Очерк 8 ПОСЛЕДНИЙ БОЙ ОН ПРИНЯЛ В СОЛДАТСКОЙ ЦЕПИ

Очерк 8

ПОСЛЕДНИЙ БОЙ ОН ПРИНЯЛ В СОЛДАТСКОЙ ЦЕПИ

Июль 1942 г. В Ставке ВГК шло совещание, на котором решался вопрос о назначении командующих Брянским и Воронежским фронтами. Для первого из них кандидатура была подобрана быстро: начальник Генерального штаба A.M. Василевский назвал имя К.К. Рокоссовского, и И.В. Сталин без дискуссий согласился. А вот с командующим Воронежским фронтом ясности все не было. Ни одна из предложенных кандидатур Верховного не удовлетворила. Пауза затягивалась...

Неожиданно прозвучал немного срывающийся от волнения голос первого заместителя Василевского — генерал-лейтенанта Н.Ф. Ватутина:

— Товарищ Сталин! Назначьте меня командующим Воронежским фронтом.

—  Вас? — удивился Верховный Главнокомандующий и повернулся в сторону Василевского: мол, что на это скажет начальник Генерального штаба?

Василевский лучше других понимал, насколько важна роль его первого заместителя. Учитывая, что он сам много времени проводил в войсках, Ватутину приходилось тащить огромный воз работы за двоих, и найти ему достойную замену было нелегко. Но и отказать военачальнику, получившему редкий шанс проявить себя в должности командующего фронтом, Александр Михайлович не мог. Поэтому он поддержал просьбу подчиненного. Сталин, внимательно выслушав начальника Генштаба, отреагировал:

— Ладно. Если товарищ Василевский согласен с вами, я не возражаю[146].

...Военная стезя Николая Федоровича пролегла от исторического поля Полтавской битвы. Именно здесь 1 октября 1922 г. выпускник Полтавской пехотной школы Ватутин получил из рук М.В. Фрунзе, командующего вооруженными силами Украины и Крыма, удостоверение красного командира. А спустя непродолжительное время в 67-м стрелковом полку 23-й стрелковой дивизии, дислоцированном в Чугуеве, приступил к исполнению обязанностей новый командир взвода.

Армейская судьба навек породнила Ватутина с Украиной. Здесь он, уроженец села Чепухино бывшей Воронежской губернии, сделал первые шаги как профессиональный военный, и сюда неизменно возвращался: до войны — учиться ратной науке и учить других в качестве руководителя штаба Киевского особого военного округа (КОВО), а в ходе нее — освобождать украинскую землю от врага. Здесь на крутом днепровском берегу первый командующий 1-м Украинским фронтом обрел и последний приют.

До Николая профессиональных военных в семье Ватутиных не было. Из девяти детей лишь он один смог получить образование в объеме четырех классов коммерческого училища, да и то с большим напряжением для родителей. «Родился в семье крестьянина, — писал он в автобиографии. — Возглавлял семью дедушка. Семья достигала по численности 25—26 человек и имела одно общее хозяйство — зажиточное, состоявшее из одной хаты, надворной постройки, ветряной мельницы, конной молотилки и 3—4 лошадей... Наемный труд не применялся»[147].

Характеризовать семью, в которой 25 человек ютились в одной хате, как «зажиточную», можно было лишь по исключительной природной скромности Николая Федоровича.

Одна жестокая и красноречивая подробность: зимой 1921 г., когда внук уже был красноармейцем, дед Григорий умер от голода, лежа на мешке с семенным зерном — надеждой на выживание для остальных членов семьи.

Всего двадцати с небольшим лет хватило Ватутину на то, чтобы пройти путь от курсанта до командующего фронтом, хотя на собственно командной работе он служил недолго. Кроме взвода, ему довелось командовать только ротой, после чего он до самого 1942 г. находился на штабной работе. Помощник начальника отделения 7-й стрелковой дивизии, сотрудник штаба Северо-Кавказского военного округа, начальник штаба 28-й горнострелковой дивизии, начальник отдела штаба Сибирского военного округа, заместитель начальника, а затем начальник штаба Киевского особого военного округа — вот основные вехи его служебного пути, уложившегося в интервале между 1926 г. и 1940 г.

Как генерал осваивал этот путь, свидетельствует служебная аттестация, датированная 1940 г.: «Всесторонне развит, с большим кругозором, прекрасно работал по руководству отделами штаба, проявил большую оперативность и способность руководить войсковыми соединениями.

...В период освобождения единокровных братьев-украинцев Западной Украины из-под ига польских панов, капиталистов как начальник штаба округа показал способность, выносливость и умение руководить крупной операцией»[148].

Все эти годы были наполнены неустанной учебой. Николай Федорович окончил Киевскую высшую объединенную военную школу, Военную академию имени М.В. Фрунзе, академические курсы усовершенствования командного состава. Осенью 1936 г. его зачислили во вновь открытую Военную академию Генерального штаба. Вместе с ним слушателями первого набора стали A.M. Василевский, А.И. Антонов, И.Х. Баграмян, Л.А. Говоров, М.В. Захаров и ряд других будущих маршалов и генералов, выросших в годы Великой Отечественной войны в ответственных руководителей Вооруженных Сил — начальников Генерального штаба и фронтовых штабов, командующих фронтами.

Завершить учебу Ватутину не удалось: сталинские репрессии настолько ослабили кадровый состав в центральном аппарате Наркомата обороны и округах, что для заполнения вакансий многих специалистов отзывали с академической скамьи. Так, к слову, обошлись с A.M. Василевским, досрочно получившим назначение в Генеральный штаб, так произошло и с Ватутиным, вступившим в должность заместителя начальника штаба КОВО.

