Московская прелюдия Мерлезонского балета

Московская прелюдия Мерлезонского балета

Грозные события 1480 года серьезно изменили отношение великого князя к своему ближайшему окружению. В эти тяжелые месяцы Иван Молодой проявил себя как самостоятельный лидер, энергичный военачальник, соправитель не по названию, а по поступкам своим. В то же время Угорщина самым плачевным образом отразилась на репутации Деспины. Грекиню в Москве никогда особенно не любили, но общественное мнение окончательно отвернулось от нее после того, как великая княгиня ввиду угрозы Ахматовой рати бежала в Заволжье.

Летописец сообщает о том, что великая княгиня «бегала от татар на Белоозеро, а не гонял никто же». При этом беглецы обращались с местными жителями хуже ордынцев: «И по которым странам ходили, тем пущи татар от боярьскых холопов, от кровопиицев христианских, въздай же им, господи по делом их». Позорное бегство Софьи противопоставляется поведению матери великого князя, которая «не захоте бежать, но изволи в осаде сидеть».

Правда, тот же источник сообщает, что сам Иван III «свою великую княиню римлянку и казну с нею посла на Белоозеро», Никоновская летопись также отмечает, что великая княгиня оказалась на Белоозере, поскольку «отсылал бо ея князь великий». На самом деле вряд ли Софья решилась покинуть Москву без ведома великого князя, но столь же сомнительно, что ее отъезд — инициатива самого Ивана Васильевича.

Возможно, летописцы, описывая события Угорщины, пристрастны к Софье так же, как и к великому князю. Но факт остается фактом: в то время как сам Иван III, его братья, Иван Молодой находились на разных участках борьбы с Ахматом, в Москве оставался весь двор и бояре, митрополит Геронтий, епископ Вассиан Рыло, мать государя инокиня Марфа, его дядя, правитель Белозерского уезда Михаил Андреевич Верейский.

Странное исключение было сделано только для Деспины, рванувшей со своими спутниками верст за пятьсот на север от стольного града. Как бы ни были предубеждены против Софьи позднейшие авторы, вряд ли в 1480 году москвичи, и без того настроенные против Софьи, оставили ее отъезд без язвительных комментариев. Возмущались не только простые горожане. Побег Софьи вызвал неудовольствие у части московской знати.

Мы с сомнением относимся к якобы имевшей место склонности великого князя слушать советы сторонников замирения с ордынцами, но это не означает, что таких советников не существовало вовсе: «Тогда же быша многа размышлениа во многих человецех: овии тщахуся до крове и до смерти с поганными братися; овии же на бегство умышляху, своего живота щадяще, Землей же Русстей предателей хотяху явитися, а безсерменом норовники», — сообщает летопись.

Такими норовниками предстают лица, составившие Софье компанию во время вояжа на Белоозеро — представители старомосковских боярских фамилий Василий Борисович Тучков и Андрей Михайлович Плещеев. Братья Василий и Иван Тучко еще с 60-х годов занимали ключевые позиции и в думе и при дворце. В Боярской думе образца 1475 года было трое Морозовых. Третий «думец» из морозовского рода — Григорий Васильевич — оставался у великой княгини осенью 1485 года, когда Иван III во главе войска выступил в поход на Тверь.

После умирения удельных смутьянов, разгрома новгородской оппозиции настало время навести порядок в Кремле. Великий князь решил расправиться с наиболее влиятельными сторонниками Деспины, и пусть не сразу, а постепенно задуманное воплотил. Около 1483 года Иван III повелел распустить дворы братьев Тучко-Морозовых, еще одного Морозова — Михаила Яковлевича Русалки и других старомосковских родов. В 1485 году братья Тучко-Морозовы были «поиманы». Клан Морозовых потерпел сокрушительное поражение. Следующее поколение рода начало свою думскую карьеру не с боярства, а с чина окольничих.

А. А. Зимин полагает, что опала Морозовых связана с укреплением позиций Ивана Молодого и ухудшением положения при великокняжеском дворе Софьи. Несомненно, отношение великого князя к Деспине переменилось к худшему. А вот невестка Елена Стефановна, или Елена Волошанка, явно пришлась по душе государю. Трудно судить, испытывал ли Иван Васильевич «комплекс» перед честолюбивой, энергичной и образованной Софьей Палеолог.

Боярышня. Художник К. Е. Маковский

Но вот в его семью вошла женщина, как и Деспина, столь непохожая на московских боярынь — умная, развитая, общительная. Вокруг нее собрался кружок московских интеллектуалов, да и сама Елена обладала несомненным талантом. Выполненная ею пелена считается замечательным памятником древнерусского художественного шитья и одной из первых светских картин Московской Руси. К невестке Иван Васильевич имел право относиться покровительственно, чего он, разумеется, не мог позволить по отношению к суровой нравом супруге и что должно было льстить самолюбию государя.

Со всей очевидностью симпатии и антипатии великого князя проявились в 1483 году после того, как у Елены Волошанки и Ивана Молодого родился сын Димитрий. В свое время Софье было разрешено носить украшения первой жены великого князя Марии Тверской — «саженья» с каменьями и жемчугом. Теперь великий князь потребовал от Деспины вернуть драгоценности, дабы передать их невестке. Софья, безусловно, по достоинству оценила издевательский подтекст и символическое значение этой передачи. Три года спустя послем рождения сына Василия великий князь демонстративно выразил предпочтение появившемуся на свет внуку и его матери.

Унижением эпизод с драгоценностями не ограничился. Выяснилось, что отдавать Софье Фоминичне нечего, «понеже бо много истеряла». Великокняжеские «саженья» Деспина передала своей племяннице Марии Палеолог, бывшей замужем за князем Василием Верейским. Итальянский банкир, способствовавший передаче, был арестован, Мария и Василий Верейские бежали в Литву.

