красного флага, Генерал-губернатор губернии Санкт-Петербургской, подполковник Преображенский, лейб-гвардии подполковник над тремя полками, капитан Компании бомбардирской, Орденов Святого Апостола Андрея и (Святого) Александра, Слона, Белого и Черного Орлов кавалер».

Соответственно титулу было и состояние Меншикова, впрочем, почти сразу же полностью конфискованное в казну. О размерах и составе этого имущества можно судить по перечню, сделанному специально созданной для этого правительственной комиссией. Обобщая воедино все отписанное в казну, комиссия определила, что Меншикову принадлежало: 90 тысяч душ крестьян, 6 городов, 4 миллиона рублей наличными и 9 миллионов в банках Лондонском и Амстердамском, бриллиантов и других драгоценностей еще на один миллион рублей, серебряной посуды три перемены, каждая из 288 тарелок и приборов, и 105 пудов, то есть 1680 кг, золотой посуды.

В Раннебурге Меншиковы пробыли недолго: 16 апреля 1728 года их всех отправили в Березов – богом забытый сибирский городишко, закинутый в болота и тундру более чем на тысячу верст севернее Тобольска. Сначала Меншиковы жили в тюрьме, но потом сам Александр Данилович срубил дом и даже пристроил к нему часовенку. Однако жить ему оставалось совсем немного. 12 ноября 1729 года он умер, разбитый параличом. А еще через месяц скончалась и его дочь Мария – бывшая царская невеста. Двое других детей Меншикова – сын и дочь – впоследствии были возвращены из ссылки только потому, что в банках Лондона и Амстердама хранилось 9 миллионов рублей, которые могли быть выданы только прямым наследникам Меншикова. Это обстоятельство и заставило русское правительство вернуть брата и сестру Меншиковых в Петербург, так львиная часть вкладов в конце концов оказалась в руках государства и его высших сановников.

Изменения в характере самодержца-ребенка

Избавившись от всесильного временщика, Петр II пустился во все тяжкие. Саксонский посланец Лефорт, племянник Франца Лефорта, в декабре 1727 года писал: «Император занимается только тем, что целыми днями и ночами рыскает по улицам с царевной Елизаветой и сестрой, посещает камергера, пажей, поваров и Бог весть еще кого.

Кто мог бы себе представить, что эти безумцы (камергером Петра II был его фаворит – князь Иван Долгоруков, а «безумцами» – весь клан Долгоруковых – В. Б.) способствуют возможным кутежам, внушая царю привычки последнего русского. Мне известно помещение, прилегающее к биллиардной, где помощник воспитателя приберегает для него запретные забавы. В настоящее время он увлекается красоткой, бывшей прежде у Меншикова, и сделал ей подарок в пятьдесят тысяч рублей… Ложатся спать не раньше семи часов утра». Беспрерывные попойки и ночные оргии не только подорвали не очень-то крепкое здоровье Петра II, но и сильно деформировали его характер. Он стал вспыльчивым, капризным, жестоким и упрямым.

Коронация

Уже на следующий день после ареста Меншикова Петр II подписал манифест о коронации, а 9 января 1728 года выехал в Москву, чтобы, по традиции, совершить обряд венчания на царство в Успенском соборе Московского Кремля. По дороге в «первопрестольную» Петр заболел корью и две недели пролежал в постели, остановившись в Твери.

4 февраля состоялся его торжественный въезд в Москву, где старая русская аристократия, в большинстве своем ненавидевшая Петра I и благоговевшая перед памятью великомученника Алексея, встретила нового императора с неподдельной радостью и восторгом. На волне этого приема самыми близкими людьми для Петра II оказались князья Долгоруковы – Василий Лукич и Алексей Григорьевич, – введенные в состав Верховного тайного совета, а любовь юного императора к Москве оказалась столь велика, что он официально объявил ее единственной столицей.

Петр, его старшая сестра Наталья и их тетка Елизавета Петровна, приехав в Москву, встретились и с Евдокией Федоровной Лопухиной, освобожденной сразу же после смерти Екатерины I и проживавшей в Вознесенском женском монастыре. Однако, хотя внуки и пожаловали бабушке 60 тысяч рублей в год на содержание, достойное бывшей царицы, а также приставили к ней небольшой придворный штат, Евдокия Федоровна осталась в монастыре, правда, в совершенно ином, чем до этого, качестве.

Непрекращающиеся беспутства

Ничто не могло изменить характер и образ жизни августейшего отрока – он делал то, что хотел. После коронации Петр продолжал кутить и «сгорать пламенем кровосмесительной любви» к своей юной и прелестной тетке. Но тут на пути Петра возник неожиданный соперник – князь Иван Долгоруков, – в объятиях которого он однажды, внезапно для него и для себя, застал Елизавету Петровну. Однако ревность к сопернику скоро угасла, так как князь Иван стал волочиться, и не без успеха, за замужней княгиней Трубецкой. А Петр увлекся княжной Екатериной Алексеевной Долгоруковой, сестрой своего друга Ивана Долгорукова.

Все это происходило в Москве и ее окрестностях, откуда Петр совершенно не спешил уезжать, и где девять месяцев продолжалась царская охота, проходившая как непрекращающийся праздник.

Царская невеста Екатерина Долгорукова