К концу 1938 г. он стал уже начальником штаба округа, а летом 1940 г. в период массовой ротации кадров центрального аппарата, предпринятой по итогам войны с Финляндией, получил назначение в Москву на должность начальника Оперативного управления Генерального штаба РККА. Реализовалась аттестация, еще в начале 30-х гг. данная Высшей аттестационной комиссией при Реввоенсовете СССР способностям начальника штаба 7-й стрелковой дивизии: «Считать целесообразным использовать Ватутина Н.Ф. в Генеральном штабе РККА».

Когда в 1940 г. были введены генеральские звания, Николай Федорович сразу стал генерал-лейтенантом. Год еще не завершился, как его вновь повысили в должности: он стал первым заместителем начальника Генштаба. Столь стремительный служебный рост носил в руководящих структурах РККА массовый характер и, нарушая естественный порядок «созревания» в соответствующей должности, очень часто оборачивался громадным ущербом. Достаточно сказать, что в течение предвоенного года последовательно сменились три начальника Генштаба — маршал Б.М. Шапошников, генералы армии К.А. Мерецков и Г.К. Жуков. Последним двум это не позволило даже основательно вжиться в обстановку руководимого им органа, а о возможности качественно решать проблемы стратегического планирования, подготовки Вооруженных Сил к войне и говорить нечего. Кадровая чехарда захватила и основной генератор идей Генерального штаба — Оперативное управление: за шесть предвоенных лет его возглавляли семь человек, в том числе — всего в течение полугода — Ватутин.

Отношение к сотрудникам Генштаба и особенно его верхушке, как к мелкой разменной монете в большой политической игре, привело к поистине ужасающим последствиям, исправлять которые пришлось в течение всей войны. В нем проявилось непонимание Сталиным роли и значения Генштаба как мозга армии, сохранявшееся некоторое время и после 22 июня 1941 г. По свидетельству маршала Г.К. Жукова, перед войной ни его предшественники, ни он сам не имели случая с исчерпывающей полнотой доложить Сталину о состоянии обороны страны, о военных возможностях страны и возможностях потенциального врага, вождь ограничивался лишь краткими докладами первых лиц Наркомата обороны.

Такое отношение высшего политического руководства страны к Генштабу ставило персонально Н.Ф. Ватутина, как одного из его руководителей, перед очень сложными проблемами. Чтобы справиться с ними, генералу пришлось мобилизовать все свои личные и деловые качества. По оценке Г.К. Жукова — его прямого начальника в тот период, Ватутин отличался исключительным трудолюбием и широтой оперативно-стратегического мышления.

В преддверии войны на долю Николая Федоровича и его коллег выпала колоссальная нагрузка, связанная с участием в важнейших мероприятиях по подготовке страны к отражению фашистской агрессии. Немало делалось в армии в этих целях, но было допущено и много просчетов. Ватутину не изменяла объективность в оценках реального положения дел, хотя он не мог не понимать, что его выводы вряд ли воодушевят руководство страны и армии.

Сошлемся на свидетельство Г.К. Жукова. В первой половине февраля 1941 г. он вместе с Ватутиным подробно доложил наркому обороны о недостатках в организации и боевой готовности войск Красной Армии, о состоянии мобилизационных запасов. Общий вывод руководителей Генштаба был неутешителен: оборона страны находится явно в неудовлетворительном состоянии, особенно учитывая большое количество немецких войск в Восточной Пруссии, Польше и на Балканах, и требуются срочные меры по выправлению положения.

В конце того же месяца Ватутин на совещании у наркома обороны сделал подробный доклад о ходе строительства укрепленных рубежей вдоль государственной границы, состоянии железных, шоссейных и грунтовых дорог и средств связи. По его глубоко аргументированному выводу, приграничные железнодорожные районы были мало приспособлены для массовой выгрузки войск[149].

Разумеется, Генштаб не был лишь фиксатором недостатков и в рамках своей компетенции предпринимал возможные меры к их устранению. Для руководства страны, для наркома обороны маршала С.К. Тимошенко тщательно отрабатывались проекты важнейших документов, в первую очередь — оперативный план стратегического развертывания Вооруженных Сил и мобилизационный план. К руководству их разработкой и корректировкой Николаю Федоровичу пришлось подключиться сразу же по прибытии к новому месту службы в Генштаб. Действуя под руководством Б.М. Шапошникова, а позднее К.А. Мерецкова, он опирался на генералов A.M. Василевского, В.Д. Иванова, А.Ф. Анисова, Г.К. Маландина. Новый импульс этой работе придало назначение на пост начальника Генерального штаба генерала армии Жукова.

В 1940—1941 гг. план стратегического развертывания Вооруженных Сил перерабатывался как минимум трижды.

Осенью 1940 г. это было сделано в связи с тем, что северо-западная и западная границы были отодвинуты вперед до 300 км. Однако тогда же в него были внесены и серьезные стратегические ошибки. Так, наиболее опасным стратегическим направлением считалось юго-западное направление — Украина, а не западное — Белоруссия, на котором гитлеровское командование в действительности сосредоточило и с началом боев ввело в сражение самые мощные сухопутные и воздушные группировки. Это обстоятельство, по справедливому мнению Г.К. Жукова, негативно отразилось на ходе оборонительных действий на западном направлении.