Похоже, что Софья и ее приближенные пострадали не от спонтанно возникшего пожелания Ивана Васильевича, а стали жертвами хитроумной интриги, воскрешающей в памяти хрестоматийную историю с алмазными подвесками из «Трех мушкетеров». Недруги великой княгини, узнав о том, что Софья своевольно распорядилась драгоценностями, надоумили государя потребовать их у жены, прекрасно представляя возможные последствия. А у Деспины не оказалось в распоряжении верных мушкетеров, чтобы избежать неприятностей.

По мнению Л. В. Черепнина, эпизод с саженьями отразил реальное взаимоотношение политических сил в Москве: намечался блок с Литвой Твери и московских удельных князей, и эти оппозиционные элементы завязали какие-то отношения с Софьей Палеолог. Недаром после побега Василия Михайловича Верейского Иван велел арестовать каких-то иноземцев, возможно, близких к Софье Палеолог. Передача «сажений» Марии Тверской Елене Волошанке кроме прочего означало признание прав Ивана Молодого на тверское княжение. Эти замыслы вызвали протест Софьи Палеолог, которой ничего не оставалось сделать, как перейти в оппозицию к венценосному супругу: закрепление за линией Ивана Молодого великого княжения лишало соответствующих прав ее сына Василия.

Вскрывшийся проступок дискредитировал Софью и нанес серьезный удар по ее окружению, и прежде всего Морозовым, которые и после инцидента с «саженьями» продолжали держаться Софьи. Одновременно укрепилась дворцовая партия, группировавшаяся около наследника престола — сначала Ивана Молодого, а после его смерти его сына Дмитрия. К этой партии помимо Елены А. А. Зимин причислял Елену Волошанку, дьяка Посольского приказа Федора Курицына, потомков выезжан князей Ряполовского и Патрикеева.

Пелена Елены Стефановны

Подобное деление великокняжеского окружения на враждующие партии резко оспаривал Ю. Г. Алексеев, полагавший, что гипотеза о связи Патрикеевых с «партией» Елены Стефановны недоказуема, а «попытка связать все известные нам события в один жесткий контур не может быть успешной». «Существовал ли этот кружок и кто туда входил? Какие цели преследовал? Почему Курицын и Патрикеевы называются сторонниками Димитрия-внука?» — вопрошает исследователь.

На эти прямые вопросы существуют недвусмысленные ответы, поскольку связывает все события в один жесткий контур не прихоть того или иного историка, а логика политической борьбы, которая выстраивается вокруг существующих центров власти. Один центр власти — власти реальной — представлял собой великий князь, его официальный наследник и соправитель Иван Молодой. Естественным образом вокруг этого центра блокировались Елена Волошанка и лица, вполне довольные существующим положением — влиятельные князья в лице Патрикеевых и Ряполовских и высшее чиновничество в лице дьяка Федора Курицына и его коллег.

Другой центр власти — власти потенциальной — заключался в фигуре княжича Василия и его матери Софьи Палеолог. Он притягивал всех недовольных, жаждущих перемен. Мы уже неоднократно отмечали, кто входил в состав этой оппозиции, противостоящей «партии власти». Реальная политическая конфигурация, а не умозрительная историографическая схема заставляла каждого, кто претендовал в Московии на значимый общественный статус, делать свой выбор и встраиваться в этот самый «жесткий контур».

В это же время, а точнее в 1483 году, противники великого князя в Кирилловом монастыре попытались взять реванш за давешнее поражение. После того как Нифонт «пошел на повышение», став суздальским архиереем, на его место заступил некий Серапион, на которого ополчились сторонники прежнего игумена, связанные с митрополитом и местным удельным князем. Фрондирующие старцы устроили демонстрационный исход из обители: «ходили старци болшии из Кирилова, а пошли по Ильине дни, а пришли в великий пост в третью неделю в свои келий по грамоте князя Михаила Ондреевича».

Предвижу недоуменный вопрос нашего современника: кого в стране способно взволновать недовольство нескольких иноков отдаленного монастыря? Но не стоит забывать, каким авторитетом пользовалось черное духовенство в эпоху, когда живы были впечатления от подвижнической деятельности Сергия Радонежского и его учеников.

Демарш враждебных Ивану III кирилловских старцев и связанного с ними верейского князя, несомненно, получил резонанс; но уже в следующем, 1484 году Иван III предпринял новое наступление на своих политических противников: новый, еще более жесткий договор с Михаилом Андреевичем лишал владельца верейского удела каких бы то ни было наследственных земель. Одновременно Иван III вновь вступил в конфликт с митрополитом: на этот раз князь не только не упрашивал Геронтия остаться на митрополичьем престоле, но даже наметил ему преемника — того самого не справившегося с распоясавшейся Троицкой братией Паисия Ярославова. Геронтию снова удалось сохранить за собой престол, но положение его в последний период его жизни (он умер в 1489 году) было весьма неопределенным и двусмысленным.

Я. С. Лурье справедливо отмечает, что перечисленные события свидетельствуют о связи между борьбой Ивана III с Геронтием и боярскими опалами. Сын верейского князя Василий Михайлович, бежавший в 1484 году, был связан с Софией Палеолог, также попавшей в это время в немилость у своего супруга; Софья продолжала ходатайствовать за Василия Михайловича и после его бегства. Однако невозможно согласиться с тем, что последовательно развивающаяся политическая борьба между великим князем и крупными феодалами возглавлялась митрополитом. Геронтий ни в коей мере не претендовал на роль лидера оппозиции. Настоящая борьба была впереди, и ее будущие вожаки пока еще только оттачивали свое оружие.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.