При переработке оперативного плана в феврале — апреле 1941 г. указанный просчет не исправили. Основную ответственность за акцент именно на юго-западное направление Жуков, а вслед за ним и ряд других авторов возложили на Сталина. Но по справедливости ее должны разделить и руководители НКО — выходцы из Киевского особого военного округа Тимошенко, Жуков, а также Ватутин и сменивший его в должности начальника Оперативного управления Маландин. Перемещение верхушки командования КОВО в почти полном составе в руководящий эшелон Наркомата обороны и Генштаба способствовало тому, что знакомый, тщательно изученный театр военных действий невольно приковывал внимание указанных военачальников, препятствовал объективной оценке фактов, противоречивших привычной установке на приоритет юго-западного направления.

Для проверки основных положений плана обороны страны и отработки некоторых вопросов действий войск в начальный период войны в конце декабря 1940 г. впервые был проведен оперативно-стратегический сбор (совещание) руководящего состава РККА. Регламент работы слагался из двух частей: теоретической (23—31 декабря) и оперативно-стратегических игр (двух) с высшим командным составом (2—11 января 1941 г.).

Генерал Ватутин, который тогда занимал должность заместителя начальника Генштаба, начальника Оперативного управления, был в числе участников теоретической части совещания, а также привлекался к руководству играми. Он же возглавлял разработку планов их проведения[150]. В основу стратегической обстановки в ходе игр были положены предполагаемые события, которые могли развернуться на западной границе в случае нападения Германии на СССР. Однако при разработке и в ходе обеих игр были допущены серьезные недочеты.

Так, планом первой игры предусматривалось, что «восточные» (войска Красной Армии), сдержав натиск противника, при нанесении ответного удара сразу же на границе должны были преодолевать предполье и укрепленные полосы врага. Однако на новой государственной границе, возникшей после присоединения Западной Украины и Западной Белоруссии, таких укреплений советские войска встретить не могли. Следовало бы также творчески отработать вопросы прикрытия новой госграницы с учетом того, что по ее другую сторону стоят боеспособные немецкие войска в той возможной группировке, которая создавалась для ведения начальных операций войны[151].

Таким образом, созданная на играх обстановка не давала реального представления о характере боевых действий в начальный период войны, за что свою долю ответственности должен нести руководитель разработки планов проведения игр генерал Ватутин. В то же время этот пример показывает, насколько сложно и противоречиво шел процесс освоения советской военной мыслью опыта начавшейся Второй мировой войны, и отражает уровень оперативно-стратегического мышления на тот период не только у Николая Федоровича, еще год назад бывшего начальником штаба округа, но и у всего высшего руководства Наркомата обороны и Генштаба.

Последняя корректировка оперативного плана была проведена в мае — начале июня 1941 г. Проект документа подготовил, как и прежде, заместитель начальника Оперативного управления Василевский, а затем его скорректировал Ватутин. Уточненный вариант плана под названием «Соображения по плану стратегического развертывания Вооруженных Сил Советского Союза на случай войны с Германией и ее союзниками» был составлен по состоянию на 15 мая 1941 г.[152] Он был обсужден 24 мая на совершенно секретном совещании у Сталина, в числе 21 участника которого был и Ватутин.

Уже в наши дни вокруг этого документа разгорелись нешуточные дебаты, и все из-за абзаца (но какого!), содержавшего предложение «упредить противника в развертывании и атаковать германскую армию в тот момент, когда она будет находиться в стадии развертывания и не успеет еще организовать фронт и взаимодействие родов войск»[153]. По мнению некоторых исследователей, именно эти «Соображения...» неопровержимо свидетельствуют о планах советского руководства по нанесению упреждающего удара по фашистской Германии. Не вступая в полемику с участниками дискуссии, отметим не гипотетический, а практический результат обсуждения этого документа.

А он заключался в следующем: непосредственно в канун фашистской агрессии окончательно победила точка зрения Сталина и его ближайшего окружения, что основной удар немцы нанесут на Украине. По указанию генерального секретаря ЦК ВКП(б) и главы правительства, в состав КОВО (будущего Юго-Западного фронта) выделялись дополнительные силы, после чего на его долю пришлось около 50 % дивизий всех западных приграничных округов (фронтов). 13 июня 1941 г. Николай Федорович доложил Сталину последний расклад сил и средств Красной Армии и вермахта.

21 июня 1941 г. Ватутин находился рядом с наркомом обороны и начальником Генштаба. Когда вечером того дня стало известно о перебежчике — немецком фельдфебеле, сообщившем о полученном немецкими войсками приказе утром 22 июня пересечь советскую границу, Тимошенко и Жуков были вызваны к Сталину. Нарком предложил немедленно дать директиву о приведении всех войск приграничных округов в полную боевую готовность. Однако предложенный вариант директивы Сталина не удовлетворил, ибо вождь счел, что его реализация может спровоцировать войну.

«Не теряя времени, — вспоминал маршал Жуков, — мы с Н.Ф. Ватутиным вышли в другую комнату и быстро составили проект директивы наркома». Командованию приграничных округов предписывалось в течение ночи на 22 июня скрытно занять войсками огневые точки укрепленных районов на госгранице; перед рассветом рассредоточить по полевым аэродромам и замаскировать всю авиацию; все части привести в боевую готовность, рассредоточив и замаскировав войска; привести в боевую готовность противовоздушную оборону страны. Особо подчеркивалось: «Никаких других мероприятий без особого распоряжения не проводить»[154].

С этой директивой Ватутин немедленно выехал в Генштаб для направления ее в военные округа. Передача была закончена в 00 часов 30 минут 22 июня 1941 г. К сожалению, время для осуществления намеченных в директиве мероприятий было безвозвратно упущено. К тому же к моменту нападения шифротелеграмма не дошла даже до некоторых командующих армиями.

Запоздалая и недостаточно решительная реакция Сталина на грозную опасность способствовала захвату противником стратегической инициативы. В первые же дни войны ситуация усугубилась еще больше, поскольку вождь, не понимая тогда действительной роли Генерального штаба, разослал его руководителей в войска, на помощь командованию фронтами: генерала Жукова — на Украину, маршала Шапошникова — в Минск, генерала Ватутина, с 23 июня включенного в число постоянных советников Ставки Главного Командования (впоследствии — Верховного Главнокомандования) — на северо-западное направление. «Сталину было доложено, — писал позднее Жуков, — что этого делать нельзя, так как подобная практика может привести к дезорганизации руководства войсками. Но от него последовал ответ: "Что вы понимаете в руководстве войсками, обойдемся без вас"»[155].

В ночь на 30 июня 1941 г. Ватутин с группой генералов выехал на Северо-Западный фронт. Штаб фронта он нашел в лесу южнее Пскова. На месте убедился, что положение даже более тяжелое, нежели это виделось из Москвы. Начальник штаба генерал-майор П.С. Клёнов не знал, каково состояние и расположение армий фронта. Ему даже было неизвестно, где находится командующий генерал-полковник Ф.И. Кузнецов. Стало ясно, что штаб утратил управление подчиненными войсками.

После доклада в Ставку Ватутин получил указание вступить в должность начальника штаба фронта, а до прибытия нового командующего генерал-майора П.П. Собенникова — исполнять его обязанности. Такой оборот дела был неожиданным, но в тупик Ватутина не поставил. Николай Федорович сумел наладить надежную связь с соединениями и объединениями фронта, установить их дислокацию и боеспособность и, как результат, взять управление ими в свои руки. Да, войска продолжали отходить, но уже более организованно, время от времени переходя в контратаки.

Так, Ватутин разработал план операции, в соответствии с которым наши войска смогли нанести контрудар по 56-му танковому корпусу немцев, сорвав попытку их прорыва к Новгороду. Вражеский корпус несколько дней находился в окружении под Сольцами, прежде чем ему удалось вырваться. Советские солдаты захватили в неприятельском обозе секретное наставление по применению химических минометов, после чего командованию корпуса пришлось давать объяснения начальству[156]. Это было первое противоборство Ватутина с одним из наиболее талантливых немецких военачальников будущим фельдмаршалом Э. Манштейном, но, как оказалось, далеко не последнее.

В мае Николая Федоровича возвратили в Генеральный штаб на должность заместителя начальника. Удовлетворяла ли его эта деятельность? Наверняка не полностью. Человек скромный, он тем не менее не был лишен здорового честолюбия и, вернувшись на прежнюю должность, увидел, что перспективы служебного роста у него здесь нет. За время его почти годового отсутствия стремительно взошла звезда бывшего подчиненного генерала Василевского: тот успел пройти путь от заместителя начальника Оперативного управления до начальника Генерального штаба.

Но это же обстоятельство закрывало для Ватутина путь к масштабной самостоятельной работе. И Николай Федорович добился согласия Сталина на назначение командующим войсками Воронежского фронта. С его отъездом Генеральный штаб лишился постоянного компетентного руководства, поскольку его начальник Василевский фактически постоянно находился на фронтах. Исполнявший же в отсутствие последнего его обязанности комиссар Генштаба (позднее заместитель начальника по политчасти) Ф.И. Боков в силу низкой компетентности ни в какой степени не соответствовал возложенной на него миссии.

Полководческий талант Ватутина в полной мере раскрылся именно тогда, когда он командовал фронтами: Воронежским (июль — октябрь 1942 г., март — октябрь 1943 г.), Юго-Западным (октябрь 1942 г. — март 1943 г.) и 1-м Украинским (октябрь 1943 г. — март 1944 г.). Характеризуя его деятельность в этом качестве, Маршал Советского Союза Василевский в беседе с писателем В.М. Песковым назвал Ватутина «очень талантливым человеком».

Талант был бесспорным, но вот когда Николай Федорович встал во главе вновь сформированного Воронежского фронта, он остро почувствовал, как не хватает ему опыта руководства объединением такого масштаба. Опыт же приобретался в тяжелых боях лета сорок второго года, когда немецкие войска лавиной катились к Волге и Кавказу. Нанеся удар на стыке Брянского и Юго-Западного фронтов, они прорвали оборону советских войск и стали быстро продвигаться в направлении Воронежа и к Дону. Воронеж был частично захвачен. Южнее противник (еще до назначения Ватутина) отбросил войска фронта за Дон и продолжал развивать наступление по западному берегу реки к югу. Он стремился во что бы то ни стало выйти в большую излучину Дона.

Соседом Воронежского фронта справа был Брянский фронт, войсками которого командовал К.К. Рокоссовский. Во второй половине августа обоих командующих вызвали в Ставку для рассмотрения плана освобождения Воронежа. Мнения полководцев разошлись. Ватутин предлагал наступать всеми силами своего фронта непосредственно на город. «Я знал, что Ватутин уже не раз пытался взять Воронеж лобовой атакой. Но ничего не получалось, — вспоминал маршал Рокоссовский. — Противник прочно укрепился, а нашим войскам, наступавшим с востока, прежде чем штурмовать город, надо было форсировать реки Дон и Воронеж. Я предложил иной вариант решения задачи: основной удар нанести не с восточного, а с западного берега Дона, используя удачное положение 38-й армии, которая нависает над противником севернее Воронежа... При таком варианте удар по воронежской группировке наносился бы во фланг и выводил наши войска в тыл противнику, занимавшему город»[157].

Но Ватутин, по словам Рокоссовского, упорно отстаивал свой план, и Сталин утвердил его предложение. Чтобы обеспечить выполнение задачи, 38-я армия из состава Брянского фронта была на время операции переподчинена Воронежскому фронту.

Сроки наступательной операции несколько раз переносились, наконец, в первой половине сентября она началась. Однако к этому времени насторожившийся противник подтянул сюда дополнительные силы. Атаки наших войск не приносили результатов. По приказу Ставки наступление было прекращено, и войска Воронежского фронта перешли к обороне по восточному берегу Дона.

В октябре 1942 г. Ватутин включился в Сталинградскую битву в качестве командующего вновь образованным Юго-Западным фронтом. На первом этапе контрнаступления под Сталинградом фронт выполнял главную роль. 19 ноября мощным ударом его войска прорвали оборону 3-й румынской армии одновременно на двух участках: 5-я танковая армия — с плацдарма на правом берегу Дона юго-западнее Серафимовича и 21-я армия с плацдарма у Клетской. Стоявшие в тылу румын немецкие части попытались остановить продвижение советских войск, но Ватутин своевременно ввел в бой два танковых корпуса. Тактический прорыв вражеской обороны был успешно завершен в течение первого дня контрнаступления, и соединения фронта вырвались на оперативный простор.

20 ноября сопротивление противника заметно возросло. В ряде мест ему удалось втянуть основные силы наступающих в затяжные бои. Предвидя это, командующий фронтом еще накануне связался со Ставкой и добился временного переподчинения ему 16-й воздушной армии (в дополнение к двум уже имевшимся). Удары штурмовой авиации трех воздушных армий позволили подавить сопротивление врага. Одновременно в прорыв были введены два кавалерийских корпуса. Подвижные соединения фронта получили категорический приказ Ватутина: в затяжные бои с контратакующим противником не ввязываться, опорные пункты обходить и стремиться как можно быстрее навстречу соединениям Сталинградского фронта.

Всего через пять дней, к вечеру 23 ноября, 4-й и 26-й танковые корпуса Юго-Западного фронта в районе хутора Советский, Калач встретились с 4-м мехкорпусом Сталинградского фронта, завершив тем самым полное окружение вражеской группировки в междуречье Дона и Волги.

Сразу же после этого была предпринята попытка ликвидации попавших в окружение соединений и частей противника — увы, без какой-либо перегруппировки и предварительной подготовки войск. В итоге уничтожить 6-ю армию Паулюса с ходу не удалось. Зато в ходе операции «Малый Сатурн», сражаясь на внешнем фронте окружения и взаимодействуя с соседними фронтами, соединения Ватутина добились успеха на Среднем Дону.

Вообще-то вначале задумывалась более масштабная операция «Сатурн». Но по ходу событий Ставка перенацелила Ватутина: вместо глубокого удара на Ростов-на-Дону он должен был сконцентрировать внимание на морозовском направлении и ликвидировать здесь группировку противника.

В ходе операции «Малый Сатурн» войска Ватутина, прибегнув к сильному фланговому удару в сочетании с рядом фронтальных, сорвали попытку группы армий «Дон» фельдмаршала Э. Манштейна, старого «знакомого» Николая Федоровича, пробиться на помощь Паулюсу и деблокировать окруженные в районе Сталинграда войска вермахта.

Однако враг был еще силен и не прощал тех, кто забывал об этом хотя бы на минуту. Между тем иных наших генералов охватила победная эйфория. Не избежал ее и Ватутин. Он предложил план удара на Мариуполь, который мог привести к окружению вражеских войск в Донбассе. 20 января Ставка утвердила план операции, хотя ни перегруппировка войск не была проведена, ни резервов фронту не выделили. Самоуверенность до добра не доводит. Наступление поначалу развивалось успешно, наши части взяли Ворошиловград (Луганск). Ватутин был уверен, что враг без оглядки бежит к Днепру, и направлял соответствующие донесения в Москву, где им охотно верили[158]. Впрочем, похожие донесения Ставка получала и от других командующих. 20—22 февраля Манштейн нанес такой контрудар, который принудил Юго-Западный фронт отойти на 100—120 км. Однако устроить котел нашим войскам немцы все же не смогли, большинство частей, хотя зачастую и потеряв технику, вышло из окружения.

После неудач под Харьковом, Белгородом и в Донбассе советские войска перешли к обороне. Сталин, Жуков и Василевский считали, что нужно ждать вражеского наступления, чтобы измотать врага и лишь потом нанести удар. Иначе были настроены военачальники оперативно-стратегического звена. Начальник штаба Центрального фронта генерал-лейтенант М.С. Малинин предлагал нанести удар из района Орла на Касторное. Ватутин, как и командующий Южным фронтом Р.Я. Малиновский, высказывались за наступление в Донбассе. Можно спорить, какое решение было лучше, но важно отметить, что неудача в Донбассе, что называется, не выбила Ватутина из седла.

Полководческая судьба, словно нарочно, вновь и вновь сталкивала генерала с Манштейном. Новая встреча с германским фельдмаршалом произошла уже через полгода: под Курском возглавляемый Ватутиным Воронежский фронт вместе со Степным фронтом И.С. Конева остановил группу армий «Юг».

Николай Федорович внимательно изучал почерк своего оппонента. Маршал Советского Союза К.С. Москаленко, бывший в годы войны подчиненным Ватутина, вспоминал, как командующий фронтом, анализируя предшествующие встречи с Манштейном, обратил внимание, что оба раза тот применял один и тот же прием — танковый прорыв. Особенностью использования танкового тарана состояла в том, что немецкий военачальник искал для его нанесения слабое место в обороне советских войск, обычно на фланге. Казалось маловероятным, что Манштейн повторится вновь, но Ватутин последовательно готовил войска к отражению танковых атак.

Он проявил неплохую интуицию, основой которой стал тщательный анализ обстановки. Еще при подготовке оборонительной операции под Курском он 12 апреля 1943 г. представил в Генеральный штаб соображения относительно дальнейшего развития событий, в которых за три месяца до начала боевых действий на Курской дуге фактически вскрыл планы и намерения противника, состав его сил и средств[159]. Генерал пришел к выводу, что наиболее опасным участком является левый фланг его фронта — направления на Обоянь и Корочу. Здесь и строилась наиболее прочная оборона.

Развернувшееся 5 июля 1943 г. сражение подтвердило правоту командующего Воронежским фронтом, которому была доверена оборона южного фаса Курского выступа. В течение недели войска фронта выдерживали ожесточенные атаки гитлеровских войск, после чего сами перешли в контрнаступление.

23 июля Ватутин докладывал Верховному Главнокомандующему: «В результате двадцатидневных напряженных боев войска фронта 23.7.1943 г. вышли на основной, ранее занимаемый ими оборонительный рубеж, успешно завершив фронтовую оборонительную операцию на белгородско-обоянском направлении.

В период с 4 по 11.7 войска 6-й гв. армии во взаимодействии с частями 1-й ТА и правофланговыми частями 69-й армии, нанеся большие потери основной группировке противника, остановили его продвижение на обоянском направлении. 12—14.7 попытки сильных танковых групп противника прорваться... на Прохоровку в обход сильной обороны на подступах к Обояни были отбиты. К этому же времени было остановлено наступление белгородской группировки противника на корочанском направлении. 16.7 войска центра и левого крыла фронта, нанеся противнику большие потери в предшествующих боях, после перегруппировки перешли в контрнаступление и к исходу 23.7 вышли на основной рубеж обороны...

В итоге задуманное по плану "Цитадель" наступление противника закончилось для него полным провалом»[160].

Интересно, что противник видел картину сражения с точностью до наоборот. Манштейн писал, что командование группы армий «Юг» вынуждено было прекратить сражение, «может быть, перед самой победой». Какое преувеличение!

Тем не менее победные реляции Ватутина не отражают всей сложности и драматизма происходившего на южном фасе Курской дуги. Именно здесь враг вклинился в нашу оборону на 30—35 км, тогда как на северном — не более чем на 12. Это во многом объяснялось тем, что группа армий «Юг» была сильнее группы армий «Центр», тогда как именно против последней советское командование сосредоточило большую часть сил. Малорезультативным оказался контрудар, нанесенный силами 5-й общевойсковой и 5-й гвардейской танковой армий — последняя была измотана под Прохоровой и после Курской битвы, как и другие танковые армии, участвовавшие в сражении на «Огненной дуге», отведена на переформирование. Однако и здесь вина не только Ватутина, но и Ставки, которая направила контрудар в лоб, а не под основание вражеского клина.

20 октября 1943 г. Воронежский фронт был переименован в 1-й Украинский. Но фактически он получил право именоваться таковым еще на заключительном этапе Курской битвы. Именно тогда, в августе, войска, ведомые генералом армии Ватутиным, действуя на белгородско-харьковском направлении, приступили к освобождению от гитлеровских захватчиков многострадальной Украины.

При проведении Белгородско-Харьковской операции в ее первый же день 3 августа 1943 г. возникла следующая ситуация. На участке прорыва Воронежского фронта в наступление перешла 5-я гвардейская армия. К середине дня ее части и соединения продвинулись всего на 4—5 километров. Тогда для наращивания удара Ватутин ввел в коридор, образовавшийся во вражеской обороне, первый эшелон 1-й и 5-й гвардейской танковых армий. Это был первый в Великой Отечественной войне пример использования для развития успеха в качестве подвижной группы фронта сразу двух танковых армий.

Командовавший в те дни 1-й танковой армией маршал бронетанковых войск М.Е. Катуков позднее вспоминал: «В памяти моей запечатлелось грандиозное движение советских танков, вошедших в прорыв. Мы шли па правой стороне пятикилометрового коридора двумя корпусными колоннами. Слева таким же порядком двигалась 5-я гвардейская армия. Нас прикрывала с воздуха эскадрилья "яков". Между колоннами сохранялась зрительная связь. За всю войну еще никто из нас не видел такого скопления советских танков на столь узком участке фронта. Пройдя коридор прорыва, корпуса развернулись и вступили в бой с гитлеровцами»[161].

Танковые корпуса завершили прорыв тактической обороны противника и, продвигаясь к югу, разобщили томаровский и белгородский узлы его сопротивления. Нанося глубокий рассекающий удар, армии фронта продвинулись вперед на 30 километров! 4 августа подвижная группа Воронежского фронта преодолела с боями уже 50 километров, а к исходу 7 августа танковые объединения продвинулись вперед более чем на 100 километров и мощным ударом рассекли вражескую оборону на две части. Между немецкой 4-й танковой армией и оперативной группой «Кемпф» образовалась 55-километровая брешь. Начиналась борьба непосредственно за овладение Харьковом.

Дальнейшие события, однако, показали, насколько опасно было увлекаться даже такому обычно весьма осмотрительному военачальнику, каким был Ватутин. Командование Воронежским фронтом недооценило угрозу со стороны накапливавшего силы противника. Продвижение наших войск продолжалось без достаточного закрепления отвоеванных рубежей и обеспечения флангов. Немцы воспользовались этим и нанесли мощные контрудары: 11 августа из района южнее Богодухова, а 18—20 августа — из района западнее Ахтырки. Фронт понес чувствительные потери и был потеснен к северу.

22 августа 1943 г. в 3 часа ночи из Ставки генералу Ватутину ушла директива, подписанная Сталиным. Не только подпись, но и сам стиль директивы указывает, что она продиктована лично Верховным:

«События последних дней показали, что Вы не учли опыта прошлого и продолжаете повторять старые ошибки как при планировании, так и при проведении операций. Стремление к наступлению всюду и к овладению возможно большей территорией, без закрепления успеха и прочного обеспечения флангов ударных группировок, является наступлением огульного характера». Упрекнув полководца в напрасных жертвах и в утрате выгодного положения для разгрома харьковской группировки противника, Сталин заключил: «Я еще раз вынужден указать Вам на недопустимые ошибки, неоднократно повторяемые Вами при проведении операций, и требую, чтобы задача ликвидации ахтырской группировки противника, как наиболее важная задача, была выполнена в ближайшие дни»[162].

Верховный приободрил Ватутина словами, что решение поставленной задачи — в его силах. Справедливости ради следует сказать, что к моменту издания директивы обстановка уже изменилась к лучшему и контрудар противника был отбит. Действия правого крыла Воронежского фронта стали более организованными, чем воспользовался И.С. Конев, войска которого 23 августа штурмом взяли Харьков.

По требованию Ставки ВГК после овладения Харьковом не предполагалось никакой паузы. Увы, Верховный Главнокомандующий был не всегда последователен: подчиненных учил не разбрасываться, не распылять силы и средства, непременно закреплять успех, однако сам подчас не понимал, что время, затраченное на перегруппировку сил, потом с лихвою окупится. Перед войсками Воронежского фронта была поставлена задача форсировать Днепр с ходу и как можно быстрее взять Киев. Предполагалось во что бы то ни стало воспрепятствовать планам противника собраться с силами за оборонительными сооружениями так называемого «восточного вала», наспех построенного по правому, обрывистому берегу Днепра.

Выполняя директиву Ставки, войска фронта к концу сентября захватили на Днепре девять плацдармов, из которых наиболее перспективными были два: букринский (южнее Киева, в районе городка Великий Букрин) и лютежский (севернее, у села Лютеж).

Особое внимание генерал армии Ватутин обратил на букринский плацдарм: он был расположен ближе к Киеву, форсирование на него оказалось более удобным, в результате здесь удалось сосредоточить значительное количество войск. Однако чем дальше, тем больше выявлялись и минусы плацдарма — прежде всего сильно пересеченная местность, препятствовавшая эффективному использованию главной ударной силы — танковых войск.

На это обратил внимание представитель Ставки Г.К. Жуков, поставивший перед командующим фронтом вопрос, не следует ли подумать над нанесением главного удара с лютежского плацдарма. Но Ватутин настаивал на уже избранном варианте: на букринский плацдарм были стянуты основные силы фронта, включая 3-ю гвардейскую танковую армию, их переброска в иной район сопровождалось бы большой потерей времени.

12 октября началось наступление, но упорные двухнедельные бои, стоившие огромных жертв[163], не дали заметных результатов. Ватутин принял в сложившихся условиях единственно правильное решение: все атаки прекратить, войскам закрепиться на достигнутых рубежах. По телефону он доложил Сталину, что дальнейшие попытки нанесения основного удара с букринского плацдарма бесперспективны. В этих целях он предложил использовать лютежский плацдарм.

Предстояло передислоцировать войска вдоль фронта с двойным форсированием рек Днепр и Десна. Если же учесть, что переброске подлежала танковая армия и сделать это было необходимо в строжайшей тайне, то, вероятно, Ватутин не исключал и отказ на свое предложение. А может, и более радикального решения, но уже в отношении его самого. Однако Москва согласилась с командующим фронтом, тем более что его поддержал и маршал Жуков.

На подготовку к операции было дано всего 7—8 суток. Предпринималась вся возможная маскировка: на местности, которую уже оставили войска, расставлялись макеты танков, оборудовались ложные артиллерийские позиции. Радиостанции 3-й гвардейской танковой армии продолжали выходить в эфир с прежних мест дислокации и даже активизировали работу, хотя ни войск, ни штабов там уже не было. Благодаря целой системе дезинформационных мероприятий удалось незаметно переправить на левый берег Днепра, а затем после марша вновь перебросить через реку уже на лютежский плацдарм сотни танков, автомашин, тягачей, тракторов, другой громоздкой техники, десятки тысяч людей.

Здесь на направлении главного удара Ватутину удалось создать значительный перевес в силах и средствах. На участке шириной в 14 км, что составляло 4 % общей ширины полосы наступления фронта, он сосредоточил ударную группировку, превосходившую противника в 4,6 раза по артиллерийским орудиям и минометам и в 9 раз по танкам.

Уже после того, как 3-я гвардейская танковая армия сосредоточилась у Лютежа, противник все еще был уверен, что букринская группировка войск для него по-прежнему наиболее опасна. Вражеская авиация бомбила макеты, имитировавшие танки и артиллерийские позиции, ложные переправы, расположения «войск». Ватутин всеми средствами поддерживал ошибочное убеждение немецкого командования, тем более что ему вновь противостоял Э. Манштейн. Опытнейший немецкий военачальник, разумеется, понимал, что рано или поздно русские будут наступать на Киев, но с какого направления?

Чтобы противник окончательно уверовал, что главный удар последует именно с букринского плацдарма, находившиеся здесь части и соединения первыми перешли в наступление. Немцы стали выдвигать под Букрин свои резервы, втянулись в бои, и в этот момент Ватутин отдал войскам, стянутым на лютежский плацдарм, приказ: «Вперед!».

Развивая мощное наступление, 3 ноября 38-я армия генерала К.С. Москаленко прорвала сильно укрепленную оборону противника. На следующий день Ватутин для развития достигнутого успеха ввел в сражение 3-ю гвардейскую танковую армию генерала П.С. Рыбалко. «Настал твой час, Петр Семенович, — напутствовал командующий фронтом подчиненного. — Танковый кулак у тебя мощный. Громыхни им так, чтобы все тылы и коммуникации противника затрещали».

Гвардейцы не подвели своего командующего. Вечером 4 ноября они вышли на подступы к Киеву в районе шоссе Киев — Житомир и к утру перерезали эту важнейшую коммуникацию врага. А к утру 6 ноября Киев был полностью очищен от гитлеровцев.

Как ни покажется странным, но за форсирование Днепра и взятие Киева, принесшие многим его участникам беспрецедентные награды (достаточно сказать, что к званию Героя Советского Союза представлялись воины, первыми форсировавшие Днепр и равные ему водные преграды и закрепившиеся на плацдармах), Ватутин отмечен не был. Вероятно, свою роль сыграли последовавшие затем события вокруг Житомира. Войска 1-го Украинского фронта, взяв город, во второй половине ноября позволили противнику вновь овладеть им, когда Манштейн, получив подкрепление танками, нанес контрудар под Фастовом и Житомиром (но Киев взять так и не смог, как планировалось). Генералу армии К.К. Рокоссовскому, командовавшему Белорусским фронтом — соседом справа, позвонил Сталин и приказал немедленно выехать к Ватутину в качестве представителя Ставки, на месте разобраться в обстановке и принять меры к отражению наступления врага. В случае необходимости Верховный предписывал Рокоссовскому немедленно вступить в командование 1-м Украинским фронтом, не дожидаясь указаний из Москвы. Тревога и раздражительность Верховного объяснялись тем, что в это время в Тегеране он вел тяжелые переговоры с союзниками, и, разумеется, не хотел даже малейшего ослабления своих позиций.

Полководцы знали друг друга давно: когда Николай Федорович был начальником штаба КОВО, Константина Константиновича после освобождения из заключения направили в округ командиром 5-го кавалерийского корпуса. И вот им пришлось встретиться в иной обстановке. Разговор, как вспоминал Рокоссовский, поначалу не складывался. Ватутин говорил каким-то оправдывающимся тоном, превращал разговор в доклад провинившегося подчиненного старшему. Натянутость постепенно исчезла только тогда, когда командующий Белорусским фронтом прямо заявил, что он прибыл не для расследования, а с тем, чтобы по-товарищески помочь общими усилиями преодолеть временно испытываемые соседом трудности.

По мнению Рокоссовского, командующего 1-м Украинским фронтом подвела пассивность. Боясь рисковать в связи с близостью Киева, Ватутин лишь оборонялся, тем самым отдав инициативу врагу. Когда же Николай Федорович, восприняв совет, стал действовать активно, то, по словам его старого боевого товарища, «блестяще справился с задачей, нанес такие удары, которые сразу привели гитлеровцев в чувство и вынудили их спешно перейти к обороне».

Рокоссовский доложил Сталину, что «Ватутин, как командующий фронтом, находится на месте и войсками руководит уверенно», необходимости в его замене нет. Но от одного личного замечания он не удержался. Его удивила система работы Ватутина: тот брался за дела, которые входили в круг обязанностей не командующего, а начальника штаба — редактировал приказы и распоряжения, вел телеграфно-телефонные переговоры с армиями и штабами. Это отвлекало его от прямых обязанностей, делало и без того напряженный режим работы изматывающим. К замечанию по этому поводу Николай Федорович отнесся со всей серьезностью. «Сказывается, что долго работал в штабе, — смущенно пояснил он. — Вот и не терпится ко всему свою руку приложить».

«С Ватутиным мы распрощались очень тепло, — писал Рокоссовский. — Оба были довольны, что все окончилось так благополучно. Настроение свое Ватутин выразил в крепком-крепком рукопожатии»[164].

Но Сталин, когда решался вопрос о награждении, вероятно, был иного мнения и поставил Ватутину «в строку» не только киевское, но и житомирское «лыко».

И еще одну незаслуженную обиду Верховный нанес генералу — при оценке вклада 1-го Украинского фронта в окружение и разгром крупной немецкой группировки в районе Корсунь-Шевченковского в январе — феврале 1944 г. Эта операция трудно далась Николаю Федоровичу, но зато здесь сбылась его давнишняя полководческая мечта: он, хорошо помнивший, как в 1941 г. пришлось сражаться с многократно превосходящим противником, получил наконец возможность, используя танковые и механизированные соединения, провести масштабную операцию на окружение.

По существу, под Корсунь-Шевченковским немцам устроили новый Сталинград: войска 1-го и 2-го Украинских фронтов взяли в кольцо 10 дивизий и одну бригаду противника, а также отдельные вспомогательные части. Но вот когда дело дошло до ее уничтожения, Сталин прислушался к маршалу И.С. Коневу, командующему 2-м Украинским фронтом, и возложил эту задачу на него. Из воспоминаний маршала Жукова следует: Верховный Главнокомандующий был дезориентирован докладом Конева о том, что на участке 1-го Украинского фронта противник сумел прорвать кольцо окружения. Сталин, позвонивший Жукову, который координировал действия войск фронтов, вел разговор «в повышенно раздраженном тоне», «крепко выругал» собеседника и Ватутина. А через несколько часов из Москвы пришла директива о том, что уничтожение корсуньской группировки возложено исключительно на войска 2-го Украинского фронта.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.